Основания социологии (Г. Спенсер)

Г. СПЕНСЕР*. ОСНОВАНИЯ СОЦИОЛОГИИ
Глава первая
ЧТО ТАКОЕ ОБЩЕСТВО?
212. Вот вопрос, который должен быть поставлен и разрешен с самого начала. Пока мы не порешили, – смотреть ли на общество как на некоторое особое бытие (entity) или нет, пока мы не порешили, должно ли это бытие, если оно будет признано таким, считаться сходным с какими-либо другими бытиями (entities), или же оно должно считаться безусловно отличным от всех других, наше представление о предмете этого сочинения будет оставаться крайне неопределенным.
Можно было бы сказать, что общество есть лишь собирательное имя для обозначения известного числа индивидов. Перенося спор между номинализмом и реализмом в другую область, номиналист мог бы утверждать, что, подобно тому как существуют только отдельные члены известного вида (species), самый же вид, взятый независимо от них, не имеет действительного существования, так, точно существуют одни только общественные единицы, т.е. люди, существование же самого общества есть число словесное. Сославшись на пример аудитории, собирающейся для чтения какого-либо профессора и представляющей собой такой агрегат, который самим своим исчезновением по окончании каждого чтения показывает, что он не есть некоторый действительно существующий предмет, но лишь известная группировка личностей, он мог бы доказывать, что то же самое имеет место и по отношению к гражданам, составляющим собою всякий данный народ.
Но, не оспаривая остальных звеньев его аргументации, мы имеем полное право отвергать состоятельность последнего его звена. Ибо та группировка, которая оказывается в первом случае лишь временной, имеет во втором случае постоянный характер; а мы знаем, что индивидуальность от целого, в отличие от индивидуальности по отношению к его остальным частям, заключается именно в постоянстве отношений между его частями. Всякая цельная масса, разбившись на куски, перестает быть особым индивидуальным предметом; и наоборот, – камни, кирпичи, куски дерева и т.п., не имевшие вначале ничего общего между собою, будучи связаны друг с другом известным образом, становятся индивидуальным предметом, называемым домом.
Таким образом, мы имеем полное право смотреть на общество как на особое бытие (entity); ибо хотя оно и слагается из отдельных (discrete) единиц, однако же постоянное сохранение в течение целых поколений и даже веков известного общего сходства в группировке этих единиц, в пределах занимаемой каждым обществом местности, указывает на известную конкретность составляемого ими агрегата. И именно эта черта и доставляет нам нашу идею об обществе. Ибо мы не даем этого имени тем переменчивым скоплениям, которые образуют первобытные люди, но прилагаем его только там, где оседлая жизнь привела уже к некоторому постоянству в распределении внутри общества составляющих его частей.
213. Но, решившись смотреть на общество как на особенный индивидуальный предмет, мы должны спросить себя теперь, – что же это за предмет? К какому роду объектов следует отнести его? При внешнем рассмотрении оно кажется не имеющим никакого сходства ни с одним из объектов, известных нам через посредство наших чувств. Если оно и может иметь какое-либо сходство с другими объектами, то сходство это не может быть усмотрено простым восприятием, но может быть открыто только путем рассуждения. Коль скоро общество становится особым индивидуальным бытием (entity) в силу постоянства отношений между его составными частями, у нас сейчас же является вопрос – не представляют ли эти постоянные отношения между его частями каких-нибудь сходств с постоянными отношениями между частями, замечаемыми нами в каких-либо других бытиях (entities)? Единственное мыслимое сходство между обществом и чем-либо другим может заключаться в параллелизме принципа, управляющего расположением составных частей.
Существуют два больших типа агрегатов, с которыми мы можем сравнивать общественный агрегат: класс агрегатов органических и класс агрегатов неорганических. Спросим же себя теперь: представляют ли отличительные свойства общества, рассматриваемого особо от его живых единиц, какие-нибудь сходства со свойствами неживого тела? или же они сходны в каких-либо отношениях со свойствами живого тела? или же, наконец, они совершенно несходны ни с теми, ни с другими?
Достаточно только поставить первый из этих вопросов, чтобы немедленно ответить на него отрицательно. Целое, состоящее из живых частей, не может сходствовать по своим общим отличиям с безжизненными целями. Второй вопрос, не допускающий столь быстрого ответа, должен быть разрешен в положительном смысле. И следующая глава будет посвящена изложению тех оснований, которые позволяют нам утверждать, что постоянные отношения между частями общества аналогичны постоянным отношениям между частями живого существа.
Глава вторая
ОБЩЕСТВО ЕСТЬ ОРГАНИЗМ
214. Когда мы говорим, что явление роста одинаково свойственно как общественным, так и органическим агрегатам, то мы не хотим исключить этим всякую общность в этом направлении между этими агрегатами, с одной стороны, и агрегатами неорганическими, с другой, так как некоторые из последних, как например, кристаллы, обнаруживают заметный рост, и так как они все на основании гипотезы развития должны были возникнуть в то или в другое время путем интеграции. Тем не менее, сравнивая живые существа и общества с так называемыми неодушевленными предметами, мы видим, что первые обнаруживают постепенное увеличение в своей массе в столь резко заметной степени, что мы по справедливости можем считать это обстоятельство за отличительный признак, характеризующий собою эти два разряда агрегатов. Многие организмы растут в продолжение всей своей жизни; и все остальные растут в продолжение весьма значительной ее части. Что касается до общественного роста, то он обыкновенно продолжается или до того времени, когда общество распадается на два или несколько других, или До того, когда оно будет поглощено каким-либо другим обществом.
Итак, вот первая черта, в силу которой общества сходствуют с органическим миром и существенно отличаются от мира неорганического.
215. Другая отличительная черта как обществ, так и живых существ заключается в том, что рядом с увеличением в размерах у них наблюдается и увеличение сложности строения. Низшее животное, или зародыш высшего, обладает лишь немногими отличимыми друг от друга частями; но с увеличением общей массы тела число таких частей увеличивается, и в то же время эти части дифференцируются одна от другой. То же самое справедливо и по отношению к обществу. Вначале несходства между различными группами составляющих его единиц очень незначительны и по числу, и по степени; но с возрастанием народонаселения в данном обществе общественные разделения и подразделения становятся более многочисленными и более резкими. Кроме того, как в общественном, так и в индивидуальном организме дальнейшие дифференциации прекращаются только с завершением типа, характеризующим собою зрелый возраст и предшествующим упадку.
Хотя и в неорганических агрегатах – как например, в целой солнечной системе, равно как и в каждом из ее членов, – интеграции также сопровождаются структурными дифференциациями, однако здесь эти последние относительно медленны и относительно просты, а потому могут быть оставлены без внимания. Напротив того, в политических агрегатах и в живых существах умножение несходных между собою частей так велико, что оно по справедливости может считаться вторым существенным признаком сходства между ними, отличающим их от неорганических предметов.
216. Это сходство выступит еще с большею силою, когда мы обратим внимание на тот факт, что прогресс в структурной дифференциации сопровождается в обоих случаях прогрессивной дифференциацией отправлений.
Все более и более многочисленные отделы – первого, второго, третьего и т.д. порядков, – на которые распадается общая масса тела развивающегося животного, становятся все более и более несходными между собою вовсе не напрасно: разнообразие их наружных форм и внутреннего сложения влечет за собою и разнообразие тех действий, которые они выполняют: они вырастают в несходные органы, имеющие несходные отправления. Пищеварительный канал, принимая на себя сполна всю функцию поглощения питательных веществ, распадается постепенно на отдельные, отличные друг от друга участки, выполняющие каждый свою специальную функцию, составляющую часть общей функции всего пищеварительного канала. Каждый отдельный член, служащий для перемещения или для схватывания, претерпевает известные разделения и подразделения; причем получившиеся таким образом части выполняют каждый свою главную и вспомогательную функции всего члена. То же самое справедливо и по отношению к тем частям, на которые распадается общество. Возникающий в нем господствующий класс не только становится отличным от остальных классов, но и берет на себя контроль над их действиями; когда же этот класс распадается далее на подклассы, обладающие одни большей, другие – меньшей степенью господства, то эти последние опять-таки начинают выполнять каждый свою совершенно особенную часть общего контроля. В классах, подчиненных такому контролю, наблюдается то же самое. Различные группы, на которые они распадаются, выполняют различные занятия; причем в пределах каждой из таких групп наблюдается опять-таки распадение на части, конечно, менее резко различающиеся между собою, чем главные группы, но тем не менее, отправляющие пропорционально отличные обязанности.
С этой стороны два сравниваемых нами класса предметов отличаются еще более ясным образом от предметов других классов, ибо все те структурные различия, которые медленно возникают в структурных агрегатах, никогда не сопровождаются чем-либо таким, что мы могли бы по справедливости назвать различными отправлениями.
217. Но почему же несходные действия несходных частей в политическом агрегате и в живом существе рассматриваются как настоящие отправления, между тем как мы не можем смотреть таким образом на несходные действия несходных частей, наблюдаемые нами в неорганическом агрегате? Чтобы понять это как следует, надо обратиться к дальнейшей, и еще более ясной, черте сходства между политическими агрегатами и живыми существами.
И у тех, и у других развитие вызывает не просто различия, но различия, определенно связанные друг с другом, – такие различия, из которых каждое делает возможными остальные. Различные части неорганического агрегата находятся в каких отношениях друг к другу, что одна из них может быть изменена в очень значительной степени, без заметного действия на остальные. Но в органических и политических агрегатах отношение между частями вовсе не таково. В каждом из них изменения в различных частях взаимно определяют друг друга, и измененные действия этих частей также находятся в тесной взаимной зависимости. В обоих случаях эта взаимосвязь возрастает вместе с прогрессом развития. У низших типов животного царства все тело есть желудок, все тело есть дыхательная поверхность, все тело есть орган движения, хватания и перемещения. Развитие такого тела, у которого имеются особые придатки для перемещения с места на место и для схватывания пищи, может иметь место лишь в том случае, когда эти придатки, утратившие способность к непосредственному поглощению пищевых веществ из окружающей среды, будут в достаточной мере снабжаемы пищею теми частями, которые удержали способность к ее поглощению. Развитие дыхательной поверхности, служащей для снабжения воздухом образующихся в теле соков, может произойти лишь на том условии, чтобы неизбежная при этом утрата ею способности добывать себе материалы для восстановления потерь и для роста была вознаграждена развитием аппаратов, приносящих эти материалы. Точно то же имеет место и для общества. То, что мы совершенно правильно называем общественной организацией, представляет те же необходимые условия. В зачаточном обществе каждый член его есть одновременно воин, охотник, домостроитель, изготовитель всех необходимых орудий и проч., т.е. здесь каждая часть удовлетворяет сама всем своим нуждам. Переход к общественному состоянию, характеризующемуся существованием постоянной армии, может свершиться только с развитием в обществе таких приспособлений, в силу которых остальные его члены будут снабжать армию пищей, одеждой и боевыми снарядами. Если мы видим, что одна часть населения занимается исключительно земледелием, другая – горным делом, и т.д., что одни производят товары, а другие распределяют их и проч., – то мы видим также, что все это возможно лишь при одном условии, а именно: чтобы каждая часть в обмен за специальную услугу, оказываемую ею всем другим частям, получала, в свою очередь, от всех них соответственные доли их специальных услуг.
Разделение труда – впервые указанное экономистами как общественное явление и вслед за тем признанное биологами за явление органической жизни и названное ими «физиологическим разделением труда» – есть именно та особенность, как в обществе, так и в животном мире, которая делает каждое из них живым целым. Едва ли я могу с достаточной силою настаивать на той истине, что по отношению к этой основной черте общественный организм и индивидуальный совершенно сходны друг с другом. Когда мы видим, что у животного прекращение деятельности легких быстро влечет за собою остановку сердца; что с абсолютным прекращением деятельности желудка и все остальные части мало-помалу перестают Действовать; что паралич членов ведет к смерти всего тела вследствие неспособности добывать пищу и избегать опасностей; что потеря даже таких маленьких органов, как глаза, лишает остальные такой услуги, которая весьма существенна для их сохранения, – мы не можем не признать, что взаимная зависимость между семи частями организма составляет его существенную отличительную особенность. Точно так же, когда мы видим, что и в обществе рабочие по железу должны прекратить свою деятельность, коль скоро рудокопы перестают снабжать их нужными материалами; что портные не могут продолжать своего дела при отсутствии прядильщиков и ткачей; что мануфактурные округа должны приостановить свои работы, коль скоро классы людей, занимающиеся производством и распределением пищи, прекратят деятельность; что контролирующая власть – правительство, присутственные места, суды, полиция – перестает быть способной поддерживать порядок, коль скоро содержимые ею в порядке части перестают снабжать ее всем необходимым для жизни, – мы обязаны признать, что и в обществе взаимная зависимость между всеми его частями столь же строга, как и в организме. Как ни отличны эти два класса агрегатов в других отношениях, но по отношению к этой основной черте и ко всему, что необходимо вытекает из нее, они вполне сходны друг с другом.
218. Чтобы видеть еще более ясно, каким образом жизнь целого слагается из комбинаций деятельностей его составных частей, находящихся в тесной взаимной зависимости, и каким образом отсюда вытекает несомненный параллелизм между национальной жизнью и жизнью индивидуальной, следует обратить внимание на тот факт, что жизнь каждого видимого организма слагается из жизней крошечных единиц, слишком мелких для того, чтобы быть видимыми невооруженным глазом.
Неопровержимое доказательство этого факта может быть почерпнуто нами из рассмотрения странного порядка Myxomycetes. Споры, или зародыши, одной из этих грибных форм превращаются в ресничных монад, которые в продолжение некоторого времени обнаруживают очень деятельное движение по всем направлениям; по истечении же этого периода изменяются в форме и становятся похожими на амеб; в этой новой форме они опять-таки движутся туда и сюда, принимают пищу, растут и размножаются путем деления. Затем эти амебообразные индивиды сползаются вместе в группы, и эти последние опять-таки сливаются между собою, составляя таким образом студенистую массу, иной раз едва видимую простым глазом, иной же раз достигающую величины ладони. Этот plasmodium, имеющий неправильную форму и представляющий в большинстве случаев сетчатую внешность при студенистом внутреннем строении, сам обнаруживает движение то в той, то в другой своей части, делающее его похожим на громадную корненожку (rhizo podes): он медленно ползает по поверхности гниющих веществ, а иной раз взбирается даже вверх по стеблям растений. Итак, мы имеем здесь осязательный пример союза множества мелких живых индивидов для образования нового, сравнительно большого агрегата, в котором они, по-видимому, утрачивают свою прежнюю индивидуальность, но жизнь которого, однако же, ясно слагается из комбинаций их жизней.
В других случаях на месте единиц, первоначально совершенно раздельных и лишь впоследствии теряющих свою индивидуальность путем агрегации, мы имеем такие единицы, которые, явившись на свет путем размножения одного и того же зародыша, не разлучаются одна с другой, но тем не менее обнаруживают вполне ясно каждая свою особенную жизнь. Роговые фибры живой губки всегда одеть студенистым веществом, которое, как показывает макроскопическое исследование, состоит из монад, одаренных движением. Рассматривая губку как целое, мы № можем отказать ей в жизни; ибо она обнаруживает многие деятельности, свойственные только агрегату с определенной индивидуальностью. Те из ее амебообразных единиц, которые находятся на наружной ее поверхности, теряют отчасти свою прежнюю индивидуальность, сливаясь в род охранительного слоя, или кожи; ее волокнистый скелет, служащий для поддержания ее внешней формы, производится совокупной деятельностью составляющих ее монад; точно так же их совокупная деятельность обусловливает те потоки воды, которые вбираются в нее через мелкие отверстия и выталкиваются через крупные. Но хотя все это указывает на несомненное существование у губки слабой агрегативной жизни, однако же отдельные жизни мириад оставляющих ее единиц очень мало подчинены ее агрегативной жизни: все эти единицы представляют как бы народ, у которого имеются только слабые следы начинающегося разделения функций. Или, говоря словами профессора Гексли, «губка представляет роль подводного города, обитатели которого стоят вдоль его улиц и переулков таким образом, что каждый из них легко может вылавливать себе пищу из протекающей мимо него воды».
Даже у высших животных сохраняется возможность проследить это отношение между агрегативною жизнью и жизнями отдельных частей, составляющих данный агрегат. Кровь представляет жидкость, в которой, наряду с питательными веществами, обращается бесчисленное множество живых единиц – так называемых кровяных телец (или шариков). Каждое из этих кровяных телец имеет свою собственную историю жизни. На первой ступени своего развития каждое из них (известное в этот период жизни под именем белого кровяного тельца) обладает способностью к выполнению независимых движений, сходных с движением амеб; и хотя впоследствии в форме красного, сплющенного диска оно уже не обладает видимой деятельностью, однако же его индивидуальная жизнь продолжается. Впрочем, присутствие такой индивидуальной жизни может быть доказано не для одних только тех единиц, которые свободно плавают в жидкости, позволяющей легко усмотреть внешние проявления этой жизни. Многие слизистые поверхности, как например, внутренняя поверхность дыхательных путей, одеты так называемым ресничным зрителем, т.е. слоем мелких клеточек, тесно прижатых друг к другу и обладающих каждая на своей свободной оконечности несколькими ресничками, находящимися в непрерывном движении. Качания этих ресничек существенно сходны с такими же качаниями ресничек у монад, живущих в многочисленных проходах, проникающих во всех направлениях обыкновенную губку; и как в губке совокупная деятельность этих реснитчатых монад гонит поток воды в известном направлении, так и здесь совокупная деятельность реснитчатых эпителиальных клеток гонит в известном направлении покрывающее их слизистое выделение. Если бы мы пожелали иметь еще более доказательств в пользу индивидуальной жизни каждой из этих эпителиальных клеток, то мы могли бы найти такое доказательство в факте, что будучи отделены одна от другой и положены в жидкость, они «начинают двигаться туда и сюда с значительной быстротою, с помощью непрерывных волнообразных качаний тех ресничек, которыми они снабжены, и продолжают такое движение довольно значительное время».
Видя таким образом, что обыкновенный живой организм может быть рассматриваем как народ, состоящий из отдельных единиц, живущих каждая своей индивидуальной жизнью, причем некоторые из них обладают даже весьма значительной степенью независимости, мы легко поймем, что народ, составленный из человеческих существ, может быть вполне справедливо рассматриваем как организм.
219. Отношения между жизнями единиц и жизнью всего агрегата представляют собой еще одну отличительную черту, общую для рассматриваемых нами случаев. Жизнь агрегата может быть разрушена вследствие какой-нибудь катастрофы без непосредственного разрушения жизней всех составляющих его единиц; и наоборот, если никакая катастрофа не сократит насильственно жизни агрегата, то эта жизнь по своей продолжительности далеко оставляет за собою отдельные жизни его единиц.
У холоднокровных животных реснитчатые клеточки продолжают выполнять свои движения с совершенной правильностью еще долго после того, как животное, часть которого они составляют, представляет недвижный труп; мышечные волокна еще долго сохраняют свою способность к сокращению под влиянием возбуждений; клеточки выделительных органов продолжают изливать свои продукты если только им будем доставляться искусственным образом потребное для этого количество крови; и даже составные части целого органа – такие, как сердце – продолжают свою совокупную деятельность в течение многих часов после того как оно будет вырезано из тела животного. Подобным же образом промышленные деятельности, правительственные координации и т.п., составляющие собой коллективную жизнь народа, могут быть остановлены насильственным способом например, вследствие вторжения варваров, без непосредственной остановки деятельности всех составляющих этот народ единиц. Некоторые классы этих единиц – в особенности широко распространенные классы, занимающиеся производством пищи, – могут еще долго проживать в более отдаленных округах и продолжать свои индивидуальные занятия.
И наоборот, в обоих случаях жизнь агрегата значительно превосходит по своей продолжительности жизни его отдельных единиц, если ничто не приведет ее к насильственному концу. Каждый из мелких животных элементов, составляющих собою взрослое животное, зарождается, развивается, играет свою роль в общей экономии тела, затем умирает, разрушается и заменяется другим, между тем животное как целое продолжает существовать. В нижнем (глубоком) слое кожи идет постоянное образование новых клеточек путем деления: по мере своего вырастания клеточки эти отодвигаются кнаружи, сплющиваются, превращаются в наружный эпителий и, наконец, отшелушиваются и отпадают, уступая свои места лежащим ниже более молодым клеткам. Клетки печени, разрастаясь от поглощения веществ, из которых они отделяют желчь, под конец умирают, и освобожденные ими места занимаются другим поколением клеток. Даже кость, кажущаяся такой плотной и такой инертной, проникнута повсюду кровеносными сосудами, приносящими материалы для замещения состарившихся составных частей новыми. И такое замещение – в иных тканях – быстрое, в других – медленное – совершается в таких размерах, что в продолжении существования всего тела все части его разрушаются и воспроизводятся снова помногу раз. То же самое и в такой же мере имеет место и по отношению к обществу и его единицам. Все общество и каждый из его больших отделов продолжают сохранять из года в год свою целость несмотря на смерть входящих в их состав отдельных граждан. Обширная фабрика, находящаяся в каком-нибудь мануфактурном городе и состоящая из живых общественных единиц, людей, продолжает производить известный продукт, удовлетворяющий известной национальной потребности, и продолжает оставаться по истечении целого века тою же обширной фабрикой, несмотря на то, что и хозяева и рабочие, составлявшие ее сто лет назад, давным-давно исчезли с лица земли. То же самое имеет место даже по отношению к еще менее важным частностям промышленного устройства. Известная фирма, берущая свое начало от прошедших поколений, продолжает вести свои дела под именем своего первого основателя; все ее члены и служащие переменялись поодиночке, быть может, уже много раз, но самая фирма продолжает занимать прежнее положение в промышленном мире и поддерживать прежние отношения к покупателям и продавцами. То же самое находим мы повсюду. Правительственные учреждения, как общего, так и местной характера, духовные корпорации, армия, всевозможные другие учреждения, вплоть до гильдий, цехов, клубов, человеколюбивых обществ и пр., обнаруживают весьма значительную продолжительность жизни, далеко превосходящую продолжительность жизней составляющих их личностей. Но этого мало. Нетрудно видеть, что в силу того же самого закона существование общества как целого значительна превосходит по своей продолжительности существование некоторых из этих составляющих его частей. Частные союзы, местные общественные учреждения второстепенные национальные учреждения, целые города, посвященные известной национальной промышленности, могут исчезать, между тем как сама нация, постоянно сохраняя свою целостность, будет увеличиваться в размерах и в сложности своего устройства.
В обоих случаях мы видим также, что взаимозаменяемые отправления различных отделов слагаются каждое из деятельности множества единиц и что умирание этих единиц одна за другой и замещение их новыми не влияет чувственным образом на то отправление, в котором они принимали участие. Каждый саркозный элемент мышцы изнашивается в свою очередь, удаляется прочь и замещается новым; но остальные ее элементы продолжают свои совокупные сокращения по-прежнему; точно также выход в отставку какого-нибудь общественного деятеля или смерть какого-нибудь торговца нарушают лишь весьма малозаметным образом деятельность торгового учреждения или отдела того промышленного предприятия, в котором он принимал участие.
Вследствие этого в социальном организме, как и в индивидуальном, является жизнь целого, совершенно отличная от жизней отдельных единиц, хотя и слагающаяся из этих последних.
220. От этих сходств между социальным и индивидуальным организмами мы должны обратиться к рассмотрению трех крайних несходств, которые существуют между ними. Все части животного образуют одно конкретное целое; но части, составляющие общество, образуют такое целое, которое должно считаться раздельным (discrete), а не конкретным. Живые единицы, составляющие собой животное, тесно связаны между собою и находятся в непосредственном или почти непосредственном соприкосновении друг с другом; тогда как живые единицы, составляющие собой общество, свободны, не находятся в тесном соприкосновении, не рассеяны более или менее далеко друг от друга. Каким же образом можно толковать после этого о каком-либо параллелизме между обществом и организмом?
Хотя это различие имеет основной характер и, по-видимому, устраняет всякую возможность сравнения, однако внимательное исследование доказывает, что оно менее важно, чем это может казаться с первого взгляда. Позже я покажу, что даже при полном допущении этого различия оно ничуть не противоречит принятию указанной аналогии; но теперь посмотрим, каким образом всякий желающий мог бы доказать, что даже и в этом отношении здесь чувствуется более сходства, чем может показаться с первого поверхностного взгляда.
Человек, пожелавший доказать это, мог бы утверждать, что физически непрерывное тело животного не состоит повсюду из живых единиц; но что оно составлено в значительной мере из обособившихся частей, которые были образованы вначале жизнедеятельными частями, но позже сделались полуживыми или даже стали вовсе безжизненными. Взять для примера протоплазматический слой, лежащий под кожей, он мог бы сказать, что этот слой состоит действительно из живых единиц; но что образующиеся в нем клетки, переходя в эпителиальные чешуйки, превращаются в инертный охранительный аппарат; затем указав на нечувствительные ногти, волосы, рога, зубы, образующиеся из этого слоя, он мог бы прибавить, что хотя все эти образования суть составные части организма, однако же они едва ли могут быть названы его живыми частями. Следуя далее тем же путем, он мог бы сказать, что и во всех других частях организма существуют такие протоплазматические слои, из которых вырастают ткани, слагающиеся в различные органы; что эти слои одни только остаются вполне живыми, между тем как развивающиеся из них аппараты теряют свою жизненность пропорционально степени своей специализации; в подтверждение чего он мог бы указать на хрящи, тяжи (сухожилия) и соединительную ткань, которые обнаруживают весьма заметным образом низкую степень присущей им жизненности. Из всего этого он мог бы вывести заключение, что хотя тело животного представляет непрерывное целое, однако его существенные единицы, рассматриваемые сами по себе, образуют такое непрерывное целое только там, где мы находим протоплазматические слои.
Вслед за этим он постарался бы доказать, что социальный организм при правильном взгляде на него представляется гораздо менее прерывистым, или разделительным, чем это может показаться сначала. Он мог бы утверждать, что подобно тому, как мы включаем в индивидуальный механизм наряду с вполне живыми его частями, также и менее живые и даже вовсе безжизненные его части имеющие свою долю участия в полной деятельности всего целого; так точно мы должны включать и в общественный организм не одни только наиболее жизненные единицы – человеческие существа, которые определяют в главной мере наблюдаемые в нем явления, – но также различные роды домашних животных, которые, стоя ниже на лестнице жизни, оказывают тем не менее человеку свое содействие под его непрерывным контролем; равно как и еще более низко стоящие аппараты – растения, – которые, размножаясь под влиянием и при содействии человека, доставляют материалы для животной и человеческой деятельностей. В защиту такого взгляда он бы мог указать на то, в какой мере эти низшие классы организмов сосуществуют с людьми в составе обществ, влияют на склад и деятельность общества в различных случаях, до какой степени различные особенности пастушеского типа зависят от рода воспитываемых животных, и в какой мере в оседлых обществах растения, доставляющие пищу, материалы для пряжи и тканья и пр., определяют собою те или иные особенности общественного склада, те или другие формы различных общественных деятельностей. Показав все это, он мог бы сказать: так как физические и душевные особенности человеческих единиц, равно как и их повседневные действия, складываются в известной мере под влиянием этих животных и растений, которые, живя при помощи людей и, в свою очередь, помогая жить людям, проникают так глубоко в общественную жизнь, что составляют даже предмет попечений законодательства, то эти низшие существа не могут быть по справедливости исключены из представления об общественном организме. Резюмируя все сказанное, он мог бы вывести такое заключение: если включить в состав общества наряду с человеческими существами и все остальные менее жизнедеятельные его единицы, т.е. животные и растения, населяющие занимаемую обществом поверхность, то получится такой агрегат, в котором непрерывность между частями будет приближаться гораздо более к тому, что мы видим в индивидуальном организме, чем это можно было подумать с первого взгляда Кроме того, в этом случае общество будет сходствовать с организмом еще с той стороны, что оно также окажется составленным из местных агрегатов в высшей степени жизненных единиц, погруженных в обширный агрегат единиц, представляющих различные, более низкие степени жизненности; причем эти низшие единицы производятся в известном смысле высшими единицами, видоизменяются ими и получают под их влиянием то или другое расположение в пространстве я времени.
Впрочем, даже и не разделяя этого взгляда, но допуская вполне, что раздельность (discreteness) общественного организма стоит в резком противоречии с цельностью (concreteness) организма индивидуального, мы все-таки имеем возможности легко устранить сделанное выше возражение.
221. Хотя в индивидуальном организме непрерывная связь между частями составляет необходимое условие для той взаимной кооперации частей, посредством которой выполняется его жизнь; и хотя члены социального организма, не образуют конкретного целого, не могут достигать такой взаимной кооперации путем физических влияний, передаваемых непосредственно от одной части к другой, они могут достигать и действительно достигают такой кооперации, только путем. Хотя они и не находятся во взаимном соприкосновении, тем не менее они влияют друг на друга через промежуточные пространства при помощи языка чувств и языка ума, словесного и письменного. Для выполнения взаимозависимых действий необходимо, чтобы побудительные импульсы, приспособленные друг к другу со стороны качества, количества и времени, могли передаваться от одной части к другой. В живом существе это требование выполняется при помощи особых молекулярных волн, которые у низших типов неопределенно разливаются по всем направлениям, а у высших передаются по совершенно определенным каналам, функция которых получила знаменательное название посреднической (internuncial). В обществах это требование выполняется при помощи знаков, символически выражающих чувства и мысли и передающихся от одной личности к другой, сначала весьма неопределенным образом и лишь на коротких расстояниях, а потом более определенно и на более значительные расстояния. Другими словами, посредническая функция, не достижимая здесь путем физической передачи стимулов, выполняется тем не менее с помощью языка.
Таким образом и здесь устанавливается настоящим образом та взаимосвязь частей, которая составляет организацию. И хотя социальный организм не конкретен, а разделен, но это обстоятельство делает его тем не менее настоящим живым целым.
222. Только что рассмотренное нами возражение и данный на него ответ приводят нас косвенным путем к другому контрасту между обществом и организмом, контрасту, имеющему очень знаменательный смысл и влияющему основным образом на нашу идею относительно той цели, к осуществлению которой должна стремиться общественная жизнь.
Хотя раздельность социального организма не препятствует разделению отправлений и взаимной зависимости частей, однако она не позволяет такой дифференциации зайти так далеко, чтобы одна часть сделалась органом чувства и мысли, а остальные части взамен того утратили совершенно всякую чувствительность. Высшие животные, к какому бы классу они ни принадлежали, отличаются от низших сравнительной сложностью нервной системы и сравнительным совершенством ее интеграции. В то время как у низших типов их мелкие, рассеянные нервные узелки существуют, можно сказать, только для блага других аппаратов; концентрированные узлы высших типов представляют, наоборот, другие аппараты, для блага которых, можно сказать, существуют все остальные. Хотя развитая нервная система управляет действиями всего тела таким образом, чтобы сохранить его целостность, однако конечной целью всех этих действий служит благосостояние самой нервной системы: так как вред, нанесенный какому-нибудь органу, получает важность только вследствие того, что он причиняет нервной системе непосредственным или отдаленным образом известное страдание или лишает ее известного УДОВОЛЬСТВИЯ. Но раздельность общества отрицает возможность проведения в нем Дифференциации до этой крайней ступени. В индивидуальном организме большая часть его мелких живых единиц локализована постоянным образом; большинство их зачинается, вырастает, действует, размножается и умирает на том же самом месте, а потом все эти прочно локализованные единицы в течение бесконечного Ряда поколений, так сказать, пригоняются каждая к своей функции, так что некоторые из них становятся особенно чувствительными, а другие совсем бесчувственными. Но в социальном организме мы видим иное. Его составные единицы, не сходясь в непосредственном соприкосновении и будучи удерживаемы в своих относительных положениях с меньшей строгостью, не могут дифференцироваться в такой мере, чтобы одни из них стали совсем бесчувственными, а другие монополизировали себе всякое чувство. В действительности и тут существуют слабые следы такой дифференциации.
Человеческие существа несходны между собою по отношению к количеству ощущения и чувства, вызываемых в них одинаковыми причинами, в одних из них замечается значительная черствость, в других – значительная восприимчивость. Контрасты этого рода могут быть постоянно наблюдаемы в пределах одного и того же общества даже тогда, когда его члены принадлежат к одной и той же расе; но особенно в тех случаях, когда члены его принадлежат к двум различным расам – господствующей и покоренной. Единицы, занимающиеся ручным трудом и ведущие тяжелую жизнь, вообще менее чувствительны, чем единицы, работающие головой и лучше обеспеченные в своей жизни. Но хотя регулятивные (правительственные) аппараты социального организма действительно стремятся – подобно регулятивным аппаратам индивидуального организма – стать исключительным седалищем чувствования, однако это стремление постоянно сдерживается отсутствием здесь той физической непрерывности, которая ведет к постоянству отправления; оно сдерживается также и тем обстоятельством, что даже единицы, занимающиеся ручным трудом, постоянно нуждаются в чувствовании для должного выполнения своих функций.
Итак, вот в чем состоит основное отличие между этими двумя родами организмов. В одном сознание концентрировано в одной небольшой части агрегата. В другом сознание разлито по всему агрегату: все его единицы способны чувствовать наслаждение и страдание, если не в равной степени, то приблизительно одинаково. Следовательно, тут не существует ничего похожего на какое-либо «общественное чувствилище» (social sensorium), а поэтому благосостояние агрегата, рассматриваемое независимо от благосостояния составляющих его единиц, никогда не может считаться целью общественных стремлений. Общество существует для блага своих членов, а не члены его существуют для блага общества. Следует всегда помнить, что как бы ни были велики усилия, направленные к благосостоянию политического агрегата, все притязания этого политического агрегата сами по себе – суть ничто, и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой они воплощают в себе притязания составляющих этот агрегат единиц.
223. Высказав это последнее соображение, которое должно считаться скорее отклонением от предыдущей аргументации, чем ее продолжением, вернемся теперь назад и перечислим вкратце те различные доводы, которые принуждают нас смотреть на общество как на организм.
Общество обнаруживает явление постоянного роста, по мере его возрастания части его, становясь несходными друг с другом, обнаруживают увеличение сложности строения; в то же самое время эти несходные части принимают на себя выполнение несходных деятельностей; эти деятельности не только различны между собою, но еще эти различия находятся в таких отношениях друг к другу, что делают возможными одни другие; являющаяся таким образом взаимная помощь вызывает взаимную зависимость всех частей общества; и эти взаимозависимые части, живя при помощи друг друга и друг для друга, образуют агрегат, построенный на том же самом общем начале, как и индивидуальный организм. Аналогия между обществом и организмом становится еще яснее, когда мы узнаем, что каждый организм сколько-нибудь заметного объема есть общество; а также когда мы узнаем далее, что в обоих случаях жизнь единиц продолжается еще в течение некоторого времени после того, когда жизнь агрегата будет неожиданно остановлена каким-нибудь насильственным способом; и что в обоих случаях жизнь агрегата, не будучи остановлена путем насилия, далеко превосходит по своей продолжительности жизни его единиц. Хотя один из сравниваемых нами агрегатов конкретен, а другой разделен (discrete), и хотя это обстоятельство влечет за собою различие в тех целях, которые достигаются организацией в каждом из этих двух случаев, однако оно не влечет за собою различия со стороны законов организации, которые одинаковы для обоих случаев; ибо необходимое условие каждой организации, а именно – возможность для всех частей организма влиять друг на друга – существует и в обществе, хотя оно и выполняется здесь не прямым, а косвенным путем.
Рассмотрев таким образом в самых общих формах те доводы, которые заставляют нас смотреть на общество как на организм, мы можем считать себя достаточно подготовленными к тому, чтобы проследить это сравнение в его подробностях. Мы увидим, что чем далее мы будем следить за этой аналогией, тем более мы будем убеждаться в ее верности.
Глава третья
ОБЩЕСТВЕННЫЙ РОСТ
224. Общества, как и живые существа, зачинаются из зародышей, т.е. берут свое начало от таких скоплений, величина которых крайне ничтожна по сравнению с той, которой они достигают впоследствии. Никто не решится оспаривать того факта, что самые большие общества возникли вначале из небольших кочующих орд, подобно тем, которые мы встречаем теперь у самых низших человеческих рас. Орудия и утварь у доисторических народов оказываются более грубыми, чем даже те, которые употребляются нынешними дикарями, что указывает на отсутствие у них тех искусств, которые одни только делают возможными обширные скопления людей. Некоторые религиозные обряды, сохранившиеся в культах древних исторических рас с незапамятных времен, указывают на тот период цивилизации, когда прародители этих рас употребляли кремневые ножи и добывали огонь из дерева посредством трения, и потому должны были жить маленькими группами, которые одни только могут существовать до появления земледелия.
Смысл всех этих фактов тот, что процесс интеграции, прямой и косвенный, породил в течение времени такие общественные агрегаты, которые по своей обширности превосходят в миллионы раз те мелкие общественные агрегаты, которые одни только существовали в самые отдаленные времена человеческой истории. И так общественный рост по достигаемым им размерам оказывается аналогичным росту живых существ.
225. Это черта надорганического развития сходствует с соответствующею ей чертой органического развития еще с той стороны, что в обоих случаях агрегаты различных классов обнаруживают явления роста в чрезвычайно различной степени.
Пересматривая наскоро всю совокупность животных типов, мы видим, что члены обширного класса Protozoa редко вырастают за пределы того микроскопического объема, с которого начинает свое развитие всякое высшее животное. У многочисленных и разнообразных Coelenterata величина тела колеблется между Размерами маленькой гидры и большой медузы. У кольчатых и мягкотелых контраст между самыми крупными и самыми мелкими их представителями может быть назван громадным. Точно так же и позвоночные, будучи в среднем выводе крупнее остальных классов, обнаруживают огромные различия между отдельными моими членами со стороны достигаемых ими размеров.
Подобные же различия со стороны роста поражают нас и при обозрении всей совокупности людских обществ. Многие области земного шара представляют нам мелкие, рассеянные орды – эти выжившие донные образчики первобытного общественного типа. Так мы имеем тут Лесных Веддахов, живущих иной раз одиночными парами, и только изредка сбивающихся в небольшие группы; далее мы имеем бушменов, блуждающих по своим пустыням отдельными семьями и лишь случайно образующих более крупные группы; затем мы имеем огнеземельцев, живущих по дюжине вместе или, редко, человек по двадцати. У Австралийцев, Тасманийцев, Андаманезцев число членов в отдельном племени колеблется, быть может, между двадцатью и пятидесятью. Такое же ограничение численности племени этими первобытными размерами встречаем у эскимосов, где обитаемая страна чересчур негостеприимна для человека; у индейцев из племени Даггер, где размножению мешает слишком слабое развитие житейских искусств; и у некоторых из горных племен Индии, каковы Джуанги, где дальнейший общественный рост встречает себе помеху со стороны соседних, более высоких рас. Но там, где плодородная почва доставляет много пищи, и там, где более оседлая жизнь, порождая земледелие, опять-таки увеличивает запас пищи, мы находим более обширные общественные агрегаты, например, на островах Полинезии и во многих областях Африки. Тут, местами сотня или две, местами несколько тысяч, а местами и много тысяч людей удерживаются вместе более или менее совершенным образом и составляют более или менее плотную массу. И, наконец, в наиболее высоких обществах вместо отчасти сплоченных тысяч мы имеем вполне сплоченные миллионы.
226. Рост индивидуального организма и рост общественного организма сходны между собою еще в другом отношении. В каждом из этих случаев увеличение размера совершается с помощью двух процессов, которые имеют иной раз место порознь, а иной раз вместе. Возрастание размера может совершаться или путем простого увеличения единиц, ведущего к увеличению группы, или путем слияния между собою уже сложившихся групп, причем получившиеся таким путем группы групп могут снова сливаться между собою. Параллелизм первого способа для обоих случаев слишком прост, чтобы нуждаться в пояснениях; но второй случай должен быть пояснен фактами, в которых он обнаруживается.
Органическая интеграция была уже подробно рассмотрена в «Основаниях Биологии» (п. 180-211); но здесь мы должны снова припомнить ее вкратце, чтобы сделать наше сравнение понятным. Прежде всего взглянем на органическую группировку первой, второй, и т.д. степеней, обнаруживающуюся в растительном царстве, так как здесь она может быть прослежена с большей легкостью.
Растения самых низших порядков представляют просто крошечные клеточки, неисчислимые мириады которых то окрашивают собою стоячие воды, то образуют зеленые пленки, одевающие различные сырые поверхности. Путем слияния таких клеточек образуются маленькие, нежные нити, кружки, шарики, и пр., равно как и бесформенные или же пластинчатые массы. Когда такая пластинчатая масса не представляет почти никакой дифференциации, как у морской водоросли, она называется ростцем, или слоевищем (thallus), когда же она представляет кое-какие признаки внутреннего строения, как у некоторых вышестоящих тайнобрачных, она называется листовищем, или вайею (frond); но и в том, и в другом случаях эта масса представляет обширную, но простую группу одноклеточных проторфитов, упомянутых нами с самого начала. Такие листовища опять-таки соединяются между собой у некоторых низших тайнобрачных лишь временным образом, у высших же – в совершенно постоянные группы, причем является ряд листовых поверхностей, соединенных между собою ползучим стеблем. Отсюда является потом явнобрачная ось, т.е. побег с его листовыми органами, или просто листьями. Другими словами, тут является уже группа групп, имеющая постоянный характер. Затем, когда из этой оси разовьются побочные оси, а из них опять ветви, веточки и т.д., то мы получим ряд сложных органических группировок все более и более высоких степеней. В животном царстве происходит то же самое, только в менее правильной и более скрытой форме. Самое маленькое животное, как и самое маленькое растение, есть крошечная группа живых молекул, или физиологических единиц. Эти самые маленькие животные сливаются в новые группы, представляющие много различных форм и ступеней. В некоторых случаях, как, например, у сложных Vorticellae и у губок, их индивидуальности почти нисколько не затемняются индивидуальностью составляемого ими агрегата; но с прогрессивным развитием сложного агрегата индивидуальности составляющих его агрегатов становятся менее и менее ясными. Так, например, хотя в некоторых Coelenterata они и удерживают еще значительную самостоятельность – что можно видеть из того, что, будучи отдалены от составляемого ими агрегата, они движутся на манер амеб, – однако уже и здесь их индивидуальности поглощаются в очень значительной мере индивидуальностью составляемого ими агрегата, как в этом можно убедиться на примере обыкновенной гидры. Из совокупности этих вторичных агрегатов возникают подобным же образом третичные агрегаты. Различные формы и фазисы этого процесса могут быть наблюдаемы на многочисленных типах порядка Coelenterata. Здесь мы имеем ввиду ветвистую гидру, в которой отдельные полипы сохраняют каждый свою индивидуальность, общий полипняк служит только для удержания их вместе; затем тут имеются такие формы, как Velella, в которой составляющие ее полипы до такой степени изменены и слиты друг с другом, что их индивидуальность долго ускользала от взора наблюдателей. Между Mouscoida мы имеем и слабо связанные третичные агрегаты – в отряде Salpidae, где эта сплоченность третичного агрегата почти совершенно затемняет индивидуальности составляющих его вторичных агрегатов. То же самое видим мы и у некоторых кольчатых типов (Annulosa) и, как я старался доказать, у всех вообще Annulosa.
Общественный рост совершается путем подобного же слияния общественных групп различных степеней. Первичная общественная группа – подобно первичной группе физиологических единиц, с которой начинается органическое развитие, -никогда не достигает сколько-нибудь значительного размера путем простого разрастания. Рассматривая такие крайние примеры, как те, что доставляются нам Огнеземельцами, у которых скудность запасов естественной пищи, доставляемой им их суровым обиталищем, не дозволяет жить в одном месте более чем двадцати человекам или около того; или Андаманезцами, принужденными ограничиваться узкою береговою полосою, запертою сзади непроницаемою лесною чащею, где сорок человек есть наибольшее число, могущее найти себе достаточно добычи, не удаляясь слишком далеко от своих временных жилищ; или Бушменами, блуждающими по голым пустыням, где могут существовать только самые маленькие орды, и где даже отдельная семья «бывает вынуждена иной раз разойтись в разные стороны, ибо одно и то же место не может доставить ее членам такого количества пищи, которого хватило бы на пропитание их всех», мы видим, что во всех этих случаях группа наталкивается при своем разрастании на некоторые неизбежные пределы, перейдя которые, она бывает вынуждена отделить и отослать от себя образовавшийся избыток, который складывается в новую маленькую группу, подобную первоначальной. Даже в довольно плодоносных обиталищах общественные группы по истечении некоторого времени бывают вынуждены к подобному же распадению на части. Увеличиваясь в своей численности, первобытное племя распространяется все шире и шире и, под конец, развивается так широко, что различные его части теряют взаимную связь и распадаются на независимые группы, которые, с превращением их постоянно расходящихся диалектов в Различные языки, превращаются сами в различные племена. Часто за этим не следует ничего другого, кроме повторения того же процесса. Взаимные столкновения племен, уменьшение и умирание одних, разрастание и самопроизвольное разделение других продолжают тянуться из века в век бесконечною чередою. Образование более крупного общества происходит только путем комбинаций этих более мелких обществ; причем разделения, вызванные Прежними распадениями, не стираются вследствие этого процесса. Процесс этот может быть наблюдаем еще и теперь на различных своих ступенях у многих нецивилизованных рас, где он проходит так, как он происходил когда-то у предков прежних и нынешних цивилизованных рас. Вместо абсолютной независимости мелких орд, наблюдаемых нами у самых низших рас, мы находим у дикарей продвинувшихся уже несколько по пути развития, присутствие некоторой, хотя и слабой, связи между их несколько более крупными ордами. В Северной Америке каждое из трех больших племен Команчей состоит из многих банд, связанных между собою с помощью лишь тех слабых уз, которые вытекают из личного характера Великого Вождя. Племя Дакотов состоит, по словам Бертона, из семи главных банд, распадающихся каждая на несколько меньших, общее число которых, по свидетельству Кэтлина, простирается до сорока двух; подобным же образом пять Ирокезских народцев распадаются каждый на восемь племен. При благоприятных условиях из этих слабо связанных между собою первоначальных групп возникают союзы более тесного свойства; но такие союзы лишь очень редко получают постоянный характер. Самая обыкновенная форма этого процесса изображена Масоном в его описании Каренов: «Каждая деревня с ее бедными владениями есть независимое государство, и каждый вождь есть самостоятельный государь; но от времени до времени появляется между ними маленький Наполеон, который подчиняет себе королевство и основывает империю. Однако такие династии не переживают своего основателя». Подобное же мы видим и в Африке. Лингвистон говорит: «Прежде все Маганджийцы состояли под управлением своего великого вождя Унди… но по смерти Унди королевство его распалось на куски… Такое распадение составляет с незапамятных времен неизбежную судьбу всякой африканской империи». Только случайно возникают сложные общественные агрегаты, выдерживающие такую связь в продолжение значительного периода времени, как например, королевство Дагомейское или королевство Ашантиев, которые представляют собрание мелких государств, обязанных чем-то вроде феодального подчинения одному общему государю. В истории Мадагаскара и разных Полинезийских островов мы также видим беспрестанно такие сложные общественные группы временного характера, причем в некоторых случаях из них слагаются под конец постоянные группы. Вымершие цивилизованные расы в древнейшие времена своей истории прошли через такие же ступени. По словам Масперо, Египет «в самом начале был населен большим числом племен, которые потом стали слагаться одновременно в различных его пунктах в маленькие независимые государства, имевшие каждое свое собственное законодательство и свой собственный культ». Первыми сложными общественными группами, возникшими между Греками, были те маленькие группы, которые явились вследствие покорения более слабых городов их более сильными соседями. А в Северной Европе во время ее языческого периода образчиками этой второй ступени агрегации были многочисленные Германские племена с их кантональными подразделениями внутри каждого отдельного племени. Когда такие сложные общества достаточно сплотятся, повторение того же самого процесса, но в еще более широких размерах, приводит к образованию обществ двойной сложности, которые обыкновенно обнаруживают лишь весьма слабую внутреннюю связь, но в некоторых случаях становятся вполне связанными и прочными агрегатами. Масперо говорит, что те мелкие государства, из которых состоял в древности Египет и которые произошли путем интеграции населявших его племен, слились впоследствии в два больших княжества – Верхний Египет и Нижний Египет, – а эти последние слились, в свою очередь, в одно большое государство, причем прежние мелкие государства стали его провинциями хвастливые летописи Месопотамских царей также повествуют о подобном соединении воедино прежних независимых союзов. Также и в Греции та интеграция, которая была вначале лишь местною, начала впоследствии стягивать все прежние маленькие общества в две большие конфедерации. То же самое происходило и в Европе, как до, так и после христианской эры. Во времена Римской истории многие племена сливались в федерации ввиду оборонительных целей; с течением времени эти федерации приобрели значительную прочность, а еще позже вошли сами в состав еще более обширных агрегатов. После того за периодом неопределенных и изменчивых комбинаций наступило, в позднейшие времена, слияние мелких феодальных областей в провинции, а этих последних – в королевства, как это мы можем видеть, например, из истории Франции.
Так что и в органическом, и в надорганическом росте мы видим один и тот же процесс сложения, или слияния, восходящий последовательно все выше и выше. В обоих случаях за некоторой консолидацией самых мелких агрегатов идет процесс образования самых крупных агрегатов путем соединения первых в одну общую группу; и в обоих случаях повторение этого процесса превращает вторичные агрегаты в третичные.
227. Органический рост и надорганический представляют еще одну аналогию. Выше мы уже сказали, что разрастание путем умножения числа индивидов в группе может иметь место одновременно; и, действительно, такое одновременное разрастание этими двумя путями наблюдается в обоих сравниваемых случаях.
Первоначальные группы в животном и общественном мире не только незначительны по своим размерам, но и рыхлы. Существа низших типов занимают очень много пространства сравнительно с количеством содержащегося в них животного вещества; точно так же и общества низших типов распространяются на обширные пространства сравнительно с числом составляющих их индивидов. Но как в животном мире интеграция проявляется столь же в концентрации, как и в объеме, так точно и общественная интеграция, являющаяся результатом слияния отдельных групп, дополняется процессом умножения числа индивидов в каждой группе. Если мы сравним населенность областей, обитаемых дикими племенами, с населенностью Европейских областей таких же размеров, или мы сравним густоту населения Англии во время епархии с нынешней густотой ее населения, то мы увидим, что кроме разрастания, которое вытекало из слияния отдельных групп, здесь постоянно шло еще и разрастание путем заполнения свободных промежутков. Высшее животное не только больше низшего, но и плотнее его; и тот же самый результат получается из сравнения высшего общества с низшим.
Итак, общественный рост, подобно росту живого существа, обнаруживает перед нами основную черту развития с двух ее сторон. И в том, и в другом случае интеграция обнаруживается двояким образом: в достижении более объемистой массы, и в прогрессивном приближении этой массы к тому состоянию сплоченности (coherence), которое обусловливается тесным сближением ее частей.
Впрочем, справедливость требует прибавить, что существует такой способ общественного роста, который не находит себе ни малейшей аналогии в органическом росте – это рост путем миграции, или перехода единиц из одного общества Другое. У многих первобытных групп и у немногих развитых фактор этот имеет немалое значение; но вообще, влияние его столь ничтожно по сравнению с влиянием роста путем умножения населения и путем слияния прежних независимых групп, что он не изменяет в сколько-нибудь заметной степени рассматриваемой нами аналогии.
Глава четвертая
ОБЩЕСТВЕННОЕ СТРОЕНИЕ
228. В обществах, как и в живых существах, возрастание общей массы сопровождается обыкновенно возрастанием сложности строения, параллельно с той интеграцией, которая составляет первичную черту развития, заключающуюся в дифференциации.
Совокупный ход этих двух явлений в животном царстве был описан в «Основаниях Биологии» (44). Мы видели там, что за исключением некоторых низших родов животных, деятельности которых стоят немногим выше деятельности растений, во всем этом царстве господствует тот общий закон, что крупные агрегаты обладают высокой организацией. Ограничения этого закона, обусловливаемые различиями среды, местообитания, типа и пр., весьма многочисленны; но все эти ограничения оставляют неприкосновенною ту истину, что для выполнения сложной жизни крупной массы требуется сложное устройство. То же самое справедливо и для общества. Восходя от самых мелких групп к более крупным, от простых групп к сложным, от сложных групп к группам двойной сложности, мы замечаем постоянное возрастание несходств между частями группы. Общественная масса очень мелких размеров отличается однородностью своего состава, но с каждым увеличением ее размера увеличивается обыкновенно и ее разновидность; для достижения же значительного объема требуется приобретение значительной разнородности. Взглянем же вкратце на те последовательные ступени, через которые она проходит при этом.
Весьма существенно, что при таком быте, как быт Кайягуасов, или Лесных Индейцев Южной Америки, у которых «каждая семья живет на некотором расстоянии от остальных», невозможна никакая общественная организация; и что даже там, где между отдельными семьями уже существует кое-какая слабая связь, такая организация не может установиться, пока эти семьи слишком немногочисленны и ведут блуждающую жизнь. Группы Эскимосов, Австралийцев, Бушменов, Огнеземельцев, и т.п. не обнаруживают даже того первичного контраста между общественными частями, который выражается в установлении звания вождя или главы племени. Члены этих групп не подчинены никакой власти, кроме той, которая случайно и временно достается в удел более сильному или более смышленому, или более опытному; так что такие группы не имеют даже центрального звена. Повсюду, где существуют простые группы сколько-нибудь значительных размеров, мы находим обыкновенно род какого-нибудь главы. Нельзя сказать, чтобы это правило не имело исключений (ибо, как мы увидим впоследствии, генезис контролирующей власти зависит от рода общественной деятельности), но все-таки его можно считать общим правилом. Группы, не имеющие глав и вполне свободные от всякого подчинения и управления, бывают недостаточно связаны и распадаются на части прежде, чем успеют достигнуть значительных размеров; но во всяком постоянном агрегате, достигающем до сотни человек или превосходящем эту цифру, мы находим обыкновенно простой или сложный правительственный аппарат, т.е. одного человека или большое число людей, заявляющих притязание на власть – естественную или сверхъестественную, или на ту и другую власть, – и действительно пользующихся такой властью. В этом состоит первая общественная дифференциация. Вскоре, вслед за нею, возникает обыкновенно вторая дифференциация, стремящаяся установить разделение между направительною (regulative) и исполнительною (operative) частями общества. У самых низших племен это разделение выражается в грубой форме в различии относительно положения и обязанностей двух полов: мужчины, обладая неограниченной властью, занимаются только внешними делами, знакомыми данному племени, главным образом войною; женщины представляют покорных домашних рабов, выполняющих менее замысловатые деятельности в процессе прокормления семьи. Но с увеличением численности племени и с развитием и укреплением главенства ведущими обыкновенно к военному превосходству над соседними племенами, является постепенно расширение исполнительной части путем присоединения к ней пленников. Процесс этот начинается незаметным образом. В то время как мужчины, участвовавшие в битве, избиваются и часто поедаются, личности, не принимающие участия в битве, обращаются в рабство: так, например, Патагонцы порабощают женщин и детей, взятых на войне. Позднее, особенно с прекращением людоедства, является обращение в рабство пленных мужчин, откуда возникает в некоторых случаях исполнительная часть, резко отличающаяся от направительной. Росс сообщает нам, что у Чинуков «рабы исполняют все трудные работы». Известно также, что племя Белучу избегает тяжелых трудов, связанных с обработкой земли, покоренных ими под свою власть. По словам Бичами, на Золотом берегу существует обычай заставлять рабов расчищать новые земли под пашни, а у Фелатхов «рабы-мужчины употребляются для построек, для кузнечного дела, для тканья, для изготовления одежды и обуви и для торговли; а рабы-женщины – для прядения, для печенья хлеба и для продажи воды по улицам».
С дальнейшим возрастанием общественной массы, обусловленным слиянием первичных общественных агрегатов во вторичные, начинает возникать дальнейшее несходство между их частями. Сдерживание вместе сложной группы предполагает существование одного общего главы всего этого целого, равно как и второстепенных глав, управляющих отдельными частями; поэтому тот же самый процесс, который породил вначале главу племени, – или аналогичный этому процесс -порождает теперь главу глав, или вождя вождей. Иногда такое слияние прежних независимых племен предпринимается для защиты против общего врага; иногда же оно является результатом покорения одним племенем остальных. В этом последнем случае господствующее племя, стремясь удержать свою власть, развивает в более высокой степени свои военные качества и становится таким образом несходным с остальными.
Когда такая группа групп сплотится настолько, что ее соединенные силы будут поддаваться управлению одного правящего аппарата, она нередко вступает в союз с другими столь же сложными группами или покоряет себе такие группы, причем и в первом и во втором случаях дело может кончиться полным слиянием двух или нескольких таких сложных групп; затем за таким слиянием следует еще большее усложнение правительственного аппарата с его королем, областными правителями и мелкими начальниками; в то же самое время тут возникает более резкое разделение на классы: воинов, жрецов, рабов и пр., но нам нет никакой надобности следить за этим процессом в его подробностях; ибо совершенно очевидно, что увеличение массы всегда сопровождается возрастанием сложности строения.
229. Это возрастание разнородности, следующее и в обществах, и организмах вслед за возрастанием общей массы, представляет еще одну, общую обоим этим случаям, черту. Кроме тех несходств между частями, которые являются результатом возникновения координирующих аппаратов, тут появляются вскоре новые несходства в самих координирующих аппаратах, т.е. в органах пищеварения и пр., в одном случае, и в органах промышленной жизни – в другом.
Когда животные агрегаты низшего порядка соединяются для образования агрегата высшего порядка или когда эти вторичные агрегаты соединяются снова для образования третичного агрегата, то вначале каждый составной элемент нового агрегата бывает сходен по своему строению со всеми остальными; но с дальнейшим развитием появляются несходства, которые постепенно становятся более и более резкими. У Coelenterata все эти ступени обозначены весьма явственно. Из боков обыкновенной гидры выпочковываются молодые гидры, которые, достигнув полного развития, отделяются от гидры-матери. У сложных гидроид молодые полипы, являющиеся на свет точно таким же путем, остаются навсегда связанными с полипом-матерью; каждый из них повторяет потом тот же самый процесс и, таким образом, получает под конец ветвистый агрегат. Когда все члены такой группы ведут схожую жизнь и сохраняют каждый свою независимость, как мы это видим здесь у многих сидячих родов, то все они остаются схожими между собою и по своему строению, за исключением тех, которые превращаются в органы размножения. Но у неприкрепленных и плавающих групп, явившихся путем подобного же процесса, различно обусловленные члены группы становятся отличными друг от друга по своему строению и принимают на себя различные деятельности или функции.
То же самое мы наблюдаем и в тех случаях, когда меньшие общественные группы соединяются между собой для образования большей группы. Каждое племя, удовлетворяющее первоначально все свои потребности своими собственными силами, обладало лишь слабо обозначенным промышленным разделением, достаточно пригодным для его низкого типа жизни; причем эти зачаточные промышленные группы были сходны с такими же группами в каждом другом племени. Но соединение этих племен в один из союзов значительно облегчает обмен продуктами; и если при этом еще случится – как это действительно и бывает в большинстве таких случаев – что соединившиеся племена занимают различные местности, благоприятствующие у одних одним видам производства, у других — другим, то это соединение послужит поводом к возникновению в различных местностях различных промышленных деятельностей, что приведет к возникновению в обществе различных промышленных аппаратов или классов. Даже между племенами, не входящими в состав одного общего союза, – каковы, например, племена Австралии – всегда происходит обмен продуктами, доставляемыми различными обиталищами, разумеется, кроме тех случаев, когда эти племена находятся в войне друг с другом. И очевидно, что там, где уже достигнута такая степень интеграции, как на Мадагаскаре, или как в главных негритянских государствах Африки, внутренний мир, следующий за подчинением одному правительству, делает промышленные сношения легкими, а потому вызывает их усиление. Постоянное удерживание вместе первоначально сходных частей делает возможным появление между ними взаимной зависимости; а с возрастанием взаимной зависимости возрастает и несходство между частями.
230. Итак, как в индивидуальном, так и в общественном организмах процесс агрегации постоянно сопровождается прогрессом организации, причем этот последний следует в обоих случаях тому же самому закону, заключающемуся в том, что последовательные дифференциации подвигаются всегда от более общего к более специальному. Прежде всего появляются крупные и простые отличия между частями; затем в каждой их этих грубо обозначенных частей наступают изменения, разделяющие их на несходные между собою отделы; после того в этих несходных между собою подотделах возникают новые несходства, и так далее.
Действие этого закона в животном мире может быть показано на последовательных ступенях развития головноспинной оси, или позвоночника. В самом начале головноспинной канал представляется в виде продолговатого углубления бластодермы, известного под названием «первичной бороздки»: на этой стадии не видно еще и малейшего признака позвонков; не видно даже различия между той его частью, которая превратится потом в голову, и той, которая станет спинным хребтом. Через некоторое время края, ограничивающие эту бороздку, начинают разрастаться и сгибаться над нею, причем этот процесс идет более быстро на переднем ее конце, который в то же время расширяется, вследствие чего череп начинает делаться отличным от спины; и так как спинная часть начинает при этом распадаться на сегменты, между тем как головная часть продолжает сохранять свою неразделенность, то контраст между этими двумя частями усиливается еще более. В каждом из этих главных отделов вскоре возникают другие, меньшие подразделения. Зачаточный череп начинает сгибаться кпереди и начинает обнаруживать три расширения, соответствующие заключающимся в них нервным образованиям; а сегментация спинного хребта, дойдя до обоих его концов, производит почти однообразный ряд первичных его позвонков – protovertebrae. Вначале эти первичные позвонки не только мало отличаются друг от друга, но еще каждый из них обладает очень простою формою, а именно – представляет вид квадратной массы. Постепенно этот почти однообразный ряд распадается на несходные между собою группы – шейную, спинную и поясничную. Этого мало. В то время как позвонки специализируются таким образом, и распадаются на отличные друг от друга группы, каждый из них начинает изменяться и переходить из своей первоначальной формы, общей ему со всеми остальными, в собственную, специальную форму, отличающую его от всех других позвонков. Подобные же процессы совершаются в это время во всех других частях зародыша: повсюду прежде всего каждая крупная часть начинает становиться несходною с остальными; затем каждая такая часть начинает распадаться на другие, меньшие части, которые также становятся постепенно все более и более несходными друг с другом, и так далее.
В общественном развитии могут быть прослежены повсюду аналогичные этому метаморфозы. Для примера можно указать хоть на развитие аппарата, заведующего религиозным контролем. У простых племен и групп племен на ранних ступенях агрегации мы находим людей, которые суть в одно и то же время и колдуны, и жрецы, и гадатели, и заклинатели, и доктора, – людей, которые действуют на воображаемые сверхъестественные существа всеми возможными путями: то умилостивляя их, то выпрашивая у них знание и помощь, то приказывая им, то подчиняя их своей воле. С прогрессом общественной интеграции являются здесь зараз и отличия со стороны деятельности или функции, и различия со стороны сана или иерархического положения. На острове Танне «существует особый класс жрецов-насылателей дождей»; на фиджийских островах кроме жрецов имеются еще и ясновидцы; у обитателей Сандвичевых островов имеются не только жрецы, но и гадатели: у Новозеландцев Томсон отличает жрецов от колдунов; а у Каффов, кроме гадателей и подавателей дождей, существует еще два класса лекарей, из которых один лечит своих пациентов только естественными средствами, а другой основывает свое лечение на помощи сверхъестественных сил. Более передовые общества – как например, общества Древней Америки, – обнаруживают еще более разнообразия по отношению к этому первоначально однообразному общественному аппарату. Например, в Мексике медицинское сословие, происходившее по прямой линии от колдунов, которые действовали на сверхъестественных деятелей, считавшихся причинами болезней, с помощью враждебных мер, было вполне отлично от сословия жрецов, которые в своих сношениях с сверхъестественным миром прибегали к умилостивительным средствам. Далее, сам жреческий класс распадался у них на несколько различных отделов, которые распределяли между собою Различные религиозные обязанности: тут были и жертвоприносители, и гадатели, и певцы, и сочинители гимнов, и наставники юношества, и т.д., кроме того, между жрецами существовала здесь известная иерархия, т.е. известная система различий относительно высоты занимаемого сана. Этот прогресс от общего к специальному в пределах жреческого сословия привел в еще вышестоящих народах к столь Резким различиям между различными их отделами, что они заставили совершенно позабыть существовавшее первоначально между ними родство. Жрецы-астрологи Древних рас были представителями нашего ученого класса, который распался теперь на такое множество разнообразнейших групп социальных, от жрецов – докторов древности произошло наше медицинское сословие с его крупными и мелкими подразделениями; а в собственно духовном классе возникли не только всевозможные ступени духовного сана – от папы до аколита, – но и разнообразнейшие роды священнодействующих: иереи, дьяконы, певчие, заклинатели и пр., равно как и многочисленные ордена монахов и монахинь. То же самое мы увидели бы и в том случае, если бы нам вздумалось проследить генезис какого-нибудь промышленного отдела; так например, от первобытных кузнецов, плавивших самолично то железо, из которого они делали потом разные орудия, мы дошли бы постепенно д0 нынешних железно-заводских, и железно-мануфактурных округов, где приготовление металла подразделяется на выплавку, очищение, пудлингование, прокатывание и пр., а изготовление из него разных орудий распадается на множество отделов и выполняется на многочисленных специальных фабриках.
Тот сорт преобразования, который поясняется примерами, есть в действительности нечто иное, как одна из форм преобразования однородного в разнородное, характеризующее собой процесс развития повсюду, где бы мы его ни встретили; но мы должны обратить здесь наше внимание на ту истину, что такое преобразование однородного в разнородное характеризует в особенно высокой степени именно развитие индивидуальных и общественных организмов.
231. Внимательное рассмотрение фактов указывает на еще одну поразительную параллель между обществом и организмом со стороны их строения. Органы животного и органы общества, рассматриваемые со стороны их внутреннего устройства, оказываются построенными на основании одного и того же принципа.
Хотя различные внутренностные органы животного отличаются друг от друга во многих отношениях, однако же есть такие черты в их устройстве, которые общи им всем. Всякий такой орган заключает приспособления для проведения через него пищи, для доставления ему материалов для его деятельности, для выведения продуктов этой деятельности, а также для удаления ставших негодными веществ; кроме того в нем всегда существуют еще приспособления, служащие для усиления или ослабления его деятельности. Хотя печень и почка сильно отличаются одна от другой и по внешнему виду, и по гистологическому строению, и по выполняемым ими отправлениям, однако каждая из них имеет свою систему артерий, свою систему вен, свою систему лимфатических сосудов; в каждой из них имеется своя система разветвленных канальцев для выведения ею специфического выделения, и своя система нервов, то возбуждающих, то сдерживающих ее деятельность. То же самое применимо и к тем более высоким органам, которые вместо того чтобы приготовлять, очищать и распределять кровь, помогают общему ходу жизни выполнением внешних действий, т.е. к нервным и мышечным органам. Эти органы также имеют свои каналы для принесения им годных к употреблению веществ, свои каналы для удаления негодных и испорченных веществ, и свои каналы для выведения веществ, уже побывавших в употреблении; они имеют также свои нервные клетки и волокна, управляющие их деятельностями. Так что рядом с резкими различиями в строении различные органы животного обладают и этими резкими чертами сходства со стороны своего внутреннего устройства.
То же самое мы видим в обществе. Каждая группа граждан, образующая собою орган, производящий какой-нибудь продукт на пользу всего народа, или удовлетворяющий каким-либо другим путем общенародным нуждам, обладает известною суммой вспомогательных приспособлений, которые в существенных чертах совершенно сходны со вспомогательными приспособлениями всякого другого органа, выполняющего всякую другую функцию. Возьмем ли мы округ хлопчатобумажного производства или округ ножевых изделий, или какой-либо другой, в каждом из них мы найдем известную группу граждан, или известный аппарат, занятый доставлением сырых материалов, и другой аппарат, занятый собиранием и отсылкой изготовленных продуктов; в каждом из них имеется сложный аппарат, состоящий из мелких и крупных каналов, путем которых известная сумма житейских необходимостей извлекается из общего ее запаса, циркулирующего по целому государству, и доставляется в данный округ местным работникам и людям, надзирающим за их трудом и управляющим их деятельностью; в каждом из них существуют особые приспособления – почтовые и другие – для принесения тех импульсов, которые то возбуждают, то сдерживают местную промышленность; в каждом из них имеются контролирующие власти политического и религиозного характера, поддерживающие порядок и способствующие непрерывному продолжению здоровой деятельности всего целого. Точно то же найдем мы и в том случае, если от округа, выделяющего известный продукт, мы обратимся к какому-нибудь морскому порту, который поглощает и отсылает всевозможные товары: и здесь мы найдем почти те же самые распределительные и сдерживающие приспособления. Даже в тех случаях, когда этот общественный орган, вместо того чтобы выполнять какую-нибудь материальную деятельность, имеет своей задачам, подобно университету, приготовление известных классов общественных единиц к выполнению известных родов общественных функций, этот общественный тип строения повторяется как в вышеприведенных случаях: и здесь приспособления для поддержания и регулирования местной деятельности, расходясь от того, что мы видим в других органах, во многих отношениях сходствуют, однако, с этими другими приспособлениями во всем существенном, т.е. и тут существуют такие же классы распределителей, такие же классы для гражданского контроля, и такой же специально сложившийся класс для церковного контроля.
Если мы заметим еще при этом, что эта общность устройства общественных органов, подобно общности устройства органов живого тела, необходимо сопровождает взаимную зависимость все органов друг от друга, то мы увидим еще с большей ясностью, чем прежде, как велико сходство между природою индивидуальной организации и природою организации общественной.
232. Нельзя не указать здесь еще на одну структурную аналогию между обществом и организмом. Развитие органов в живом теле проходит через три ступени, которые мы могли бы назвать первичною, вторичною и третичною. Но развитие общественных органов совершается параллельно этому периоду и проходит через те же первичную, вторичную и третичную ступени. Посмотрим на этот параллелизм на каждой из этих трех ступеней.
У животных низших типов выделение желчи выполняется не желчью, а отдельными клетками, рассеянными в стенке кишечного канала на известном его протяжении. Каждая из этих функций выполняет свою функцию индивидуально: т.е. индивидуально выделяет из крови известные вещества и индивидуально же изливает в кишечный канал свой продукт. В строгом смысле, здесь нет еще никакого органа, а лишь известное число специфических единиц, не соединившихся еще путем агрегации в едино мощный орган. Эта форма вполне аналогична с зачаточною формой любого промышленного органа в обществе. Вначале каждый Работник ведет свое дело в одиночку и сам сбывает потребителю плоды своих трудов. Такой порядок до сих пор еще встречается в наших деревнях, где сельский чеботарь работает и продает обувь у своего домашнего очага, и где кузнец изготовляет в одиночку все железные изделия, в которых могут нуждаться его соседи. Очевидно, что эти случаи представляют примеры первобытного типа каждого производительного общественного органа. Уже в диком состоянии существование индивидуальных способностей ведет к некоторым слабым дифференциациям в недрах племени. Даже о низко стоящих Огнеземельцах Фицрой сообщает нам, что у них один особенно искусно владеет копьем, другой – пращею, третий – луком и стрелами. В силу таких различий между членами первобытного племени по отношению к разным искусствам одни из них становятся изготовителями специальных предметов, другие – других, а отсюда необходимо следует, что всякий промышленный орган является в самом начале в виде простой общественной единицы. У Калифорнийских индейцев из племени Шаста «изготовление стрел составляет особую профессию». Из этого, и из множества других подобных фактов ясно видно, что первоначальная причина промышленной дифференциации в обществе лежит в особенной способности той или иной области ручного труда, а отсюда следует, что специальный работник является вначале одиночным. Тот же тип продолжает сохраняться даже в маленьких оседлых обществах в течение еще долгих последующих периодов общественного роста. Винтарботтом говорит, что у Береговых Негров «самыми искусными людьми в селении бывают кузнец, столяр (изготовитель утвари и других деревянных поделок), плотник (строитель хижин) и ткач». Это свидетельствует, во-первых, как мало дифференцированы у них промышленные функции, и, во-вторых, до какой степени чисто индивидуален их промышленный склад; ибо нетрудно видеть, что при разрастании такого общества всякое добавочное требование на эти формы труда удовлетворяется просто умножением индивидов, занимающихся этими профессиями, причем каждый из таких индивидов продолжает заниматься своим делом в одиночку, совершенно независимо от других.
Вторая, более высокая ступень в устройстве выделительного органа достигается путем двух одновременных изменений в животном мире. Во-первых, первоначальные клетки из рассеянной группы переходят в тесно сплоченную массу; во-вторых, вместо каждой простой клетки является сложное образование. На месте отдельной, одиночной клетки, вырабатывающей и выделяющей свой специальный продукт, мы имеем маленький продолговатый мешочек, содержащий целую семью клеток. Этот мешочек имеет на одном своем конце отверстие, дающее исход специальному выделению его клеток. Таким образом у нас появляется тесно сплоченная группа более или менее трубкообразных мешочков, из которых каждый имеет свои собственные выделяющие единицы и обладает своим собственным устьем для выведения их выделений. Этому типу индивидуального органа близко соответствует тот тип общественного органа, который мы находим в полуцивилизованных обществах. В этих оседлых и постоянно возрастающих обществах требование на индивидуальных рабочих – теперь уже более специализировавшихся в своих занятиях – становится все более регулярным. При этом каждый работник, будучи от времени до времени заваливаем работой, делает себе помощников из своих детей. Это обычай, зачинаясь из отдельных случаев, мало-помалу устанавливается и укрепляется и, наконец превращается в общественный закон, в силу которого каждый человек должен воспитывать свою семью для того ремесла, которым он кормится сам. Примеры, поясняющие эту ступень промышленного развития, крайне многочисленны. Прескотт говорит, что ремесленные занятия, «подобно всем другим профессиям и должностям, всегда переходили в Перу от отца к сыну. Разделение на касты было в этом отношении столь же строго, как в Египте или в Индостане». По словам Клявигеро, в Мексике также «сыновья обыкновенно обучались занятию своих отцов и наследовали их профессию». То же самое существовало и в древние времена и в промышленной жизни Европейских народов. По кодексу Феодосия, Римский юноша «был обязан продолжать профессию своего отца… и человек, искавший руки девушки, мог получить ее только под обязательством вступить в профессию ее семьи.» В средневековой Франции ремесла были наследственны; и древние периоды Английской истории отличались тем же обычаем. Разветвление семьи в течение нескольких поколений на множество родственных семей, занимающихся одним и тем же делом, породило зародыш будущей гильдии.
Обыкновенно эти родственные семьи, захватившие в свои руки известное дело, старались селиться поближе друг к другу и занимали таким образом целые особые участки или кварталы. Отсюда ведут свое начало еще и ныне существующие названия многих улиц в английских городах: Скорняцкая, Мясницкая, Коронная, Башмачная, Оружейная, Токарная, Колбасная, Горшечная улица, и многие другие. Каждый такой квартал состоял из многих родственных семей; в каждой такой семье находились сыновья, трудившиеся под руководством отца, который хотя и принимал свою долю участия в их работе, но главным образом занимался продажею сделанного товара; в больших же семьях, ведших большие дела, отец играл почти исключительную роль канала для приведения сырых материалов и выведения изготовленных продуктов; присматриваясь к этому распорядку, мы не можем не усмотреть в нем сильной аналогии с вышеописанным железистым органом, состоящим из множества близко сплоченных мешочков, содержащих каждый группы выделяющих клеток и особое выводящее отверстие.
Подобная же аналогия может быть прослежена и на третьей ступени развития органов, индивидуальных и общественных. Более деятельные функции более развитого животного требует необходимым образом более объемистой выделительной железы; и это увеличение объема железистого органа выполняется путем некоторых особых изменений в его строении. Если бы описанные выше мешочки продолжали увеличиваться в своем числе, то их выводящие отверстия стремились бы занять все большую и большую часть степени пищевого канала. Но коль скоро другие функциональные требования организма не допускают увеличения в длину той полости канала, в которую открываются эти отверстия, то требуемое расширение поверхности для помещения выводящих отверстий железок должно быть достигнуто другим путем. И оно действительно достигается путем вытягивания вбок стенки канала, т.е. путем образования слепого мешка, на внутренней поверхности которого открываются выводящие отверстия первичных мешочков, содержащих выделяющие клетки. Дальнейшие требования такого же рода ведут к образованию вторичных слепых мешков, расходящихся от этого главного слепого мешка, который превращается, таким образом, отчасти в простой проток, Таким-то путем развивается под конец целый внутренностный орган, таких размеров как печень, в котором существует один главный проток с множеством расходящихся от него ветвей, которые, разбиваясь на все меньшие и меньшие веточки, проницают собою всю массу этого органа. Но вышеописанный промышленный орган переходит в орган более высокого порядка путем подобных же последовательных изменений. Домашний способ производства не переходит к типу фабричного производства одним скачком, но рядом переходных форм. Первый шаг по этому направлению обнаруживается в тех правилах цехов и гильдий, которыми разрешалось присоединять к членам собственной семьи одного ученика. Такой ученик (бывший, вероятно, вначале родственником хозяина), становится, по словам Брентано, членом семьи своего хозяина, который обучал его своему делу и, как настоящий отец, наблюдал, не только за работой его, но и за нравственностью», так что он мог считаться, с практической точки зрения, усыновленным детищем хозяйской семьи. Раз начавшись, употребление учеников все расширялось и перешло в Употребление поденных работников. С развитием этой видоизмененной домашней группы хозяин вырос в продавца товаров, изготовляемых не одною его собственною семьей, но и другими лицами; а с еще большим расширением его дела он по необходимости перестал вовсе быть работником и превратился сполна в распределителя, т.е. в канал для выведения продуктов, изготовляемых уже не одними немногочисленными его сыновьями, но множеством ремесленников, не находившихся ни в малейшем родстве друг с другом. Это проложило путь для таких заведений, где число работников далеко превышает число членов хозяйского семейства, пока, под конец, с введением механической силы, не появились фабрика или завод) т.е. ряд зданий, наполненных производительными единицами и изливающих целые потоки продуктов, которые прежде чем достигнуть единичного пункта исхода, соединяются между собою в один общий поток. Наконец, в сильно развитых промышленных органах, как например, в ткацких округах, мы имеем множество фабрик, скученных в том же самом городе и по другим соседним городам, к которым и от которых тянутся во все стороны по разветвляющимся дорогам массы серых материалов и тюки сукон, коленкора и пр.
Бывают случаи, когда новая промышленность проходит через все эти стадии развития в течение каких-нибудь нескольких поколений, как это было, например, с чулочным производством. Лет пятьдесят тому назад во внутренних графствах Англии проезжий нередко мог слышать стук одного чулочного станка в маленьких коттеджах, разбросанных там и сям по сторонам дороги. В каждом таком коттедже одиночный рабочий изготовлял и продавал сам свой товар. Впоследствии возникли мастерские с несколькими станками, на которых работал отец с помощью своих сыновей, и иной раз, может быть, и с прибавкою одного наемного работника. Затем воздвигались огромные здания, в которых множество таких станков приводилось в движение паровою машиной; пока, наконец, такие здания не сконцентрировались по нескольку в известных городах и местечках.
233. Но еще более поразительны эти структурные аналогии между обществом и организмом в заключительном своем фазисе. Действительно, и в том, и в другом случаях мы находим совершенно одинаковый контраст между первоначальным способом развития, который замещает его впоследствии.
В общем ходе органического развития низших типов в высшие животный мир действительно прошел путем нечувствительных видоизменений через все указанные выше ступени; но теперь, в индивидуальном развитии животного высшего типа, эти ступени оказываются значительно укороченными, и каждый орган слагается путем сравнительно прямого процесса. Так, например, печень зародыша млекопитающего образуется из скопления многочисленных клеток, которые постепенно возрастают в объемистую массу, торчащую из стенки пищеварительного канала. В то же самое время стенка этого канала вытягивается в виде слепого мешка, внедряющегося в эту массу будущей печени. Превращение этого слепого мешка в желчный проток совершается одновременно с развитием сказанной массы клеток, т.е. в толще будущей печени, второстепенных протоков, сообщающихся с этим главным протоком. В то же самое время совершаются тут и другие преобразования, которые при развитии этого органа в ряд последовательно все более и более высоких типов имели место лишь одно после другого. То же самое мы видим и при образовании промышленных органов общества. Теперь, когда фабричная форма промышленного устройства уже вполне установилась, когда эта форма уже внедрилась в общественный строй, мы видим, что все те отрасли промышленности, для которых была доказана ее применимость, принимают ее прямо, не переходя предварительно через промежуточные ступени развития. Если присутствие руды в какой-нибудь местности благоприятствует железному производству, или присутствие воды известных качеств делает выгодным пивоварение, то эти промыслы не проходят через ранние ступени своего развития, т.е. не появляются сначала в лице одиночного работника, потом в форме семьи, затем в виде группы семей, и т.д.; но дело совершается совсем иначе. Благоприятная местность наводняется сразу массою материалов и людей, и новый промышленный аппарат слагается тут в очень короткое время и в самой совершенной форме. Мало того. Часто тут развивается таким прямым путем не одно только крупное промышленное учреждение, как пример подобного случая может быть приведен Барроу. Этот город, с его огромными железоделательными заводами, с его обширными учреждениями для ввоза и вывоза, с его огромными доками и многочисленными Средствами сообщения, вырос в этой форме в течение нескольких лет; тогда как этот тип промышленного устройства может быть достигнут впервые только к концу многих веков и должен был пройти для этого в своем развитии через множество последовательных видоизменений.
Другое сродное с предыдущим, но еще более резкое видоизменение процесса развития также свойственно обоим сравниваемым нами случаям в одинаковой степени. В зародыше высшего животного многие важные части различных органов появляются не в первоначальном порядке их развития, но как бы забегая вперед; то же самое обнаруживается здесь и в развитии всего тела. Ибо многие органы, которые в постепенном историческом генезисе этого типа являются сравнительно поздно, теперь, в развитии индивидуальной особи, являются сравнительно рано. Это гетерохрония – как прозвал ее профессор Геккель – обнаруживается, например, у зародыша млекопитающего в раннем обозначении головного мозга, тогда как у самого низшего позвоночного животного не существует вовсе головного мозга. Такая гетерохрония обнаруживается здесь в сегментации спинного хребта до появления пищеварительной системы; тогда как у отряда proto-vertebrata даже после окончательного завершения пищеварительной системы имеются лишь слабые следы сегментации, из которой должна развиться со временем позвоночная ось. Аналогичное изменение порядка общественного развития представляет нам новые общества, унаследовавшие склад и обычаи старых. Для примера можно указать на Североамериканские Соединенные Штаты, где всякий город, основывающийся на дальнем Западе, после обозначения в натуре будущих улиц и площадей немедленно выстраивает себе гостиницу, церковь и почтовую контору, хотя в нем существует еще самое ничтожное число домов; и где железная дорога пробегает через пустыни, забегая вперед нуждам будущих поселений. Другой такой пример представляет Австралия, где уже через несколько лет после того, как какой-нибудь новый рудник обстроится шалашами золотоискателей, появляются типография и газета; хотя в стране-матери целые столетия протекли до того, когда городки таких размеров развились до обладания таким общественным органом.
Глава пятая
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ФУНКЦИИ
234. Изменения в строении не могут иметь места без изменений в отправлении. Поэтому многое из того, что было сказано в предыдущей главе, может быть повторено и в этой, с заменою одних терминов другими. Мало того. Так как многие изменения в общественном устройстве скорее обнаруживаются из изменений в отправлении, чем усматриваются прямо, то мы можем сказать, что эти последние были уже описаны нами, или по крайней мере, постоянно подразумевались во всем, что было сказано выше.
Однако существуют такие функциональные особенности, которые не подразумеваются прямо особенностями строения. На них-то мы и сосредоточим наше внимание на протяжении нескольких страниц.
235. Если организация состоит в таком устройстве целого, при котором его части получают возможность выполнять взаимозависимые действия, то низкая организация должна отличаться сравнительной независимостью частей друг от Друга, а высокая, наоборот, такою сильною зависимостью каждой части от остальных, что разлучение их должно вести к гибели. Эта истина обнаруживается одинаково хорошо, как в индивидуальном, так и в общественном организме.
Низшие животные агрегаты построены таким образом, что каждая из их частей сходна по внешности с каждою из остальных и выполняет также действия, что и остальные; а потому самопроизвольное или искусственное разделение такого агрегата остается почти без всякого влияния на жизнь отдельных одна от другой частей. Когда слабо дифференцированная капля протоплазмы, какою представляется нам корненожка, будет случайно разорвана надвое, то каждая половинка будет продолжать жить по-прежнему. То же самое может быть сказано и о тех агрегатах второго порядка, в которых составляющие их агрегаты первого порядка остаются существенно сходными друг с другом. Ресничные монады, одевающие собой роговой волокнистый скелет живой губки, так мало нуждаются во взаимной помощи что когда губка будет разрезана надвое, каждая ее половина продолжает выполнять все свои жизненные процессы без малейшего перерыва. Даже там, где между органическими единицами возникло уже некоторое несходство, как например, у обыкновенного полипа, нарушение жизненного процесса, производимое разделением, имеет лишь временный характер: получившиеся от такого разделения куски требуют лишь немножко времени, чтобы их единицы могли перерасположиться в такие формы, которые дозволят им начать снова свои обыкновенные простые действия. То же самое и на тех же основаниях имеет место и в низших общественных агрегатах. Кочующая кучка первобытных людей, не имеющая над собой главы, или вождя, раздробляется на части без всяких дурных последствий. Каждый мужчина, будучи зараз и воином, и охотником, и изготовителем своего собственного оружия, и построителем собственной хижины, имея при себе свою скво (жену), обязанную в каждом случае исполнять те же самые работы, нуждается в содействии других мужчин только на войне да еще, до некоторой степени, на охоте; причем, за исключением битвы, союз с половиною племени столь же хорош для него, как и союз с целым племенем. Даже там, где имеется уже целая дифференциация, проявляющаяся в существовании вождя, или главы, добровольное или насильственное раздробление племени на части не ведет за собою больших неудобств. В каждой отделившейся части какой-нибудь человек становится главою, и та низкая общественная жизнь, которая возможна на этой ступени социального развития, начинается снова.
Но в высокоорганизованных агрегатах, индивидуальных и общественных, дело обстоит совершенно иначе. Мы не можем разрезать млекопитающее животное надвое, не причинив ему немедленной смерти. Оторвать голову птице – значит убить ее. Даже пресмыкающееся, переживающее потерю хвоста, не может пережить разделение его тела надвое. Хотя у некоторых низших родов из отдела Апnulosa разрывание тела надвое не убивает полученных таким образом половинок; но в классах насекомых, пауков и ракообразных оно оказывается гибельным для обоих половин.
В высших обществах последствия подобных изуродований не так велики, но все-таки значительны. Если бы Миддльсекс был отделен от окружающей его страны, то все его общественные процессы остановились бы в несколько дней вследствие прекращения подвоза необходимых припасов. Стоит отрезать хлопчатобумажный округ от Ливерпуля и других портов, чтобы его промышленность немедленно же остановилась; а за остановкою промышленности последовало вымирание его населения. Отделение населения углекопного округа от соседних поселений, занимающихся выплавкой железа и машинным изготовлением сукон вызвало бы немедленную социальную смерть отдельных частей вследствие остановки промышленной деятельности в каждой из них; а затем наступило бы индивидуальное вымирание их населений. Хотя при таком разделении цивилизованного общества, при котором отделившаяся его часть остается без центрального контролирующего аппарата, эта часть может развить из себя впоследствии такой аппарат; однако же, во все продолжение промежуточного периода существует сильная опасность распадения; не говоря уже о том, что до установления новой, сколько-нибудь сносной организации, общество всегда должно пройти через длинный период беспорядка и слабости.
Так что consensum функции, т.е. их взаимная связь и зависимость, становится тем теснее, чем далее подвинулось вперед развитие. В низших агрегатах, как индивидуальных, так и общественных, действия частей зависят друг от друга лишь в самой незначительной степени; тогда как в развитых агрегатах обоего рода частные деятельности, составляющие жизнь отдельных частей, возможны только в силу комбинаций всех действий, составляющих жизнь всего целого.
236. Здесь следует упомянуть еще об одной функциональной черте, общей обоим родам организмов, – черте, усматриваемой уже a priori и вполне подтверждающейся a posteriori. Когда еще части мало дифференцированы, они могут сравнительно легко выполнять друг за друга различные отправления; но когда дифференциация их уже значительна, они могут исполнять функции друг друга лишь очень несовершенно, или даже вовсе не могут делать этого.
Обыкновенный полип опять-таки доставляет нам очень хороший пояснительный пример. Каждое из этих мешкообразных твореньиц может быть вывернуто как перчатка внутренней стороной наружу, а наружной внутрь, так что внешний покров, или кожа, станет желудком, а желудок – кожей; причем каждый из них начинает исполнять роль другого. Чем выше поднимаемся мы по лестнице организации, тем менее возможным становятся такие обмены ролями. Однако же в незначительной степени они остаются возможными и для наиболее развитых животных. Даже у человека кожа сохраняет еще след своей первоначальной поглотительной способности, монополизированной теперь пищеварительным каналом, а именно, она способна впитывать известное небольшое количество втираемых в нее веществ. Впрочем, такие заместительные деятельности обнаруживаются между теми частями, функции которых остаются сродными еще и доныне. Так, например, если желчь, вырабатываемая печенью, не может выделяться вследствие каких-нибудь препятствий через желчный проток, то другие отделительные органы, кожа и почки, принимают на себя роль печени и становятся каналами для удаления желчи. Когда рак пищевода препятствует проглатыванию пищи, то недошедшая до желудка пища, растягивая пищевод, образует род кармана, или мешка, в котором устанавливается понемногу несовершенное пищеварение. Но эта способность дифференцированных частей исполнять обязанности друг друга не обнаруживается, Даже и в этой незначительной степени, между теми структурными аппаратами и Функциями, которые слишком далеко разошлись друг от друга. Так, например, мукозная (слизистая) оболочка, переходящая непосредственно в кожу у разных естественных отверстий, будучи выворочена наружу, может еще принимать до очень значительной степени внешний вид и свойства кожи; но серозная оболочка уже не способна к этому. Точно также ни кость, ни мускул не могут взять на себя никакой обязанности функции какого-либо внутренностного органа, если бы этот орган почему-либо оказался неспособным выполнять как следует свое отправление.
В общественных организмах мы также находим эту способность к замещению одной функции другою, причем и здесь также у низших типов эта способность относительно велика, а у высших – относительно мала. Конечно, там, где каждый член племени по своему образу жизни есть точное повторение всякого другого члена этого племени, не может существовать никакого обмена несходными функциями. Так же и там, где возникла лишь та ничтожная дифференциация, которая выражается в обмене оружия на другие предметы между одним членом племени, особенно искусном в изготовлении оружия, и другими, менее искусными членами, искусство одного члена не ведет еще за собой большого зла, так как каждый из остальных членов может сделать сам для себя все то, что он получал ранее от другого, хотя это будет сделано и не так хорошо, как в том случае. То же самое может быть сказано в очень значительной степени даже об оседлых обществах до, вольно больших размеров. Зурита говорит о древних Мексиканцах: «Каждый индеец знает все ремесла, не требующие большого искусства и очень тонких инструментов». А Прескотт утверждает, что в Перу для каждого человека «полагалось знать все ремесла, необходимые в домашнем быту». Ясно, что здесь отдельные части общества были так слабо дифференцированы между собою по своим занятиям, что каждая из них могла брать на себя функцию всякий другой. Но в обществе, подобном нашему, где промышленная и всякая другая специализация доходят до такой высокой степени, деятельность одной какой-либо части, почему-либо не выполняющей своего отправления, не может быть взята на себя другими частями Даже относительно неискусный труд земледельческих рабочих не мог бы быть выполнен надлежащим образом нашим сельским населением, если бы рабочие вздумали начать стачку; и наши железные заводы должны были бы почти совершенно остановить свою деятельность, если бы их специально подготовленные рабочие отказались трудиться и были бы по необходимости замещены земледельцами и рабочими с хлопчатобумажных фабрик. Еще менее можно было бы ожидать, чтобы такие еще более высокие функции, как законодательная, судебная и пр., могли с успехом выполняться рудокопами и матросами.
Очевидно, что этот контраст вытекает в обоих случаях из одной и той же причины. Пропорционально той степени, в которой единицы, составляющие какую-нибудь часть индивидуального организма, ограничиваются каким-нибудь одним родом деятельности, например, поглощением пищевых веществ, выделением, сокращением или передачею импульсов, и пропорционально той степени, в которой они приспособляются к этой исключительной деятельности, они все более и более теряют способность к другим деятельностям; точно таким же образом и в социальном организме известное обучение и воспитание, требующиеся для успешного выполнения какой-либо специальной обязанности, подразумевают уменьшение годности к выполнению специальных обязанностей других.
237. Итак, когда организм, общественный или индивидуальный, развит еще в очень малой степени, разделение или изуродование его не имеет больших последствий; но при высоком его развитии оно причиняет важные бедствия или даже смерть. Далее, у низших типов органического мира, общественного и индивидуального, отдельные части могут принимать на себя функции друг друга, но у высших типов они не способны к этому. Но кроме этих двух аналогий между организмами индивидуальными и общественными существуют еще и другие функциональные аналогии, которые могут быть рассматриваемы как следствия предыдущих, и которые могли бы быть описаны здесь с большею пользою, если бы не недостаток места.
Так, например, здесь мы имеем ту истину, что в обоих родах организмов степень жизненности возрастает пропорционально степени специализации функций. В каждом из этих случаев ранее разнообразных аппаратов, приспособленных для выполнения несходных действий, эти действия выполняются плохо, и пользование услугами друг друга существует лишь в очень слабой степени вследствие отсутствия хорошо прилаженных для этого приспособлений. Но с прогрессом организации каждая часть, будучи более ограниченной со стороны своей обязанности, исполняет эту обязанность лучше; средства к обмену услугами становятся более совершенными; каждая помогает всем, и все помогают каждой с большей усиленностью; и общая сумма деятельностей, называемая нами жизнью, индивидуальной или национальной, необходимо возрастает.
Многое также могло бы быть сказано относительно параллелелизма в обоих случаях тех изменений, путем которых достигается специализация функций; но этот параллелизм, как и многие другие, может быть показан гораздо лучше в последующих главах, в которых мы намерены проследить развитие различных крупных систем органов в индивидуальном и общественном организмах, причем будут сопоставлены вместе структурные и функциональные особенности, характеризующие сравниваемые нами классы организмов.