Психология народов и масс (Г. Лебон)

Г. ЛЕБОН
ПСИХОЛОГИЯ НАРОДОВ И МАСС*
ПСИХОЛОГИЯ НАРОДОВ
ВВЕДЕНИЕ:
СОВРЕМЕННЫЕ ИДЕИ РАВЕНСТВА И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИСТОРИИ
Возникновение и развитие идеи равенства – Произведенные ею последствия – Во что обошлось ее приложение – Нынешнее ее влияние на массы – Задачи, намеченные в настоящем труде – Исследования главных факторов общей эволюции народов – Возникает ли эта эволюция из учреждений – Не заключают ли в себе элементы каждой цивилизации: учреждения, искусства, верования и пр., известных психологических основ, свойственных каждому народу в отдельности – Значение случая в истории и неизменные законы – Трудность в изменении наследственной идеи в данном субъекте.
Идеи, правящие учреждениями народов, претерпевают очень длинную эволюцию. Образуясь очень медленно, они, вместе с тем, очень медленно исчезают. Ставши для просвещенных умов очевидными заблуждениями, они еще очень долгое время остаются неоспоримыми истинами для толпы и продолжают оказывать свое действие на народные массы. Если трудно внушить новую идею, то не менее трудно уничтожить старую. Человечество постоянно с отчаянием цепляется за мертвые идеи и мертвых богов.
Уже почти полтора века прошло с тех пор, как поэты и философы, крайне невежественные относительно первобытной истории человека, разнообразия его душевного строя и законов наследственности, бросили в мир идею равенства людей и рас.
Очень обольстительная для масс, эта идея вскоре прочно укрепилась в их душе и не замедлила принести свои плоды. Она потрясла основы старых обществ, произвела одну из страшнейших революций и бросила западный мир в целый ряд сильнейших конвульсий, которым невозможно предвидеть конца.
Без сомнения, некоторые из неравенств, разделяющих индивидуумов и расы, были слишком очевидны, чтобы приходилось серьезно их оспаривать, но люди легко успокаивались на том, что эти неравенства только следствия различия их воспитания, что все люди рождаются одинаково умными и добрыми и что одни только учреждения могли их развратить. Средство против этого было очень простое: перестроить учреждения и дать всем людям одинаковое воспитание. Таким-то образом учреждения и просвещение стали великими панацеями современных демократий, средством для исправления неравенств, оскорбительных для великих принципов, являющихся единственными божествами современности.
Впрочем, новейшие успехи науки выяснили все бесплодие эгалитарных теорий и доказали, что умственная бездна, созданная прошлым между людьми и расами, может быть заполнена только медленными наследственными накоплениями. Современная психология наряду с суровыми уроками опыта показала, что воспитание и учреждения, приспособленные к известным лицам и к известным народам, могут быть очень вредны для других. Но не во власти философов изъять из обращения идеи, выпущенные ими в мир, когда они убедятся в их ложности. Как вышедшая из берегов река, которую не в состоянии удержать никакая плотина, идея продолжает свой опустошительный, величественный и страшный поток.
И смотрите, какова непобедимая сила идеи. Нет ни одного психолога, ни одного сколько-нибудь просвещенного государственного человека, и, в особенности, ни одного путешественника, который бы не знал, насколько ложно химерическое понятие о равенстве людей, перевернувшее мир, вызвавшее в Европе гигантскую революцию и бросившее Америку в кровавую войну за отделение Южных Штатов от Североамериканского Союза. Никто не имеет нравственного права игнорировать, насколько наши учреждения и воспитание гибельны для низших народов и за всем тем не найдется ни одного человека – во всяком случае во Франции – который бы, достигши власти, мог бы противится общественному мнению и не требовать этого воспитания и этих учреждений для наших колоний. Применение системы, выведенной из наших идей равенства, разоряет метрополию и постепенно приводит все наши колонии в состояние плачевного упадка: но принципы, от которых система берет начало, еще не поколеблены.
Будучи, впрочем, далека от упадка, идея равенства продолжает еще расти. Во имя этого равенства социализм, долженствующий, по-видимому, в ближайшее время поработить большинство народов Запада, домогается обеспечить их счастье. Его именем современная женщина требует себе одинаковых прав и одинакового образования с мужчиной.
О политических и социальных переворотах, произведенных этими принципами равенства, и о тех гораздо более важных, какие им суждено еще породить, массы нисколько не заботятся, а политическая жизнь государственных людей слишком коротка для того, чтобы они об этом более беспокоились. Впрочем, верховный властелин современности- общественное мнение, и было бы совершенно невозможно не следовать за ним.
Для оценки социальной важности какой-нибудь идеи нет более вредного мерила, чем та власть, какою она пользуется над умами. Заключающаяся в ней доля истины или лжи может представлять интерес только с точки зрения философской. Когда истинная или ложная идея перешла у масс в чувство, то должны постепенно проявляться все вытекающие из нее последствия.
Итак, посредством просвещения и учреждений нужно приступить к осуществлению современной мечты о равенстве. С помощью их мы стараемся, исправляя несправедливые законы природы, отлить в одну форму мозги негров из Мартиники, Гваделупы и Сенегала, мозги арабов из Алжира и наконец, мозги азиатов. Конечно, это – совершенно неосуществимая химера, но разве не постоянная погоня за химерами составляла до сих пор главное занятие человечества? Современный человек не может уклониться от закона, которому поклонялись его предки.
Я в другом месте показал плачевные результаты, произведенные европейским воспитанием и учреждениями на низшие народы. Точно так же я изложил результаты современного образования женщин и не намереваюсь здесь возвращаться к старому. Вопросы, которые нам предстоит изучить в настоящем труде, будут более общего характера. Оставляя в стороне подробности, или касаясь их только постольку, поскольку они окажутся необходимыми для доказательства изложенных принципов, я исследую образование и душевный строй исторических рас, т.е. искусственных рас, образованных в исторические времена случайностями завоевания, иммиграций и политических изменений, и постараюсь доказать, что из этого душевного строя вытекает их история. Я установлю степень прочности и изменчивости характеров рас и попытаюсь также узнать, идут ли индивиды и народы к равенству или, напротив, стремятся как можно более отличаться друг от друга. Доказав, что элементы, из которых образуется цивилизация (искусства, учреждения, верования), составляют непосредственные продукты расовой души, и поэтому не могут переходить от одного народа к другому, я определю наконец те непреодолимые силы, от действия которых цивилизации начинают меркнуть и, наконец, угасают. Вот вопросы, которые мне приходилось уже не раз обсуждать в моих трудах о цивилизациях Востока. На этот маленький том следует смотреть только как на краткий их синтез.
Наиболее яркое впечатление, вынесенное мною из продолжительных путешествий по разным странам, это то, что каждый народ обладает душевным строем столь же устойчивым, как и его анатомические особенности, и от него-то и происходят его чувства, его мысли, его учреждения, его верования и искусства. Токвиль и другие знаменитые мыслители думали найти в учреждениях народов причину их развития. Я уже убежден в противном и надеюсь доказать, беря примеры как раз из тех стран, которые изучал Токвиль, что учреждения имеют на развитие цивилизаций крайне слабое влияние. Они чаще всего являются следствиями, но очень редко бывают причинами.
Без сомнения, история народов определяется очень различными факторами. Она полна особенными событиями, случайностями, которые были, но могли бы и не быть. Однако рядом с этими случайностями, с этими побочными обстоятельствами существуют великие неизменные законы, управляющие общим ходом каждой цивилизации. Эти неизменные, самые общие и основные законы вытекают из душевного строя рас. Жизнь народа, его учреждения, его верования и искусства суть только видимые продукты его невидимой души; для того чтобы какой-нибудь народ преобразовал свои учреждения, свое верование и свое искусство, он должен сначала переделать свою душу: для того чтобы он мог передать другому свою цивилизацию, нужно, чтобы он в состоянии был передать ему также свою душу. Без сомнения, не то, что нам говорит история, но мы легко докажем, что, записывая противоположные утверждения, она вводит себя в обман пустыми видимостями.
Мне пришлось однажды изложить пред большим конгрессом некоторые из развиваемых в настоящем труде идей: перед министрами, губернаторами колоний, адмиралами, профессорами, учеными, принадлежащими к цвету различных наций. Я рассчитывал встретить в подобном собрании некоторое единомыслие относительно основных вопросов. Но его вовсе не было. Высказанные мнения оказались совершенно не зависящими от степени культурности тех, кто их высказывал. Передавали эти мнения, главным образом то, что составляло наследственные чувства разных рас, к которым принадлежали члены названного конгресса. Никогда мне не было так ясно, что люди каждой расы обладают, несмотря на различие их социального положения, неразрушимым запасом идей, традиций, чувств, способов мышления, составляющих бессознательное наследие их предков, против которого всякие аргументы совершенно бессильны.
В действительности мысль людей преобразуется не влиянием разума. Идеи начинают оказывать свое действие только тогда, когда они, после очень медленной переработки, преобразовались в чувства и проникли, следовательно, в темную область бессознательного, где вырабатываются наши мысли. Для внушения идей книги имеют не большую силу, чем слово. Точно так же, не с целью убеждать, а с целью развлечься, тратят философы свое время на писание. Лишь только человек выходит из обычного круга идей среды, в которой ему приходится жить, он должен заранее отказаться от всякого влияния и довольствоваться узким кругом читателей, самостоятельно пришедших к идеям, аналогичным тем, которые он защищает. Одни только убежденные апостолы обладают властью заставить себя слушать, плыть против течения, изменять идеал целого поколения, но это чаще всего благодаря узости их мысли и известной доле фанатизма, в чем им нельзя завидовать. Впрочем, не писанием книг они доставляют торжество какому-нибудь верованию. Они долго спят в земле, прежде чем вздумается литераторам, занятым фабрикацией легенд о них, заставить их говорить.
Первый отдел
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА РАС
Глава первая
ДУША РАС
Как натуралисты классифицируют виды – Приложение к человеку их методов – Слабая сторона современных классификаций человеческих рас – Основания психологической классификации – Средние типы рас- До какой степени позволяет их установить наблюдение – Психологические факторы, определяющие средний тип расы – Влияние предков и непосредственных родителей – Общее психологическое достояние, каким обладают все индивиды данной расы – Громадное влияние умерших поколений на живущие – Математические обоснования этого влияния – Как коллективная душа распространяется от семьи на деревню, город, провинцию – Преимущества и опасности, вытекающие из образования города как обособленного целого – Обстоятельства, при которых образование коллективной души невозможно – Пример Италии – Как естественные расы уступили место историческим расам.
Натуралисты основывают свою классификацию видов на присутствии известных анатомических особенностей, воспроизводимых наследственностью с устойчивостью и постоянством. Мы теперь знаем, что эти особенности изменяются наследственным накоплением незаметных изменений, но если рассматривать только краткий период исторических времен, то можно сказать, что виды неизменны.
В приложении к человеку методы классификации натуралистов дали возможность установить известное число совершенно отличных типов. Основываясь на чисто анатомических признаках, таких, как цвет кожи, форма и емкость черепа, стало возможным установить, что человеческий род состоит из многих совершенно отличных видов и, вероятно, очень различного происхождения. Для ученых относящихся с благоговением к мифологическим традициям, эти виды суть не более, чем расы. Но, как основательно сказал кто-то: «если бы негр и кавказец были улитками, то все зоологи единогласно утверждали бы, что они представляют различные виды, которые никогда не могли бы происходить от одной и той же пары, от которой они постепенно отдалялись».
Эти анатомические особенности, те по крайней мере из них, которые имеют отношение к нашему анализу, допускают только Общие, самые грубые подразделения. Их различия появляются только у человеческих видов, совершенно отличных друг от друга, например: у белых, негров и желтых. Но народы, очень похожие по своему внешнему виду, могут сильно отличаться своими способами чувствовать и действовать и, следовательно, своими цивилизациями, своими верованиями и своими искусствами. Возможно ли объединить в одну группу испанца, англичанина и араба? Не бросаются ли всем в глаза существующие между ними психические Различия и не читаются ли они на каждой странице их истории?
За недостатком анатомических особенностей, хотели опереться, при классификации известных народов, на различные элементы, как: языки, верования, политические учреждения; но подобные классификации не выдерживают серьезной научной критики. При случае мы покажем, что многие народы сумели ассимилироваться, преобразовать чужие языки, верования и учреждения настолько, чтобы они могли согласоваться с их духовным складом.
Основания для классификации, которые не могут дать анатомия, языки, среда, политические группировки, даются нам психологией. Последняя показывает, что позади учреждений, искусств, верований, политических переворотов каждого народа находятся известные моральные и интеллектуальные особенности, из которых вытекает его эволюция. Эти-то особенности в своей совокупности и образуют то, что можно было бы назвать душой расы.
Каждая раса обладает столь же устойчивой психической организацией, как ее анатомическая организация. Что первая находится в зависимости от устройства мозга – в этом трудно сомневаться. Но так как наука еще недостаточно ушла вперед, чтобы показать нам детали его механизма, то мы не можем брать его за основание. Впрочем, ближайшее знакомство с ним нисколько не может изменить описания психической организации, которая из него вытекает и которую открывают нам наблюдения.
Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых выражает душу народа, представляет синтез всего его прошлого, наследство всех его предков и побудительные причины его поведения. У отдельных индивидуумов той же расы они окажутся столь же изменчивыми, как черты лица; но наблюдение показывает, что большинство индивидуумов этой расы обладает всегда известным количеством общих психологических особенностей, столь же прочных как и анатомические признаки, по которым классифицируются виды. Как эти последние, психологические особенности воспроизводятся наследственностью с правильностью и постоянством.
Этот агрегат общих психологических особенностей составляет то, что основательно называют национальным характером. Их совокупность образует средний тип, дающий возможность определить народ. Тысяча французов, тысяча англичан, тысяча китайцев, взятых случайно, конечно должны отличаться друг от друга; однако они обладают, в силу наследственности их расы, общими свойствами, на основании которых можно воссоздать идеальный тип француза, англичанина, китайца, аналогичный идеальному типу, какой представляет себе натуралист, когда он в общих чертах представляет себе собаку или лошадь. В приложении к различным разновидностям собаки или лошади подобное описание может заключать только признаки, общие всем, но ничуть не те, по которым можно различать их многочисленные породы.
Если только раса достаточно древняя и, следовательно, однородная, то средний ее тип достаточно ясно определился, чтобы быстро укрепиться в сознании наблюдателя.
Когда мы посещаем чужой народ, то только поражающие нас особенности можно признать общими всем обитателям объезжаемой нами страны, потому что только они постоянно повторяются.
Индивидуальные отличия редко повторяются, а потому и ускользают от нас; и вскоре мы не только научаемся различать с первого взгляда англичанина, итальянца, испанца, но начинаем замечать в них известные интеллектуальные и моральные особенности, которые составляют как раз те основные черты, о которых мы говорили выше. Англичанин, гасконец, нормандец, фламандец соответствуют в нашем уме вполне определенному типу, который мы можем легко описать. В приложении к отдельному индивидууму описание может быть очень недостаточным, а иногда и неверным; но в приложении к большинству индивидуумов известной расы оно дает самое верное его изображение. Бессознательная мозговая работа, с помощью которой определяется физический и психический тип какого-нибудь на-
рода, совершенно тождественна по существу с методом, который дает натуралисту возможность классифицировать виды.
Эта тождественность психической организации большинства индивидуумов известной расы имеет очень простые физиологические основания. Каждый индивидуум в действительности не есть только продукт его непосредственных родителей, но еще и своей расы, т.е. всего ряда предков. Ученый экономист Шейсон вычислил, что во Франции, если считать по три поколения на столетие, каждый из нас имеет в своих жилах по крайней мере двадцать миллионов современников 1000-го года… «Все жители одной и той же местности, одной и той же провинции по необходимости имеют общих предков, сделаны из одной глины, носят один отпечаток, и постоянно приводятся обратно к среднему типу той длинной и тяжелой цепью, которой они суть только последние звенья. Мы одновременно дети своих родителей и своей расы. Не только чувства, но еще физиология и наследственность делают для нас отечество второй матерью».
Если перевести на язык механики влияния, которым подвергается индивидуум и которые руководят его поведением, то можно сказать, что они бывают троякого рода. Первое, и вероятно самое важное – влияние предков; второе – влияние непосредственных родителей; третье, которое обыкновенно считают самым могущественным и которое, однако, есть самое слабое – влияние среды. Эта последняя, понимая под нею различные физические и нравственные влияния, которым подвергается человек во время своей жизни и, конечно, в продолжение своего воспитания, производит только очень слабые изменения. Влияния среды начинают оказывать реальное действие только тогда, когда наследственность накапливала их в одном и том же направлении очень долгое время.
Чтобы человек ни делал, он всегда и прежде всего – представитель своей расы. Тот запас идей и чувств, которые приносят на свет индивидуумы одной и той же расы, образует душу расы. Невидимая в своей сущности, эта душа очень видима в своих проявлениях, так как в действительности она управляет всей эволюцией народа.
Можно сравнить расу с соединением клеточек, образующих живое существо. Эти миллиарды клеточек имеют очень непродолжительное существование, между тем как продолжительность жизни образованного их соединением существа относительно очень долгая; клеточки, следовательно, одновременно имеют жизнь, продолженную веществом. Точно так же каждый индивидуум какой-нибудь расы имеет очень короткую индивидуальную жизнь и очень долгую коллективную. Эта последняя – есть жизнь расы, в которой он родился, продолжению которой он способствует и от которой он всегда зависит.
Раса поэтому должна быть рассматриваема как постоянное существо, неподчиненное действию времени.
Это постоянное существо состоит не только из живущих индивидуумов, образующих его в данный момент, но также из длинного ряда мертвых, которые были их предками. Чтобы понять истинное значение расы, следует продолжить ее одновременно в прошедшее и в будущее. Они управляют неизмеримой областью бессознательного, – той невидимой областью, которая держит под своей властью все проявления ума и характера. Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Ими одними заложено основание расы. Столетие за столетием они творили идеи и чувства и, следовательно, все побудительные причины нашего поведения. Умершие поколения передают нам не только свою физическую организацию; они внушают нам также свои мысли. Покойники суть единственные неоспоримые господа живых. Мы несем тяжесть их ошибок, мы получаем награду за их добродетели.
Образование психического склада народа не требует, как создание животных видов, тех геологических периодов, громадная продолжительность которых не поддается нашим вычислениям. Она, однако, требует довольно длительного времени. Чтобы создать в народе, таком как наш, и то, еще в довольно слабой степени, ту общность чувств, которая образует его душу, нужно было более десяти веков.
Может быть самое важное дело Французской революции было то, что она ускорила это образование почти совершенным уничтожением мелких национальностей: пиккардийцев, фламандцев, бургундцев, гасконцев, бретонцев, провансальцев и т.д. между которыми Франция была некогда раздроблена…
Глава вторая
ПРЕДЕЛЫ ИЗМЕНЧИВОСТИ ХАРАКТЕРА РАС
Изменчивость характера рас, но не его постоянство, составляет кажущееся правило – Основания этой видимости – Неизменяемость основных черт и изменчивость второстепенных – Ассимиляция психологических особенностей с неизменными признаками и изменчивыми особенностями животных видов – Среда, обстоятельства, воспитание действуют на побочные психологические особенности – Скрытые возможности характера – Примеры, предоставляемые различными эпохами – Люди террора -Чем они стали бы в другие эпохи – Как, несмотря на революции, остаются неизменными национальные характеры – Разные примеры – Заключение.
Только изучив внимательно развитие цивилизации, можно установить постоянство психического склада рас. С первого взгляда общим правилом кажется изменчивость его, а не постоянство. История народов действительно может давать иногда повод предполагать, что души их по временам претерпевают очень быстрые и значительные изменения. Не кажется ли вам, например, что существует значительная разница между характером англичанина времен Кромвеля и характером современного англичанина? Не является ли для вас современный итальянец, осторожный и хитрый, совершенно отличным от порывистого и свирепого человека, каким нам его описывает в своих мемуарах Бенвенуто Челлини? Не идя так далеко, ограничимся пределами Франции. Сколько произошло видимых перемен в характере французов за ничтожное число веков и иногда даже лет? Какой историк не отмечал различий в характере между XVII и XVIII веками? И в наши дни, не кажется ли вам, что существует пропасть между характерами непреклонных членов Конвента и послушных рабов Наполеона? Однако это были одни и те же люди, и в несколько лет они кажутся совершенно изменившимися.
Чтобы разъяснить причины этих изменений, мы должны прежде всего вспомнить, что психологический вид, подобно анатомическому, состоит из очень небольшого числа основных неизменных особенностей, вокруг которых группируются изменяемые и непостоянные второстепенные признаки. Скотовод, изменяющий видимую структуру какого-нибудь животного, садовник, переделывающий внешний вид какого-нибудь растения до такой степени, что неопытный глаз с трудом его может узнать, нисколько не коснулись основных особенностей вида; они только действовали на его побочные признаки. Не смотря на все старания искусства, основные особенности всегда стремятся выйти наружу в каждом новом поколении.
И психическая организация имеет основные особенности, столь же неизменные, как и анатомические особенности видов; но она, вместе с тем, обладает и легко изменяемыми второстепенными особенностями; эти-то последние и могут легко изменить среда, обстоятельства, воспитание и различные факторы.
Нам нужно также вспомнить, и это самое важное, что в своей психической организации мы имеем всевозможные задатки характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаруживаться. Раз они случайно получили применение, – тотчас же образуется более или менее эфемерная новая личность. Этим именно объясняется то, что в эпохи больших религиозных и политических кризисов наблюдаются такие мгновенные пертурбации в характере, что кажется, будто все изменилось: нравы, идеи, поведение и т.д. Действительно: все изменилось, как поверхность спокойного озера, волнуемого бурей, но очень редко бывает, чтобы это было надолго.
В силу этих-то задатков характера, которые приводятся в действие известными исключительными событиями, деятели больших религиозных и политических кризисов кажутся нам высшими существами в сравнении с нами, своего рода колоссами, по отношению к которым мы являемся какими-то жалкими ублюдками. Однако это были такие же люди как и мы, у которых обстоятельства привели в действие задатки характера, какими обладают все. Возьмите, например, этих «гигантов Конвента», которые смотрели вызывающе на вооруженную Европу и посылали своих противников на гильотину за простое противоречие. Это были, в сущности, такие же почтенные и мирные обыватели, как и мы, которые в обычное время, вероятно, вели бы в стенах своего кабинета, своей конторы очень тихое и бесцветное существование. Исключительные события привели в движение некоторые клеточки в их мозгу, оставшиеся бы без применения в обычном состоянии, и они стали теми колоссальными фигурами, которых потомство уже не в состоянии понять. Сто лет спустя Робеспьер был бы без сомнения честным мировым судьей, очень дружным со своим священником; Фукье Тенвиль – судебным следователем, обладающим, может быть, несколько большей суровостью, чем его коллеги, и высокомерным обращением людей его профессии, но которого, вероятно, очень бы ценили за его ревность в преследовании преступников; Сен-Жюст был бы превосходным школьным учителем, уважаемым своими начальниками и очень гордым академическими пальмовыми ветками, которые ему, наверное, удалось бы получить. Впрочем, чтобы не сомневаться в законности наших предвидений, достаточно посмотреть на то, что сделал Наполеон из свирепых террористов, которые еще не успели перерубить друг другу головы. Большая часть их сделалась столоначальниками, преподавателями, судьями или префектами. Волны, поднятые бурей, о которой мы говорили выше, успокоились, и взволнованное озеро вновь приняло спокойный вид.
Даже в наиболее смутные эпохи, производящие самые странные изменения в личностях, можно легко под новыми формами отыскать основные черты расы. Разве централистский, самовластный и деспотичный режим суровых якобинцев в действительности сильно отличался от централистского, самовластного и деспотического режима, который пятнадцать веков монархии глубоко вкоренили в души французов? После всех революций латинских народов всегда появляется этот суровый режим, эта неизлечимая потребность быть управляемыми, потому что он представляет собой как бы синтез инстинктов их расы. Не через один только ореол своих побед Бонапарт сделался властелином. Когда он преобразовывал республику в диктатуру, то наследственные инстинкты расы обнаруживались с каждым днем с все большей и большей интенсивностью, и, за отсутствием артиллерийского офицера, был бы достаточен какой-нибудь авантюрист. Пятьдесят лет спустя достаточно было появиться наследнику его имени, чтобы собрать голоса целого народа, измученного свободой и жаждущего рабства. Не брюмер сделал Наполеона, но Душа народа, который почти добровольно шел под его железную пяту.
Если влияние среды на человека кажется столь большим, то главным образом потому, что она действует на побочные и временные особенности или на еще скрытые задатки характера, о которых нам выше пришлось говорить. В действительности изменения не очень глубоки. Самый смирный человек под влиянием голода может доходить до степени ожесточения, которая его приводит ко всевозможным преступлениям, а иногда, даже к тому, что он пожирает своих ближних.
Можно ли на основании этого сказать, что его обычный характер окончательно изменился?
Из того, что условия цивилизации приводят одних к чрезмерной роскоши и ко всем порокам, составляющим их неизбежное следствие, а у других создают очень большие потребности, не давая им средств для их удовлетворения, может последовать общее недовольство и беспокойное состояние, которые будут действовать на поведение и вызывать разного рода перевороты, но в этих недовольствах и в этих переворотах всегда будут проявляться основные черты расы. Англичане Соединенных Штатов вносили когда-то в свои раздоры во время междоусобной войны ту же настойчивость, ту же неукротимую энергию, какую они теперь вкладывают в основание городов, университетов и фабрик. Характер не изменился. Изменились только предметы, к которым он прилагался.
Исследуя один за другим различные факторы, способные действовать на психический склад народов, мы вполне можем констатировать, что они всегда действуют на побочные и непостоянные черты характера, но нисколько не задевают его основных черт, или задевают их путем медленных наследственных накоплений.
Из предыдущего никак нельзя заключить, что психологические особенности рас совсем не подвергаются изменениям; но только то, что, подобно анатомическим признакам, они обладают очень большой устойчивостью. Вследствие этой устойчивости душа рас и изменяется так медленно в течение веков.
Глава третья
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ИЕРАРХИЯ РАС
Психологическая классификация основывается подобно анатомической классификации на констатировании небольшого числа неизменных и основных черт – Психологическая классификация человеческих рас – Первобытные расы – Низшие расы – Средние расы – Высшие расы -Психологические элементы, группировка которых допускает эту классификацию- Элементы, имеющие наибольшую важность – Характер – Нравственность – Умственные качества могут изменяться воспитанием – Качества характера постоянны и составляют неизменный элемент каждого народа – Их роль в истории – Почему различные расы не могут понимать и влиять друг на друга – Причины невозможности заставить низший народ принять высшую цивилизацию.
Когда в области естествознания приходится устанавливать основания для классификации видов, то труд этот облегчается тем, что неизменные и, следовательно, основные признаки, по которым определяется каждый вид очень немногочисленны. Их перечисление всегда занимает несколько строчек. Это потому, что в действительности натуралист занимается только неизменными признаками, не обращая никакого внимания на временные. Впрочем, эти основные признаки неизбежно влекут за собой целый ряд других.
То же самое с психологическими признаками рас. Если входить в подробности, то между одним народом и другим, между одним индивидуумом и другим можно заметить бесчисленные и тонкие различия; но если обращать внимание только на основные признаки, то придется признать, что для каждого народа они немногочисленны. Только на примерах – мы скоро представим очень характерные – можно ясно показать влияние этого небольшого числа основных признаков на жизнь народов.
Основания психологической классификации рас могут быть изложены лишь после детального изучения психологии отдельных народов, – труд, для которого одного потребовались бы тома: мы же ограничимся тем, что набросаем их психологию крупными штрихами. Рассматривая только главные психологические признаки человеческих рас, мы можем разделить их на следующие четыре группы: первобытные расы, низшие, высшие и средние.
Первобытные расы – те, у которых не находят ни малейшего следа культуры, и которые остановились на той эпохе первобытной животности, какую переживали наши предки в каменном веке: таковы нынешние фиджийцы и австралийцы.
Кроме первобытных рас существуют еще низшие расы, главными представителями которых являются негры. Они способны к зачаткам цивилизации, но только к зачаткам. Никогда им не удавалось подняться выше совершенно варварских форм цивилизации, хотя случай делал их, как например, негров Сан-Доминго, наследниками высших цивилизаций.
К средним расам мы относим китайцев, японцев, и семитские народы. Через ассирийцев, монголов, китайцев, арабов они создали высокие типы цивилизаций, которые могли быть превзойдены одними только европейскими народами.
Среди высших рас могут занимать место только индоевропейские народы. Как в древности, в эпоху греков и римлян, так и в настоящее время одни только они оказались способными к великим открытиям в сфере искусства, науки и промышленности. Только им мы обязаны тем высоким уровнем, которого достигла ныне цивилизация. Пар и электричество вышли из их рук. Наименее развитые из этих высших рас, например индусы, возвысились в области искусства, литературы и философии до такого уровня, какого никогда не могли достигнуть монголы, китайцы и семиты.
Между четырьмя большими группами, которые мы только что перечислили, невозможно никакого слияния; отделяющая их умственная пропасть очевидна. Трудности начинаются только тогда, когда хотят подразделить эти группы. Англичанин, испанец, русский относятся к группе высших народов; однако мы хорошо знаем, что между ними существуют очень большие различия. Чтобы определить эти различия, нужно брать каждый народ в отдельности и описать его характер. Это мы скоро сделаем для двух из них с тем, чтобы дать применение нашему методу и показать важность его результатов. Пока же мы обрисуем только в самых общих чертах природу главных психологических элементов, по которым можно различать расы.
У первобытных и низших рас (нет надобности отыскивать их среди настоящих дикарей, так как низшие слои европейских обществ подобны первобытным существам) можно всегда констатировать большую или меньшую неспособность рассуждать, т.е. ассоциировать в мозгу идеи, чтобы их сравнивать и замечать их сходства и различия, – идеи, вызванные прошедшими ощущениями, или слова, служащие их знаками, идеи, произведенные настоящими ощущениями. Из этой неспособности рассуждать проистекает большое легковерие и полное отсутствие критической мысли. У высшего существа, напротив, способность ассоциировать идеи очень велика, критическая мысль и способность к точному мышлению высоко развиты.
У людей низших рас можно еще констатировать очень низкую степень внимания и соображения, очень большой подражательный ум, привычку делать из частных случаев общие неточные выводы, слабую способность наблюдать и выводить из своих наблюдений полезные результаты, чрезвычайную изменчивость характера и очень большую непредусмотрительность. Инстинкт момента -единственный их путеводитель. Подобно Исаву – типу первобытного человека, они охотно продали бы свое будущее право первородства за настоящую чечевичную похлебку. Когда человек умеет противопоставлять ближайшему интересу будущий, ставить себе цель и с настойчивостью осуществлять ее, то он уже осуществил большой прогресс.
Эта неспособность предвидеть отдаленные последствия своих поступков и склонность не иметь иного путеводителя кроме моментальных побуждений обрекают индивида, точно так же как и расу, на то, чтобы постоянно оставаться в очень низком состоянии. Только по мере того, как народы научаются владеть своими инстинктами, т.е. по мере того, как они приобретают волю и, следовательно, власть над собой, они начинают понимать важность порядка, необходимость жертвовать собой ради идеала и возвыситься до цивилизации. Если бы нужно было оценить одним мерилом социальный уровень народов в истории, то я охотно принял бы за масштаб степень способности владеть своими инстинктами. Римляне в древности и англо-американцы в настоящее время представляют собой народы, обладающие этим качеством в высшей степени. Оно сильно содействовало сохранению их величия.
Общей группировкой и относительным развитием различных психологических элементов образуются типы психических организаций, по которым можно установить классификацию индивидуумов и рас. Из этих психологических элементов одни имеют отношение к характеру, другие – к уму.
Высшие расы отличаются от низших как характером, так и умом; но высшие народы отличаются между собою главным образом характером. Так как этот пункт имеет огромное общественное значение, то его следует изложить ясно. Характер образуется сочетанием в различной пропорции различных элементов, которые психологи обозначают ныне именем чувств.
Из тех, которые играют наиболее важную роль, следует главным образом отметить: настойчивость, энергию, способность владеть собою, – способности, проистекающие из воли. Мы упомянем также среди основных элементов характера нравственность, хотя она – синтез довольно сложных чувств. Это последнее слово мы берем в смысле наследственного уважения к правилам, на которых покоится существование общества. Иметь нравственность, для народа – значит иметь твердые правила поведения и не отступать от них. Так как эти правила разнообразятся по времени и странам, то нравственность, вследствие этого, кажется вещью очень изменчивой, и она в действительности такова; но для данного народа, для данного момента нравственность должна быть совершенно неизменной. Дочь характера, но ничуть не ума, она может считаться прочно установленной только тогда, когда стала наследственной и, следовательно, бессознательной. Вообще, можно сказать, что величие народов зависит главным образом от уровня их нравственности.
Умственные качества могут легко изменяться под влиянием воспитания; качества характера почти совершенно ускользают от его действия. Если воспитание действует на них, то это только бывает у натур безразличных, не имеющих почти никакой воли и, следовательно, легко склоняющихся в ту сторону, куда их толкают. Эти безразличные натуры встречаются у отдельных индивидов, но крайне редко у целого народа, или если их можно встретить в нем, то только в моменты глубокого упадка.
Открытия ума передаются легко от одного народа к другому. Качества характера не могут передаваться. Это те неизменные основные элементы, которые позволяют различать психический склад высших народов. Открытия, обязанные уму, составляют общее достояние человечества; преимущества или недостатки характера составляют исключительное достояние каждого народа. Это – неизменный утес, в который волна должна бить изо дня в день в течение веков, чтобы обточить его контуры; он соответствует специфическому признаку вида: плавнику рыбы, клюву птицы, зубу плотоядного.
Характер народа, не его ум, определяет его развитие в истории. Влияние характера можно всегда отыскать в видимых капризах совершенно бессильного случая и очень могущественной судьбы, которая по различным вероучениям, руководит поступками людей.
Влияние характера – самый могущественный фактор в жизни народов, между тем как влияние ума чрезвычайно слабо. Римляне времен упадка имели более утонченный ум, чем ум их грубых предков, но они потеряли прежние качества своего характера: настойчивость, энергию, непобедимое упорство, способность жертвовать собой ради идеала, нерушимое уважение к законам, которые создали величие их предков. Только благодаря характеру 60 000 англичан держат под своей властью 250 миллионов индусов, из которых многие, по крайней мере равны им по уму, а некоторые неизмеримо превосходят их эстетическим вкусом и глубиной философских воззрений. Только благодаря характеру, они стоят во главе гигантской колониальной империи, какую когда либо знала история. На характере, но не на уме основываются общества, религии и империи. Характер дает народам возможность чувствовать и действовать. Они никогда не выигрывали много от того, что желали слишком много рассуждать и слишком много мыслить.
Чрезвычайная слабость работ профессиональных психологов и их ничтожный практический интерес зависят главным образом от того, что они посвящают себя исключительно изучению ума и оставляют почти совершенно в стороне изучение характера. Я знаю только одного Рибо, который на нескольких страницах, слишком кратких, показал значение характера и признал, что он образует истинный фундамент душевного развития. «Ум, – пишет совершенно основательно ученый профессор College de France, лишь побочная форма психической эволюции. Основной тип ее есть характер. Ум, когда он слишком развит, скорее ведет к его разрушению».
Я постараюсь здесь доказать, что если желают ознакомиться со сравнительной психологией народов, то следует прежде всего приступить к изучению характера. Тот факт, что столь важная наука (так как из нее вытекают история и политика) никогда не являлась предметом исследования, остался бы совершенно непонятным, если бы нам не было известно, что подобная наука не приобретается ни в лабораториях, ни в книгах, но только продолжительными путешествиями. Ничто, впрочем, не дает повода предсказать, что к ней вскоре приступят профессиональные психологи. Они оставляют в настоящее время все более и более то, что было некогда их областью, чтобы посвятить себя анатомическим и физиологическим исследованиям. Анатомировать мозги, исследовать под микроскопом клетки, определять законы, связывающие возбуждение и реакцию, все это относится к общей физиологии, касаясь одинаково лягушки и человека, но останется без всякого близкого или отдаленного применения к познанию психологического склада различных типов нашего вида. Поэтому нельзя не поощрять особенно таких сочинений, как только что вышедшее в свет интересное исследование Поллака «Les characteres».
Хотя размеры нашего труда очень ограничены, они все-таки позволят нам показать на нескольких совершенно ясных примерах, в какой степени характер народов определяет их судьбу. Я также покажу на других примерах, что вопреки всем историческим видимостям, психический склад рас, когда он уже образовался, обладает почти столь же устойчивыми признаками, как анатомические признаки видов.
Из психического склада рас вытекает их понятие о мире и жизни, а следовательно, их поведение и их история. Воспринимая известным образом впечатления от внешних вещей, каждый индивид чувствует, мыслит и поступает совершенно иначе, чем будут чувствовать, мыслить и поступать те, которые обладают совершенно отличным психическим складом. Отсюда следует, что психические организации, построенные по совершенно различным типам, не могут достигнуть абсолютно полного слияния.
Вековые столкновения рас имеют главным своим основанием непримиримость их характеров.
Ничего нельзя понять в истории, если не имеешь постоянно в виду, что различные расы не могут ни чувствовать, ни мыслить, ни поступать одинаковым образом, ни, следовательно, понимать друг друга. Без сомнения, различные народы имеют в своих языках общие слова, которые они считают синонимами, но эти слова будят у тех, кто их слушает, совершенно несхожие чувства, идеи, способы мышления. Нужно пожить с народами, психический склад которых чувствительно отличается от нашего, даже лишь выбирая среди них только лишь говорящих на нашем языке и получивших наше воспитание, чтобы понять глубину пропасти, существующей между психическим складом различных народов.
Можно и без дальних путешествий составить себе об этом некоторое представление, констатируя глубокое психическое различие, существующее между цивилизованным мужчиной и женщиной, даже в том случае, когда последняя очень образована. Они могут иметь общие интересы, общие чувства, но никогда общих ассоциаций идей. Они разговаривают между собою в течение веков, не понимая друг друга, потому что их духовные организмы построены по слишком различным типам, чтобы они могли воспринимать одинаковым образом внешние вещи. Уже одна разница в их логике была бы достаточна для того, чтобы создать между ними непроходимую пропасть.
Эта-то пропасть между психическим складом различных рас объясняет нам, почему высшим народам никогда не удавалось заставить низшие принять их цивилизацию. Столь еще распространенное мнение, что образование может осуществить подобное дело, – одна из печальнейших иллюзий, какую когда-либо создавали теоретики чистого разума. Без сомнения, образование позволяет, благодаря памяти, которою обладают самые низкие существа – и которая не составляет, впрочем, исключительной привилегии человека, – дать индивиду, стоящему довольно низко на человеческой лестнице, совокупность познаний, какими обладает европеец. Можно легко сделать бакалавра или адвоката из негра или японца; но этим ему дают чисто внешний лоск, без всякого воздействия на психическую природу, из которой он не может извлекать никакой пользы. То, чего не может дать ему никакое образование, потому что их создает одна только наследственность, это формы мышления, логика и, главным образом, характер западных людей. Этот негр или этот японец могут получать сколько угодно дипломов, но никогда им не подняться до уровня обыкновенного европейца. В десять лет ему можно легко дать образование очень просвещенного англичанина. Но, чтобы сделать из него настоящего англичанина, т.е. человека, действующего как англичанин в различных обстоятельствах жизни, в какие он будет поставлен, для этого едва достаточно было бы тысячи лет. Только на внешний взгляд, народ круто меняет свой язык, свой государственный строй, свои верования и свое искусство. Для того, чтобы произвести подобные перемены в действительности, нужно изменить его душу.

Глава четвертая
ПРОГРЕССИВНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ИНДИВИДОВ И РАС
Неравенство между различными индивидами данной расы тем больше, чем эта раса выше -Психическое равенство всех индивидов низших рас – Не средние слои, но высшие нужно сравнивать для оценки различий, разделяющих расы – Успехи цивилизации стремятся все к большему и большему дифференцированию индивидов и рас – Результаты этой дифференциации – Психологические основания, мешающие ей стать очень значительной – Как наследственность постоянно приводит индивидуальные превосходства к среднему типу расы – Анатомические наблюдения, подтверждающие прогрессивную психологическую дифференциацию рас, полов и индивидов.
Высшие расы отличаются от низших не только своими психологическими и анатомическими особенностями, но также и разнообразием входящих в их недра элементов. У низших рас все индивиды, даже тогда, когда они принадлежат к различным полам, обладают почти одним и тем же психическим уровнем. Будучи все похожи друг на друга, они представляют вполне картину того равенства, о котором мечтают современные социалисты. У высших рас неравенство полов и индивидов, напротив, составляет закон.
И, поэтому, сравнивая между собой не средние слои народов, но их высшие, если только у них есть таковые, можно измерить величину отделяющих их различий. Индусы, китайцы, европейцы мало отличаются своими средними слоями и, в то же время, значительно разнятся высшими.
С успехами цивилизации не только расы, но и индивиды каждой расы, по крайней мере индивиды высших рас, стремятся дифференцироваться. Вопреки нашим мечтам о равенстве, результат современной цивилизации не тот, чтобы делать людей все более и более равными, но, наоборот, все более и более различными.
Один из главных результатов цивилизации, с одной стороны, – дифференцирование рас посредством умственного труда, все более и более возрастающего с каждым днем, возлагаемого ею на народы, дошедшие до высокой ступени культуры, и, с другой стороны, все большая и большая дифференциация различных слоев, из которых состоит каждый цивилизованный народ.
Условия современного промышленного развития осуждают в действительности низшие слои цивилизованных народов [ ] на очень специализированный труд, который, будучи очень далек от того, чтобы расширять их умственные способности, скорее стремится их сузить. Сто лет тому назад работник был настоящим художником, способным выполнить все мелочи какого-нибудь механизма, например, часов. Ныне же простая манипуляция, которая никогда не производит более той или другой отдельной части, заставляет его всю жизнь сверлить одни и те же дыры или полировать одно и то же орудие, вследствие чего его ум должен, в скором времени, дойти до совершенной атрофии. Теснимый открытиями и конкуренцией, промышленник или руководящий им инженер, напротив, вынужден накоплять неизмеримо больше знаний, духа инициативы и изобретательности, чем тот же промышленник, тот же инженер сто лет тому назад. Постоянно упражняемый, его мозг подчиняется закону, которому в подобном случае подчиняются все органы: – он все более и более развивается.
Токвиль в приводимых ниже словах очень ясно показал это прогрессивное дифференцирование социальных слоев и притом в такую эпоху, когда промышленность была очень далека от той ступени развития, какой она достигла в настоящее время… «По мере того как принцип разделения труда получает все более полное приложение, рабочий становится все слабее, ограниченнее и зависимее. Искусство делает успехи, ремесленник идет назад. Хозяин и работник с каждым днем все более различаются друг от друга».
В настоящее время цивилизованный народ с интеллектуальной точки зрения можно рассматривать как своего рода пирамиду со ступенями, основание которой заполнено темными массами населения, средние ступени – образованными слоями и высшие ступени, т.е. вершина пирамиды, – всем небольшим отбором ученых, изобретателей, артистов, писателей, очень ничтожной группой в сравнении с остальной частью населения, но которая одна определяет уровень страны на шкале цивилизации. Достаточно было бы им исчезнуть, чтобы видеть, как одновременно исчезло и все то, что составляет величие нации.
«Если бы Франция, – пишет Сен-Симон, – вдруг потеряла своих пятьдесят первых артистов, своих пятьдесят первых фабрикантов, своих пятьдесят первых агрономов, то нация стала бы телом без души, она была бы обезглавлена. Но, если бы ей пришлось, напротив, потерять весь свой служебный персонал, то это событие опечалило бы французов, потому что они добры, но для страны от этого последовал бы очень небольшой ущерб».
С успехами цивилизации дифференциация между крайними слоями населения быстро возрастает; она даже стремится возрастать в геометрической прогрессии. Итак, если бы известные влияния наследственности не положили этому преграды, то с течением времени высшие слои какого-нибудь народа удалились бы в умственном отношении от низших на такое же большое расстояние, какое отделяет нефа от белого, или даже негра от обезьяны.
Но многие причины препятствуют тому, чтобы эта интеллектуальная дифференциация простиралась только на ум, мало или вовсе не задевая характера; а мы знаем, что характер, а не ум, играет важную роль в политической жизни народов. Во-вторых, массы стремятся в настоящее время своей организацией и дисциплиной стать всемогущими.
Кроме двух только что изложенных причин, чисто искусственных, потому что они вытекают из условий цивилизации, способных разнообразиться, есть еще значительно более важная (потому что она – не приобретенный закон природы), которая всегда будет мешать отборной части нации дифференцироваться слишком быстро в интеллектуальном отношении от низших слоев. Рядом с искусственными условиями цивилизации, которые все более и более стремятся дифференцировать людей одной и той же расы, существуют в действительности устойчивые законы наследственности, которые стремятся уничтожить или приводить к среднему индивидов, слишком явно стоящих выше ее. Уже древние наблюдения, приводимые всеми авторами трудов о наследственности, доказали, что потомки выдающихся по уму семейств рано или поздно – чаще всего рано – претерпевают вырождения, имеющие тенденцию их совершенно уничтожить. Большое интеллектуальное превосходство получается лишь при условии, если оставить за собой только вырождающихся. В действительности верхушка социальной пирамиды, о которой я говорил выше, может существовать только при условии, когда постоянно заимствуют свои продуктивные силы у элементов, помещающихся под нею. Если собрать на уединенном острове всех индивидов, составляющих этот цвет, то можно образовать путем их сокращений расу, пораженную всевозможными формами вырождения и следовательно осужденную на скорое исчезновение. Большие интеллектуальные превосходства можно сравнивать с ботаническими уродствами, созданными искусством садовника. Представленные сами себе они вымирают или возвращаются к среднему типу вида, который один и есть всемогущий, потому что он представляет длинный ряд предков.
Итак, все более и более дифференцируясь в течение веков, индивиды какой-нибудь расы постоянно стремятся вращаться вокруг среднего типа этой расы, не будучи в состоянии удалиться от него надолго. К этому-то среднему типу, который возвращается очень медленно, принадлежит значительное большинство членов известной нации. Этот основной остров покрыт – по крайней мере у высших народов – очень тонким слоем выдающихся умов, важным с точки зрения цивилизации, но не имеющим никакого значения с точки зрения расы. Беспрестанно уничтожаясь, он беспрестанно обновляется за счет среднего слоя, который один изменяется, только очень медленно, потому что малейшие изменения, чтобы стать прочными, должны накопляться наследственно в том же направлении в продолжение многих веков. В действительности, только наследственным накоплением усовершенствований, приобретенных средними слоями, но не возвышенными умами (потому что гений не передается) образовались те прогрессивные дифференциации, которые постепенно возвысили уровень некоторых рас и вырыли пропасть между этими расами и народами, не сумевшими прогрессировать.
Уже несколько лет тому назад, опираясь на чисто анатомические исследования я пришел к идеям, изложенным мною выше относительно дифференциации индивидов и рас, и для оправдания которых я ссылался теперь только на психологические доводы. Так как двоякого рода исследования приводят к одним и тем же результатам, то я позволю себе напомнить некоторые из выводов моего первого труда. Они опираются на измерения, произведенные над многими тысячами древних и современных черепов, принадлежащих к различным расам. Вот наиболее существенные выводы из них.
«Если оставить в стороне отдельные случаи и обращать внимание только на большее число их, то тесная зависимость между объемом черепа и умственными способностями становится совершенно ясной. Но не эти ничтожные различия в средней емкости черепов составляют тот признак, по которому можно отличить низшие расы от высших, а тот существенный факт, что высшая раса имеет известное число лиц с очень развитым мозгом, между тем как в низшей расе их не встречается. Итак, не народными массами, но единицами, выдающимися среди них, различаются между собою расы. Средняя раса в объеме черепа у различных народов – исключая случаи, когда рассматриваешь низшие расы, – никогда не бывает очень значительной».
«Сравнивая черепа различных человеческих рас за настоящее и прошедшее время, можно видеть, что расы, объем черепов у которых представляет большие индивидуальные различия, стоят на высшей’ ступени цивилизации, что по мере того, как какая-нибудь раса цивилизуется, черепа составляющих ее индивидов все более и более разняться между собою. Результатом этого является то, что цивилизация ведет нас не к умственному равенству, но к все более и более глубокому неравенству. Анатомическое и физиологическое равенство встречается только среди представителей рас, стоящих на самой низкой ступени развития. Между членами какого-нибудь дикого племени, из которых все посвящают себя одним и тем же занятиям, различие существует самое ничтожное. Напротив, между каким-нибудь крестьянином, имеющем в своем лексиконе не более трехсот слов, и ученым, у которого их сотня тысяч с соответствующими понятиями, различие существует громадное».
Я должен прибавить к сказанному мною выше, что дифференциация между индивидами, произведенная развитием цивилизации, проявляется также и между полами. У низших народов или у низших слоев высших народов мужчина и женщина в умственном отношении весьма близки друг к другу. Но по мере того, как народы цивилизуются, полы стремятся к тому, чтобы все больше и больше различаться между собою.
Объем черепа мужчины и женщины, даже когда сравниваем только субъектов одинакового возраста, одинакового роста и равного веса, представляет очень быстро возрастающие различия с ростом цивилизации. Очень слабые в низших расах, эти различия становятся громадными в высших. У высших рас женские черепа лишь немногим больше развиты, чем черепа женщин низших рас. Между тем как средний объем черепа парижанина ставит его между самыми большими известными черепами, средний объем черепа парижанки ничем не разнится от объема самых маленьких черепов и достигает чуть ли не объема черепа китаянок или даже черепа женщин Новой Каледонии.
Глава пятая
ОБРАЗОВАНИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ РАС
Как образовались исторические расы – Условия, позволяющие различным расам слиться для образования одной расы – Влияние числа приходящих в столкновение между собой индивидов, неравенство их признаков, среды и т.д. – Результаты скрещиваний – Причины большого понижения типа у метисов – Изменчивость новых психологических признаков, созданных скрещиваниями – Как укрепляются эти признаки – Критические эпохи истории – Скрещивания составляют существенный фактор образования новых рас и в то же время могущественный фактор разложения цивилизаций – Значение утверждения каст – Влияние среды – Среда может влиять только на новые расы, находящиеся в периоде образования, скрещивание которых разложили признаки, унаследованные от предков – Различные примеры — Большинство исторических рас Европы находятся еще в периоде образования – Политические и социальные выводы – Почему период образования исторических рас должен скоро завершиться.
Мы уже выше отметили, что теперь нельзя более встретить среди цивилизованных народов настоящие расы, в научном значении этого слова, но только расы исторические, т.е. расы, созданные случайностями завоеваний, иммиграций, политики и т.д. и образованные, следовательно, из смешения людей различного происхождения.
Каким образом сливаются эти разнообразные расы и образуют одну историческую расу, обладающую общими психологическими признаками? Это составит предмет нашего ближайшего рассмотрения.
Прежде всего заметим, что элементы, которые привели в столкновение случай, не всегда сливаются. Немцы, венгерцы, славяне, живущие под австрийским владычеством, образуют совершенно различные расы и никогда не обнаруживали склонности к слиянию. Ирландец, живущий под владычеством англичан, не в большей степени смешался с ними. Что же касается народов, стоящих на самой низкой ступени развития, например, краснокожих, австралийцев, тасманийцев и т.д., они не только не сливаются с высшими народами, но и быстро исчезают от соприкосновения с ними. Всякий низший народ, приходящий в столкновение с высшим, фатально осужден на скорое исчезновение.
Много условий необходимо для того, чтобы расы могли слиться и образовать новую более или менее однородную.
Первое из этих условий заключается в том, чтобы скрещивающиеся расы не были слишком неравны численно; второе, чтобы они не слишком отличались своими признаками; третье, чтобы в течение долгого времени они подвергались одинаковым влияниям среды.
Первое из только что перечисленных мною условий имеет главное значение. Небольшое число белых, поселившихся среди многочисленного негритянского племени, обыкновенно исчезает через несколько поколений, не оставив следа своей крови в потомстве. Так исчезли все победители, которые покоряли себе слишком многочисленные народности. Они умели оставить по себе свою цивилизацию, свое искусство и свой язык; но никогда не оставляли там своей крови.
Второе из предыдущих условий имеет столь же важное значение. Без сомнения, сильно различающиеся между собой расы, как, например, белая и черная, могут смешиваться, но рождающиеся от них метисы образуют значительно низшую расу в сравнении с теми, от которых она происходит, и совершенно не способную создать или даже поддержать какую бы то ни было цивилизацию. Влияние противоположных наследственностей разлагает их нравственность и характер. Когда метисы случайно унаследуют, как например в Сан-Доминго, высшую цивилизацию, то эта цивилизация быстро приходит в состояние плачевного упадка. Скрещивающиеся могут быть элементом прогресса только среди высших рас, достаточно близких друг к другу, таковы, например, англичане и немцы Америки. Но они составляют всегда элемент вырождения, когда эти расы, будучи даже высшими, слишком различаются между собою.
Все страны, заключающие в себе слишком большое число метисов, по одной только этой причине обречены на постоянную анархию, если только ими не будет управлять железная рука. Такова неизбежная судьба Бразилии. Она насчитывает только треть белых. Остальная часть населения состоит из негров и мулатов. Знаменитый Агассиц говорит с полным основанием, что «достаточно побывать в Бразилии, чтобы признать факт вырождения, являющийся результатом скрещиваний имевших в этой стране место в гораздо более широких размерах, чем где-либо в другом месте. Эти скрещивания сглаживают, – говорит он, лучшие расовые качества родичей – будут ли это негры, индейцы, или европейцы – и производят неописуемый тип, в котором физическая и душевная энергия ослабли».
Скрещивать два народа, – значит сразу изменять как его физический, так и душевный склад. Впрочем, скрещивания составляют единственно верное средство, каким мы обладаем для того, чтобы основательно изменить характер какого-нибудь народа, так как одна только наследственность достаточно сильна для того, чтобы вступать за борьбу с наследственностью. Они позволяют создать со временем новую расу, обладающую новыми физическими и психологическими признаками.
Таким образом созданные признаки остаются вначале очень неустойчивыми и слабыми. Нужны всегда продолжительные наследственные накопления, чтобы закрепить их. Первые действия скрещивания между различными расами заключаются в том, что они уничтожают душу этих рас, т.е. ту совокупность идей и чувств, которые составляют силу народов и без которых не могут существовать ни нация, ни отечество. Это критический период истории рас, период первых опытов и блужданий, обязательно проходимый всеми расами, потому что нет ни одного европейского народа, который бы не образовался из останков других народов. Это – период, полный междоусобных распрей и всевозможных неожиданностей, продолжающихся до тех пор, пока новые психологические признаки еще не укрепились.
Предыдущее нам показывает, что на скрещивания следует смотреть одновременно, как на основной элемент образования высших рас и как на могучий фактор разложения древних рас. Итак, вполне основательно поступали все народы, достигшие высокой ступени цивилизации, что старательно избегали смешения с иностранцами. Без удивительного кастового строя ничтожная горсть арийцев, покорившая 3000 лет тому назад Индию, вскоре потонула бы в бесчисленной массе черных племен, окруживших ее со всех сторон, и никакая цивилизация не возникла бы на почве большого полуострова. Если бы в наши дни англичане не сохранили на практике той же системы и согласились бы скрещиваться с туземцами, то громадная империя Индии давно бы от них избавилась. Народ может потерять очень многое, претерпевать всевозможные катастрофы и быть еще в состоянии подняться. Но им все потеряно, ему уже никогда не подняться, если он потерял свою душу.
В то время, когда цивилизация, находящаяся в упадке, стала добычей завоевателей, скрещивания сначала играют разрушительную роль, а потом созидательную роль, о чем я только что говорил. Они разрушают древнюю цивилизацию, так как губят душу народа, который ею обладал. Они допускают создание новой цивилизации, так как старые психологические признаки пришедших в столкновение рас уничтожены и так как под влияниями новых условий существования могут в скором времени образоваться новые признаки.
Только на расах, находящихся в период образования, унаследованные черты которых разрушаются противоположными действиями наследственности, обнаруживается влияние последнего из упомянутых в настоящей главе факторов, – среды. Очень слабое в своем воздействии на древние расы, оно влияет очень сильно на новые. Скрещивания, уничтожая психологические признаки, унаследованные от предков, создали своего рода tabula rasa, на которой действие среды, продолжающееся в течение веков, в конце концов создает и постепенно укрепляет новые психологические признаки. Тогда и только тогда можно считать образование новой исторической расы завершившимся. Так создалась французская раса.
Отсюда ясно, что влияние среды, как физической, так и моральной, – или очень велико, или напротив, очень слабо, смотря по обстоятельствам, и этим можно себе объяснить, почему относительно их влияния высказываются самые противоречивые мнения. Мы только что видели, что это влияние очень велико на расы, находящиеся в период образования; но если рассматривать древние расы, прочно установленные с давних пор наследственностью, то можно сказать, что влияние среды, напротив, почти сводится к нулю.
Для моральной среды мы имеем доказательства ничтожности ее действия в полном бессилии наших западных цивилизаций оказать влияния на народы Востока, даже когда они соприкасались с ними в течение многих поколений, как это наблюдается на китайцах, живущих в США. Для физической среды мы можем констатировать слабости ее власти из трудности акклиматизации. Перенесенная в новую среду, совершенно отличную от прежней, древняя раса – все равно, идет ли речь о человеке, животном или растении – скорее гибнет, чем изменяется. Последовательно завоеванный десятью различными народами, Египет был всегда их могилой, ни один из них не мог там акклиматизироваться. Греки, римляне, персы, арабы, турки и т.д. никогда не оставляли там следов своей крови. Единственный тип, который там можно встретить, – это тот же неизменный феллах с чертами, верно воспроизводящими те, которые вырезали египетские художники семь тысяч лет тому назад на гробницах и дворцах фараонов.
Большинство исторических народов Европы находится еще в периоде образования, и этот факт очень важен для понимания их истории. Один только современный англичанин представляет почти совершенно сформировавшуюся расу. В нем древний бретонец, англосакс и нормандец сплелись, чтобы образовать новый, очень однородный тип. Во Франции, напротив, провансалец совершенно отличен от бретонца, овернца и нормандца. Однако, если еще не существует типа среднего француза, то по крайней мере существуют средние типы известных областей. Эти типы к несчастью еще слишком разнятся идеями и характером. Поэтому сложно найти учреждения, которые могли быть одинаково пригодны для всех. Их глубокие различия в чувствах и верованиях и вытекающие отсюда политические перевороты держатся главным образом на различиях в душевном складе, которые, сумеет, может быть, изгладить будущее.
Так бывало всегда, когда стечение обстоятельств заставляло различные расы жить совместно на одной территории. Раздоры и междоусобные войны всегда отличались тем большей интенсивностью, чем различнее были соприкасавшиеся между собою расы. Когда они слишком различны между собою, то становится совершенно невозможным заставить их жить под одними учреждениями и одними законами. История больших империй, образованных из различных рас, всегда была тождественна. Они исчезали чаще всего вместе со своим основателем. Из современных наций одни только голландцы и англичане успели подчинить своему игу азиатские народы, совершенно отличающиеся от них, но это им удалось только потому, что они умели уважать нравы, обычаи и законы этих народов, предоставляя в действительности им самим управлять собою и ограничивая свою роль взиманием налогов, торговыми сношениями и поддержанием мира.
За этими редкими исключениями, все большие империи, объединяющие несходные народы, могут быть созданы только силой и осуждены погибнуть от насилия.
Для того, чтобы нация могла образоваться и долго существовать, нужно, чтобы она образовывалась медленно, постепенным смешением рас, мало отличных друг от друга, постоянно скрещивающихся между собой, живущих на одной территории, подчиняющихся действию одной и той же среды, имеющих одни и те же учреждения и одни те же верования. Эти различные расы могут тогда, по истечении нескольких веков, образовать очень однородную нацию.
По мере того как старится мир, расы становятся все более и более устойчивыми, и их изменения путем смешения все более и более редкими. Вступая в возраст, человечество чувствует, что бремя наследственности становится все тяжелее и изменения все труднее. Что касается Европы, то можно сказать, что эра образования исторических рас для нее в скором времени завершится.
Отдел третий
КАК ИЗМЕНЯЮТСЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ РАС
Глава первая
РОЛЬ ИДЕЙ В РАЗВИТИИ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Руководящих идей в каждой цивилизации всегда бывает немного – Крайняя медленность их возникновения и исчезновения – Идеи влияют на поведение только после того, как преобразовались в чувства – Они участвуют тогда в образовании характера – Благодаря медленности развития идей, цивилизации обладают известной устойчивостью – Как устанавливаются идеи – Действие рассуждений на массы совершенно ничтожно – Влияние утверждения и престижа – Роль убежденных и апостолов — Искажение, испытываемое идеями, когда они спускаются в массы – Общепринятая идея действует скоро на все элементы цивилизации – Благодаря общности идей люди каждого века имеют известный запас средних понятий, который делает их очень сходными в их мыслях и в их делах – Иго обычая и общественного мнения – Оно уменьшается только в критические эпохи истории, когда старые идеи потеряли свое влияние и еще не заменены новыми – Эта критическая, эпоха – единственная, когда оспаривание мнений может быть терпимо – Догматы держатся только под условием не подвергаться критике – Народы не могут изменить своих идей и своих догматов, не будучи тотчас же вынуждены переменить свою цивилизацию.
Показав, что психологические черты рас обладают большою устойчивостью и что из этих черт вытекает история народов, мы прибавили, что психологические элементы могли, подобно анатомическим, под конец преобразоваться медленными наследственными изменениями. Большей частью от этих изменений зависит развитие цивилизации.
Факторы, способные вызывать психологические перемены, весьма разнообразны. К числу их относятся: потребности, борьба за сосуществование, действие известной среды, успехи знаний и промышленности, воспитание, верования и проч. Я посвятил их изучению уже целый том и не буду трактовать теперь об этом предмете подробно, а возвращаюсь к нему лишь с тем, чтобы показать механизм их действия, которому и будут посвящены настоящая и следующая главы.
Изучение различных цивилизаций, следовавших друг за другом от начала мира, показывает, что руководящая роль в их развитии всегда принадлежала очень незначительному числу основных идей.
Если бы история народов сводилась к истории их идей, то она никогда бы не была очень длинной. Когда какая-нибудь цивилизация успела создать за век или Два основные идеи в области искусств, наук, литературы и философии, то можно рассматривать ее как исключительно блестящую.
Нам уже известно, что ход какой-нибудь цивилизации вытекает главным образом из характера, т.е. из наследственных чувств народа, у которого эта цивилизация проявилась. Мы видели также, что эти наследственные чувства имеют большую прочность, но что они могут под конец измениться под влиянием различных факторов. В первом ряду между этими последними следует поставить влияние идей.
Но идеи могут оказать настоящее действие на душу народов только, когда они, после очень медленной выработки, спустились из подвижных сфер мысли в ту устойчивую и бессознательную область чувств, где вырабатываются мотивы наших поступков. Они составляют тогда некоторым образом часть характера и могут влиять на поведение.
Когда идеи подверглись уже этой медленной выработке, то сила их очень значительна, потому что разум перестает иметь власть над ними.
Убежденный человек, над которым господствует какая-нибудь идея, религиозная или другая, неприступен для рассуждений, как бы основательны они ни были. Все, что он может попробовать, это ввести, путем искусственных мыслительных приемов и часто путем очень больших искажений, опровергающую его мысль в круг господствующих над ним понятий.
Если идеи могут оказать влияние только после того, как они медленно спустились из сознательных сфер в сферу бессознательного, то не трудно понять, с какой медленностью они должны изменяться, а также почему руководящие идеи какой-нибудь цивилизации столь немногочисленны и требуют так много времени для своего развития. Нам нужно радоваться, что это так: ибо, в противном случае, цивилизации не могли бы иметь никакой прочности. Счастье также, что новые идеи могут в конце концов заставить принять себя, ибо, если бы старые идеи остались совершенно неподвижными, то цивилизации не могли бы совершать никакого прогресса. Благодаря медленности наших психических изменений нужно много человеческих поколений, чтобы дать восторжествовать новым идеям и еще много человеческих поколений, чтобы заставить их исчезнуть. Наиболее цивилизованные народы – те, руководящие идеи которых сумели держаться на равном расстоянии от изменчивости и устойчивости. История устлана останками тех, которые не были в состоянии сохранить это в равновесии.
Итак, легко понять, почему при изучении истории народов более всего поражает не богатство или новизна их идей, но, напротив, крайняя бедность их идей, медленность их изменений и власти, какую они имеют. Цивилизации являются результатами некоторых основных идей; когда же случайно изменяются эти идеи, то и питаемые ими цивилизации осуждены скоро измениться.
Средние века жили двумя основными идеями: религиозной и феодальной. Из этих двух идей вытекало их искусство, литература и их понятия о жизни. Во время эпохи Возрождения обе эти идеи немного изменяются; идеал, найденный в древнем греко-латинском мире, воспринимается Европой, и скоро понятие о жизни, искусство, философия и литература начинают преобразовываться. Потом начинает колебаться авторитет предания, научные истины заменяют собою постепенно истину откровения, и снова преобразовывается цивилизация. В настоящее время старые религиозные идеи по-видимому окончательно потеряли большую часть своей власти, и вследствие этого одного всем общественным учреждениям, опиравшимся на нее, угрожает гибель.
История происхождения идей, их господства, отживания, преобразования и исчезновения может быть убедительно изложена только тогда, когда подтверждаешь ее многочисленными примерами. Если бы мы могли входить в детали, то показали бы, что каждый элемент цивилизации – философия, религия, искусство, литература и т.д. – подчинен очень большому числу руководящих идей, развитие которых чрезвычайно медленно. Сами науки не избегают этого закона. Вся физика вытекает из закона сохранения энергии, вся биология – из идеи трансформизма (изменяемости), вся медицина – из идеи действия бесконечно малых, и история этих идей показывает, что хотя последние обращаются к самым посвященным умам, но устанавливаются они только мало-помалу и с трудом. В наше время, когда все идет так быстро, и при том в сфере исследований, где не говорят уже ни страсти, ни интересы, для установления основной научной идеи требуется не менее 25 лет. Наиболее ясные, наиболее легкие для доказательства идеи, которые должны были давать меньше всего поводов для споров, как, например, идея кровообращения, потребовали не меньше времени.
Будет ли это научная, художественная, философская, религиозная, одним словом, какая бы то ни была идея, распространение ее совершается всегда одинаковым образом. Нужно, чтобы она сначала была принята небольшим числом апостолов, которым сила их веры или авторитет их имени дают большой престиж. Они действуют тогда более внушением, чем доказательствами. Не в достоинстве какого-нибудь доказательства следует искать существенные элементы механизма убеждения. Внушают свои идеи престижем, которым обладают, или обращаясь к страстям, но нельзя произвести никакого влияния, если обращаться только к разуму. Массы не дают себя никогда убеждать доказательствами, но только утверждениями, и авторитет этих утверждений зависит от того обаяния, каким пользуется тот, кто на них настаивает.
Когда апостолы успели убедить небольшой кружок своих учеников и преобразовали таким образом новых апостолов, то новая идея начинает входить в область спорного. Она сначала поднимает против себя всеобщую оппозицию, потому что сильно задевает много старых и установленных вещей. Апостолы, ее защищающие, естественно возбуждаются этой оппозицией; она убеждает их только в превосходстве над остальными людьми, и они защищают с энергией новую идею не потому, что она истинна – чаще всего они ничего этого не знают, – но просто потому, что они ее приняли. Новая идея тогда все больше и больше обсуждается, т.е. в действительности принимается без оговорок одними и отвергается без оговорок другими. Обмениваются утверждениями и отрицаниями и очень многими аргументами, так как они не могут служить единственными мотивами понятия или утверждения какой-нибудь идеи для громадного большинства людей, как мотивы чувства, в которых рассуждения не могут играть никакой роли.
Благодаря этим всегда страстным дебатам идея прогрессирует очень медленно. Новые поколения, видя, что она оспаривается, склонны принять ее в силу того, что она оспаривается. Для молодежи, всегда жаждущей независимости, полная оппозиция принятым идеям представляет самую доступную для нее форму проявлять свою оригинальность.
Итак, идея продолжает расти, и скоро она уже не будет нуждаться ни в какой поддержке. Ее распространение теперь станет совершаться повсюду одним только действием подражания, путем заражения, способностью, которой люди одарены в той же степени, как и человекообразные обезьяны.
С того времени, как вмешался механизм заражения, идея вступает в фазу, приводящую ее быстро к успеху. Общественное мнение принимает ее скоро. Она приобретает тогда проникающую и непреодолимую силу, покоряющую ей все умы, создавая вместе с тем специальную атмосферу, общую манеру мышления. Как тонкая пыль, проникающая всюду, она проскальзывает во все понятия и умственные продукты известной эпохи. Идеи и выводы из нее составляют тогда часть того запаса наследственных банальностей, который навязывался нам воспитанием. Она восторжествовала и вошла в область чувства, что впредь ее ограждает от всяких посягательств.
Из различных идей, руководящих цивилизацией, одни, относящиеся к искусству или к философии, остаются в высших слоях; другие, особенно относящиеся к религиозным и политическим понятиям, спускаются иногда в глубину масс. Последние доходят туда обыкновенно сильно искаженными, но когда им уже удалось туда проникнуть, то власть, какую они имеют над первобытными, не способными к рассуждению умами, громадна. Идея представляет тогда что-то непобедимое, и ее следствия распространяются со стремительностью потока, который не может Удержать никакая плотина. Тогда-то и вспыхивают те великие события, которые создают исторические перевороты и которые могут совершить одни только массы. Не учеными, не художниками и не философами основывались новые религии, управлявшие миром, громадные империи, которые простирались от одного полушария до другого, великие религиозные и политические революции, которые перевернули Европу, но людьми, достаточно поглощенными известной идеей, чтобы пожертвовать своей жизнью для ее распространения. С этим очень ничтожным в теории, но очень сильным на практике багажом кочевники аравийских пустынь завоевали часть древнего греко-римского мира и основали одну из величайших империй, какие когда-либо знала история. С подобным же нравственным багажом – преданностью идее – героические солдаты Конвента победоносно отражали коалицию вооруженной Европы.
Сильное убеждение – непобедимо, пока оно не встретилось с таким же сильным убеждением: последнее может бороться против первого с шансами на победу. У веры нет другого, более серьезного врага, чем вера. Она уверена в победе, когда физическая сила, которую против нее выставляют, служит слабым чувством и ослабленным верованиям. Но если она находится лицом к лицу со столь же сильной верой, то борьба становится очень оживленной, и успех тогда решается случайными обстоятельствами, большей частью нравственного порядка, каковы дух дисциплины и лучшая организация. При более близком знакомстве с историей арабов, о которой только что шла речь, мы заметили бы, что в своих первых победах – а эти победы всегда и самые трудные, и самые важные – они встретили морально очень слабых противников, хотя их военная организация была достаточно высока. Сначала арабы направили свое оружие против Сирии. Там они нашли только византийские войска, образованные из наемников, мало расположенных жертвовать собой для какого бы то ни было дела. Воодушевленные живой верой, удесятерившей их силы, они рассеяли эти отряды без идеала так же легко, как некогда горсть греков, воодушевленных любовью к отечеству, рассеяла многочисленные полчища Ксеркса. Исход их предприятия был бы совершенно другой, если бы они несколькими веками раньше столкнулись с римскими когортами. История доказывает многочисленными примерами, что, когда сталкиваются между собою одинаково могущественные моральные силы, одерживают верх всегда лучше организованные. Вандейцы, наверное, имели очень живую веру; это были очень сильно убежденные люди; с другой стороны, и солдаты Конвента имели также очень стойкие убеждения, но так как они были в военном отношении лучше организованы, то и одержали верх. В религии, как и в политике, успех всегда принадлежит верующим, но никогда скептикам, и если в настоящее время кажется, что будущее принадлежит социалистам, несмотря на явную незрелость их учений, то только потому, что они горячо верят в спасительность своих идеалов. Современные правящие классы потеряли веру в плодотворность своей деятельности. Они не верят ни во что, даже в возможность защищаться против угрожающей волны варваров, окружающих их со всех сторон.
Когда после более или менее долгого периода блужданий, переделок, пропаганды какая-нибудь идея приобрела определенную форму и проникла в душу масс, то она образует догмат, т.е. одну из тех абсолютных истин, которые уже не оспариваются. Она составляет тогда часть тех общих верований, на которых держится существование народов. Ее универсальный характер позволяет ей тогда играть решающую роль. Великие исторические эпохи, как век Августа или век Людовика XIV, – те, когда идеи, вышедшие из периода блужданий и обсуждения, утвердились и стали верховными властительницами мысли людей. Они становились тогда светящими маяками, и все, что им приходится освещать своим светом, принимает их окраску.
С того времени, как новая идея водворилась в мире, она кладет свою печать на малейшие элементы цивилизации; но, чтобы эта идея могла на все произвести свои следствия, нужно всегда, чтобы она проникала в душу масс. С интеллектуальных вершин, где идея часто зарождалась, она спускается от слоя к слою, беспрестанно изменяясь и преобразуясь, пока не примет формы, доступной для народной души, которая ей и подготовит торжество. Она может быть тогда выражена в нескольких словах, а иногда даже в одном слове, но это слово вызывает яркие образы, то обольстительные, то страшные, и, следовательно, всегда производящие сильное впечатление. Таковы рай и ад в средние века, короткие слова, имеющие магическую силу отвечать на все и для простых душ объяснять все. Слово «социализм» представляет для современного рабочего одну из тех магических синтетических формул, способных властвовать над душами. Она вызывает, в зависимости от среды, в которую проникала, различные образы, но сильно действующие, несмотря на их всегда зачаточные формы.
У французского теоретика слово «социализм» вызывает представление о каком-то рае, где люди равны, справедливы, добры, и все, ставшие работниками, будут наслаждаться под покровительством государства идеальным счастьем. Для немецкого рабочего вызванный образ представляется в виде накуренного трактира, где правительство предлагает даром каждому приходящему громадные пирамиды сосисок с кислой капустой и бесконечное число кружек пива. Понятно, что ни один из таких мечтателей о кислой капусте и равенстве не потрудился узнать действительную сумму вещей, подлежащих разделу, или число участников в дележе. Особенность этой идеи заключается в том, что она внушается в безусловной форме, против которой бессильны всякие возражения.
Когда идея постепенно преобразовывалась в чувство и сделалась догматом, то торжество ее обеспечено на долгий период, и всякие попытки поколебать ее были бы напрасны. Несомненно, что и новая идея подвергнется в конце концов участи идеи, которую ей удалось заместить. Эта идея состарится и придет в упадок, но прежде чем стать совершенно негодной, ей придется испытать целый ряд регрессивных изменений и странных искажений, для осуществлений которых потребуется много поколений. Прежде, чем окончательно умереть, она будет долгое время составлять часть старых наследственных идей, которые называют предрассудками, но которые мы уважаем. Старая идея даже тогда, когда она не более, как слово, звук, мираж, обладает магической властью, способной еще подчинять нас своему влиянию.
Так держится это старое наследие отживших идей, мнений, условностей, которые мы благоговейно принимаем, хотя они не выдержали бы малейшего прикосновения критики, если бы нам вздумалось исследовать их. Но много ли людей, способных разобраться в своих собственных мнениях, и много ли найдется таких мнений, которые могли бы устоять даже после самого поверхностного исследования?
Лучше не браться за это страшное исследование. К счастью, мы мало к тому и склонны. Критический ум составляет высшее, очень редкое качество, между тем, как подражательный ум представляет весьма распространенную способность: громадное большинство людей принимает без критики все установившиеся идеи, какие ему доставляет общественное мнение и передает воспитание.
Таким-то образом через наследственность, воспитание, среду, подражание и общественное мнение люди каждого века и каждой расы получают известную сумму средних понятий, которые делают их похожими друг на друга, и притом до такой степени, что когда они уже лежат под тяжестью веков, то по их художественным, философским и литературным произведениям мы узнаем эпоху, в которую они жили. Конечно, нельзя сказать, чтоб они составляли точные копии друг с друга; но то, что у них было общего – одинаковые способы чувствования и мышления, необходимо приводило к очень родственным произведениям.
Нужно радоваться тому, что дело обстоит так, а не иначе; ибо как раз эта сеть общих традиций, идей, чувств, верований, способов мышления составляет душу народа. Мы видели, что эта душа тем устойчивее, чем крепче указанная сеть. В действительности она, и только она одна, сохраняет нации, не имея возможности разорваться без того, чтоб не распались бы тотчас же эти нации. Она составляет разом и их настоящую силу, и их настоящего властелина. Иногда представляют себе азиатских монархов в виде деспотов, которые ничем не руководствуются, кроме своих фантазий. Напротив, эти фантазии заключены в чрезвычайно тесные пределы. В особенности на Востоке сеть традиций очень крепка. Религиозные традиции, столь поколебленные у нас, там сохранили всю свою силу, и самый своенравный деспот никогда не оскорбит традиций и общественного мнения – этих двух властелинов, которые, как он знает, значительно сильнее его самого.
Современный цивилизованный человек живет в одну из тех критических эпох истории, когда вследствие того, что старые идеи, от которых происходит его цивилизация, потеряли свою власть, а новые еще не образовались, критика терпима. Ему нужно перенестись мысленно в эпохи древних цивилизаций или только за два или три века тому назад, чтобы понять, чем тогда было иго обычая и общественного мнения, и чтобы знать, сколько нравственного мужества надо иметь новатору, чтобы напасть на эти две силы. Греки, которые, по мнению невежественных краснобаев, наслаждались такой свободой, в действительности были подчинены игу общественного мнения и обычая. Каждый гражданин был окружен сетью безусловно ненарушимых верований: никто не смел и думать об оспаривании общепринятых идей и подчинялся им без протеста. Греческий мир не знал ни религиозной свободы, ни свободы частной жизни, ни какой бы то ни было свободы вообще. Афинский закон не позволял даже гражданину жить вдали от народных собраний или не участвовать в религиозных национальных празднествах. Мнимая свобода античного мира была только бессознательной и, следовательно, совершенной формой полного порабощения гражданина игом идей города. В состоянии всеобщей войны, среди которой жил тогдашний мир, общество, члены которого обладали бы свободой мысли и действия, не просуществовало бы ни одного дня. Веком упадка всегда начинался для богов, учреждений и догматов тот день, когда они подвергались критике.
Так как в современных цивилизациях старые идеи, служившие основанием для обычая и общественного мнения, почти уничтожены, то власть их над душами стала очень слаба. Они вошли в тот фазис обветшания, когда старая идея уже переходит в состояние предрассудка. Пока их заменят новые идеи, в умах царствовать будет анархия. Только благодаря этой анархии и может быть терпима критика. Писатели, мыслители и философы должны благословлять настоящий век и спешить воспользоваться им, ибо мы больше его не увидим. Это может быть век упадка, но это один из тех редких моментов в истории мира, когда выражение мысли свободно. Новые догматы, которые в скором времени родятся, не могут в действительности иначе утвердиться, как только под условием не допускать никакой критики и быть также нетерпимыми, как те, которые им предшествовали.
Современный человек еще ищет идеи, которые могли бы служить основанием для будущего социального строя, и тут кроется опасность для него. Важны в истории народов и глубоко влияют на их судьбу не революции, не войны – следы их опустошений скоро изглаживаются, – но перемены в основных идеях. Они не могут совершиться без того, чтобы одновременно все элементы цивилизации не были осуждены на преобразование. Настоящие революции одни только опасные для существования известного народа, это те, которые касаются его мысли.
Не столько опасно для какого-нибудь народа принятие новых идей, сколько непрерывная проба идей, на что он неминуемо обречен, прежде чем найти ту из них, на которой он мог бы прочно обосновать свое социальное здание, предназначенное заменять старое. Впрочем, идея опасна не потому, что нужны долговременные опыты, чтобы узнать, могут ли новые идеи приспособиться к потребностям общества, которое их принимают. К несчастью, степень их полезности может стать ясной для толпы только посредством опыта…
История нам часто показывает, во что обходились пробы недоступных для известной эпохи идей, но не в истории человек черпает свои уроки. Карл Великий тщетно пытался восстановить Римскую Империю. Идея универсализма не была тогда осуществима, и его дело погибло вместе с ним, как должны были позже погибнуть дела Кромвеля и Наполеона. Филипп II бесплодно истратил свой гений и силу Испании, – тогда еще господствовавшей, – на борьбу с духом свободного исследования, который, под именем протестантизма, распространялся в Европе. Все его усилия против новой идеи успели только ввергнуть Испанию в состояние разорения и упадка, из которого она уже никогда не поднималась. В наши дни химерические идеи коронованного мечтателя, вдохновленного неизлечимым сентиментализмом своей расы, создали единство Италии и Германии и стоили Франции двух провинций и мира на долгое время.
Столь глубоко ложная идея, что количество составляет силу армии, покрыла Европу своего рода вооруженной национальной обороной и ведет к ее неизбежному разорению. Социалистические идеи о труде, капитале, преобразовании частной собственности в государственную докончат те народы, которые избегнут гибели от постоянных армий и банкротства.
Национальный принцип, столь дорогой некогда государственным деятелям и составлявший единственное основание их политики, может быть еще приведен в числе тех руководящих идей, вредное влияние которых пришлось испытать цивилизованному миру. Его осуществление привело Европу к самым гибельным войнам, поставило ее под оружие и постепенно привело все современные государства к гибели и упадку. Единственный разумный мотив, который можно было привести для защиты этого принципа, был тот, что самые большие и самые населенные страны вместе с тем и наиболее защищены от нападений. В тайне они думали также, что наиболее способны к завоеваниям. Но в настоящее время оказывается, что как раз самые маленькие и наименее населенные страны: Португалия, Греция, Швейцария, Бельгия, Швеция, мелкие Балканские княжества менее всего могут бояться нападений. Идея объединения разорила некогда столь счастливую Италию до того, что в настоящее время она находится накануне революции и банкротства. Ежегодный бюджет расходов всех итальянских государств, который до осуществления итальянского объединения доходил до 550 миллионов, в настоящее время достиг 2 миллиардов.
Не во власти людей остановить ход идей, когда они уже проникли в душу. Нужно тогда, чтобы их эволюция завершилась. Защитниками их чаще всего являются те, которые намечены их первыми жертвами. По отношению к идеям мы только бараны, покорно идущие за вожатым, ведущим нас на бойню. Преклонимся перед силой идеи. Когда она уже достигла известного периода своего развития, то нет уже ни рассуждений, ни доказательств, которые могли бы ее победить. Чтобы народы могли освободиться из-под ига какой-нибудь идеи, нужны века или насильственные революции, а иногда и то, и другое. Человечеству остается только считать химеры, которое оно себе измышляло и жертвой которых оно последовательно становилось.
Глава вторая
РОЛЬ РЕЛИГИОЗНЫХ ВЕРОВАНИЙ В РАЗВИТИИ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Преобладающее влияние религиозных верований – Они всегда составляли наиболее важный элемент жизни народов – Большая часть исторических событий так же, как политические и социальные учреждения, проистекает из религиозных идей – С новой религиозной идеей рождается всегда новая цивилизация – Власть религиозного идеала – Его влияние на характер – Он направляет все способности к одной цели – Политическая, художественная и литературная история народов – дочь их верований – Малейшая перемена в состоянии верований какого-нибудь народа имеет результатом целый ряд изменений в его существовании – Разные примеры.
Среди различных идей, руководящих народами и составляющих маяки истории и полюсы цивилизации, религиозные идеи играли слишком преобладающую и слишком основную роль, чтобы не посвятить им отдельной главы.
Религиозные верования составляли всегда самый важный элемент в жизни народов и следовательно в их истории. Самыми значительными историческими событиями, имевшими наибольшее колоссальное влияние, были рождение и смерть богов. Вместе с новой религиозной идеей рождается и новая цивилизация. Во все века в древние времена, как и в новые, основными вопросами для человека были всегда вопросы религиозные. Если бы человечество могло предоставить своим богам умереть, то о таком событии можно было бы сказать, что оно по своим последствиям было бы самым важным из совершившихся когда-либо на поверхности нашей планеты…
ОБЩИЕ ВЫВОДЫ
Нам уже пришлось указать во введении к настоящему труду, что он представляет собой только краткое резюме, своего рода синтез томов, посвященных нами истории цивилизации. Каждая из составляющих его глав должна рассматриваться как вывод из предшествующих трудов. Поэтому очень трудно сжать идеи, и без того уже очень сжатые. Я хочу, однако, попытаться для читателей, которым дорого время, представить в виде очень кратких положений основные принципы, составляющие философию данного труда.
— Раса обладает почти столь же устойчивыми психологическими признаками, как и ее анатомические признаки. Как и анатомический вид, психологический изменяется только после многовековых накоплений.
— К устойчивым и наследственным психологическим признакам, сочетание которых образует психический склад расы, присоединяются, как и у анатомических видов, побочные элементы, созданные различными изменениями среды. Беспрестанно возобновляемые, они оставляют расе широкий простор для внешних изменений.
— Психический склад расы представляет не только синтез составляющих ее живых существ, но в особенности синтез всех предков, способствовавших ее образованию. Не живые только, но и мертвые играют преобладающую роль в современной жизни какого-нибудь народа. Они творцы его морали и бессознательные двигатели его поведения.
— Очень большие анатомические различия, разделяющие различные человеческие расы, сопровождаются не менее значительными психологическими различиями. Когда сравниваешь между собой средние [ ] каждой расы, то психические различия кажутся довольно слабыми. Они становятся громадными, лишь только мы распространяем сравнение на высшие элементы каждой расы. Тогда можно заметить, что главным отличием высших народов от низших служит то, что первые выделяют из своей среды известное число очень развитых мозгов, тогда как у вторых их нет.
— Индивиды, составляющие низшие расы, представляют между собой очевидное равенство. По мере того, как расы поднимаются по лестнице цивилизации, их члены стремятся все более различаться между собой. Неизбежный результат цивилизации – дифференциация индивидов и рас. Итак, не к равенству идут народы, но ко все большему неравенству.
— Жизнь какого-нибудь народа и все проявления его цивилизации составляют простое отражение его души, знаки невидимой, но очень реальной вещи. Внешние события образуют только видимую поверхность определяющей их скрытой ткани.
— Ни случай, ни внешние обстоятельства, ни в особенности политические учреждения не играют главной роли в истории какого-нибудь народа.
— Различные элементы цивилизации какого-нибудь народа, будучи только внешними знаками его психического склада, выражением известных способов чувствования и мышления, свойственных данному народу, не могут передаваться без изменений народам совершенно иного психического склада. Передаваться могут только внешние, поверхностные и не имеющие значения формы.
— Глубокие различия, существующие между психическим складом различных народов, приводят к тому, что они воспринимают внешний мир совершенно различно. Из этого вытекает то, что они чувствуют, рассуждают и действуют совершенно различно и что между ними существует разногласие по всем вопросам, когда они приходят в соприкосновение друг с другом. Большая часть войн, которыми полна история, возникала из этих разногласий. Завоевательные, религиозные и династические войны всегда были в действительности расовыми войнами.
— Скоплению людей различного происхождения удается образовать расу, т.е. сформировать в себе коллективную душу только тогда, когда путем повторяющихся веками скрещиваний и одинаковой жизни в тождественной среде оно приобрело общие чувства, общие интересы, общие верования.
— У цивилизованных народов нет уже естественных рас, но существуют только искусственные, созданные историческими условиями.
— Новая среда, моральная или физическая, действует глубоко только на новые расы, т.е. на помеси древних рас, скрещивания которых разложили унаследованные от предков черты. Одна только наследственность достаточно сильна, чтобы бороться с наследственностью. На расы, у которых скрещивания еще не успели уничтожить устойчивости признаков, влияния среды имеют только чисто разрушительное влияние. Древняя раса скорее гибнет, чем подвергается изменениям, которые требует приспособления к новой среде.
— Приобретение прочно сложенной коллективной души представляет для известного народа апогей его величия. Разложение этой души всегда означает час его падения. Вмешательство чужеземных элементов составляет одно из наиболее верных средств достигнуть этого разложения.
— Психологические виды, как и анатомические, подвергаются действию времени. Они также осуждены стареть и угасать. Всегда очень медленно образуясь, они, напротив, могут быстро исчезать. Достаточно глубоко нарушить функционирование их органов, чтобы заставить их испытать регрессивные изменения, результатом которых бывает часто очень быстрое уничтожение. Народам нужны многие века, чтобы приобрести определенный психический склад, и они его иногда теряют в очень короткое время. Восходящая дорога, которая ведет их на высокую ступень Цивилизации, всегда очень длинна; покатость же, ведущая к падению, чаще всего бывает очень короткой.
— Рядом с характером нужно поставить идеи, как один из главных факторов Эволюции какой-нибудь цивилизации. Они действуют только тогда, когда после очень медленной эволюции преобразовались в чувства. Тогда они застрахованы от возражений, и требуется очень долгое время для их исчезновения. Каждая цивилизация происходит из очень небольшого числа общепринятых основных идей.
— Среди наиболее важных руководящих идей какой-нибудь цивилизации находятся религиозные идеи. Из изменений религиозных верований непосредственно вытекало большинство исторических событий. История человечества всегда была параллельна истории его богов. Эти дети наших мечтаний имеют столь сильную власть, что даже имя их не может измениться без того, чтобы тотчас же не был потрясен мир. Рождение новых богов всегда означало зарю новой цивилизации, и их исчезновение всегда означало ее падение. Мы живем в один из тех исторических периодов, когда на время небеса остаются пустыми. В силу одного этого должен измениться мир.