Письмо Анатолия Марченко

ПИСЬМО АНАТОЛИЯ МАРЧЕНКО, ГРУЗЧИКА, БЫВШЕГО ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННОГО, АВТОРА КНИГИ «МОИ ПОКАЗАНИЯ»
Председателю общества Красного Креста МИТЕРЕВУ Г. А. Министру здравоохранения СССР ПЕТРОВСКОМУ Б. В. Директору Института питания АМН СССР ПОКРОВСКОМУ А. А. Патриарху всея Руси АЛЕКСИЮ Президенту Академии наук КЕЛДЫШУ М. В. Президенту Академии медицинских наук ТИМАКОВУ В. Д. Директору Института государства и права ЧХИКВАДЗЕ Ректору МГУ ПЕТРОВСКОМУ И. Г.
Председателю правления Союза журналистов ЗИМЯНИНУ Председателю правления Союза писателей СССР К. ФЕДИНУ Писателям: К. СИМОНОВУ Р. ГАМЗАТОВУ Р. РОЖДЕСТВЕНСКОМУ Е. ЕВТУШЕНКО
(копия – в ООН, Комитет по защите прав человека) (копия – Международной конференции ООН по защите прав человека)
Пять месяцев назад я закончил книгу «Мои показания» – книгу о шести годах (с 1960 по 1966), проведенных во Владимирской тюрьме и в лагерях для политзаключенных. Во вступлении к книге говорится: «…Сегодняшние лагеря для политзаключенных так же ужасны, как сталинские. Кое в чем лучше. А кое в чем хуже. Надо, чтобы об этом знали все. И те, кто хочет знать правду, а вместо этого получает лживые благополучные газетные статьи, усыпляющие общественную совесть. И те, кто не хочет ее знать, закрывает глаза и затыкает уши, чтобы потом когда-нибудь иметь возможность оправдаться и снова выйти чистенькими из грязи: «Боже мой, а мы и не знали…». Если у них есть хоть сколько-нибудь гражданской совести и истинной любви к родине, они выступят в ее защиту, как это всегда делали истинные сыны России. Я хотел бы, чтобы это мое свидетельство о советских лагерях и тюрьмах для политзаключенных стало известно гуманистам и прогрессивным людям других стран – тем, кто выступает в защиту политзаключенных Греции и Португалии, Южно-Африканской Республики и Испании. Пусть они спросят у своих советских коллег по борьбе с антигуманизмом: «Что вы сделали для того, чтобы у вас, в вашей собственной стране, политзаключенных хотя бы не «воспитывали голодом»?..»
Я сделал все, что мог, чтобы эта моя книга стала известна общественности. Однако до сих пор на нее нет никакого отклика (если не считать беседы со мной сотрудника КГБ о моей «антиобщественной деятельности»). Положение в лагерях остается прежним. Поэтому я вынужден теперь обратиться к определенным лицам – тем, чье общественное положение делает их в первую очередь ответственными за состояние нашего общества, за уровень его гуманности и законности.
Вы должны знать следующее: В лагерях и тюрьмах нашей страны содержатся тысячи политзаключенных. Большинство их осуждено закрытыми судами, по-настоящему открытых судов практически не было вообще (кроме процессов над военными преступниками), во всех случаях нарушался основной принцип судопроизводства – гласность. Таким образом, общество не контролировало и не контролирует ни соблюдения законности, ни масштабов политических репрессий. Положение политических заключенных во всем приравнено к положению уголовных, а кое в чем и значительно хуже: для политических заключенных наименьшая мера – лагерь строгого режима, для уголовных существует общий режим и более слабый; уголовные могут быть освобождены после 2/3 или 1/2 срока, политические отбывают свой срок полностью, «от звонка до звонка». Таким образом, политические заключенные во всем приравнены к наитягчайшим уголовным преступникам и рецидивистам. Юридического и правового разделения не существует. Политзаключенные – люди, как правило, занимающиеся общественно-полезным трудом: инженеры, рабочие, литераторы, художники, научные работники. В лагере к ним в качестве «меры перевоспитания» применяется принудительный труд. При этом лагерная администрация использует труд как наказание: слабых принуждают исполнять тяжелую физическую работу, людей интеллигентных профессий заставляют заниматься неквалифицированным физическим трудом. Невыполнение норм рассматривается как нарушение режима и является поводом для различных административных наказаний – от лишения свидания до карцера и камерного режима.
Наисильнейшая мера воздействия на заключенных – голод. Общие нормы питания таковы, что человек испытывает постоянную недостачу питания, постоянное недоедание. Суточная калорийность лагерного пайка – 2400 калорий (норма для 7-11 летнего ребенка), и этим взрослый, работающий на физической работе мужчина должен довольствоваться изо дня в день на протяжении многих лет, иногда 15-25! В основном, эта калорийность покрывается за счет черного хлеба (700 г. в день). Свежих овощей, сливочного масла и многих других необходимых продуктов заключенные вообще никогда не видят – их запрещено продавать даже в лагерном ларьке (как и сахар). Сразу же замечу: лагерное питание, как и лагерную одежду, заключенные оплачивают сами из начисляемого им заработка (50 % которого сразу же отчисляется на содержание лагеря: бараков, оборудования, заборов, вышек и т. д.). В ларьке продукты (в том числе табак) можно купить только на пять рублей в месяц – из заработанных и оставшихся после всех вычетов денег. Но и этого права потратить 17 копеек в день заключенный может быть лишен – «за нарушения режима».
Например, заключенного историка Ренделя (десять лет за участие в нелегальном марксистском кружке) лишили ларька на два месяца за то, что он отнес ужин больным товарищам в барак, заключенного писателя Синявского – за то, что он переговаривался со своим другом писателем Даниэлем, когда тот сидел в лагерной тюрьме.
За так называемые нарушения лагерного режима, в том числе за невыполнение нормы, заключенного могут перевести на строгую норму питания – 1300 калорий (норма ребенка 1-3 лет). На такой штрафной паек были, например, переведены писатель Даниэль и инженер Ронкин (семь лет за нелегальную марксистскую деятельность) в конце 1967 года. Продуктовые посылки от родных заключенным на строгом режиме «не положены»; лишь в порядке поощрения за хорошее поведение (за раскаяние, за донос, за сотрудничество с администрацией) начальство может разрешить продуктовую посылку – и то не раньше, чем через полсрока, и не чаще, чем четыре раза в год, и не больше, чем пять килограммов!
Таким образом, в руках лагерной администрации имеется мощное средство физического воздействия на политзаключенных – целая система эскалации голода. Последствия применения этой системы – истощение, авитаминоз. Некоторые заключенные из-за постоянного недоедания доходят до того, что убивают и едят ворон, а если повезет, то и собак. Осенью 67 года один заключенный с 11-го отделения Дубровлага в больничной зоне нашел возможность достать картошку, объелся и умер (картошка была сырая).
Еще более жестокий голод царит во Владимирской тюрьме, в лагерях особого режима, где содержится немало политзаключенных. По сравнению с постоянным недоеданием другие «меры воздействия» кажутся более безобидными.
Однако нельзя хотя бы не упомянуть о некоторых из них: лишение свидания с родными, стрижка наголо, запрещение носить свою одежду (в том числе теплое белье зимой), препятствия в творческой работе, в отправлении религиозных обрядов. Жалобы и заявления заключенных в Прокуратуру, в Президиум Верховного Совета СССР, в ЦК КПСС многоступенчатым путем возвращаются в лагерное управление: высшие органы пересылают их в МООП , в ГУМЗ , а оттуда по инстанциям они так или иначе попадают в руки тех, на кого жаловались,– «для проверки». Естественно, что результат жалоб один: лагерная администрация отвечает, что «факты не подтвердились», «наказание вынесено правильно», а положение жалобщиков становится невыносимым – иногда их даже переводят в тюрьму или на камерное содержание за очередное «нарушение режима». Поэтому недовольным заключенным офицеры-воспитатели говорят: «А вы жалуйтесь на нас, жалуйтесь, это ваше право». А некоторые, попростодушнее, увещевают: «Ну, зачем вы протестуете, сами же знаете, администрация всегда найдет повод вынести взыскание любому заключенному. Только себе хуже делаете, надо приспособиться…» И действительно, «Положение о лагерях и тюрьмах», утверж денное Верховным Советом в 1961 году, дает лагерной администрации практически неограниченные возможности применять меры физического и морального воздействия. Запрещение продуктовых посылок, лишение ларька, голодная норма питания, лишение свиданий, карцер, наручники, камерное содержание – это все узаконено «Положением» и применяется к политзаключенным. Лагерной администрации эти меры тем более по душе, что среди «воспитателей» немало работников сталинских концлагерей, привыкших к неограниченному произволу (впрочем, соответствовавшему принятым тогда инструкциям). Бесправное положение заключенных приводит к страшным и губительным формам протеста: к голодовкам, членовредительству, самоубийствам – заключенный среди бела дня идет на запретку, и там его пристреливает часовой «за попытку к бегству». Я не знаю, существует ли сейчас, в 60-е годы, еще где-нибудь в мире, кроме нашей страны, такой статус для политзаключенных: узаконенное бесправие плюс узаконенный принудительный труд. Я уверен в одном: эти условия возможны у нас лишь потому, что никто о них не знает, кроме их организаторов и исполнителей. Если бы о них знала общественность – как могли бы вы протестовать против положения политзаключенных в других странах? Пока же только наши политзаключенные, читая эти протесты в газетах, могут оценить чудовищную двусмысленность ситуации, крайнюю противоречивость между пропагандой «на вынос» и практикой у себя дома. Некоторые из вас несут прямую ответственность за существующее положение; ответственность других определяется их гражданской позицией. Но я обращаюсь к вам как к своим согражданам: все мы равно ответственны перед своей родиной, перед ее молодежью, перед ее будущим. Довольно и того, что поколение 30-40-х годов позволило совершать преступления именем народа,– нельзя, недопустимо проявить снова такое преступное равнодушие, сделавшее тогда весь народ соучастником кровавых преступлений.
Я призываю вас… Требуйте гласного расследования положения политзаключенных. Требуйте широкого опубликования «Положения о лагерях и тюрьмах», добивайтесь установления специальных правил по содержанию политзаключенных. Требуйте немедленного отстранения от «воспитательной» работы кадров сталинских концлагерей и лиц, которые в настоящее время проявили жестокость и бесчеловечность в отношении заключенных. Требуйте гласного суда над ними. Наш гражданский долг, долг нашей человеческой совести – остановить преступления против человечности. Ведь преступление начинается не с дымящихся труб крематориев и не с пароходов на Магадан, переполненных заключенными,– преступление начинается с гражданского равнодушия.
А. МАРЧЕНКО
г. Александров Владимирской обл., ул. Новинская 27
17 апреля 68 г.