Азиатский способ производства и азиатский социализм

«АЗИАТСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА И АЗИАТСКИЙ СОЦИАЛИЗМ», ИВАН ПРОХОРЕНКО И ДР.
Прохоренко Иван Денисович
Курегян Самвел Вазгенович
Монография посвящена азиатскому способу производства. В ней показываются особенности становления общественно-экономических отношений азиатского социализма. Раскрываются его основные черты на современном этапе развития. Это позволяет совершенно по-иному взглянуть на общество, в котором мы живем.
Адресуется научным работникам, преподавателям вузов и всем интересующимся социально-экономическими проблемами современного общества.
ПРЕДИСЛОВИЕ
В прошлом внимание исследователей привлекала мысль о том, что наше общество имеет много общего с азиатским способом производства (государственная собственность, деспотическая власть и другое). Казалось, что это обстоятельство должно было подсказать экономистам правильный путь исследования общества.
Однако этого не произошло, и одной из главных причин явилось то, что экономисты исходили из того, что наше общество пришло на смену капитализму. Отсюда большинство работ строилось на сравнении мифического социализма с уже не существующим капитализмом, на их противопоставлении. Конечно, такого рода изыскания не имели ничего общего с научным анализом реальных экономических отношений, в результате чего истина была поставлена вверх ногами.
Построенное общество выдавалось за истинный социализм, практическое воплощение научного социализма, в действительности же построенный социализм не имел ничего общего c марксизмом, более того, был введен вопреки ему.
Сегодня, когда поставлены под сомнение многие идеи марксизма, со всех сторон раздаются вопли (и особенно громко они слышны со стороны тех, которые в прошлом отличались восхвалением и апологией существующей системы и порядка вещей) о банкротстве социалистических и коммунистических идей, и стремительно завершилось крушение так называемой мировой системы социализма, у нас возникли потребность и желание по-новому разобраться в существующей экономической системе, критически ее осмыслить. Для этого нужно исходным пунктом ее становления и развития взять азиатские, деспотические отношения, которые были преобладающими в начале века. Думается, что здесь лежит ключ к пониманию нашего общества, которое характеризуется нами как азиатский социализм. Это позволит также осознать суть нового этапа его развития.
В ходе исследования будет показано, что наше общество вступает в новый переходный период, теперь уже от азиатского социализма к капитализму. Сейчас трудно сказать, сколько времени продлится этот период и к какому состоянию приведет он наше общество (это будет зависеть от многих внутренних и внешних факторов), но одно ясно, что он не будет легким и быстротечным, займет целую историческую полосу. Конечный успех переходного периода во многом будет зависеть от деятельности государства. Парадокс исторического момента заключается в том, что государство, теряя свою былую власть и собственность, само должно возглавить процесс создания новых экономических отношений, при этом видоизменяясь и становясь другим. Жизнь ставит перед экономистами новые задачи и, прежде всего, изучение социально-экономических проблем переходного периода.
В современных условиях изменения необходимы и в области преподавания экономической теории. Известно, что многие десятилетия в наших вузах преподавалась политическая экономия, которая не соответствовала ее назначению, потому что не была направлена на изучение реальных производственных отношения, действующих в нашем обществе. Именно отрыв от жизни является одной из главных причин её дискредитации. Сейчас многие вузы постепенно избавляются от этой дисциплины, заменяя ее другими, в частности, распространение получает широко известный на Западе куре «Экономика», кстати, тоже не имеющий ничего общего с нашей действительностью. В настоящее время, исходя из создавшихся социально-экономических условий, в вузах, на наш взгляд, следует читать курс «Экономика переходного периода». Учитывая, что данный период будет довольно длительным, этот курс может совершенствоваться по мере развития нашего общества. Когда общество вернется в свое стабильное и естественное состояние, мы вновь вернемся к политическое экономии (оставим в стороне вопрос о том, какой она будет а новых условиях). Только потом, на более высоком уровне развития производительных сил и экономических отношений она уступит свое место другой дисциплине, возможно, той же «Экономика» или «Теории хозяйства», но созданной на нашей экономической и культурной почве, обогащенной нашим практическим опытом.
ГЛАВА I. АЗИАТСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА КАК ОСНОВА СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ АЗИАТСКОГО СОЦИАЛИЗМА
В марксизме мы находим разработку основных положений азиатского способа производства, особенно подробно об экономической структуре этого способа производства мы встречаем у К. Маркса в первоначальном варианте «Капитала» /экономические рукописи, 1857-1859 гг./, где речь идет о формах, предшествующих капиталистическому способу производства.
Основой любого способа производства является структура форм собственности. Вместе с тем она определяет и уровень развития его производительных сил, характер политической надстройки (власти).
Общая собственность на землю составляет базис азиатского способа производства. Земля же в свою очередь служит базисом коллектива (общины). Она является и средством труда, и материалом труда, и местом жительства членов общины. Отдельный человек реализует свое отношение к этой земле именно как член данной общины. Поэтому К. Маркс определяет собственность исходя из этих двух факторов: «Собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) /означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования/, а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу – отношение индивида к земле, к внешнему первоначальному условию производства (так как земля есть одновременно и сырье, и орудие, и плод) как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней» .
Из этого тезиса следует, что основное экономическое отношение состоит в том, что отдельные члены общины не являются реальными собственниками земли, а являются ее совладельцами. По сути реализуются общинная форма собственности и индивидуальная форма совладения средствами производства. Отдельный человек не может претендовать на объекты этой собственности, потому что субъектом собственности выступает община. «В азиатской (по крайней мере преобладающей) форме не существует собственности отдельного лица, а существует лишь его владение; действительный, настоящий собственник – это община; следовательно, собственность существует только как общая собственность на землю» . Отдельный работник реализует свое положение собственника не непосредственно, а через посредство той общины, которой он принадлежит. Более того, работник сам выступает объектом собственности, являясь принадлежностью данной общины. При этом факте, когда отдельный человек «никогда не становится собственником, а является только владельцем, он, по сути дела, сам – собственность, раб того, в ком олицетворено единое начало общины» .
В азиатской собственности имеют место формы соподчинения подчинение одной общины другой. Отношение между различными общинами не равное. Единым началом, объединяющим различные общины (находящиеся на различных уровнях) в целое, выступает государство, которое осуществляет централизованное управление. Функцией центральной власти является обеспечение общих для всех условий по созданию ирригационных систем, средств сообщения и т.п. Централизованная форма управления масштабных общественных работ при их неправильном ведении приводит к большим потерям в национальном масштабе.
Касаясь централизованного управления при азиатском способе производства, К.Маркс выделяет три ведомства (отрасли) управления:
1) финансовое;
2) военное;
3) ведомство общественных работ .
Возможно, существовали и другие ведомства, но очевидно, что эти три ведомства должны быть основными для любого деспотического централизованного управления. К. Маркс особо выделяет функции организации общественных работ, которые в условиях азиатских стран, в силу их климатических и прочих условий, играют очень важную роль. Так как действительным собственником средств производства (и сельскохозяйственного, и промышленного производства, которые в азиатской форме сочетаются), является единое начало, т.е. государство, то и результаты труда членов общины присваиваются государством. Для выражения этой связи Л.В. Васильев, на наш взгляд, удачно использует понятие власть-собственность. «Суть феномена власти-собственности сводится к тому, что в условиях формирования надобщинных политических образований, протогосударств, владение и распоряжение ресурсами нерасчлененного коллектива становится функцией ставших над общинами субъектов властей, вождей и их окружения. Коллективная собственность общины трансформируется в верховную государственную собственность как функцию власти. Власть и собственность слиты воедино..». . Здесь необходимый продукт ограничен и идет, в основном, на обеспечение существования работника и его семьи. Это разновидность рабочего фонда. Результаты труда воплощаются также и в прибавочном продукте. Некоторая часть этого прибавочного продукта направлена на создание условий воспроизводства и обмен. Основная же его часть в виде дани поступает в распоряжение «отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа, бога» . Таким образом, в общине все его члены были поставлены в одинаковые условия по отношению к средствам производства, кроме этого единого начала и деспота, которые в силу своего монопольного положения и осуществляли действительное присвоение результатов этих средств производства. Поэтому в общине нет сильной классовой дифференциации. Выделялись два класса – класс производителей и господствующий класс в лице единого начала и деспота, которые и присваивали большую часть прибавочного продукта. Продукт в этом обществе является носителем прибавочного продукта, но он в своей массе не является стоимостью. Здесь отсутствует эта общественная связь. В общинах отсутствует частная собственность, они функционируют как обособленные образования и замкнутые системы. Экономической целью является производство потребительной стоимости для воспроизводства индивида в его ограниченности. Последнее означает, что человек при этом способе производства не становится самостоятельным по отношению к общине, т.е. он не свободен. В такой системе общественных отношений не могло быть свободного и полного развития индивида. Это развитие будет всегда иметь ограниченный характер, определяемый принадлежностью к данной общине. Несмотря на это, человек в этой системе выступает как цель производства, так как производство обеспечивает существование человека.
Человек, трудящийся в условиях азиатского способа производства, в силу неразвитости материальных средств производства является главной, незаменимой производительной силой. В целом азиатская форма собственности отличалась устойчивостью по той причине, что сами производительные силы в результате соединения промышленности и сельского хозяйства, города и деревни, оказались очень устойчивыми. Можно считать, что в данном случае длительное время форма собственности соответствовала уровню развития производительных сил. В качестве первой производительной силы выступает сама община.
Таким образом, налицо все стороны способа производства (взаимодействие производительных сил, производственных отношений и политической надстройки), который определяется азиатским. Поэтому не случайно, что среди других способов производства К. Маркс однозначно выделяет и азиатский . Однако термин «азиатский», как правильно разъясняет Р.М. Нуреев, «никогда не имел строго регионального значения и применялся для обозначения универсальной стадии развития человечества. Маркс и Энгельс считали ее распространенной не только в древнем и средневековом Востоке (Индия, Турция, Персия, Китай и т.д.), но и в государствах Африки (Египет), Америки (Мексика, Перу), Европы (этруски и др.) на определенном этапе их развития. Поэтому термин «азиатский» является своего рода иррациональной категорией: обозначая часть, он в то же время характеризует целое» . Отличительными чертами этого способа производства можно считать следующие:
1) господство общественной собственности и отсутствие частной собственности; отдельные члены общины являются совладельцами средств производства;
2) эксплуатация человека государством в лице центральной власти и деспота;
3) централизованное управление общественными работами;
4) общинная система хозяйствования и жизнедеятельности;
5) застойность в развитии производительных сил; целью производства является производство потребительной стоимости и человека;
6) деспотизм как форма власти.
Основные черты азиатского способа производства были присущи не только таким его классическим странам, как Индия и Китай, но и России, в которой господствовала общинная форма хозяйствования и общинная форма собственности. В работах К. Маркса и Ф. Энгельса этой форме придавалось особое значение с точки зрения социалистических и коммунистических перспектив. Вопрос об общинном укладе и собственности в России изучался К. Марксом и Ф. Энгельсом с течение двадцати лет. Ему были посвящены статья Ф. Энгельса «О социальном вопросе в России» (1875 г.), совместное с Марксом предисловие ко второму русскому изданию «Манифеста» (1882 г.). Во всех указанных работах придается исключительное значение русской общине при переходе к социализму. Однако во всех случаях это связывается с пролетарской победой в странах Западной Европы, которые могли бы в этом случае помочь России поднять производительные силы до необходимого уровня развития. В русской общине классики видели зародыш будущего общества, основанный на общественной собственности. И с этой точки зрения, несомненно, особый интерес представляют рассуждения Энгельса о русской общине: «В то время как в Западной Европе капиталистическое общество распадается и не устранимые противоречия его собственного развития грозят ему гибелью, в это самое время в России около половины всей обрабатываемой земли находится еще, как общая собственность, в руках крестьянских общин» . Таким образом, еще в конце XIX века русская община продолжала существовать почти в своем первозданном виде, однако, за сотни лет она не смогла выработать «из самой себя высшую форму общей собственности» . Ф.Энгельс далее подчеркивает, что все формы общины «имеют с будущим социалистическим обществом только то общее, что известные вещи, средства производства, находятся в общей собственности и в общем пользовании известных групп. Однако это общее свойство не делает низшую общественную форму способной создавать из себя самой будущее социалистическое общество, этот последний продукт капиталистического общества, порождаемый им самим» . Итак, общинная собственность, сама по себе являясь зародышевой формой социалистической общественной собственности, т.е. основой социализма, не могла создать из самой себя эту форму. При этом было два пути ее развития. Либо общинная форма собственности должна выла существовать до социалистической революции на Западе, чтобы последний мог помочь поднять ее до уровня социалистической, либо эта общинная собственность должна была перейти в другую форму, а именно перейти во владение отдельных людей, т.е. превратиться в парцельную собственность. И тогда Россия должна была пройти длительный путь капиталистического развития. Впрочем, Энгельс и в конце XIX века считал, что «Россия ни на основе общины, ни на основе капитализма не может достичь социалистического переустройства общества» . России еще длительное время пребывала во власти докапиталистических, азиатских экономических и политических форм.
Нельзя не остановиться на оценке азиатского способа производства, данной В.И. Лениным в «Докладе об Объединительном съезде РСДРП». Он непосредственно не говорит об азиатском способе производства, а просто повторяет доводы делегата, назвавшего себя на этом съезде Демьяном и выступившего против аргументов Г.В. Плеханова, который ратовал за «муниципализацию» земли и выступал против ее национализации. Плеханов в муниципализации видел гарантию от реставрации азиатского способа производства в России: «Аграрная история России, – говорил – Плеханов, более похожа на историю Индии, Египта, Китая и других восточных деспотий, чем на историю Западной Европы. В этом нет ничего удивительного, потому что экономическое развитие каждого народа совершается в своеобразной исторической обстановке. У нас дело сложилось так, что земля вместе с земледельцами была закрепощена государством, и на основании этого закрепощения развился русский деспотизм. Чтобы разбить деспотизм, необходимо устранить его экономическую основу, поэтому я – против национализации… Иное дело муниципализация. В случае реставрации, она не отдает земли в руки политических представителей старого порядка; наоборот, в органах общественного самоуправления, владеющих землей, она создает оплот против реакции» . В заключительной речи по аграрному вопросу Т.В. Плеханов вновь подчеркнул, что «необходимо разрушить эту экономическую основу, благодаря которой наш народ все больше и больше сближается с азиатским народом; нужно вырвать ту экономическую основу, которую еще Энгельс назвал самой серьезной основой деспотизма» .
Теперь посмотрим, что же говорил Демьян, аргументы которого Ленин назвал неопровержимыми и повторил на Съезде. Он сказал, что «не вышло у Плеханова ровно ничего из той реставрации, которой он вздумал нас пугать. Из посылки его аргументации вытекает реставрация Московской Руси, т.е. реставрация азиатского способа производства, т.е. чистейшая бессмыслица в эпоху капитализма» .
Далее Ленин приводит ответ Плеханова: «Он ответил необыкновенно ловко. Ленин – эсер, – воскликнул он, – а товарищ Демьян кормит меня какой-то Демьяновой ухой… Я позволю себе думать, что «Демьянова уха» станет «историческим выражением» не по отношению к тов. Демьяну, …а по отношению к тов. Плеханову» . Здесь же Ленин называет возможность экономической реставрации московской Руси «юмористической».
В этом докладе, давая оценку выступлению Плеханова, Ленин вновь касается проблем азиатского способа производства. «В самом деле, говорил В.И. Ленин, – взгляните сначала на эту «национализацию в московской, допетровской Руси». Не будем уже говорить о том, что исторические воззрения Плеханова состоят в утрировке либерально-народнического взгляда на московскую Русь. Говорить о национализации земли в допетровской России серьезно не доводится – сошлемся на Ключевского, Ефименко и др. Но оставим эти исторические изыскания. Допустим на минуту, что в московской, допетровской Руси в ХVIII веке существовала действительно национализация земли. Что отсюда следует? По логике Плеханова отсюда следует, что ввести национализацию, значит облегчить реставрацию московской Руси, но такая логика есть именно софизм, а не логика, или игра в слова, без анализа экономической основы явлений или экономического содержания понятий. Поскольку в московской Руси была (или: если в московской Руси была) национализация земли, постольку экономической основой ее был азиатский способ производства. Между тем, в России во второй половине XIX века упрочился, а в XX веке стал уже безусловно преобладающим капиталистический способ производства. Что остается от доводов Плеханова? Национализацию, основанную на азиатском способе производства, он смешал с национализацией, основанной на капиталистическом способе производства. Из-за тождества слов он просмотрел коренное различие экономических, именно производственных отношений» .
Какой вывод можно сделать из приведенных суждений Ленина? Он правильно подметил суть азиатского способа производства, но он не считал, что в допетровской России земля была национализирована. Он лишь допускал это. Значит он отрицал его существование в допетровской России, отсюда экономический строй в России в допетровский период он не считал азиатским способом производства. Но допущения Ленина с учетом того, что ему надо было критиковать аргументацию Плеханова против национализации земли, за которую он сам выступал, наводит на мысль, что Ленин все-же сомневался в этом. По крайней мере в его позиции не чувствуется четкости и твердости. Тем больше, что он сам признал, что на съезде лишь повторил аргументацию другого делегата. Аргументы Ленина о невозможности реставрации азиатского способа производства после социалистической революции в России были не очень убедительными потому, что капитализм XIX века и начала XX века в России еще не настолько окреп, с вытекающими отсюда зрелыми общественными отношениями, чтобы такая возможность полностью исключалась. В связи с этим несколько легковесна – и его оценка позиции Плеханова, которую он считал случайной, основанной на смешении двух совершенно разных экономических явлений, на основе тождества слов. Между тем Г. Плеханов посвятил анализу этих отношений специальную работу «К аграрному вопросу в России» .
Нельзя не видеть определенную прямолинейность и у Плеханова, который проводил исторические аналогии, отвлекаясь от уровня развития производительных сил и сложившихся общественных отношений, которые безусловно могли оказать влияние на создавшиеся новые производственные отношения в результате социалистической революции. Хотя основы нового общественно-экономического строя могли быть сходны с прежними. Возникшие общественные отношения также могли иметь сходство. Трудно определить, кто здесь больше не прав: Плеханов, который отвлекся от реальных социально-экономических условий или Ленин, отвергший резонные опасения Плеханова, (причем сам не дал гарантий от такой реставрации) имеющие под собой определенную экономическую и политическую почву, и с которыми нельзя было ни считаться. Теперь, с высоты нашего времени, когда мы хорошо знаем, что вышло из этой национализации земли, можно констатировать, что «Демьянова уха» стала историческим выражением не по отношению к Плеханову, а по отношению к Ленину. Следует отметить и другое. В.И. Ленин, разбирая позицию Р. Люксембург относительно национального вопроса и автономии, фактически соглашается с ней в том, что в России в начале века (точнее речь идет об анализе общественных отношений в России первого десятилетия нашего столетия) господствовал строй азиатского деспотизма. «Всем известно, – пишет Ленин, – что подобного рода государственный строй обладает очень большой прочностью в тех случаях, когда в экономике данной страны преобладают совершенно патриархальные, докапиталистические Черты и ничтожное развитие товарного хозяйства и классовой дифференциации» . Таким образом, здесь речь идет об азиатском способе производства с главными его атрибутами.
Покоившийся на насилии и деспотизме азиатский способ производства стал разрушаться под ударами капитализма. Отношения капитализма, как более прогрессивные, все настойчивее проникали в разные сферы экономики – более успешно в промышленность, медленнее в сельское хозяйство, возрастала эксплуатация наемного труда, происходили дальнейшая дифференциация и поляризация общества. Развивалось товарное производство. Целью производства все в большей мере становилось не производство потребительной стоимости, а стоимости и прибавочной стоимости. Внеэкономическое принуждение вытеснялось экономическим принуждением. Человек приобретал определенные политические и юридические свободы. Начался этап развития капиталистических производительных сил, однако капитализм в России еще не вполне окреп, он не стал господствующей и преобладающей формой общественных отношений, ещё были сильно развиты отношения азиатско-деспотические.
На первый взгляд, может показаться, что из этой смешанной формы легче перейти к социализму, что с такой политической властью (азиатским деспотизмом) легче справиться (разделаться), чем со всеобщей властью крупного капитала. Однако, оказывается, сами по себе социалистические мероприятия ничего не дают общественному прогрессу, так как на определенной ступени развития производительных сил, они вновь с объективной необходимостью должны были восстановиться.
На это убедительно показал Ф. Энгельс в статье «О социальном вопросе в России»: «Только на известной, даже для наших современных условий, очень высокой степени развития общественных производительных сил, становится возможным поднять производство до такого уровня, чтобы отмена классовых различий стала действительно прогрессом, чтобы она стала прочной и не повлекла за собой застоя или даже упадка в общественном способе производства» . Нельзя перескочить с фактически доклассовых общественных отношений в бесклассовые, минуя антагонистические классовые отношения. А такой уровень производительных сил и общественных отношений достигает только капиталистический способ производства в его развитой форме. Энгельс метко замечает, что восстановление такого состояния, когда нет классовых различий, и в голову не может прийти уже по одному тому «что из этого состояния, с развитием общественных производительных сил, необходимо возникают классовые различия» . К сожалению, то, что не могло прийти в голову Энгельсу, в нашей стране было осуществлено на практике. Но социалистические преобразования, которые были осуществлены на еще недозревшей для них почве, как мы уже знаем, не могли привести к желаемым результатам.
Однако, как определить тот уровень производительные сил, который позволил бы перейти к социализму? Во-первых, видимо, тот уровень производительных сил, для которого вполне капиталистические отношения из форм развития постепенно превращаются в их оковы. Если же эти отношения еще открывают достаточно простора для развития производительных сил, то можно утверждать, что эти производительные силы пока не достигли того уровня, чтобы перейти к новым, более развитым формам общественных отношений. Во-вторых, тот уровень, который при переходе к социалистическому производству и распределению позволил бы иметь более высокий уровень жизни для народа, чем тот, который был до перехода. Иначе любые изменения в системе общественных отношений являются бессмысленными, неоправданными, тем более, если для этого перехода требуются большие человеческие жертвы, разрушение материально-вещественных производительных сил общества.
В стране, ставшей на путь социалистического переустройства при низком уровне производительных сил, было бы. .трудно собственными силами подтянуть их; для этого потребовались бы сверхусилия в экономический, политической, социальной и культурной областях. Отдельные успехи (пусть даже очень крупные), достигнутые в результате сверхусилий, не могут обеспечить общий успех, потому что для этого требовалась целая историческая эпоха. Этот исторический срок мог быть сокращен только в том случае, если бы страны, находящиеся на высоком уровне развития производительных сил, оказали им необходимую экономическую и культурную помощь.
А был ли достаточно развит капитализм в России, особенно с учетом таких ее окраин, как Средняя Азия, да и другие регионы (Сибирь, Дальний Восток), где особенно сильны были докапиталистические отношения. На этот вопрос следует дать отрицательный ответ. Россия сама отличалась мелкотоварными отношениями, капитализм еще не успел окрепнуть до такой степени, чтобы эта мелкотоварная стихия не смогла её вновь окутать. Россия была и оставалась очень молодой страной капиталистических отношений (если учесть, что крепостное право было отменено только в 1861 году, тогда как на Западе капитализм развивался с ХVI века). Наемные рабочие, которые создавали основную массу прибавочной стоимости, составляли в 1913 году всего 15 млн. человек, т.е. менее 10% численности населения страны, эксплуататорский класс в лице буржуазии, помещиков, торговцев и кулаков – 16,3 млн. человек, т.е. более 10% . На одного эксплуататора в 1913 году приходилось менее одного эксплуатируемого. Если к этому добавить, что до 40% всех наемных рабочих были сосредоточены на крупных предприятиях (свыше 1000 рабочих) в промышленных центрах России , то очевидно, что на большей части территории России капиталистические отношения были очень слабо развиты.
То же самое касается сельского хозяйства. Аграрная реформа 1907-1915 гг., хотя и была направлена на капитализацию сельского хозяйства, в ходе которой насильно разрушалось общинное землевладение и насаждалась частная собственность, тем не менее не достигла своей цели. Общину покидали в основном кулаки и те крестьяне, которые уходили на заработки в города .
Социализм как общественный строй в ряду других общественных устройств стоит выше всех, в том числе и капитализма. Поэтому он должен был впитать в себя все положительные черты производительных сил капитализма (высокий уровень организации производства, дисциплину труда, строжайший учет и контроль, предприимчивость к научно-техническим достижениям, культуру производства, рациональное использование материальных и прочих ресурсов и т.п.).
Почему же уровень развития производительных сил имеет столь важное значение? Производительные силы являются содержательной стороной экономических форм, и эти экономические формы должны соответствовать их уровню (скажем, нельзя иметь общественные формы присвоения без универсального развития производительных сил, как человека, так и средств производства и их взаимосвязи), они еще и образуют связь (нить) между различными способами производства. А для того, чтобы общество развивалось по восходящей линии, поступательно, каждый последующий способ производства должен наследовать более развитые производительные силы, чем предыдущие. Если же новый способ производства наследует слабо, точнее, недостаточно развитые производительные силы, и последние не соответствуют его экономическим формам(созданные насильно), то либо он должен подтянуть их до уровня этих новых отношений, либо сам придет в упадок из-за этого несоответствия. К. Маркс писал: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых он дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия для их существования в недрах самого старого общества» . Но это верно, если рассматривать развитие производительных сил и производственных отношений в «чистом» виде, без влияния политической надстройки, т.е. если развитие этих сторон способа производства происходит стихийно, как естественно-исторический процесс. Влияние политики может внести существенное влияние в этот естественно-исторический ход развития. Оно может усилить противоречия между производительными силами и производственными отношениями, противоречия внутри каждой из них, создать новые противоречия уже вне этой системы, скажем, между политикой и производительными силами, политикой и производственными отношениями. Воздействие внешнего фактора может стать катализатором этого процесса. Оно может привести к гибели экономической формации раньше, чем разовьются до возможного предела его производительные силы. С другой стороны, это же воздействие может создать новые формы, не соответствующие уровню развития производительных сил. Таким образом, может возникнуть двоякое несоответствие.
Если в какой-либо стране, или в группе стран в результате такого внешнего воздействия возникнут вышеуказанные несоответствия, то это неминуемо приведет к упадку в способе производства. В то же время в странах старого способа производства, производственные отношения которого и дальше будут открывать возможности для развития производительных сил (общественное развитие получит свое дальнейшее логическое продолжение), будут созданы более высокие и развитые производительные силы (тем более, что они уже стояли выше). Таким образом, уровень развития производительных сил является главным условием того, что победа социализма будет иметь необратимый характер. Это необходимо и для того, чтобы они служили, новым толчком для развития общественных форм. Если же эти производительные силы не достигли такой степени развития, то они неминуемо будут тянуть назад за собой общественные формы, которые сами по себе потенциально более передовые, по сравнению с капитализмом.
Самые радикальные социалистические меры, такие, как уничтожение частной собственности и экономической власти капиталистов, превращаются в фикцию, если для их уничтожения нет социально-экономических предпосылок. Еще Ф. Энгельс, критикуя К. Гейцена, доказал, что уничтожение частной собственности должно быть подготовлено всем ходом общественного развития, иначе оно не состоятельно . Для этого необходимо, чтобы, прежде всего, производительные силы и средства обмена переросли рамки индивидуального обмена и частной собственности. Да и само уничтожение частной собственности классики не рассматривали как единовременный акт (даже для стран Запада), а длительный и последовательный процесс. Это особенно важно и обязательно для таких стран, где производительные силы недостаточно развиты для перехода к социализму. На семнадцатый вопрос своих «Принципов коммунизма» («возможно ли уничтожение частной собственности сразу?») Энгельс отвечает однозначно: «Нет, невозможно, точно так же, как нельзя сразу увеличить имеющиеся производительные силы в таких пределах, какие необходимы для создания общественного хозяйства. Поэтому надвигающаяся по всем признакам революция пролетариата сможет только постепенно преобразовать нынешнее общество и только тогда уничтожить частную собственность, когда будет создана необходимая масса средств производства» .
Как видим, Энгельс придает важное значение институту частной собственности в создании производительных сил социализма. Уничтожение ее самой возможно только по мере создания для этого материальных предпосылок. В нашей стране, которая была слабо развита экономически, сохранение хотя бы ограниченных форм частной собственности представлялось объективной необходимостью. На самом же деле в течение нескольких месяцев была уничтожена частная собственность на землю, фабрики и т.п., т.е. на решающие средства производства.
Высокий уровень развития производительных сил является обязательным условием перехода к социализму (его абсолютно необходимой практической предпосылкой) еще и потому, «что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности, а при крайней нужде должна была бы снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна была воскреснуть вся старая мерзость» . Эта всеобщая нищета могла привести и ко всеобщей лености, потому что человек не мог иметь достаточных стимулов к труду, не воспроизводил бы свою рабочую силу. Поэтому не случайно то, что Маркс и Энгельс связывали судьбу социализма (коммунизма) с самыми передовыми странами капитализма, считая даже их высокий уровень развития производительных сил недостаточным для перехода к социализму. Причем, чем менее развита страна, тем труднее, длительнее и мучительнее должны были происходить социалистические преобразования.
В этом плане Россия не отличалась высоким уровнем развития производительных сил. Даже в свои лучшие годы она значительно уступала в техническом отношении Западу. Накануне войны 1914-1918 гг. общая мощность всех механических двигателей России уступала США в 10 раз . Производительность труда в крупной фабрично-заводской промышленности России в 1910 г. была почти в 3,5 ниже, чем в том же году в США, и намного меньше, чем в США в 1860 г. Душевые размеры накопления капитала и прочих элементов богатства в России были в 3,5-3,4 меньше, чем в странах Западной Европы и в 6 раз меньше, чем в США . Известно, что уровень развития человека как производительного работника (не говоря уже о его личности) зависит от уровня заработной платы, однако и по этому показателю Россия уступала США – в 4 раза. Смертность в России была в 2 раза выше, чем в США и других странах Запада .
Именно этот низкий уровень развития производительных сил давал основание сомневаться относительно возможности строительства социализма в России М.И. Туган-Барановскому и Г.В. Плеханову.
М.И. Туган-Барановский в своей книге «Социализм, как положительное учение» отрицательно относится к идее социалистического переустройства в России, считая, что ее экономика еще не созрела для социалистической системы хозяйствования. Он считал, что для осуществления социалистического строя в России недостаточно власти социалистов и декретов революционной власти, как бы сильна она ни была: «Легко понять, что социализм лишь постольку может быть осуществлен, поскольку социализм представляет собой хозяйственную систему высшей производительности, сравнительно с существующей. Если бы оказалось, что переход к социалистическому хозяйству приводит не к росту, а к падению общественного богатства, то, конечно, социалистический строй не мог упрочиться, как бы ни были велики, к нему симпатии народных масс. Ибо прогрессивное хозяйственное развитие идет всегда в направлении роста, а не падения производительности общественного труда.
Но социалистическая система хозяйствования, осуществленная в недозревшей для нее общественной среде, несомненно, должна привести к хозяйственному регрессу вместо прогресса. Нужно иметь в виду, что социализм является системой хозяйства гораздо более сложной и труднее осуществимой, чем какие-либо до сих пор бывшие системы хозяйствования. Социализм предъявляет к его участникам гораздо большие требования, чем иные хозяйственные системы, и если эти требования не удовлетворяются, то вместо того, чтобы быть системой хозяйства высшей производительности, социализм неизбежно должен оказаться системой низшей производительности, чем иные хозяйственные системы» .
На наш взгляд, Туган-Барановский правильно подчеркивает необходимость высокого уровня развития производительных сил для победы нового общества, особо выделяя уровень развития производительности труда. Но высшая производительность труда не может быть достигнута в государстве, стоящем на ступень ниже, чем развитые страны. Этому мешают более отсталые общественные отношения. Высшая производительность достигается не столько современными экономическими усилиями, сколько предшествующими экономическим опытом и достижениями, и накопленной культурой. Другими словами, для этой производительности труда нужна соответствующая экономическая база, фундамент.
Социализм является более сложной и трудноосуществимой системой хозяйства, потому, что он строится сознательно, на основе науки. Последнее требует, чтобы основная масса созидателей нового общества имела соответствующий уровень образованности и культуры. И это достигается многолетним естественным развитием. Весьма интересны и убедительны суждения о судьбах социализма в России Г.В. Плеханова.
Исходя из Марксовых предпосылок перехода к новому обществу, он считал, что капитализм в России не достиг той высшей ступени, на которой он уже не способствует развитию производительных сил страны, и что «Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также и от того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства… Если капитализм еще не достиг в данной стране той высшей своей ступени, на которой он делается препятствием для развития ее производительных сил, то нелепо звать рабочих, городских и сельских, и беднейшую часть крестьянства к его низвержению… Не менее нелепо звать их к захвату политической власти». Поэтому он назвал безумной и крайне вредной политикой «сеять анархическую смуту на Русской земле..».
Плеханов, аналогично Марксу, считает историческое общественное развитие не случайным, а закономерным процессом, имеющим свою причину и ступени зрелости.
Следует заметить, что относительно социалистического переустройства России сомневались не только русские ученые, но и видные представители социал-демократии других стран. В частности, К. Каутский в своей работе «Терроризм и коммунизм» писал:
«Замена капиталистического производства социалистическим обнимает два момента: она является, с одной стороны, вопросом собственности, а с другой – вопросом организации. Она требует отмены частной собственности на орудия производства и перехода их в общественное достояние в форме государственной, коммунальной или кооперативной собственности. Но она требует также замены капиталистической организации общественной организацией производства и его функций в полном экономическом сцеплении.
Из этих двух преобразований простейшим является преобразование собственности. Нет ничего легче как экспроприировать капиталиста. Это лишь дело силы…
Не так просто, как экспроприация, происходит организация. Капиталистическое производство есть искусственный организм, мозг которого находится в капиталисте или его заместителе.
И если хотят устранить капитализм, то нужно создать организм, который в состоянии функционировать и без капиталистического мозга так же хорошо, даже лучше. Это не так просто… это требует ряда предпосылок материального и морального свойства, высокого развития капиталистической организации не только производства, но и сбыта и доставки сырья; требует наличие пролетариата, сознающего свои обязанности не только по отношению к ближайшим товарищам, а и ко всему обществу; выработавшего в себе привычки добровольной дисциплины и самоуправления долголетним пребыванием в массовых организациях; достаточно интеллигентного, наконец, для того, чтобы отличать возможное от невозможного, научно образованного и стойкого характером вождя – от бессовестного, невежественного демагога.
Там, где этих условий нет, капитализм не может надолго и с успехом заменен социализмом… Оба момента – устранение и организация – должны находиться в тесной связи, дабы вместо существующего производства не наступил хаос и полная приостановка деятельности» .
Эти мысли К. Каутского подтверждают то положение, что уничтожение частной собственности само по себе ничего не дает для построения нового общества. При этом он проявляет большую гибкость, допуская различные формы собственности. Государственной формой собственности он считал прежде всего обобществленную собственность. Каутский придерживается марксистского положения о постепенном упразднении частной собственности по мере создания для этого материальных условий и проведения последовательно социалистической организации общественной жизни. К. Каутскому принадлежит обоснование принципа единства устранения частной собственности и социалистической организации. Организация созидательная функция нового общества. Но она может быть успешно осуществлена лишь в том случае, если, во-первых, упразднение частной собственности подготовлено всем ходом исторического развития и служит развитию производительных сил; во-вторых, проводится постепенно, продуманно и синхронно с упразднением этой частной собственности.
К сожалению, в России вторая функция так и осталась нереализованной, и не только потому, что они были разорваны во времени (сначала произошло устранение частной собственности, а потом уже была сделана попытка осуществить организацию), но и потому, что не было условий для проведения успешной социалистической организации. Насильственное насаждение формально социалистической организации не могло обеспечить окончательного успеха нового строя, поэтому является логичным и обоснованным основной вывод К. Каутского относительно того, что без необходимых условий и предпосылок невозможно надолго и с успехом вводить социализм.
Как было показано, в России не было экономических предпосылок для социализма, как и не было соответствующего уровня развития культуры. Но ведь Россия реально приступила к строительству социализма в 1920 году, когда производительные силы были на значительно более низком уровне, чем в 1913 и 1917 гг. Валовой национальный продукт страны в 1920 году сократился до 9,3% от уровня 1913 года, а валовая продукция промышленности России в 1917 году сократилась по сравнению с 1913 годом до 68,5%. В 1920 году ее объем упал до 14,6%. Еще более тяжелая картина была по отдельным отраслям промышленности и сельскому хозяйству. С 1917 по 1922 год население России уменьшилось на 13 млн. человек .
К тому же Россия не обладала и соответствующими общественными отношениями, необходимыми для перехода к социализму. После того как в ходе революционных преобразований был снят и тот неглубокий слой капиталистических отношений, который все же существовал в России, обнажился прежний азиатский способ производства, с его низким уровнем развития производительных сил, деспотической формой власти, азиатскими экономическими связями и т.п. Поэтому революция привела не к социализму, который приходит на смену капитализму, а к социализму, который пришел на смену азиатскому способу производства. Азиатский социализм не впитал в себя достижения той цивилизации, которую создал капитализм, он вырос из общественных отношений и производительных сил азиатского способа производства. Поэтому азиатский социализм, несмотря на социалистические по форме преобразования, не мог создать более высокие производительные силы, чем капитализм. Самые решительные по форме социалистические преобразования в России не могли привести к социализму в истинном смысле, потому, что господствующие формы связи в дореволюционной России оставались азиатско-деспотическими.
Социализм в России был азиатским и имел много сходств с азиатским способом производства: государственная собственность и отсутствие частной собственности, централизованная организация общественных работ в больших масштабах, централизованное управление, деспотизм как форма государственной власти и т.п.
Так как азиатский социализм и азиатский способ производства имеют однотипный экономический базис – государственную собственность (конечно, на разных уровнях развития), то они очень быстро срослись. Таким образом, высшая форма слилась с низшей, но так как ее производительные силы соответствовали низшей форме, то эти две формы совпали. Как видим, сбылось предсказание Г.В. Плеханова относительно реставрации азиатского способа производства в России. Конечно, о прямой реставрации азиатского способа производства не приходится говорить, однако и общество, созданное в нашей стране не стало тем социализмом, о котором писали классики, и главная причина заключается в низком уровне развития производительных сил. Воистину, было «повернуто назад колесо истории».
Необходимость более высокого развития производительных сил для победы социализма отлично понимал и В.И. Ленин, для которого это было бесспорным положением. Этот вопрос его особенно заботил в последние годы жизни, когда он снова и снова всплывал, напоминая о себе. Причем этот вопрос уже ставился не в теоретическом плане, как прежде, а в практической плоскости, потому что социалистические преобразования шли с трудом, постоянно наталкиваясь на отсталые производительные силы и культуру, что ставило под сомнение выбор октября 1917 года. Однако В.И. Ленин вновь, как и до революции, давал решительный отпор всем тем, кто ставил под сомнение строительство социализма в России, указывая на ее особые условия, своеобразие обстановки, сложившейся в ней. «Почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двигаться, догоняя другие народы», – спрашивает В.И. Ленин . Но в том-то и дело, что рабочие и беднейшие крестьяне, пришедшие к власти раньше времени, не могли удержать этой власти, уступив ее другим силам. Для господства пролетариата нужен был высокий уровень производительных сил, благодаря которому он мог осуществить необходимые социально-экономические преобразования. Иначе те преобразования, которые он собирался осуществить, да и уже начал осуществлять, не могли достигнуть цели и были обречены. Еще в середине XIX века Маркс отмечал: «Мы посвящаем себя партии, которая, к счастью для нее, как раз не может еще прийти к власти. Пролетариат, если бы он пришел к власти, проводил бы не непосредственно пролетарские, а мелкобуржуазные меры. Наша партия может прийти к власти лишь тогда, когда условия позволят проводить в жизнь ее взгляды. Луи Блан дает лучший пример того, что получается, когда слишком рано приходят к власти» .
Опыт большевиков еще раз продемонстрировал истории, что происходит, когда к власти приходят раньше времени. Но была воля и решимость пролетариата и его партии осуществить социалистическую революцию, были и политические условия для прихода к власти этих сил, но не было самого главного – экономических предпосылок: не было высокоразвитого буржуазного общества как предпосылки социализма. Конечно, можно было создать эти производительные силы и после того, как власть перешла в руки пролетариата, но важно другое – какими методами и формами создаются они. Если эти методы и формы буржуазные, то тогда речь идет о том, что пролетариат в ходе установления своей власти решает или продолжает решать задачи тех же свергнутых капиталистов. Поэтому эта буржуазия рано или поздно должна была воскреснуть. А поскольку пролетариат «не дорос до своего собственного исторического движения» (Энгельс Ф.), то социализм, который он проповедует и строит, становится утопией, а жертвой движения становится сам пролетариат. Жертвуя собой, пролетариат уступает плоды своей революции бюрократии, которая больше соответствует возникшим общественным отношениям. Собственно, так и произошло в России, когда в результате революции к власти пришел не пролетариат, а коммунистическая партия, которая возглавила этот общественный переворот и впоследствии пришла на смену царской бюрократии, установив свою диктатуру .
Но мог ли удержаться у власти пролетариат? Нет, не мог. По следующим двум главным причинам. Во-первых, потому, что пролетариат, уничтожив капиталистическую власть и став совладельцем средств производства, тем самым сам стал собственностью нового государства. Во-вторых, не была создана материальная основа его политической власти, необходимое количество производительных сил, общественных богатств, которые позволили бы сделать эту власть реальной. К власти должна была прийти бюрократия, которая больше соответствовала глубинным экономическим отношениям – государственной собственности.
Следует заметить, что В.И. Ленин был идеологом государственного социализма. Это особенно ярко выражено в работах «Государство и революция», «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности», «Грозящая катастрофа и как с ней бороться». Эта форма социализма для России теоретически была, с одной стороны, наиболее естественной формой, потому, что она только вышла из оков деспотизма, а с другой наиболее опасной, так как злоупотребление властью при захвате ее деспотом могло привести к многочисленным бедам. При государственном социализме централизм доходит до предельных величин. Основной вывод из указанных работ В.И. Ленина для нас в том, что социализм есть государственный капитализм, обращенный на пользу всего народа. Значит, основа государственного социализма есть государственная собственность (здесь мы не раскрываем возможность практического осуществления такой формы социализма в России, которая могла привести к азиатскому социализму). А если этот государственный капитализм будет направлен не на пользу трудящихся масс, а на пользу группы лиц или государства? Это вопрос не риторический, от ответа на него во многом зависит судьба нового общества. Мы видим, что при такой постановке вопроса, в самом деле, очень легко можно реставрировать капитализм или, еще хуже, азиатский деспотизм. Отсюда переход В.И. Ленина к новой экономической политике. Сейчас трудно сказать, считал ли Ленин государственную форму социализма более опасной для судеб России (при определенном стечении обстоятельств), чем мелкобуржуазная стихия, но факт, что с переходом к нэпу начала поощряться последняя. Видимо, новая экономическая политика, кроме всего прочего (для поднятия производительных сил на основе свободной смычки промышленности и торговли), была введена как противовес государственному социализму. Она в определенной мере развивала частные формы производства и обмена, а они находились в определенном противоречии с государственным социализмом и сдерживали его отрицательное воздействие на экономику и общество в целом.
Еще более сильным противовесом государственным формам собственности была кооперация. Она сдерживала не только сверхвозможности государственного социализма, но и возможные отрицательные последствия мелкобуржуазной стихии нэпа. И не случайно с развитием кооперации в России Ленин связывал будущее социализма. Более того, с новым осмыслением места кооперации в системе социалистического хозяйствования он видел «коренную перемену всей точки зрения на социализм». Здесь мы видим, определенную метаморфозу во взглядах В.И. Ленина на социализм переход от теоретического обоснования, политического признания и поддержки государственного социализма к социализму кооперативному, в простом росте которого Ленин видел рост самого социализма. Кооперация в такой стране, как Россия могла сыграть положительную роль прежде всего потому, что сглаживала бы отрицательные стороны государственного социализма с его жестким централизмом и возможностью превращения в новую форму деспотической власти. «При условии полного кооперирования мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве», – писал Ленин. Но без кооперации Россия не могла стоять и на одной ноге на социалистической почве. Потому, что вообще долго стоять на одной ноге невозможно. На одной ноге можно было стоять лишь в том случае, если эта нога была бы железной, в форме государственной деспотии, но тогда это был бы не тот социализм, о котором писали и который предвидели классики, а деспотический, азиатский.
При государственной собственности основные средства производства принадлежат именно государству, а не трудящимся массам. Последние не сознавали себя хозяевами, и не отнеслись к средствам производства как к своим. При государственной собственности они поставлены в одинаковые условия по отношению к средствам производства. Они все были совладельцами средств производства, поэтому получали часть созданного ими продукта в личное потребление, а часть аккумулировало государство для удовлетворения своих и общественных нужд.
Государство, являясь субъектом собственности на средства производства, осуществляло свою власть почти на все крупные средства производства. Но государство – это, как мы понимаем, не рабочие, и не крестьяне и даже не их представители, а партийно-государственный аппарат во главе с деспотом, которые и осуществляли эту государственную власть. В силу своего монопольного положения, партийно-государственный аппарат конституирует себя как господствующий над всеми элитарный класс.
В процессе социалистических преобразований были уничтожены господствующие классы. Но сам этот факт никакого положительного значения не имеет для общества, если для него нет социально-экономических условий. Потому что на место одного класса приходит другой господствующий класс или воскресают прежние.
Итак, в результате социалистических преобразований общество пришло к двум классам: к трудящемуся классу (классу производителей – рабочих и крестьян) и классу партийно-государственной бюрократии, осуществляющему свое господство через внеэкономическое принуждение класса производителей. В условиях отношения господства и подчинения не может быть демократического права. Здесь действует деспотическое право. Основу деспотической формы власти и управления надо искать в системе общественных экономических отношений, и прежде всего, отношений собственности и в уровне развития производительных сил.
Экономической основой деспотической формы власти служила государственная собственность на средства производства при низком уровне развития производительных сил. В этих условиях работник не отчуждает свою рабочую силу государству, потому что он сам уже принадлежит ему. Государство получает возможность использовать все факторы производства под своим началом и по своему усмотрению. Если в начальный период, в период национализации экономики рабочий контроль играл большую роль и фактически именно он позволил осуществить эту национализацию, то позднее рабочий контроль был заменен контролем государства. Реальная экономическая власть находилась у государства. Вследствие этого государство получает возможность безгранично эксплуатировать работников. Единственным ограничением является тот предел, за рамками которого человек не может существовать физически. Так как порабощенный труд не производителен, то человек создает столько благ (за вычетом того, что идет господствующему классу и на общественные нужды), которые обеспечивают его простой воспроизводство, ограниченное теми средствами, которые необходимы лишь для поддержания его жизни.
Работники, с одной стороны, принадлежат государству и только в этом своем качестве относятся к средствам производства как их совладельцы (вне этого государства и его социально-экономических структур работники не могут реализовать это свое положение), с другой стороны, так как реальным собственником является государство в лице своих органов, работники, чтобы вступить в отношения к средствам производства, не могут не вступить в отношения с государством. Другими словами, соединение работников со средствами производства происходит под контролем государства, поэтому они не свободны ни экономически, ни политически,
Одной из форм азиатского закрепощения человека является введенная позже паспортно-прописная система, которая закрепляет человека к определенной территории. Все этой территории он не может проявить свое отношение как совладелец средств производства. Именно экономическое и политическое господство позволяет государству присваивать себе большую часть созданного продукта.
Для усиления эксплуатации был использован и энтузиазм народа, рожденный революцией и подкрепляемый неудержимым желанием достичь заветной цели. Вообще следует заметить, что вопрос о целеполагании в общественном развитии, представляя собой чисто теоретический вопрос в дореволюционный период, сыграл роковую, пагубную роль в период практического построения нового общества. Известно, что в свое время против целеполагания выступал один из видных представителей социал-демократии Э. Бернштейн. В работе «Возможен ли научный социализм?» он пишет: «…Как цель общественного движения социализм ни в коем случае не должен рассматриваться в качестве необходимого и неизбежного результата общественного развития… Рассматривая в качестве цели социалистического движения идеальный общественный строй будущего общества и подчиняя этой цели свои действия сегодня, социал-демократия превращает социализм до известной степени в утопию» . В нашей стране, которая отличалась низким уровнем развития системы производительных сил и общественных отношений, постановка цели (и стремление к ее достижению) была особенно ярко выраженной. Стремление к заветной цели в условиях отсталости требовало больших жертв, титанических усилий, насилия над обществом и людьми. Чем энергичнее работали трудящиеся массы, чем больше они вкладывали сил, тем могущественнее становились сами бюрократы, возрастала их экономическая власть – основа их политической власти. При этом все социалистические преобразования тоже действовали в этом направлении – укрепляли почву централизованной власти. Когда же иссяк энтузиазм (а он не мог продолжаться бесконечно), то он был заменен не материальным стимулом, что могло уменьшить степень эксплуатации, а железной дисциплиной. Любое неповиновение, даже любое глухое ворчание против бесчеловечной системы отношений, представлялось как выступление против советской власти. На самом же деле эти выступления были против господства партийно-государственного бюрократического аппарата. Государственная собственность создает возможность для жесткого централизма, для сверхцентрализованного управления. И чем более огосударствлены средства производства, тем больше возможности для централизованного регулирования. Чем больше централизма, или чем выше централизм, тем больше степень оторванности органов управления от объектов управления, от системы производительных сил. Централизм, управление из единого центра при огромных масштабах страны требовали использования большого числа работников управления. В этих условиях аппарат оторвался от реальной жизни, он встал над общественно-хозяйственными единицами или субъектами хозяйственной деятельности. Он стоял выше административно-государственных и национально-территориальных образований (республик, краев, областей и т.д.). Этот аппарат и служил их объединяющим началом. Следует заметить, что В.И. Ленин выступал против централизованного национально-территориального строительства в нашей стране. И в этом он видел опасность государственного социализма. Но уже не в экономическом непосредственно, а в национально-территориальном аспекте. Он считал, что при той системе автономизации, которую предлагали другие в период образования СССР, вновь усиливается власть центра, которая получает выражение в стремлении объединить центральный аппарат с аппаратом национальных республик. Он советовал вновь вернуться назад, т.е. оставить СССР как союз лишь в военном и дипломатическом отношениях .
К сожалению, эти разумные доводы Ленина не были учтены, потому что жесткая централизованная форма предполагает подчинение сверху вниз не только в поизводственно-хозяйственном, но и в территориальном отношении. Это одна из реальных форм господства государственной бюрократии. Более мелкие национально-территориальные образования подчиняются более крупным по отношению к ним образованиям. А над всеми этими национально-территориальными образованиями стоит государство, которое объединяет их в единое целое, но в рамках строгой субординации соподчиненных национально-территориальных образований. При этом экономические связи между отдельными национально-территориальными образованиями осуществляются в основном через центр. Связи же между различными образованиями, минуя центр, скорее исключение, чем правило.
Такая позиция Ленина была результатом глубоких исследований современных ему экономических отношений, тех экономических обстоятельств, которые сложились в ходе первых лет социалистических преобразований, когда он размышлял не только о судьбах социализма, но и о судьбах партии. Отсюда его озабоченность о качестве аппарата ЦК, о путях улучшения, повышения его культуры. В.И. Ленин неустанно повторяет, что и аппарат ЦК, и Госаппарат никуда не годятся, называя их старым буржуазным, бюрократическим . Причем речь идет не только о низкой азиатской политической культуре аппарата, точнее, не столько об этом, сколько об общей «низкой культуре народа, без устранения которой невозможно было строительство социализма, в том числе и самого аппарат». Эта низкая культура дала основание говорить он полуазиатской бескультурности, которая не шла даже ни в какое сравнение с буржуазной культурой. Он отмечал, что «элементов знания, просвещения, обучения до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами» . Только та культура могла стать привычной для цивилизованного аппарата, которая проникла во все поры жизнедеятельности человека, в его быт, привычки, поведение, семью, общение и т.п., культура, которая имеет глубокие корни и большие традиции. Нельзя при этом забывать и другое. До революции и сразу после нее Ленин часто писал о том, что рабочий класс, завоевав политическую власть, сломает старый аппарат, камня на камне не оставит от него. Создавая новый аппарат, он пришел к выводу, что это не так легко сделать. Более того, к старому Госаппарату, добавился еще один, более могущественный, с необъятной властью – партаппарат. Поэтому Ленин настоятельно требовал решительным образом преобразовать аппарат управления. Но, увы, его требования так и не были реализованы. В верхних эшелонах власти фактически процветала клановость, новый аппарат впитал в себя недостатки старого (деспотизм, бескультурье) и приумножил их. При государственной форме собственности эти качества Парт. и Госаппарата не могли не сыграть отрицательную, роковую роль. И поэтому Ленин выступал за сокращение и повышение качества аппарата управления. Высокая культура аппарата имела принципиальное значение еще и потому, что она исключала возможность или существенно ограничивала деспотические формы правления, столь характерные для обществ, стоящих на докапиталистических уровнях. Но демократический аппарат не мог быть при низком уровне производительных сил, для этого необходимо было иметь соответствующую материальную базу, культурное и демократическое общество. В.И. Ленина особенно сильно беспокоил прежде всего партаппарат. В 20-е годы он чувствовал опасность однопартийной системы, как для самой партии, так и для общества в целом. Поэтому он предлагал увеличить численный состав ЦК. Причем это не должно было быть механическое увеличение. Речь шла о том, чтобы в его состав вошли рабочие и крестьяне, причем та их масса, которая стояла на уровне рядовых рабочих и крестьян. Ленин надеялся, что эти простые люди могут улучшить аппарат ЦК . Из этого становятся ясно, что ЦК, который должен был защищать и отражать интересы рабочих и крестьян, сам нуждается в контроле с их стороны. Ленин видел, что аппарат ЦК, не успев родиться, выродился в мелкобуржуазный бюрократический аппарат. Но встает вопрос, могли бы эти простые рабочие и крестьяне всерьез влиять на работу аппарата, в чьих руках была вся полнота власти? Думается, что нет. Эти члены ЦК могли играть лишь роль статистов. Реально же могла влиять на работу ЦК и всей компартии другая партия, но не мертвая, а представляющая реальную силу. К этому времени все партии, которые были созданы в свое время в России, по тем или иным причинам уже сошли с политической арены. Но могли ли быть созданы другие партии? Да, могли, потому что для их создания существовала социально-экономическая почва. Интересы новой буржуазии, кооператоров и других слоев населения должны были защищать соответствующие партии. Было противоестественным, что их интересы отражала коммунистическая партия. Одна партия, какая бы она ни была универсальная, не могла отразить интересы всех классов и слоев общества. Объединение представителей всех экономических структур в одной партии это просто нелепость, оно не могло долго существовать, рано или поздно, особенно при обострении противоречий в обществе и глубоком размежевании общественных сил, такая партия должна была расколоться.
Многопартийная система могла, с одной стороны, способствовать тому, чтобы коммунистическая партия была стройной и монолитной организацией, а с другой – препятствовала превращению монополии одной партии в диктатуру. Если до революции такая постановка вопроса носила чисто теоретический характер, то после революции приобрела практический смысл – такое развитие событий могло стать особенно нежелательным и губительным не только для судеб самой партии, но и, что более трагично, для всего общества. К сожалению, вскоре страна пришла к такому состоянию, когда партия из органа по осуществлению диктатуры пролетариата сама превращается в диктаторскую силу, потому что берет власть в свои руки и управляет страной . Партия подмяла под себя все формы власти, встала над ними. Произошло огосударствление самой партии. Появляется и развивается новая форма бюрократии – партийная бюрократия, которая наряду с государственным аппаратом составляет единый бюрократический аппарат. Таким образом, власть переходит к партийному аппарату. Диктатура партии превращается в диктатуру партаппарата, которая завершается диктатурой вождей, особенно рьяно ратующих за диктатуру партии. Но азиатский социализм не приемлет многих вождей, коллективного управления, поэтому закономерно, что среди них выделяется человек, больше и ярче всех обладающий свойствами и чертами деспота, став, если не богом, то полубогом на земле. Начинается деспотическая форма правления. Укрепляется государственная форма собственности как ее экономическая основа. К началу 30-х годов огосударствление практически охватило почти 100% промышленности страны; общественный сектор в сельском хозяйстве составил около 85%. Работники, выступая совладельцами средств производства, осуществляли это свое положение, будучи членами государства и работая в тех или иных учреждениях или организациях. Особенно ярко это проявлялось в колхозах, где крестьяне превратились фактически в новых крепостных. Колхозник должен был принадлежать к какой-либо сельскохозяйственной артели, чтобы проявить свое положение совладельца земли и других средств производства. Каждый из работников в отдельности не является собственником средств производства, он является только их совладельцем, как и другие ему подобные. Работая в том или ином учреждении или организации, находящемся « государственной собственности, человек получает в свое распоряжение определенное количество материальных и духовных благ, необходимых для его существования, а так как производительные силы развиты очень слабо, то и количество благ, которые он может произвести для своего существования, ограничено. Поэтому целью производства становится не столько производство товаров, сколько потребительных стоимостей, направленных на удовлетворение ограниченных потребностей людей. В условиях низкого уровня развития производительных сил человек воспроизводит себя в ограниченных масштабах и в этом смысле становится целью производства. Для того, чтобы подтянуть эти производительные силы, государство должно сосредоточить усилия на развитии тех отраслей народного хозяйства, которые обеспечивают этот рост. В результате общество получает однобокое, одностороннее развитие. Искусственное форсирование развития производительных сил, их количественный рост, опережающее развитие тяжелой промышленности (так, в первой пятилетке среднегодовые темпы роста средств производства промышленности /группа «А»/ составили 28,5%, тогда как предметы потребления /группа «Б»/ только 11,7%) , не могли дать желаемых результатов, потому что необходимо было постепенное вызревание производительных сил, закрепление соответствующего их уровня, создание необходимой культуры производства. Только в этом случае этот процесс приобретал необратимый характер, иначе, доходя до определенного предела развития, начинается обратный процесс движения, т.е. регресс. В эти же годы происходит фронтальное наступление на нэп, на товарно-денежные отношения. Было предано забвению положение Ленина о том, что нэп вводится всерьез и надолго, потому что она не вписывалась в жесткую систему централизованного управления. Бюрократы выступали против частной собственности не потому, что она ведет к эксплуатации человека человеком, а потому что приводит к подрыву государственной собственности – социально-экономической основы их экономического, политического, духовного и прочего господства, власти. Между тем антинэповские мероприятия приводили к усилению бюрократизма, потому, что для осуществления управления сверху донизу, пришлось идти по пути районирования, создания на различных уровнях партийной, государственной и хозяйственной структур, которые должны были проводить политику партийно-государственного центра. Они мыслились как опорные пункты ЦК. Другими словами, создавались новые штабы партийно-хозяйственного управления. Аппаратная система пронизывала всю страну насквозь по вертикали.
Рабочий контроль, характерный в период национализации экономики, не был превращен в рабочее управление. Более того, сильно были урезаны возможности рабочего класса в управлении народным хозяйством на всех уровнях. И чем выше был уровень управления, тем меньше рабочий класс мог влиять на принимаемые управленческие решения. Даже на предприятиях, на которых в первое время 1/3 членов правления избирались из состава кадровых рабочих, тем самым обеспечивалось их участие в управлении, впоследствии этой коллективной форме управления был положен конец. Это означало также переход от выборности руководящих кадров к их назначению. Таким образом; был отменен один из действенных механизмов, направленных против бюрократизации управления – выборность и сменяемость кадров в любое время. Выборность и сменяемость кадров невозможны при наличии государственной собственности. Государство, будучи собственником средств производства, получило монопольное право назначать руководящие кадры.
Что же касается единоначалия, то оно усиливало централизованное начало в управлении. Если учесть, что обычно на руководящую должность назначали членов партии, то становится ясно, что партия и здесь проводила свои кадры, а через них и свое управление. Это с одной стороны, а с другой – это означало, что усиливалась власть государства.
Таким образом, бюрократическая система управления окутала всю страну, она проникла во все структуры общества. Бюрократизм стал всеобъемлющим принципом управления.
Здесь мы должны временно прерваться для того, чтобы остановиться на опыте разработки проблем азиатского способа производства в 20-30-е годы, а затем в третьей главе вновь вернуться к вышерассмотренным вопросам, но уже под углом зрения современности.
ГЛАВА II. РАЗРАБОТКА ПРОБЛЕМ АЗИАТСКОГО СПОСОБА
ПРОИЗВОДСТВА (1920-1930 ГГ.)
Вышеприведенная полемика между Лениным и Плехановым относительно азиатского способа производства, пожалуй, имела наибольшее значение для судеб России и не случайно, что в новых исторических условиях, уже после революции, особенно в 1920-1930 гг., в СССР развернулась острая дискуссия вокруг проблем азиатского способа производства. Следует заметить, что участники дискуссии 20-30-х гг. не знали содержания экономических рукописей К. Маркса 1857-1859 гг. Известный специалист истории, науки и культуры Китая Дж. Нидам с большим сожалением указывает на это: «Именно этот документ дает глубокое и систематическое изложение идей «азиатского способа производства» .
Это, безусловно, сказалось на ходе дискуссии. В ней недостаточно глубоко был раскрыт ряд существенных характеристик азиатского способа производства. Речь идет о следующем. Во-первых, принадлежность непосредственного производи геля данной общины, через которую и осуществляется его совладение средствами производства; во-вторых, то, что целью азиатского общества прежде всего является производство потребительной стоимости и человека; в-третьих, территориальный аспект деспотической формы подчинения. Вообще, трудно сказать, учитывались ли эти положения Маркса противниками азиатского способа производства, потому что и те из них, которые тогда были широко известны, либо вовсе игнорировались, либо к их использованию относились весьма критично. Тем не менее, мы должны учесть этот момент при оценке истории разработки этих проблем 1920-1930 гг. Дж. Нидам допускает предположение относительно дискуссии азиатского способа производства в СССР; «Между 1920-1932 гг. в Советском Союзе вели широкие дискуссии о том, что понимал Маркс под «азиатским способом производства», но на Западе почти не знают об этой дискуссии, поскольку ее материал никогда не переводился. Если сохранилась хоть одна копия русских отчетов, то было бы крайне желательно издать материалы дискуссии на западных языках. У нас не было возможности изучать результаты дискуссии, но победу, видимо, одержали те, кто возражал против каких-либо отклонений от принятой последовательности; Первобытный коммунизм -рабовладельческое общество феодализм – капитализм – социализм. Атмосфера догматизма, которая преобладала в социальных науках под влиянием культа личности, несомненно, сыграла некоторую роль в этой дискуссии» . Известно, что отчеты, о которых здесь говорит Дж. Нидам, сохранились. Однако с сожалением надо отметить и другое, что оправдалось предположение этого ученого относительно влияния культа личности на результаты дискуссии об азиатском способе производства. Об этом свидетельствует анализ, проведенный Р.М. Нуреевым . Одним из главных теоретиков азиатского способа производства в 20-е гг. был Л. Мадьяр, который не только раскрыл характерные черты этого способа производства, но и показал его на примере Китая. Л. Мадьяр считает, что империализм в Китае застал азиатский способ производства. «Нет никакого сомнения в том, что по мнению Маркса, в Китае колониальная политика разрушила именно экономическую основу азиатского способа производства» . И, хотя империализм ускорил процесс разложения этого способа производства, тем не менее обломки и остатки его все еще довлеют над страной. Л. Мадьяр исходным пунктом развития восточного общества считает родовой строй, родовую религиозную или сельскую общину, но при условии, как считал Энгельс, что земледелие развивается при помощи искусственного орошения земли, а сознательное регулирование водоснабжения является уделом централизованной власти. Последняя занимается и социальным обеспечением всего общества от стихийных бедствий. Более позднее развитие частной собственности на землю как преобладающей категории Л. Мадьяр объясняет влиянием географической среды. Впрочем, для него главным является не географическая среда, а национализация земли, но не на основе капитализма, а на основе восточного общества. Л. Мадьяр подчеркивает, что азиатский способ производства, как и любой другой не встречается в чистом виде, функционируя в различных модификациях и изменениях, в частности это относится и к России. Общим во всех странах азиатского способа производства выступает восточная деспотия как государственная форма власти.
Господствующим классом являются чиновники, или джентри. Но джентри – это не только чиновники, но и люди с учеными степенями, которые не имеют должности и посредничают между бюрократическим аппаратом и крестьянами. Л. Мадьяр пишет, что в Пекине до революции насчитывалось от 18 до 20 тыс, чиновников. Эти чиновники, в свою очередь, брали на службу других чиновников. Поскольку первые из них были откупщиками должности по отношению к Пекину, то последние были откупщиками по отношению к первым, как назначенным Пекином. Так как в Китае было очень много чиновников (на 1600 жителей один чиновник), то многие из них, сдавшие экзамен и имевшие титул на прибавочный продукт крестьянина, в виде налогов, взяток, пошлин и т.п., не могли устроиться в госаппарате. Джентри своими историческими корнями уходили в бюрократию, которая купила себе если не должность, то соответствующий чин. Л. Мадьяр пишет, что под джентри подразумевается совокупность всех тех, которые без труда получают прибавочный продукт. Причем по мере перехода Китая к капиталистическим отношениям джентри превращаются в буржуазию. Но на первоначальном этапе они все же скорее собиратели налогов, чем предприниматели.
В отличие от джентри, тухао – это всевозможные мелкие темные дельцы, лавочники, ростовщики, т.е. паразиты, находящиеся на службе у джентри.
Таким образом, чиновники изымают прибавочный продукт у непосредственных производителей (бедняков, безземельных батраков и середняков) в силу того, что они ставленники государства, собственника земли. В работе «Очерки по экономике Китая» (1930) Л. Мадьяр не рассматривает проблем азиатского способа производства, хотя и продолжает считать свою постановку этого вопроса обоснованной. Е. Варга, касаясь этого вопроса, в предисловии к вышеуказанной книге, отмечает «… если та общественная формация, которую Маркс определял термином «азиатский способ производства (т.е. государство-собственник всей земли, земельная рента – единственный причитающийся государству налог) и существовал в давние времена о Китае, то в наши дни от этого способа производства остались лишь чисто идеологические следы в виде юридической фикции собственности государства на всю территорию… Азиатский способ производства, если он и имел место в истории Китая, не является в наше время элементом его общественного строя» .
Эту же мысль Л. Мадьяр в более общей форме и рельефно излагает в «Предисловии» к книге М. Кокина и Г. Папаяна «Цзын-Тянь. Аграрный строй древнего Китая» (1930). «Итак, – пишет он, – основное классовое деление восточного общества происходит между основными крестьянскими массами, объединенными в общинах и между выделившимися из общин бывшими слугами общины, конституировавшими себя, как господствующий класс… Форма государства – деспотия. Частная собственность отсутствует. Верховным собственником земли и воды – этих основных условий производства является государство. Основной экономической формой эксплуатации является налог, который совпадает с рентой. Господствующий класс эксплуатирует общины взимая прибавочный продукт в виде налога – ренты».
В свою очередь, М. Кокин и Г. Папаян в упомянутой книге раскрыли генезис и сущность азиатского способа производства. Они показали причины возникновения централизованного деспотического государства. На их взгляд, первой, но не единственной такой причиной является необходимость объединения всей огромной работы по орошению земли. Зависимость орошения от центральной власти приводит к деспотической форме правления. Другую причину они видят в том, что социальной основой общества выступала община, с одной стороны, каждый из общины представлял самостоятельный мирок и функционировал независимо от аналогичных замкнутых мирков, а с другой стороны, возникала необходимость в объединении их усилий для преодоления сложностей, связанных с развитием сельского хозяйства (постройка плотин, борьба с засухой и частыми наводнениями и т.д.). Необходимость преодоления этого противоречия настоятельно требовала создания централизованной власти . Далее показывается, как происходит образование централизованного азиатского государства, при котором господствующим классом является сам государственный аппарат, т.е. вся та масса различных чиновников, которая этот аппарат составляет и которая живет за счет эксплуатации крестьянства. Авторы исследования приходят к выводу, что социальный антагонизм в восточном обществе заключается в противоположности между массой эксплуатируемого крестьянства и правительством, государством, которое взимает прибавочный продукт в виде дани. Продукт высасывается из крестьян в форме налога. Государство и чиновничий аппарат потребляют прибавочный продукт через своих представителей – «собирателей налогов». М. Кокин и Г. Папаян подробно останавливаются на отличительных чертах азиатского способа производства. Такими являются:
1) сатрап – чиновник не владел районом, в котором он правил, а получал право на присвоение части ренты – налога с данного района в течение того времени, пока стоял во главе его;
2) чиновник азиатского государства не имеет своего хозяйства и не живет за счет доходов с него;
3) крестьянское хозяйство отдает свой прибавочный продукт государству целиком, а государство, в свою очередь, выделяет своему чиновнику известную часть этого продукта;
4) прибавочный продукт взыскивается потому, что, во-первых, господствующий класс выполняет общественные функции, во-вторых, он захватил в свои руки основное условие земледелия на Востоке оросительную систему;
5) централизация власти, где отдельный чиновник только винтик в громадной машине, государство феодал не в поместье – а в общественном масштабе. Экономической основой азиатского способа производства служат государственная собственность и соответственно отсутствие частной собственности на землю. Причем в развитии последней М. Кокин и Г. Папаян видят путь к разложению азиатского способа производства.
Касаясь развития производительных сил при азиатском способе производства, эти ученые отмечают их относительно застойный характер, потому что, по их мнению, наблюдается хотя и очень медленный, но все же рост производительных сил (возникновение новых городов, развитие ремесла, цехов и даже мануфактуры). Нетрудно заметить, что суждения Кокина и Папаяна относительно производительных сил противоречили положению марксизма об их застойном характере в азиатском обществе.
М. Кокин и Г. Папаян подмечают и такую особенность азиатского способа производства, при которой при почти не изменяющемся характере производства происходит непрерывная смена династии. «Возникает двойственность: основной экономический организм постоянно воспроизводится почти в одних и тех же формах, – пишут они, – а власть, стоящая наверху, непрерывно свергается и меняется» . Таким образом, описывая азиатский способ производства, эти исследователи выделяют следующие его характерные черты: существование общины, особые классовые отношения, централизованное государство, деспотия, бюрократический характер государственного аппарата, относительная застойность производительных сил.
В эти годы против концепции «азиатского способа производства» выступил С.М. Дубровский, первые три главы книги «К вопросу о сущности «азиатского» способа производства, крепостничества и торгового капитала» которого посвящены критическому анализу этой концепции.
Он пытался доказать, что К. Маркс не выделял азиатский способ, хотя и сам подчеркивает, что Маркс говорил об азиатском обществе, азиатском государстве и азиатском порядке. Остается гадать, что же входит, по Дубровскому, в способ производства, если не перечисленные им стороны. Причем рассуждения автора отличаются изобилием противоречий и неувязок. С одной стороны, он отрицает существование азиатского способа производства, а с другой – говорит об азиатских общественных формациях.
Он считает, что этот способ производства (основанный на соединении натурального земледелия с домашней промышленностью) нельзя считать «азиатским способом производства», так как он далеко выходит за географические рамки Азии». Последнее показывает, что С.М. Дубровский не понял сущности этого способа производства, как и не понял специфики его экономических отношений.
C.М. Дубровский смешивает экономические отношения с естественными условиями производства, а также экономические отношения с надстроечными отношениями. При этом искажает критикуемую им позицию разработчиков концепции азиатского способа производства, представляя ее так, будто те основными признаками азиатского способа производства считают отсутствие частной собственности и систему орошения. На самом же деле их выводы основывались на анализе особенностей всей системы экономических отношений.
Далее С.М. Дубровский ошибочно относит земельные отношения к надстроечным отношениям и считает, что в отношениях собственности лишь только фиксируются производственные отношения. Впрочем, это не единственная теоретическая ошибка С.М. Дубровского. Так, он полагает, что «не явления собственности могут объяснить способ производства, а, наоборот, способ производства должен объяснить явления собственности». Из этого следует, что изменение способа производства не связано с соответствующими изменениями в отношениях собственности и не собственность является основой системы экономических отношений. Указанная работа С.М. Дубровского подверглась критике не только со стороны разработчиков концепции азиатского способа производства, но и ее противников, поскольку она делала уязвимыми их общую позицию и аргументацию.
Следует заметить, что С.М. Дубровский и не ставил перед собой большой задачи – объяснить конкретную историю развития азиатских народов, как он сам признается, а пытался лишь «доказать несостоятельность и неправильность этого наблюдения истории азиатских народов» . В 1930-1931 гг. были проведены две дискуссии по азиатскому способу производства. Одна из них, известная как Закавказская, состоялась в мае 1930 г. в Тифлисе, вторая – в феврале 1931 г. в Ленинграде. На первой конференции обсуждался доклад защитника азиатского способа производства Берина – «Феодализм или азиатский способ производства» (к вопросу о докапиталистических структурах на Востоке). В Ленинграде был заслушан доклад противника этого способа производства М. Годеса «Итоги дискуссии об азиатском способе производств».
Эти две дискуссии имели важное значение для судеб разработки концепции азиатского способа производства. В них участвовали практически все ведущие специалисты. Итак, о первой дискуссии.
Доклад Берина был построен на основе сопоставления экономических отношений феодализма и экономических отношений, своей совокупностью определяющих азиатский способ производства. В докладе были рассмотрены отношения собственности, производительные силы и политическая надстройка в их взаимосвязи. При азиатском способе производства, по мнению Берина, номинальным собственником являлось государство, которое служило условием эксплуатации. Существование государственной собственности на землю обусловлено необходимостью организации работ по орошению и наблюдению за искусственными орошаемыми системами, т.е. естественно-природными и климатическими условиями стран Востока. Непосредственным эксплуататором при этом способе производства выступает ставленник государства, не являющийся земельным собственником. Берин это показывает на примере Закавказья: «По свидетельству всех более или менее достоверных источников, беки, агалары, мелики и т.п., – т.е. господствующий класс в мусульманских ханствах и армянском сардарстве, – не были собственниками земли и не могли вмешиваться в земельные отношения управляемых ими селений. Они жили за счет той части налогов, которая причиталась им за их функции по управлению. Устранить их от государственной службы значило бы лишить их всяких источников дохода» . Поэтому внеэкономическое принуждение здесь приобретает форму политических отношений господства и подчинения. Эта форма принуждения распространяется не только на земледельческое население. Основной формой извлечения прибавочного продукта были налоги. Ссылаясь на Гакстгаузена, прусского агронома, который совершил путешествие в Россию в 1848 г. с целью изучения земельных отношений и жизни крепостных России и в последствии написал книгу «Исследование о внутренних отношениях народной жизни и в особенности сельских учреждений России». «У ханов или беков считалось постыдным учиться читать и писать, это было дело бедняков, которые таким образом доставляли себе пропитание. Следовательно, нельзя было и думать об отчетности и книгах; все переходило из рук в руки. Все эти люди соперничали в возвышении податей, чтобы таким образом не только приобрести расположение их непосредственных начальников, но, прежде всего, наполнить собственный карман для удовольствий в настоящем и обеспечения в будущем: потому, что все эти должностные лица, за исключением сардара, не долго оставались на своих местах» . Берин показывает, как эти отношения собственности оказывают отрицательное влияние на развитие производительных сил. Одной из главных причин их застоя Берин считал то, что непосредственный эксплуататор не являлся собственником управляемой им земли. Поэтому он действовал по принципу: «День мой – век мой, а после меня хоть потоп» и не был заинтересован в развитии хозяйства. Непосредственный эксплуататор не вмешивался в производственный процесс, не мог делать распоряжений по увеличению и сокращению выпускаемой продукции. Налог, который был основной формой извлечения прибавочного продукта, в отличие от оброка и барщины, почти исключал возможности расширенного воспроизводства. Более того, произвол сборщиков налогов парализовал интерес и инициативу у самих непосредственных производителей. Именно поэтому натуральная форма хозяйствования и способствует застою. Другую причину застоя производительных сил на Востоке Берин видел в том, что здесь город не является притягательным пунктом для всякого рода ремесленников, поэтому не было стимулов для отделения промышленности от сельского хозяйства. Господствующие отношения собственности отрицательно сказываются на надстройке, в частности, правовые отношения, которые в свою очередь сдерживают развитие производительных сил. Так как на Востоке непосредственный эксплуататор не является хозяином и организатором хозяйства, поэтому там действует суд шариата. Помимо шариата, надолго сохраняются также родовые и племенные обычаи. Никто здесь не старается их преодолеть. Долгое господство родовых обычаев упрочивает родовую, племенную и общинную замкнутость. В силу всего этого, заключает Берин, экономический базис восточных обществ – натуральное хозяйство не подвергается разложению. В закавказской дискуссии участвовали Жаков, Нотадзе, Алагердян, Сеф, Болотников, Цвибак. Все они отрицали реальное существование азиатского способа производства. Аргументы этих ученых были, различными, в сущности же (за исключением Нотадзе и Алагердяна, которые пытались обосновать свою позицию, больше опираясь на факты) сходились в том, что нет необходимости в реабилитации этого способа производства. Они считали концепцию азиатского способа производства немарксистской, способной привести к ревизионистам, вредной политической концепцией, противоречащей позиции партии.
Отвечая своим оппонентам в заключительном слове, Берин, на наш взгляд, очень четко раскрыл основное отношение азиатского способа производства: непосредственные производители в системе экономических отношений Востока не рабы, но и не свободные люди, они, – «владельцы». Они владеют землей и необходимым инвентарем, но не являются собственниками земли. Одной номинальной собственностью на землю, считал Берин, нельзя осуществить свое господство – отсюда внеэкономическое принуждение, т.е. рабские формы классовых взаимоотношений.
Доклад М. Годеса был разделен на три части:
1) критика работ сторонников азиатского способа производства;
2) о взглядах классиков марксизма об азиатском способе производства;
3) о том, чем заменить концепцию азиатского способа производства .
М. Годес не соглашается с теоретическими выводами Л. Мадьяра и его школы по одному из коренных вопросов, – о взимании прибавочного продукта. «В самом деле, если прибавочный продукт взыскивается потому, что господствующий класс выполняет общественные функции, то ведь эта функция выражается именно в наблюдении за искусственным орошением, если он взимается потому, что господствующий класс захватил в свои руки оросительную систему, то это снова та же вода. Получается кругом вода. Можно ли удивляться после этого, что теория, построенная на воде, оказалась с самого начала подмоченной?!»
В таком же ключе рассматривается и позиция Ломакина, близкая к школе Л. Мадьяра. М. Годес не соглашается с тем, что, хотя собственность на Востоке и общенародная, тем не менее прибавочный продукт поступает в распоряжение государства в лице иерархии чиновников. М. Годес ставит риторический вопрос; «На каком, мы можем спросить, основании взимает государство этот прибавочный продукт?» И сам же отвечает; «Единственно, вероятно, потому, что оно выполняло общественно полезную функцию. Надклассовый или общеклассовый характер этого государства выступает с полной отчетливостью» . Эту позицию он считает буржуазной пошлостью.
М. Годес заключает: «Теория азиатского способа производств в том виде, в каком она защищается школой Мадьяра, не только извращает методологию марксизма в коренных вопросах истории, но и политически вредна, как теория, смазывающая вопрос о пережитках феодализма на современном Востоке» . По его мнению, Маркс в ряде своих работ на самом деле говорит об азиатском способе производства, однако это не означает, что надо механически переносить его положения на современный Восток .
Азиатский способ производства оставался для Маркса всего лишь гипотезой. Маркс относительно азиатского способа производства, отличного от других докапиталистических формаций, системы эксплуатации не дал . Ленин же никогда и нигде не указывал на реальное существование азиатского способа производства, хотя и термин «азиатский» Ленин очень часто применял к России.
Обобщая всё свое выступление, докладчик приходит к общему выводу, что «теория азиатского способа производства, как специфической, лишь одному Востоку свойственной формаций не только не может служить ключом к восточному небу, она сейчас превращается в серьезнейшее препятствие нашему дальнейшему росту. Она обрекает всех подпадающих под ее влияние, на полнейшее бесплодие. С этой теорией, политически вредной, методологически неправильной, должно быть покончено» .
В этой же дискуссии с докладом «В защиту теории азиатского способа производства» принял участие М. Кокин. Он не разделил оценки азиатского способа производства и самой концепции М. Годеса.
«Совершенно несомненным, считал он, что азиатский способ производства является неотрывной частью учения Маркса об общественных формациях, что азиатский способ производства – наряду с античным, феодальным и капиталистическим – является особой эпохой исторического развития общества». Здесь М. Кокин возвращается к положению Маркса о застойном характере азиатского способа производства и считает, что они с Папаяном в свое время ошибались, полагая, что Маркс не был знаком с Востоком, поэтому сочли неверной его мысль о застойности Востока.
Касаясь образования классов в азиатском обществе, М. Кокин показывает специфику этого процесса: «Имущественные различия, являющиеся условием создания классов, а следовательно, и аппарата угнетения одного класса другим, имеет место не между отдельными семьями, а между общиной в целом и частью этой общины – тем аппаратом, обслуживающим общину, который, именно благодаря своему имущественному превосходству, мог занимать положение руководящей группы, а с другой стороны, благодаря своему общественному положению, мог богатеть» . Труд в общине носил коллективный характер из-за условий земледелия. Этими же условиями определяется выделение группы регулирования искусственного орошения, которая впоследствии, постепенно находясь в наиболее благоприятных условиях, увеличивала свое имущественное преобладание. Это и стало основой экономического, а затем и политического господства аппарата. «Поскольку аппарат этот жил за счет всей общины, постольку совершенно ясно, что в процессе дальнейшего развития развивались и противоречия между общиной и аппаратом» . Вначале аппарат выбирался общиной, а затем это стало фикцией, потому что регулирование искусственных оросительных сооружений стало монополией аппарата.
Таким образом, М. Кокин нарисовал схему образования господствующего класса при азиатском способе производства, интересы которого защищало государство. Азиатское общество, по его мнению, двухклассово. «Эксплуатируемым классом являются крестьяне, объединенные в общины за счет труда, либо продукта труда, которым живет господствующий класс, создавший аппарат подавления сопротивления угнетаемого класса, аппарат укрепления своего господства – государство». Причем специфику азиатского государства Кокин видит в том, что «аппарат государства включает всех представителей господствующего класса»…
В последующих выступлениях преобладало мнение противников азиатского способа производства; А. Штукина, Е. Иолка, В. Штейна, И. Лурье, П. Осипова, Н. Калемина, А. Мухарджи.
Политические мотивы и оценки превалировали над научным анализом и фактами. Говорилось о том, что теория азиатского способа производства не дает правильной оценки социально-экономического строя на Востоке, выводы ее неверны и вредны политически; они извращают марксистско-ленинскую позицию и т.д. Теория азиатского способа производства объявлялась троцкистской и предлагалось выкинуть ее за борт марксистско-ленинского востоковедения.
Характерным в этом плане было выступление одного из последовательных и известных критиков этой теории Е. Иолка. «Совершенно очевидно, – говорил он, – что в таких условиях всякие, ошибочные марксистские работы могут быть широко использованы нашими врагами. Когда из СССР – этого общепризнанного очага революционной марксистской теории – «экспортируются» неверные установки, да еще иногда под высокоавторитетной маркой Комакадемии, то совершенно ясно, что это может иметь вреднейшие последствия для нас. Когда, например, китайским товарищам преподносят теории о том, что джентри не есть явление, пережиток феодального порядка, что в Китае существовали какие-то особые «азиатские» отношения и т.п., то это, конечно, может дезориентировать, вносить путаницу в идеологию пролетарского авангарда. Вот почему мы с такой резкостью критикуем теорию особого «азиатского» способа производства, – вот почему мы считаем особо актуальным делом борьбу с ней, как с уклоном от марксистско-ленинской методологии, чреватым ошибочными политическими установками» .
В защиту азиатского способа производства выступили В. Струве, С. Ковалев, И. Плотников и Г. Папаян.
Несмотря на некоторые различия в аргументах и трактовках, касающихся раскрытия специфики азиатского способа производства, его места в развитии общества, эти авторы были солидарны в главном – все они считали, что азиатский способ производства существовал реально.
Анализируя материалы этих дискуссий, мы акцентировали внимание на тех положениях, которые раскрывали наиболее существенные и характерные черты азиатского способа производства.
После этих дискуссий проблема азиатского способа производства была закрыта, хотя и в 30-е гг. еще встречались работы, в которые анализировались проблемы азиатского способа производства (в основном, с точки зрения его отрицания). Причем научные аргументы все больше уступали место политическим аргументам, а то и полностью заменялись ими. Причина этого, видимо, была не только в господствующем в те годы догматизме, о котором говорил Дж. Нидам, но и в том, что система общественных отношений, которая сложилась к тому времени в СССР, очень сильно напоминала азиатский способ производства. Кстати, большие сходства между манджурской империей и маоистским режимом в Китае видит В.И. Семаков . В этом смысле характерным является работа Л.Г. Пригожина «Карл Маркс и проблема социально-экономических формаций», где немало места отведено азиатскому способу производства. Автор, пытаясь доказать, что азиатский способ производства представляет собой лишь одну из разновидностей феодализма на Востоке, замечает: «Нет необходимости подробно останавливаться на политическом вреде, который приносит теория «азиатского способа производства», не случайно являющимся орудием троцкизма для его контрреволюционных нападок на партию и теорией всякого рода националистических и оппортунистических течений в странах Востока (в Китае и других странах» .
Однако, несмотря на это, в 20-30-е г. было сделано немало по исследованию генезиса становления и развития этого способа производства, разработке его характерных черт и особенностей, а также установлению сущности азиатского способа производства и его места в истории общественного развития. Анализ дискуссии показал, что многие ее материалы не потеряли своего значения, более того, они становятся актуальными в современных условиях развития нашего общества.
Таким образом, можно заключить, что азиатский способ производства является самостоятельным способом производства с особой, только ему присущей, системой производительных сил, производственных отношений и политической надстройкой.
ГЛАВА III. ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ СОВРЕМЕННОГО АЗИАТСКОГО СОЦИАЛИЗМА
Основой азиатского социализма, как было показано в первой главе, является государственная собственность. Она составляет подавляющую часть всех фондов материальной и нематериальной сфер. Доля других форм собственности (кооперативной, колхозной и частной собственности граждан) остается незначительной. Собственность – это, прежде всего, присвоение людьми материальных и духовных благ. В понимании собственности нужно исходить из такого понятия как присвоение. Собственность – это то, что принадлежит кому-то, и в ней следует видеть триаду: что присваивается (объект собственности), кто присваивает, т.е. чьи они (субъекты собственности), и какие отношения (связи, взаимосвязи) складываются между людьми (субъектами) по принадлежности, распоряжению, владению и использованию. Эти отношения называются имущественными, юридическими, они закреплены правовыми законами. Важно указать, что юридические формы собственности являются одновременно и экономическими отношениями, последние «работают», функционируют при закреплении их правовыми законами. При этом социальный облик собственности определяется не только характером соединения работника со средствами производства, но и со своей рабочей силой. Эти два вида соединения и являются первопричиной многообразия форм собственности. Отрицание этого закона и сведение всех форм собственности к одной, единой государственной собственности, монопольному ее положению означают на деле тупиковое состояние.
В реальной жизни государственная собственность – это присвоение общественных благ самим государством. Но государство – это не только аппарат в руках того или иного класса или социальных групп для осуществления и защиты своих интересов, но и сами представители этих классов и социальных групп. Это те люди, которые заняты в аппарате управления. Поэтому присвоение общественных благ осуществляется этим аппаратом.
Хотя производство и носит общественный характер, но его результаты присваиваются корпоративно или частно. Государственная собственность не отрицает такую форму присвоения, а наоборот, предполагает.
В современных условиях на одном полюсе общественных отношений находится государство с его практически необъятной собственностью на средства производства, а на другом – основная масса населения, лишенная средств производства, отчужденная от собственности на средства производства и управления, а соответственно и от власти. На поверхности явлений государственная собственность и общенародная собственность совпадают, потому что существует видимость, будто государство носит общенародный характер. Между тем, государство выражает интересы тех слоев населения, которые представлены в аппарате государственного и партийного управления. Причем, это может быть более или менее постоянный круг людей, а может и не быть. В данном случае не обязательно, чтобы государственный аппарат, присваивающий общественные блага, состоял из одних и тех же лиц, да это практически и невозможно. Главное здесь заключается в том, что эти люди в силу занимаемой должности, участвуют в присвоении общественных благ.
Многие экономисты видя, что в сущности государственная собственность не совпадает с общенародной собственностью, объясняют это деформацией производственных отношений социализма. Между тем, это нормальное состояние азиатского социализма, при котором государственная собственность – это не общенародная собственность, а собственность самого государства. Общенародная собственность предполагает собственность всего народа и каждого представителя этого народа в отдельности одновременно. При государственной же собственности сам человек принадлежит государству, потому что, кроме указанных в первой главе причин, государство практически опосредует все общественные отношения, а значит и все экономические отношения, в которые входит человек. И вне этих отношений человек не существует как человек.
Поэтому представляется бессмысленным часто встречающееся в экономической литературе словосочетание типа «государственная общенародная собственность». Если собственность государственная, то это уже не общенародная, а если эта собственность общенародная, то она не может быть государственной. Ни народ в целом, ни отдельный человек, не относится к государственной собственности, как к своей.
В государственной собственности нельзя видеть и деформацию общенародной собственности, ибо либо она есть, либо ее нет. Если ее нет, то это означает, что существуют другие формы собственности – в данном случае государственная собственность, которая никакого отношения к общенародной собственности не имеет. Государственная собственность была установлена сразу же после революции потому, что, во-первых, сам социализм мыслился как государственный, во-вторых, он не мог быть иным в силу низкого уровня развития производительных сил и того уклада жизни, который имелся на лицо в России. Поэтому говорить о том, что произошла деформация собственности необоснованно.
Представление о деформации социалистической собственности частный случай концепции деформированного социализма. На самом же деле никакой деформации не было. «Азиатский социализм» развивался так, как должен был развиваться, исходя из того уровня развития производительных сил и культуры, который имелся в наличии, и который был унаследован нашим обществом. Общество имеет свою логику развития. Конечно, отдельные лица и обстоятельства могут вносить определенные коррективы или вмешиваться в ход его развития, но не это имеет решающее значение, определяющее – это законы и закономерности развития. Поэтому нельзя считать обоснованными попытки рассматривать развитие нашего общества как отклонение от намеченного пути, деформацией.
Концепция деформированного социализма исходит из некоего идеала, к которому должно было стремиться общество, и если движение не ведет к нему, то считается, что имеют место отклонения, деформации. Кстати, сами классики марксизма всегда выступали против каких-либо идеалов, к которым должно стремиться общество, у нас же все время, на протяжении многих десятилетий было стремление к какому-то идеальному обществу, во имя чего и приносились жертвы целых поколений. Маркс и Энгельс неоднократно подчеркивали, что коммунизм – это не идеал, а движение, и что рабочему классу надо дать лишь простор тем элементам нового общества, которые уже развились в недрах старого буржуазного общества. И если мы приписываем классикам то, чего они никогда не говорили и не могли говорить, потому что это противоречило бы их же доктрине материалистического понимания истории, более того всегда выступали против этого, то мы делаем их утопистами. Этим занимались наши вожди, осуществляя свои утопические планы наперекор действительным возможностям. Классики же предвосхищали продолжительную борьбу, целый ряд исторических процессов. Причем, чем менее развиты производительные силы, тем этот процесс должен быть более длительным и мучительным. Так что легковесные представления о социализме и коммунизме были приписаны классикам позже. Однако вновь вернемся к проблеме собственности.
При государственной собственности предприятия и организации не являются субъектами собственности, т.е. они не присваивают созданные ими продукты, они выступают объектами управления, только пользователями объектов государственной собственности. За их использование часть созданного продукта поступает в распоряжение предприятия и организации, а часть изымается государством, реальным собственником. Руководитель предприятия – ставленник (представитель) государства и управляет он предприятием или организацией от имени государства. Поэтому обоснованно то, что эти руководители назначаются государством (выборная система быстро была заменена).
Отдельные члены азиатского социализма выступают совладельцами средств производства. Совладение средствами производства и их результатами означает, что отдельные члены общества и все они вместе не могут присваивать их себе, но они могут сообща, вместе пользоваться ими под началом и контролем государства и в его интересах. Это совладение средствами производства дает возможность работающим получать от государства необходимые средства существования. Равное (одинаковое) отношение основной массы работников к средствам производства предполагает уравнительное распределение благ в личное потребление.
Из средств существования, полученных от государства на основе права совладельца средствами производства, создается собственность отдельных граждан, именно к этой собственности они относятся как к своей. Другими словами, источником личной собственности является реализация отношения совладения средствами производства каждого члена общества.
Таким образом, в современных условиях азиатского социализма государство остается единственным реальным собственником – ни предприятия и организации, ни тем более отдельные члены общества не являются собственниками средств производства.
Поэтому, когда утверждается, что сейчас реальный собственник трудящийся вытесняется и его место занимает хозяйственная или бюрократия вообще, то все становится с ног на голову. Трудящиеся массы никогда не были собственниками, поэтому они не могут быть вытеснены.
Они сразу же после революции были отчуждены от собственности и соответственно от власти. Поэтому они не могли терять того, что они никогда не имели, что никогда им не принадлежало.
Раз отдельные члены общества не являются реальными собственниками средств производства и продуктов, созданных ими, то они не могут претендовать на свою часть в государственной собственности или на свою долю в созданном ими продукте. Продукт, созданный работником, отчуждается от него и присваивается государством. В условиях, когда собственником средств производства является государство, то и произведенный продукт принадлежит именно ему. Государство аккумулирует произведенный общественный продукт, получая практически неограниченные возможности для использования своей власти. В результате государство оказалось выше общества. Не государство было подчинено обществу, а общество государству.
Государство и устанавливает, какую долю общественного продукта, по какой статье ее реализовать. Оно определяет также сколько выделить на воспроизводство средств производства, сколько на расширение воспроизводства, на страхование и резервные фонды и т.д. Самое главное, оно имеет возможность определять свою долю, которая направляется, на содержание самого государства, его органов – армию, МВД, КГБ и пр. В этом выражается главный экономический интерес государства. Оно определяет также, сколько средств направляется на развитие здравоохранения, культуры, искусства и образование. Но эти средства изыскиваются уже после вычета тех средств, которые идут на государственные нужды. Отсюда та уродливая система, которая сложилась у нас в обеспечении ресурсами этих нематериальных отраслей народного хозяйства, – по остаточному принципу.
И сколько бы ни говорили, и ни писали об остаточном подходе к обеспечению их ресурсами, он продолжает иметь место, потому что сохраняется господствующий принцип распределения общественного продукта.
Государство устанавливает также и долю фонда средств существования трудящихся. При этом всегда возникают противоречия между государством и трудящимися массами, потому что при данной величине общественного продукта, при уменьшении доли государства увеличивается доля трудящихся масс и, наоборот.
Таким образом, государство, имея такой рычаг распределения общественного продукта, получает большую политическую власть, что является производным от его экономической власти в процессе общественного производства, где и создается этот продукт.
Общественный характер производства, достигая в наше время очень высокого уровня, все в большей степени предполагает и объективно требует общественного присвоения. Однако присвоение реально остается государственным, потому что совладение средствами производства обеспечивает лишь совместное использование, но отнюдь не присвоение.
Отсюда противоречие между общественным характером производства и государственной формой присвоения, которое привело к торможению развития производительных сил, к застойным и, наконец, кризисным явлениям в экономике.
Субъектом собственности на территории СССР являлось государство, которое передавало право распоряжения на территории отдельных национальных образований этим образованиям. Последние в свою очередь передают часть своих полномочий более мелким, более низким образованиям.
Таким образом, получалась многоступенчатая система отношений господства. Союзное государство господствовало над союзными республиками, тем самым осуществляя свое господство над отдельными членами этих республик и всеми жителями союзного государства в целом. Республиканское государство осуществляло господство над входящими в его состав национально-территориальными образованиями (республиками, краями, областями, округами), значит и жителями всей республики, всех этих образований. Самые низкие национально-территориальные образования осуществляют господство над своими жителями. В этих условиях наибольший гнет падал на жителей самых низких национально-территориальных образований, которые подвергались эксплуатации своего государства, государства республики и союзного государства.
Экономическое господство выражается в том, что более низкие национально-территориальные образования передают более высокому образованию часть созданного на их территории прибавочного продукта. Но эта передача не что иное, как не экономическое принуждение, эта часть прибавочного продукта принадлежит более высокому национально-территориальному образованию в силу государственной собственности. Это экономическое господство и определяет юридическую, правовую формы господства. Более высокий уровень национально-территориального образования может отменить решение более низкого образования, тем самым проявить право своего экономического и политического господства. Это и есть реализация одной из форм государственной собственности. И здесь мы видим деспотическую форму правления.
Следует особо подчеркнуть, что речь идет не о порабощении одного народа другим, одной нации другой, а о порабощении данным государством своего народа и других народов в силу многоступенчатой системы государственной власти.
Для того чтобы поставить на один уровень разные национальнотерриториальные образования, надо устранить монополию государственной собственности, основу многоступенчатой государственной власти.
А теперь мы имеем полный распад тоталитарного союза, разрушение центра и одновременно образование содружества свободных и самостоятельных государств. Свободных от центра, но не свободных в истинном смысле, потому что деспотический центр сместился на уровень республики. И эти республики-государства не устраняют эту многоступенчатую систему господства. Более того, некоторые из них применяют по отношению к своим внутренним образованиям насилие.
Таким образом, глубокий кризис в экономике является результатом кризиса государственной собственности. Именно последний рождает другую форму частного присвоения – частную собственность.
Воскрешение частной собственности не есть реализация чьей-то воли или желания (ни государства, ни партий, ни других сил) – это объективный, закономерный процесс. Это общественное явление, которое вызрело в глубинных недрах нашего общества, получив форму так называемой теневой экономики. Одно дело сознательное использование частной собственности для решения каких-то экономических задач, скажем, для поднятия производительных сил, как это было во время нэпа, другое дело, когда эта собственность сама зарождается и развивается в системе общественных отношений. В первом случае субъективное отношение к частной собственности, контроль над ней, во втором – стихийный процесс возвращения к старым общественным формам. Это экономический факт, который требует своего юридического, правового оформления. И он получит его, потому что не может быть столь длительного противоречия между экономической и юридической формами. Там, где он не получает этого оформления, там он этого добивается силой.
Многолетний застой, а теперь и глубокий экономический кризис (при росте численности населения) привел к снижению и без того низкого уровня жизни населения. И здесь, к сожалению, мы видим, что на практике осуществляется прогноз Маркса и Энгельса. Основная масса населения нашего общества влачит довольно бедное существование, находится ниже черты бедности, распространяется всеобщая нищета. Сейчас, когда началась настоящая борьба за самые насущные предметы (вряд ли классики предполагали, что будет такая нехватка благ), возникают старые отношения собственности. Причем они имеют тенденцию к укреплению и развитию. Большинство членов общества (в большей или меньшей степени) являются рабами материальных благ. Нехватка этих благ привела к всеобщей преступности. Люди развращены и извращены господствующими общественными отношениями. Они во многих случаях становятся участниками и соучастниками преступлений: хищений, приписок, фальсификаций и т.п.
Мы вновь и вновь убеждаемся в прозорливости классиков и в их правоте относительно того, что уничтожение частной собственности без соответствующей предпосылки – не только теоретическая фикция, но и практически неосуществимая вещь. Мы практически убеждаемся в том, что уничтожение частной собственности одним ударом ничего не дает для построения нового общества, В настоящее время возрождается частная собственность в ее различных формах и оттенках. И этот процесс будет продолжаться до тех пор, пока частная собственность не займет свое место в системе общественных отношений и не получит своего юридического оформления.
Развитие частной собственности в наших условиях – это прогрессивный процесс, так как оно служит развитию производительных сил. Но что значит – возрождение частной собственности? Это означает, что возрождаются и ее субъекты – частный товаропроизводитель и торговец, средний и крупный буржуа. Но это не те буржуа, которые были до революции (хотя и их возвращение не исключено), а те, которые создавали современные общественные отношения. Это потомки тех рабочих, крестьян и других социальных слоев, которые осуществили революцию и заложили основу господствующей системы. И теперь мы воочию убеждаемся в правоте раскрытия тайны первоначального накопления капитала, данного Марксом в его «Капитале», – в других исторических условиях и при иных обстоятельствах. Но методы и формы те же – насилие, грабеж, преступления и т.п.
Если в прошлом (в эпоху так называемого застоя) были созданы экономические условия для накопления денег, то сейчас (в эпоху перестройки и постперестройки) создаются правовые условия и предпосылки для реализации этих накопленных средств, т.е. превращения денег в капитал. Поэтому нельзя не видеть органическую экономическую связь между этими двумя эпохами развития нашего общества. Но это только одна, стихийная сторона развития частной собственности. Другая сторона сознательное разгосударствление и приватизация собственности. Последняя осуществляется самим государством ввиду кризиса его собственности. Кстати, и человек может быть свободным по отношению к государству, если не будет всеобъемлющей государственной собственности, потому что в основе всех общественных отношений лежат отношения собственности. Разрушение государственной собственности может происходить многими путями. Главные из них следующие. Во-первых, путем выкупа у государства средств производства, во-вторых, путем хищения государственных объектов собственности, в-третьих, использование государственных средств производства в частных интересах, в-четвертых, безвозмездная передача государственной собственности гражданам, в-пятых, акционирование государственных предприятий, в-шестых, фермеризация на селе, в-седьмых, создание совместных предприятий.
Государство само, исходя из социальных и экономических факторов и создавшихся условий и обстоятельств, признает первый путь – продажу своих средств производства. Но ведь если исходить из той посылки, что государственная собственность общенародная, то оно не может продавать эту собственность, потому что они принадлежит всему народу и всем членам общества в Отдельности. Но как было показано, государственная собственность является собственностью именно государства, поэтому оно имеет полное право продавать свое имущество. Конечно, было бы справедливо, если бы государство передало эту собственность членам общества бесплатно. Потому что требовать плату за то, что уже оплачено, несправедливо. Но то, что несправедливо со стороны трудящихся масс, справедливо со стороны государстве, потому что оно узурпировало эту собственность и относится к ней как к своей . Ее у государства могут купить лишь те, у кого уже имеются денежные средства. Значит, и с их стороны это справедливо. Таким образом, происходит новая метаморфоза с собственностью – государственная собственность превращается в частную.
Разгосударствление, т.е. процесс превращения государственной собственности в другие формы, означает, что отдельный работник из положения совладельца может перейти в положение реального собственника, во-первых, своей рабочей силы, во-вторых, средств производства. Одна большая часть людей, бывших совладельцев средств производства становится собственником только своей рабочей силы, другая – меньшая часть, становится собственником не только своей рабочей силы, но и средств производства. Обе части населения становятся свободными потому, что отрицается та экономическая основа, то социально-экономическое состояние, при котором они обе являлись принадлежностью государства. Однако одна часть населения становится свободной, имея собственность на средства производства, а другая – освобождается, имея собственность лишь на свою рабочую силу. При таком экономическом положении она вынуждена продавать свою рабочую силу другой части населения. Таким образом, основная масса населения, встав на путь свободы, не становится действительно свободной, потому что она не только лишена средств производства, но и средств существования. «Свобода личности – это необходимый исходный пункт, основа всего, что совместимо с достоинством человека, но само по себе это лишь пустое понятие. Она ищет для себя содержания и должна его получить откуда-то извне. Свободный человек без средств к существованию – это «долговой документ без должника», как говорят. Едва ли можно лучше сказать. Действительно, свобода личности это притязание на все добродетели, которые украшают мораль, на все сокровища, которые скрыты в природе и в духе. Но она вместе с тем есть, и право на них» . Но это право становится полностью реализованным только для той части населения, которая имеет собственность на средства производства, другая же часть реализует это право только в пределах своей природы, т.е. рабочей силы.
Наряду с внеэкономическим принуждением возникает и развивается экономическое принуждение. Экономическое принуждение – более развитая экономическая форма, чем внеэкономическое принуждение, поэтому оно создает более богатые возможности для работника. Последний предпочтение отдает экономическому принуждению, при котором он является собственником хотя бы своей рабочей силы и может распоряжаться ею как своей.
Почему разгосударствление собственности есть начало и основа экономического принуждения? Потому что для того, чтобы работник мог иметь возможность продавать свою рабочую силу и соответственно получать заработную плату он должен быть прежде всего свободным экономически и юридически.
При государственной собственности отдельный человек является совладельцем средств производства, находящихся в реальной собственности государства. В силу этой экономического факта он не может быть свободным ни экономически, ни юридически. Он уже принадлежит государству. Поэтому, для того чтобы сделать отдельного человека и общество в целом более свободными экономически, надо ограничить экономический диктат и давление со стороны государства, сузить и ограничить его экономическое господство, которое находит отражение в политическом господстве.
Закономерно, что возрождается не только частная собственность, но и религия, национализм и другие формы общественного сознания, для упразднения и преодоления которых также не существовало ни экономических, им социальных, ни тем более культурных условий. Для этого нужен был высокий материально-технический и культурно-просветительный уровень. Такие «вещи» не упраздняются ни декретами, ни запретами, ни силой, потому что в этом случае они только уходят .вглубь. Кстати, и религию, и национализм всегда использовали реакционные силы.
Но сейчас (с этим факторам добавилась еще и всеобщая бездуховность, тот духовный вакуум, который образовался в обществе. Этот вакуум заполняется прежде всего такими формами, как религия и национализм. Но если религия в современных условиях играет и положительную роль, потому что она проповедует общечеловеческие ценности, то национализм имеет разрушительную силу.
К социально-экономическим мукам добавляются национальные. Первопричиной национальных конфликтов является экономика . Их корни надо искать в производственно-экономических отношениях. Общественные отношения – это многослойное явление, а самый нижний слой – это экономические, т.е. материальные отношения, которые жестко связаны и взаимодействуют со всеми другими отношениями – социальными, духовными, правовыми, политическими, религиозными и, наконец, национальными. Конечно, такое расслоение общественных отношений условное, однако экономические отношения во всех случаях базис, основа этих общественных отношений. Впрочем, это азбука не только марксизма, но и общественной жизни. Поэтому, хотя причины конфликтов в экономических факторах, но прорываются они в более высоких, поверхностных слоях – национальных и религиозных. Это, конечно, не исключает противоречий в самих этих отношениях, которые могут в свою очередь осложнить разрешение экономических проблем и противоречий, тем самым усугубляя разрешение проблем национальных. Все это доводит противоречия до самых антагонистических, критических форм, которые получают разрешение через кровавые конфликты и насилие.
То же самое наблюдается и в религии. Вспомним хотя бы захват церквей на Западной Украине. А ведь речь идет об агрессивности со стороны глубоко верующих людей, которые для удовлетворения своих религиозных (культовых) потребностей идут на такие шаги. Другими словами, даже те люди, которых заботят небесные блага, нуждаются в земных, материальных. И если не будут смягчены социально-экономические и духовные муки нашего общества, то нас будут ожидать новые бедствия и потрясения, наподобие тех, которые описаны русским писателем В. Одоевским в его «Городе без имени».
Небезынтересно, что возвратились и прежние символы (флаги, гербы, наименования, гимны и т.п.). Из названий республик были изъяты прилагательные советское и социалистическое. Строго говоря, не было ни советских, ни социалистических республик. Советских республик не было потому, что ни в одной из них власть не принадлежала советам, впрочем, не было и социалистических республик, – социализм был провозглашен как цель, а не как состояние, если иметь ввиду истинный социализм. Новые названия больше соответствуют внутреннему социально-экономическому и политическому содержанию этих республик, теперь уже самостоятельных государств.
Названия советская и социалистическая реально еще не делали эти республики таковыми (впрочем, это относится и в целом к Союзу). В них господствовали азиатско-деспотические отношения, причем эти отношения в разных республиках находились на разных уровнях. В тех республиках (например, прибалтийских), где капитализм успел развиться в большей степени и успел развить деловитость, предприимчивость, дисциплину, порядок, организованность, добиться более развитых социальных отношений, был выше уровень развитии производительных сил, культуры производства, культуры общения и т.д.
В других же республиках (например, среднеазиатских), где господствовал азиатский способ производства и были развиты докапиталистические отношения, азиатско-деспотические отношения сидят еще очень глубоко. Отсюда и естественным было стремление тех республик, в которых был более высокий уровень развития производительных сил, отделиться от целого Союза. Это стремление усиливалось по мере усиления экономических противоречий, возникающих между республиками, находящимися на различных социально-экономических и культурных уровнях, и Союзом в целом, усугубляющимися жесткой нехваткой общественных благ и различным уровнем производства предметов потребления. Кризисом государственной собственности объясняется в целом национально-освободительное движение в разных формах, которое сейчас развернулось, в стремлении народов упразднить многоступенчатую форму национально-территориальных образований. Последняя хотя и началась как стихийный процесс, но может подтянуть и сознательный процесс разгосударствления собственности в территориальном аспекте.
К сожалению, развитие нынешнего общества подтвердило не только предвидение Маркса и Энгельса, но и Туган-Барановского. Хотя и прошло свыше 70 лет после революции, не был достигнут высочайший уровень производительности труда в мире. Более того, бывший СССР значительно уступал по этому показателю многим развитым странам. В силу этого и других причин наблюдаются не прогресс, а упадок, регресс и не только в хозяйственной, но и в других сферах общественной жизни, а в последние годы наступил всеобщий хаос. И здесь мы видим, что были не беспочвенны опасения Каутского относительно того, что в обществе наступит хаос и приостановится всякая деятельность.
Регрессирующая экономика порождает один дефицит за другим, потому что при сокращении производства общественных благ неизбежно уменьшится количество общественных благ, приходящихся на душу населения.
При жестокой нехватке благ государство больше думает о том, как распределить имеющийся их запас между членами общества, нежели о путях наращивания их производства. Отсюда карточные и другие системы распределения благ, которые свидетельствуют о том, что не только мало благ, но и о том, что полностью подорваны и парализованы возможности успешного функционирования экономики и ее экономического механизма. Причем даже при этой система бюрократический класс находит возможность обходить установленную форму распределения. Иными словами, даже в этих условиях реализуются привилегии господствующего класса.
Вообще привилегии – одна из форм присвоения бюрократическим аппаратом в условиях азиатского социализма. Поэтому сколько бы не создавалось комиссий на различных уровнях по изучению всевозможных привилегий, они останутся, лишь видоизменяется, трансформируются в другие формы.
Привилегии как явление не могут исчезнуть до тех пор, пока не будут устранены социально-экономические причины их порождающие, то есть экономические отношения азиатского социализма и присущий ему низкий уровень производительных сил.
Другим атрибутом азиатского социализма является своеобразная форма присвоения налога. До сих пор в экономической литературе он не раскрыт в должной мере, потому что на первый взгляд кажется; что это юридическая категория, на самом же деле он имеет глубокий экономический смысл. Явление, которое носит массовый характер, становится законом общества. Таким законом азиатского социализма является изымание налога. Основой образования налога выступает прибавочный продукт, созданный работниками общественного производства. Однако распределяется он между руководящими работниками, которые присваивают его в силу своего монопольного положения в иерархической системе управления. Фактически подоходный налог и его величина зависят от величины дохода, который присваивают руководящие работники. Часть этого дохода, в виде налога, они передают наверх, тем должностным лицам, которые стоят (находятся) еще выше по служебной лестнице.
Формы передачи и получения налога могут быть многообразными. Налог фактически становится своеобразной рентой, которую присваивают руководящие работники в силу того, что они являются ставленниками государства – реального собственника средств производства, и присвоение налога есть реализация экономического интереса руководящих работников, одним из движущих мотивов их экономической деятельности. Система поборов налогов – одна из причин застоя в кадрах.
Как было показано в первой главе, государственная власть уже в начале бюрократического периода оказалась сросшейся с партийной властью, а если точнее – партийная власть подменила государственную власть. Политическая власть без экономической власти – это ничто. Поэтому власть партаппарата прежде всего была экономической властью. Вот почему партократия на словах выступала за разграничение функций партии и государства, партийного и хозяйственного управления, но на деле с трудом отказывалась от этих функций. Партократия была готова на то, чтобы ее критиковали и слева и справа, даже была готова пожертвовать идеологическими принципами, которые всегда служили партократии ширмой для ее деятельности, была готова войти в блок с любыми силами и движениями (начиная марксистскими и кончая монархическими), лишь бы остаться у власти. Известно, что государство – это орган подчинения одной части населения другой. Так как советское государство – это партийное государство, то, следовательно, речь должна идти о диктатуре партии, точнее партийного аппарата над всем народом и обществом. Вообще надо отметить, что эта партия была бюрократической партией, которая всегда выражала и защищала интересы не трудящихся масс, а самого партаппарата, бюрократов и других паразитирующих слоев общества. Аппарат этой партии сделал все, чтобы дискредитировать идеи социализма и коммунизма. Поэтому было бы большой ошибкой, с трагическими отсюда последствиями для судеб истинного социализма; отождествлять их с коммунистами. Вообще, ни в свое время, когда переименовалась партия, ни теперь не было необходимости называть ее коммунистической. Целью этой партии было социалистическое преобразование общества (по крайней мере так декларировалось), а не коммунизм. Причем и эта цель должна была рассматриваться не как непосредственная, не ближайшая, а перспективная и весьма отдаленная. Название коммунистическая еще не говорит о том, что, во-первых, эта партия коммунистическая, во-вторых, что члены этой партии являются коммунистами. Не важно, как называется партия, главное, чьи интересы она выражает и защищает и какие цели она преследует, а также каков образ жизни ее членов. Опыт более чем 70 лет показал, что партийное государство и его органы насилия служат цели насильственного подчинения большинства меньшинству. Даже армия используется не только для подчинения чужих народов (Венгрия, Чехословакия, Польша и т.д.), но и собственных народов (в Тбилиси, Прибалтике, Москве и др.). Причем и вне, и внутри страны армия защищала интересы государственного бюрократического партийно-господствующего аппарата. Но в последние годы партократия в силу создавшихся общественно-экономических условий постоянно теряла власть, а теперь и вовсе приостановлена её деятельность. Но устранения от власти партаппарата еще недостаточно для полного его поражения. Ведь партийная бюрократия пустила очень глубокие корни во все экономические, социальные, культурные учреждения, в армию, милицию и прочие органы, ее метастазы сковали, парализовали все общество, оно сможет возродиться в прежнем или другом виде, под новым названием и вывеской. Но суть партии бюрократов да и самих бюрократов не изменится, если не будет устранена социально-экономическая основа его существования; монополия государственной собственности. На ее место могут прийти даже новые партии и движения, но их суть не изменится. Одна номенклатура будет заменена другой.
В условиях низкого уровня развития производительных сил и культуры происходит фетишизация должностей, одной из форм которой является так называемая номенклатура. При номенклатурной системе на высокие должности попеременно в течение большого отрезка времени назначаются одни и те же люди. Они не выходят из этого замкнутого круга, а другие не могут войти в этот круг. Эта система достигла апогея при совмещении руководителей соответствующих уровней партийных и государственных организаций. При таком положении, при потере партией своей руководящей роли, те же лица, которые руководили соответствующими партийными организациями, остаются вновь у пласта. Впрочем, так во многом и произошло. Отсюда застой в кадровой системе, особенно в верхних эшелонах власти. Застой в кадрах определяется и социально-экономическими мотивами, так как должности позволяют иметь соответствующие блага и возможности.
Во всех утопических системах далекого прошлого и социалистических системах, созданных в новое время, указывается, что обществом должны управлять самые подготовленные люди, имеющие соответствующие способности для этого. У нас же при назначении на должности учитывались не компетентность, знания, профессионализм и другие качества человека, а его принадлежность к номенклатуре.
Регулируемое общество, безусловно, требует более разумного и взвешенного управления, чем стихийно развивающееся общество. То, что наше общество можно регулировать, не вызывает сомнения, потому что государственная собственность открывает такую возможность. Но реализация этой возможности во многом зависит от качества управляющих кадров, от их умения, от методов, которыми они пользуются. Но возможна ли была другая политика а области управления? Нет, не возможна! Кадровая политика соответствовала тому уровню развития производительных сил азиатского социализма, которое уже имелась в наличии. Видимо здесь сказалось и несколько упрощенное представление В.И. Ленина о процессах управления в условиях социализма, который полагал, что все научатся управлять и будут в самом деле управлять. Правда, не сказал как. История же показала, что знания четырех действий арифметики далеко недостаточно для управления даже в условиях азиатского социализма.
Видимость демократических форм отбора и расстановки руководящих кадров и повышения их качественного уровня создает выборность руководящих кадров на альтернативной основе. Но ведь реальной альтернативы нет и не было, потому что она предполагает наличие двух и более равноценных претендентов. Это возможно только при переходе к многопартийной системе, когда каждая партия в своем составе будет готовить своих претендентов, способных составить альтернативу представителям других партий. Это будет реальный шаг в сторону демократии.
Создание парламента создало видимость решения политических, социальных и экономических проблем парламентским путем, путем обсуждения. Но на практике принимаются те решения, которые либо предписываются сверху, либо устраивают бюрократическую верхушку.
Это лишний раз говорит о том, что парламент, как законодательная форма, не может успешно и эффективно функционировать при азиатском социализме, где деспотические формы правления превращают парламент в орган по фиксации и утверждению того, что уже подготовлено и решено на высшем уровне.
В последние годы наступил всеобщий кризис азиатского социализма. Он охватил все стороны общественной жизни, поэтому распад СССР – это закономерный процесс. И в этом смысле он не зависит от воли и желания отдельных лиц или их группы, находящихся на самой верхушке власти, хотя и они могли внести определенные коррективы в этот процесс – ускорить или замедлить его, сделать его более или менее болезненным, отдать его на откуп стихии или внести в него больше элементов разумности, взвешенности и т.д. Распад СССР стал выражением кризиса государственной собственности в территориальном аспекте, который при жестокой нехватке благ приводит к замкнутости и обособленности отдельных национально-территориальных образований. Но образование новых государств и их содружества, не устранило атрибутов азиатского социализма, реальное изменение их экономической структуры возможно только путем изменения господствующей формы собственности и соответствующей организации общественного производства. Последнее в свою очередь приведет к изменению политической надстройки, к преобразованию всей общественной жизни.
Разложение азиатского социализма, как и в свое время разложение азиатского способа производства, прежде всего связано с развитием частной собственности, происходит ли это стихийно или сознательно. Однако развитие частной собственности само по себе ничего не дает, если нет соответствующей организации.
Развитие и укрепление частной собственности разрывают на части монолит государственной собственности – основу азиатского социализма. Они создают условия для новой организации общественного производства на частной основе, для конкурентной борьбы, которая в процессе разложения азиатского социализма играет положительную экономическую роль, для развития производительных сил, снижения издержек производства, роста производительности труда. Организация общественного производства на частнособственнической основе способствует возникновению рыночных отношений и рынка. Если развитие частной собственности разлагает азиатский социализм, разрушает его экономический базис, фундамент, то развитие рыночных отношений и образование рынка разрушают его хозяйственную организацию или хозяйственный механизм.
Развитие рынка оказывает обратное воздействие на экономический базис азиатского социализма, закрепляя процесс разложения. Поэтому любые экономические реформы и изменения в хозяйственной структуре на этом переломном, переходном этапе должны иметь в своей основе широкое развитие частной собственности, иначе они обречены на неудачу или их издержки (экономические, политические и моральные) будут очень большими, а результаты половинчатыми или вовсе отрицательными.
И тем не менее, объективный ход истории неминуемо поставит всё на свои места, он коренным образом изменит общественную, и в первую очередь, экономическую жизнь.. Однако предположения о том. что при разгосударствлении и приватизации собственности мы можем вступать на путь демократического социализма, – это очередная утопия. Демократический социализм, провозглашенный Социнтерном и практически претворяемый в некоторых странах Европы (в Скандинавских странах, ФРГ, Австрии, Испании и др.) с нашим будущим обществом будет иметь лишь одно сходство – существование различных форм собственности, но это всего лишь внешнее сходство, внутреннее же их содержание совершенно различное. Страны демократического социализма пришли к смешанной экономике на основе высокоразвитого капитализма, обобществление и национализация там происходили на основе зрелых капиталистических отношений, имеющих совершенно другие традиции и предпосылки в области экономики, политики и культуры, наконец, демократии.
Впрочем, не будет движения и в сторону тех стран, которые у нас считаются капиталистическими (классической страной является США). Сейчас в этих странах нет капитализма как такового. А есть буржуазный социализм, о котором писали классики марксизма в «Коммунистическом Манифесте».
Буржуазный социализм означает, что в этой общественной системе есть и буржуазные, и социалистические отношения, но буржуазных больше, потому что остается их основа – капитал и наемный труд. Господствующим классом буржуазного социализма является буржуазия, от которой зависит благополучие рабочего класса. Социалистические отношения с буржуазией и под ее контролем и есть буржуазный социализм.
Для вышеуказанных стран характерны возрастание доли государственного сектора в экономике, усиления регулирующей функции государства, участие трудящихся в управлении, в распределении прибылей и собственности. Они уже достигли высокого уровня жизни основной массы населения, высокого уровня социальной защиты и свобода личности. Итак, рабочие и другие трудящиеся массы вместе с буржуазией вошли в новый Иерусалим. Для нас же, пойдем ли вместе или в одиночку, дорога в этот Иерусалим закрыта. Мы только, точнее вновь, вступаем в эпоху капитализма, чтобы повторить исторический процесс классовых отношений и искать пути выхода из этого лабиринта классовых и прочих общественных противоречий. Но, двигаясь в сторону капитализма, мы фактически делаем шаг в сторону истинного социализма.
Однако ни демократический социализм, ни буржуазный социализм еще не являются социализмом в истинном смысле, оба они должны рассматриваться как переходные этапы, в процессе которых капитал из господствующей силы постепенно превратится в символ уходящей эпохи и уступит своё место новой эпохе – эпохе торжества свободного труда и духа, тому обществу, и котором на самом деле «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» .