Отчет Екатеринославского комитета

ОТЧЕТ ЕКАТЕРИНОСЛАВСКОГО КОМИТЕТА
Второй партийный съезд совпал с августовской всеобщей забастовкой в Екатеринославе.
Невиданное до тех пор по своей силе революционное движение пролетариата, широкой волной разлившееся по всему югу России, выдвинуло перед партией колоссальные задачи. Эти задачи, главным образом, гласили: объединить, организовать работу во всей России таким образом, чтобы, с одной стороны, закрепить принципы революционной социал-демократии, обеспечив им господство над множеством имеющихся в партии элементов, не порвавших еще окончательно с буржуазной психологией; с другой стороны, перейти от кружка к партии, т. е. установить единообразие общепартийной работы, создать такой тип организации партии, при которой под руководством центральных учреждений местная работа, тесно связанная с работой общероссийской, не страдала бы оторванностью и сохраняла бы полную преемственность, вопреки полицейским условиям, мешающим революционерам долго оставаться на одном и том же месте. Казалось, что II партийный съезд, давший партии центральные учреждения, выработавший партийную программу и устав, наметивший в общих чертах, какой тактики должна придерживаться российская социал-демократия в борьбе с самодержавием и капиталом, – подвинул дело объединения и устройства партии на много шагов вперед. Но действительность принесла горькое разочарование всем, питающим такие надежды.
История социал-демократической работы в Екатеринославе служила яркой иллюстрацией того, как общепартийный кризис отразился на работе многих местных комитетов.
Рассмотрим, в какой обстановке приходилось работать местному комитету, в чем заключалась деятельность местной организации за время от II съезда до III. Но прежде наметим в общих чертах форму местной организации, пережившей несколько раз изменения, но не существенные, так что общий тип остался неизменным.
Низшую организационную ячейку составляет центральный кружок (в городе называется сходка помощников). Он состоит из сознательных вполне рабочих – представителей отдельных заводов или отдельных цехов одного и того же завода (в городе «помощники» – представители какого-нибудь ремесла или часто представители двух-трех кружков организованных рабочих самых разнообразных занятий).
Деятельность центрального кружка заключается в том, что он под руководством опытного организатора ведет устную агитацию на месте своей работы, распространяет там литературу, вербует слушателей на массовые и летучие агитационные собрания, помогает организатору в устройстве этих собраний, в смысле нахождения квартир, расстановки патрулей, собирания массы и т. д.
Организаторы – руководители центральных кружков, собираясь вместе под руководством ответственного организатора, обсуждают дела и объединяют работу целого района, почему их собрания носят названия районного организаторского собрания. Тут собираются сведения о положении дел в целом районе, дается отчет деятельности каждого организатора, передаются ответственным организатором постановления комитета. На районном собрании лежит обязанность организации всех агитаторских и пропагандистских собраний и кружков, распределение функций между организаторами, организация распределения и т. д.
Районных собраний у нас три, соответственно трем районам (собственно Городской, Заводской и Нижнедпепровский – Амурский), на которые разделен город. Три ответственных организатора входят в организационную комиссию, которая объединяет работу целого города, сюда же входит и представитель агитаторского и пропагандистского собраний, так как в организационной комиссии связаны три главные части революционной деятельности целого города – организация, агитация и пропаганда. Туда же входит ответственный организатор, назначенный комитетом. Вопросы агитации и пропаганды обсуждались в собрании пропагандистов, общем для всех районов; сюда входит ответственный пропагандист, руководивший пропагандистской работой. Ниже мы укажем причины, почему пропаганда у нас велась особенно неудовлетворительно, а теперь отметим только одну из них, касающуюся формы организации. Пропагандисты встречались между собой раз в неделю на пропагандистском собрании, от всей остальной работы они были совершенно изолированы и, приходя в кружок совершенно неосведомленными ни о делах местной организации, ни о положении дел в партии, являлись для своей аудитории учителями, могущими только преподать урок научного социализма, и совершенно не касались самых живых вопросов, волнующих слушателей. Помимо перечисленных частей организации отметим еще общественную секцию и «организацию учащихся». Последней руководил ответственный пропагандист.
Устав местной организации сводился к тому, что за комитетом оставалось право решающего голоса во всех местных делах, за остальными организационными ячейками – автономия в делах, относящихся только к району деятельности данного учреждения. Но и в этой области комитету принадлежало право veto. К сожалению, благодаря конспиративным причинам у нас пропали некоторые документы, где было много цифровых данных о ходе местного движения, и нам придется довольствоваться весьма скудными данными. Приблизительно к январю 1904 г. организованных рабочих было более 450 человек. На этой цифре местное движение остановилось, начиная со II съезда, и продолжалось до мая 1904г. Начиная с этого времени число организованных рабочих стало падать. Трудно сделать точный подсчет потерянным связям, так как наряду с ними все же укреплялись новые, но так или иначе нам приходится констатировать прискорбный факт. Мы считаем его настолько важным, что считаем своим долгой отметить, какие, по нашему мнению, причины вызвали его. Но раньше заметим, что в самое последнее время замечалось возвращение к нам в организацию отставших раньше элементов. Итак, перейдем к причинам, вызвавшим ослабление местного движения.
Волна летних забастовок с демонстрациями безусловно сильно революционизировала наиболее сознательные элементы из заводских рабочих. Что же касается серой массы, то кровавая расправа с демонстрантами, большое число раненых и убитых вызвали в большинстве ее подавленность. Забастовка не вызвала никаких улучшений условий жизни, и в серой массе некоторое время господствовало горькое разочарование и сознание даром принесенных жертв; бесспорно усилив недовольство и ненависть, эта забастовка, однако, не дала непосредственно ответа на вопрос – что же делать дальше? Время между забастовкой и объявлением войны можно отметить как время если не расширения, то во всяком случае углубления движения больше в смысле основательного изучения целей и задач рабочего движения многими рабочими, которые раньше были только революционно настроены.
О том влиянии, которое имело объявление войны на рабочую массу, не приходится много говорить, так как это явление общероссийское и с ним, вероятно, многие товарищи знакомы. Несомненно, что война открыла глаза самым темным, самым отсталым элементам, но не надо забывать, что это происходило уже по крайней мере после полугодия, а то и большего периода воевания. Первые же месяцы характеризуются удивительной реакцией в развитии сознания рабочих масс. Пишущий эти строки был свидетелем того, как многие не только из неорганизованных, но даже из считающихся организованными рабочих, даже таких, которые посещали кружки первоначальной пропаганды, перестали так живо, как раньше, а то и вовсе интересоваться движением.
Полные ужасов вести с театра военных действий, частые мобилизации со всеми сопровождающими их бедствиями так властно овладели вниманием всех, что не оставалось больше внимания революционному движению, казавшемуся серому человеку в такой момент второстепенным явлением. Хотя стремление заводской администрации, наущаемой полицией, вызвать в рабочей среде патриотическое настроение не имело успеха, но во время этих попыток, выражавшихся во всякого рода молебнах с попами и патриотических уличных манифестациях, заводской администрации удалось отметить наиболее непокорных врагов отечества и престола, и вся заводская сознательная молодежь в течение самого короткого времени была выброшена с заводов. Благодаря этому организация была лишена той тесной связи с заводами, которая существовала раньше.
К 1 мая дела обстояли из рук вон плохо. Ко всем прочим неудачам прибавилась еще одна. Произошла серьезная заминка с типографией (она была прослежена, ее пришлось приостановить), пришлось поставить в течение одной недели новую, денег почти не было. Первомайские листки опоздали дня на два. К тому же полицейские условия стали до того ужасны (первые месяцы войны), что большие собрания стали немыслимы ни на квартирах, ни на открытом воздухе. В общем 1 мая тут ничем внешне не проявилось. Не работали только организованные рабочие да небольшая примыкающая к ним масса.
Летом дела пошли несколько лучше. Август и сентябрь прошли довольно оживленно. Война начала открывать глаза всем. Со стороны обывателей это выразилось хотя бы в том, что квартиры для собраний стали даваться чаще. Стали устраиваться довольно часто большие собрания, на которых велась усиленная агитация против войны.
Ко времени осенних мобилизаций стали носиться слухи о возможности погрома. В организации возникла мысль о самообороне и о демонстрации. Полиция между тем недвусмысленно давала знать о том, что при малейшей попытке к демонстрации она устроит еврейский погром. Комитет решил самооборону в положительном смысле, а к демонстрации начал готовиться на всякий случай. В рабочей массе, в особенности на заводах, велась усиленная агитация против погрома. В дни, когда город наводнялся тысячами запасных, в разных местах города были расставлены отряды кое-как вооруженных организованных рабочих (евреев и христиан), которые агитировали против погрома в серой массе пришлых крестьян и рабочих, а в случае надобности вступали в бой с громилами. Надо сказать, что весь погром выразился в битье «монополек» и в том, что на рынках разбили несколько еврейских лавочек и кое-где гнались с угрозами за евреями по улице. Но все это грозило разрастись, и хотя рабочие имели у себя приготовленное для демонстрации знамя, комитет все же не решился на столь рискованный шаг, и демонстрация была отменена.
Но война и все ее ужасы были далеко не единственной и далеко не самой важной причиной слабости местного движения. На наш взгляд, внутрипартийный кризис является гораздо более важной причиной этого.
Мы уже раньше упоминали о том, что и после II съезда нельзя было говорить о единой партии, о местной связи между городами, о преемственности в работе.
Разноголосица, царящая у вождей, неуменье их самих подчиниться партийной дисциплине содействовали тому, что многие рядовые работники растерялись, не понимали, что такое творится, кого слушать, кому верить, и вдруг должны были сознаться, что во многих вопросах сами не разобрались; началось повальное бегство за границу для выяснения сущности разногласий, а в России организации оставались без работников, между тем как жизнь выдвигала все большие, все более трудные задачи.
Екатеринослав – крупный заводской пункт, с громадными заводскими окрестностями, простирающимися на обширный район, со связями в деревне – предъявляет к организации такие колоссальные требования, что можно с уверенностью сказать, что при организации в десять раз более многочисленной, чем она тут была в лучшие времена своего существования, тоже всем была бы работа и тоже ощущался бы недостаток в силах.
Нет ничего удивительного, что те несколько человек, на которых сваливалась вся непосильная работа, никогда более трех, самое большее четырех месяцев не могли продержаться на месте, проваливались или должны были уезжать.
Ввиду отсутствия общепартийной программы пропаганды, общего плана организации, получалось либо то, что с каждым новым человеком – новая программа пропаганды и новый план организации, либо другое: новый человек тратит месяц на знакомство с местными формами работы, а когда он уже, наконец, с ними познакомился, он провален и ему надо уехать. Надо помнить, что только верхи организации представляют такой текучий элемент; что касается периферии, то она в большинстве своем остается неизменной. Отсюда не трудно понять, какое влияние это отсутствие преемственности имеет на успешность в работе.
Кроме крайней бедности в работниках, отсутствия преемственности в работе, отметим крайний недостаток литературы. Благодаря этому терялись связи, это приводило к тому, что пропагандисты не имели возможности достаточно приготовиться к занятиям. Без литературы, этого главного средства для сбора денег в обществе, организация сидела без денег.
Со стороны центральных учреждений и тут не было никакой поддержки. Кроме одного пли двух раз, мы не припоминаем ни одного случая, когда бы нам ЦК прислал литературу. Комитет, долженствовавший быть руководителем и вождем, оказывался на каждом шагу бессильным, беспомощным. Он терял в глазах периферии и массы всякий престиж и казался им маленькой кучкой интеллигентов, занимающихся разговорами, а не делом. Оторванность комитета от массы заметно растет, вместе с этим растет взаимное недоверие и обостренность в отношениях.
Оценивая деятельность местных комитетов, много раз менявшихся тут, мы не можем не указать на одно весьма нежелательное явление. Среди членов комитета было в разное время несколько человек, в высшей степени своеобразно понявших принципы большинства и смотревших на всякого несогласного с комитетом по поводу какого-нибудь принципиального вопроса как на человека непартийного, желающего во что бы то ни стало дискредитировать комитет, – словом, как на человека нежелательного в организации, – отсюда постоянные конфликты. Можно с уверенностью сказать, что свое отрицательное отношение к «большинству» многие товарищи составили себе исключительно судя о большинстве по выше изображенным так называемым большевикам. Мы, с своей стороны, должны заметить, что и это преувеличенное представление о своих правах как «комитетчика» явилось вследствие все того же взаимного недоверия и подозрительности.
Это тем более верно, что как только приезжали более тактичные товарищи, как. только увеличивался состав комитета и работа налаживалась, никакого недовольства против «большинства» не было. Было только недовольство отдельными лицами и недовольство из-за отсутствия литературы, достаточного количества агитаторов и т. д.
В ноябре 1904 г. замечался некоторый подъем деятельности. Это как раз было тогда, когда комитет пополнился качественно и количественно и когда было прислано довольно много литературы. В этом месяце происходил в Окружном суде процесс над 54 рабочими, взятыми на демонстрации во время августовских забастовок. Процесс этот привлек к себе всеобщее внимание как среди рабочих, так и в обществе. Он тянулся дней шесть, и комитетом решено было в день приговора устроить демонстрацию и встретить со знаменем и песнями выходящих из суда «брянцев». Демонстрация заранее была организована, были распространены листки с призывом, но комитет решил демонстрацию допустить только в случае большого количества рабочих на Проспекте, ввиду чего условлено было в противном случае демонстрацию отменить в последнюю минуту. Все почти организованные рабочие были в назначенный час на Проспекте; кроме того, по случаю праздничного дня было много гуляющих, в общем демонстрация вышла бы внушительной. Но маленькая хитрость со стороны полиции, состоящая в том, что подсудимых вывели через другие ворота и притом вывели позже назначенного времени, вызвала то, что пришедшие рабочие были рассеяны по разным местам и, не имея инструкций на случай такого неожиданного оборота дела, не сумели уже позже опять слиться. Минута была пропущена, и демонстрация не состоялась. Главная причина, как это видно из вышесказанного, заключалась в неорганизованности, происходящей все от той же оторванности комитета от периферии. Во время приготовления к этой демонстрации произошел провал литературы и нескольких товарищей; провал этот вызвал заминку в местной работе. Не успела она при новом составе комитета снова наладиться, как комитету пришлось вступить в неравную борьбу внутри организации. Борьба эта окончилась для него полной неудачей.
Сюда прибыла целая, вполне организованная в «тайную организацию», группа меньшевиков с предложением своих услуг. Комитет не решился принять их в таком количестве, чтобы они преобладали количественно, тем более что они с первых же минут обнаружили недвусмысленное намерение утвердиться и «спасти» Екатеринослав от «тлетворного» влияния большинства. Между тем ЦК в непрестанной заботе своей об интересах меньшинства пошел навстречу их желанию и прислал сюда своего члена для переговоров о принятии плана «земской кампании» и о принятии меньшевиков в организацию. Начались уверения в том, что за данных лиц ЦК ручается, что они отказались раз навсегда от дезорганизаторских попыток, что после их заявления о растворении в партии следует им верить, что это, наконец, «последняя попытка», единственно возможная, предотвратить раскол, а если и эта попытка окончится неудачей, если меньшевики будут по-прежнему действовать нелояльно, тогда и ЦК отказывается от них, и тогда нужно порвать с ними, и возможно скорее. Это было точным повторением всего того, что говорилось несколько месяцев тому назад тем же представителем в официальных переговорах с тем же Екатеринославским комитетом по поводу декларации ЦК. Теперь только прибавлялось, что данные лица безусловно зарекомендовали себя в том смысле, что нет основания не верить им. В заключение предлагалось местному комитету принять приехавших меньшевиков на время ведения только «земской кампании» и на практике убедиться в том, что меньшинство «растворилось в партии».
Екатеринославский комитет, в своей резолюции по поводу июльской декларации ЦК высказавшийся решительно против объединения с меньшинством, теперь, однако, вынужден был согласиться на временную совместную работу с ними. Его вынуждала к этому и недостаточность собственных сил и недостаток литературы, которую ЦК присылал только угодным ему комитетам; его вынуждало к этому и то, что меньшевики еще до принятия их в организацию завязали самостоятельно связи с периферией, распространяли помимо комитета привезенную с собою литературу – словом, показывали свой блеск и силу и рассказывали на всех перекрестках, что местный комитет и сам ничего не делает и их не пускает к работе. Понятно, что и без того натянутые отношения с периферией, вызванные безотрадным положением дел в партии и в местном комитете, еще больше обострились и комитет был вынужден сделать попытку совместной работы, как это предлагал представитель ЦК. И тут-то «тайная организация» пошла в ход. Не было ни одного собрания, которое из «земской кампании» не обратилось бы в кампанию против местного комитета. Все удачи приписывались меньшинству, все злополучия – местному комитету. Каждый арест и провал литературы объяснялся неумелостью твердокаменных, которые способны только к канцелярской деятельности. По каждому поводу выносились по инициативе «растворившихся» резолюции, направленные против комитета.
Пускается в ход все имеющееся остроумие для изображения в самом карикатурном виде всего большинства. Наряду с этим неподдельное довольство самим собою. Рабочим сулят и «самодеятельность», и полную «автономию» всех частей организации, и право кооптации. Тут же даются конкретные уроки того, что у местного комитета и сил мало и занят он не «положительной работой», а подготовкой «раскола».
Местному комитету, действительно слабому по количеству людей, не стало никакой возможности везде поспевать, присутствовать на всех таких собраниях, где бы можно было возражать меньшевикам, доказывать их неправоту, и меньшевики на просторе, никем не стесняемые, подготовляли себе почву.
Все, что происходило дальше, всю историю возникновения меньшевистского комитета на место большевистского, мы надеемся изложить отдельно от этого доклада, если съезд поинтересуется этим. Мы уполномочиваем нашего делегата передать устно эту поучительную историю, а также историю возникновения нового большевистского комитета.
Екатеринославский комитет большинства приветствует III съезд Российской социал-демократической рабочей партии, созванный по инициативе Бюро комитетов большинства, и выражает надежду на то, что съезду вполне удастся организационно сплотить для дружной революционной работы все те элементы революционной социал-демократии, которые ясно и недвусмысленно выразят желание работать совместно друг с другом, не внося в партию дезорганизаторских тенденций к кооптационным или иного рода каким-либо дрязгам.
Затем комитет считает своим долгом довести до сведения съезда о следующих своих взглядах на задачи съезда.
Во-1-х, съезд должен твердо стоять на точке зрения революционной социал-демократии, на той именно точке зрения, на которой стояла старая «Искра» (до № 53) и, кажется, была унаследована потом органом большинства «Вперед».
Во-2-х, постоянно исходя из этой точки зрения, съезд должен выработать, применительно к настоящему революционному моменту, переживаемому Россией, и в соответствии с данными обширного партийного опыта, накопившегося со времени II съезда, ряд определенных решений и директив в области тактических и организационных вопросов – как из числа тех, которые были выражены на II съезде, но подлежат пересмотру, так и тех, которые заново выдвинуты исключительным моментом недавнего подъема революционных сил России.
В-З-х, для проведения решений съезда в жизнь в центральные учреждения партии должны быть избраны лица, успевшие зарекомендовать себя как наиболее активные и принципиально выдержанные в данном направлении деятели, причем следует сугубо избегать попыток к междуфракционному соглашению путем составления так называемых компромиссных списков и вообще образования смешанных коллегий на началах представительства в них различных фракционных течений, ибо опыт пережитой нами партийной распри в достаточной уже мере показал, к каким вредным последствиям ведут такого рода «компромиссы».
В-4-х, Екатеринославский комитет большинства держится того мнения, что если бы на съезде сверх ожидания обнаружились непреодолимые затруднения для общего признания в качестве руководящих начал основных принципов революционной социал-демократии и этим последним угрожала бы серьезная опасность подвергнуться существенному искажению, благодаря настояниям представителей оппортунистических элементов партии, или же если бы вообще сторонникам революционной социал-демократии не удалось на съезде мирным путем добиться несомненной гегемонии левого крыла партии, то было бы крайне желательно – и на это мы особенно обращаем внимание наших единомышленников, – чтобы на съезде не преувеличивалось значение положительных сторон объединения российской социал-демократии во что бы то ни стало. Гораздо целесообразнее было бы в этом случае предпочесть такому мертворожденному «объединению» путь открытого размежевания, ибо полуторагодовой опыт жизни нашей якобы объединенной партии уже ясно показал, что чисто механическая организационная спайка разнородных и враждебно настроенных друг к другу фракций приводит лишь к ожесточенной внутрипартийной борьбе со всеми ее отрицательными последствиями.
Лучше вовремя, не придя к определенному организационному соглашению, честно разойтись, чем насиловать свою «добрую волю революционера», организационно связываться и затем тянуть в разные стороны, создавая таким образом лишь почву для взаимного ожесточения и озлобления, напоминающего психологию прикованных к одной тачке двух каторжников. В первом случае еще остается, по крайней мере, надежда на вполне законный и естественный путь частных соглашений, определяемых условиями места и времени, тогда как во втором случае всякие приватные соглашения между организационно неоформленными частями одной и той же партии, – соглашения вне съезда и вопреки принятому на съезде договору были бы и принципиально недопустимы и в практическом смысле нецелесообразны, как постоянный источник новых недоразумений, новых дрязг, нового партийного раздора.
При пересмотре программы, принятой на II съезде, быть может, следовало бы обратить внимание на некоторые частности, вызвавшие кое-какие недоразумения или подавшие повод к ложным толкованиям. Некоторые критики указывали, например, на неуместность в социал-демократической программе затушевывания тех или иных несомненных тенденций в буржуазном обществе – например, в сторону концентрации капитала или пролетаризации масс и т. д. – такими формулами, которые грешат расплывчатостью и неопределенностью. Указывалось при этом на злоупотребления в нашей программе словами «более или менее». Хотя мы и не согласны со строгим приговором этих критиков, не принимающих, по-видимому, в соображение того, что авторы программы инкриминированной формулой («более или менее») хотели отметить лишь ту мысль, что указываемые ими явления в действительной жизни протекают диалектически и никогда не выражаются полно, в своем чистом виде, – тем не менее нам кажется, что этими злополучными «более или менее» – во избежание кривотолков – можно было бы пожертвовать, тем более, что для всякого должна быть ясна разница между абстрактным выражением в программе того или иного социального закона и его конкретными проявлениями в жизни.
Затем, по нашему мнению, в нашей программе, рассчитанной на то, чтобы охватить все общие принципы научного социализма, совершенно не уделено место анализу таких понятий, как рабочий класс, социал-демократическая партия и находящихся в связи с этими понятиями таких вопросов, как, например, возбуждающий с некоторых пор большой интерес вопрос о стихийности и сознательности и т. д.
Если бы установить марксово толкование понятия о рабочем классе (выраженное, например, в «Нищете философии» и в «Восемнадцатое брюмера»), если бы затем ясно определить содержание понятия «социал-демократии» как партии рабочего класса в смысле качественного различия этой последней категории рабочего класса (социал-демократическая партия есть не только авангард рабочего класса, но и сложный организационный аппарат, стоящий над рабочим классом, – есть особого порядка коллектив, ясно сознающий конечные цели пролетарской эволюции, привносящий под знаком этой конечной цели социал-демократические идеи в рабочий класс, руководящий им и организующий его в процессе его стихийной борьбы с капиталом), – если бы эти понятия были развиты в нашей программе, то, быть может, оппортунизм в области организационных принципов не имел бы для себя столь легкого доступа, и уже во всяком случае т. Аксельрод не имел бы, вероятно, надобности изумляться по поводу «странного» противоречия между «ортодоксальностью» его взглядов по программным вопросам и приписываемым ему оппортунизмом при истолковании и «принципиальном» обосновании им мартовского 1-го параграфа устава.
Затем обращаем внимание наших товарищей на крошечный вопрос, который, впрочем, как нам приходится слышать, вызывает среди даже социал-демократов различное к себе отношение, – это именно вопрос о пропорциональном представительстве, который сводится к тому, чтобы все политические течения страны были пропорционально представлены в парламенте при помощи тех или иных гарантий для представительства меньшинства, – вопрос, который не предрешается еще формулой «всеобщее, прямое, равное избирательное право». Некоторые товарищи настаивают на том, что принцип пропорционального представительства есть по своей природе принцип несомненно демократический и как таковой требует нашего безусловно положительного отношения к нему. Ссылаются, между прочим, в виде иллюстрации на непропорциональность (к невыгоде социал-демократии) между числом депутатов, посылаемых немецкой социал-демократической партией в рейхстаг, и между числом социал-демократических выборщиков. Но так ли это? Не должно ли скорее подходить к решению этого вопроса с точки зрения существующих конъюнктур и общественных ситуаций? Выгодно ли было бы для российской социал-демократической партии выставлять на своем знамени этот принцип вообще как принцип демократический? Следует, чтобы съезд дал на этот счет свой ответ.
Нельзя пройти молчанием и аграрную нашу программу. Главный недостаток ее в том ее виде, как она принята на II съезде, заключается, по нашему мнению, в недостаточно ясной формулировке общего ее принципа, с одной стороны, и в ограниченности, быть может даже случайности, выбора тех конкретных моментов, которые должны характеризовать этот общий принцип, – с другой. Для устранения первого недостатка, быть может, могла бы пригодиться формула, подхваченная, между прочим, и «Впередом» («вместе с крестьянами»), – мысль, которая довольно точно характеризует отношение нашей социал-демократии к крестьянскому вопросу. Для устранения же второго недостатка следовало бы, пожалуй, перенесть центр тяжести с знаменитых отрезков на рассмотрение вопроса об экспроприации крестьянами помещичьей земли, – вопроса, который и теперь уже становится, а еще более обещает стать в недалеком будущем, весьма жгучим и, так сказать, сезонным.
По вопросам тактическим
Прежде всего Екатеринославский комитет большинства советует товарищам на съезде энергично протестовать против все более и более обнаруживающихся за последнее время тенденций в нашей партии, находивших, между прочим, свое теоретическое выражение в новой «Искре» и протежируемой ею литературе, – тенденций воскресить чисто рабочедельческое отношение к тактическим вопросам. Эти тенденции с особенной ясностью сказались по вопросу о вооружении масс в момент революции и восстания, по вопросу о соглашении социал-демократии с другими революционными или оппозиционными организациями, по вопросу о «высшем» и «низшем» типе демонстраций, по вопросу о захвате социал-демократией власти после победы революции для проведения в жизнь требования о созыве учредительного собрания и по целому ряду еще других вопросов. Чтобы ознакомить товарищей, собравшихся на съезде, со своим отношением к этим вопросам, Екатеринославский комитет большинства предлагает их вниманию целый ряд вынесенных им на этот случай резолюций:
По вопросу о вооруженном восстании масс и о роли в этом случае социал-демократической партии
Ввиду несомненных признаков надвигающейся и даже уже начавшейся революции в России СДРП обязана, помимо своих обычных задач революционизирования рабочего класса и других общественных групп, озаботиться организацией масс в непосредственных целях вооруженного восстания народа для свержения самодержавия, должна приложить все свои старания к тому, чтобы взять руководство этим восстанием в свои руки, должна, наконец, своей ближайшей конкретной задачей поставить организацию дела вооружения народа. Всякие речи, исходящие из среды социал-демократии, направленные к тому, чтобы дискредитировать эти специфические с точки зрения данного момента задачи нашей партии, должны быть рассматриваемы как оппортунистические попытки ослабить революционную инициативу и энергию российской социал-демократии.
По вопросу о соглашении с другими революционными и оппозиционными организациями
Социал-демократическая рабочая партия должна поддерживать всякое революционное и оппозиционное течение, ни на минуту, однако, не забывая о своих специфических принципах и задачах, никогда не пропуская удобного случая критически отнестись к расплывчатости, половинчатости или даже реакционности тех или иных программных взглядов или мероприятий со стороны существующих наряду с ней оппозиционных или революционных групп; социал-демократия должна в интересах своего же дела вступать с этими группами во временные соглашения для того, чтобы вместе ударить на общего врага.
Для иллюстрации этой мысли можно указать, как на возможный пример такого соглашения, на совместные согласованные действия либеральной буржуазии (городских, например, дум) и социал-демократии в деле вооружения народных масс (образование народной милиции) в противовес «черным сотням», организуемым или вызываемым к жизни провокаторскою деятельностью полиции, – для предотвращения производимого насилия над мирными обывателями, еврейских погромов и тому подобных явлений. Ввиду растущего крестьянского движения и ввиду несомненной зависимости успеха в деле революционного выступления пролетариата от силы и размаха крестьянского движения социал-демократия должна обратить особенное внимание на вопрос о временном соглашении с социалистами-революционерами, которые могут стать во главе мелкобуржуазной демократии.
По вопросу об участии социал-демократии во временном правительстве
Социал-демократия ни в каком случае не должна смущаться тем, что, руководя народным восстанием, она может очутиться у власти путем образования из своей среды временного правительства. Если бы это удалось – что, впрочем, мало вероятно, но что было бы большим торжеством для нее, – то можно было бы с уверенностью сказать, что тогда дело созыва учредительного собрания на основе всеобщего, равного, тайного избирательного права было бы обставлено всеми возможными гарантиями проведения его на демократических началах. Если же социал-демократы столкнулись бы во временном правительстве с буржуазными представителями общества, то они, несомненно, участвовали бы там как члены своей партии, послушные ее голосу и ее велениям, а не как члены чуждой им коллегии, и в случае конфликта свободно могли бы оттуда уйти, блистательно использовав этот конфликт в своих организационных целях.
По вопросу о войне
Полный крах военной авантюры царского правительства заставляет это последнее искать какого-нибудь выхода из своего затруднительного положения, и его настоящие лицемерно-хвастливые речи о своем незаконном намерении продолжать войну до последней крайности никого уже не обманут. Правительство жаждет мира и ищет только удобного случая ликвидировать столь злополучную для него затею, приведшую его на край гибели и ускорившую наступление революции в России. Вся буржуазная пресса заграницы и в России употребляет все усилия, чтобы помочь правительству выпутаться из беды и сохранить остатки своей власти для «умиротворения» страны или, – что то же, – для подавления «внутреннего» врага. И вот, принимая во внимание, что буржуазный мир, встревоженный приближающейся катастрофой в России, будет охотно спекулировать на требовании прекратить войну, социал-демократия должна быть особенно осторожной и не подсказывать от имени масс требований, чтобы царское правительство поспешило заключить мир. Социал-демократы должны использовать до конца затруднительное положение правительства и выставить своим лозунгом: «Долой войну! Долой и царский мир! Долой самодержавие!»
Главным показателем сил пролетариата является его сплоченность и организованность. Роль организующего агента должна принадлежать социал-демократии, сознательно и планомерно помогающей пролетариату определиться как классу, неуклонно и последовательно борющемуся за свои социалистические цели. Но плох был бы тот организатор, который стал бы что-либо или кого-либо организовывать весьма неорганизованным способом, т. е. идя ощупью, стихийно, без всякого определенного плана. Отсюда получается такой несомненный вывод: прежде чем выступать в роли организатора, социал-демократия должна предварительно сама сорганизоваться, должна представлять из себя целостный организм, – словом, должна образовать из себя сплоченную, строго организованную партию. И чем большего успеха она достигнет в этом последнем направлении, тем большего результата, при прочих равных условиях, она добьется в качестве непосредственного руководителя и организатора пролетарских масс.
Как ни просты, однако, как ни аксиоматичны эти общие истины, нередко раздаются голоса – и притом, к сожалению, из среды даже социал-демократии, – заставляющие думать, что не все из наших товарищей согласны с высказанными здесь положениями.
Так, например, новая «Искра» задалась, по-видимому, целью систематически искажать или эскамотировать организационные принципы революционной социал-демократии. Не характерно ли, в самом деле, ее отношение к идее наших социал-демократических съездов – этого единственно известного нам пока способа договариваться социал-демократам между собою относительно координации своих действий в области революционной работы, т. е., иначе говоря, сплачиваться в организацию или повышать степень своей организованности, – отношение, которое иначе нельзя определить как только термином «глумление», недостойное социал-демократов глумление над тем, без чего социал-демократия не могла бы быть партией и, следовательно, представляла бы в смысле общественной силы нулевую величину (см. № 87 «Искры»).
Не характерно ли в такой же мере крайне пренебрежительное (чтобы не сказать более) отношение той же «Искры» к уставу партии – этому формальному выражению ее организованности? Новая «Искра» много, очень даже много приложила стараний к тому, чтобы умалить в глазах партийных работников значение вырабатываемых на съезде уставов, как якобы пустой формы, которая, собственно говоря, никого ни к чему не обязывает (см., например, взгляд на этот счет новой «Искры» в ответе редакции на письмо Александрова, № 56); она очень глубокомысленно противопоставляла эту «бумажную» форму какому-то организационному «духу», как главному фактору, определяющему организационные отношения, но, к сожалению, не потрудилась никогда и нигде разъяснить, что если не в уставах, то где же, когда и при каких обстоятельствах этот метафизический «дух» претворяется в известные конкретные указания или правила, которые в силу своей общеобязательности для членов данной группы могли бы действительно послужить к установлению тех или иных реальных организационных отношений внутри нее.
Но, быть может, всего характернее выставленный новой «Искрой» и родственными ей мыслителями принцип: «организация-процесс» в противовес принципу «организация-план» (см., например, тот же ответ редакции на письмо Александрова, а также выражающую ее взгляды брошюру Троцкого). Если в формуле «организация-процесс» и есть какой-либо смысл, то только один и притом весьма оппортунистический, сущность которого заключается в следующем: социал-демократии не следует брать на себя неподходящей для нее задачи – организовывать пролетариат, который и без нее, мол, прекрасно сорганизуется сам собою, а процессом его организационного роста будет уже определяться и степень организованности его авангарда, т. е. социал-демократии. В этом силлогизме, если угодно, есть, конечно, своя логика, но все что можно сказать по поводу его, так это только то, что он выражает крайнюю степень хвостизма и принижения революционной роли социал-демократии, что, как известно, составляет главную цель всех оппортунистических вылазок в социал-демократических партиях. Если сторонники теории «организации-процесса» жалуются иногда на то, что их называют оппортунистами в области организационных вопросов, в то время как они, изволите видеть, привыкли слышать применение этого нелестного эпитета по отношению лишь к людям, изменяющим ортодоксальности в области вопросов более общих, вопросов высшего порядка, например программных, или некоторых исходных взглядов в вопросах тактики, то в утешение их можно было бы сказать только следующее: кто изгоняет из социалистического обихода «организацию-план» и ставит на место ее «организацию-процесс», тот смело может протянуть руку рабочедельцам, придумавшим знаменитую тактику-процесс, а вместе с этими последними составить оборонительный и наступательный союз с пресловутыми бернштейнианцами, решительно не по-марксистски понимающими роль, значение и природу рабочего класса, с одной стороны, и социал-демократии – с другой. Ввиду всего вышесказанного Екатеринославский комитет большинства рекомендует съезду своевременно затронуть ряд общих вопросов в области организационных принципов для того, чтобы всем стало ясно, до какой степени незаконно под флагом ортодоксальности контрабандою провозится в партийную жизнь чистейшей воды оппортунизм.
Самым существенным моментом при установлении организационных отношений в партии является вопрос о том, что нужно понимать под словом партия или – переводя это на язык устава – кто является членом партии. Так как § 1 устава, принятого на II съезде, в высшей степени неудовлетворительно решает этот вопрос, то мы особенно настоятельно рекомендуем нашим товарищам на съезде подвергнуть этот пункт пересмотру. Что касается нашего взгляда на данный предмет, то он тесно связан с уже намеченным выше пониманием нашим роли социал-демократии по отношению к пролетариату. Так как мы смотрим на партию не как на простую совокупность затронутых социал-демократической пропагандой элементов (таков именно взгляд новой «Искры» – поскольку он особенно отчетливо выразился в фельетоне В. Засулич в №70 «Искры»), а как на сложный, организованный аппарат, приспособленный для развития наивысшей степени актуальности социал-демократии в деле воспитания, руководства и организации масс, то мы в определении понятия о партийном членстве всецело примыкаем к товарищу Ленину, который, помимо обычной предпосылки этого понятия социал-демократической программы, считает необходимым включить еще одно, крайне важное условие для получения права на звание члена партии – это именно участие в какой-нибудь партийной организации. Нам бы только казалось, что уместно было бы маленькое пояснение, согласно которому под категорию партийной организации не могли бы подпасть группки социал-демократов, находящиеся под руководством партии, но не подчиняющиеся или не всецело подчиняющиеся действию ее устава. На основании этого определения не трудно было бы уже и конкретно установить, где лежит та граница, которая замыкает круг входящих в партию элементов. Так, например, в нашей местной работе членами партии могли бы считаться, кроме членов комитета, еще и члены пропагандистской организации, группы агитаторов, так называемые районные организационные собрания (в других местах, например в Баку, аналогичные этим последним организации носят название районных комитетов) и, наконец, лежащие на территории местной организации так называемые у нас центральные кружки (т. е. группы организаторов на отдельных заводах и фабриках).
Что касается определения общего принципа, на основании которого должна быть построена вся наша партия, то мы охотно признали бы за таковой тот именно принцип, который лег в основу заграничной организации большевистских групп содействия, т. е. принцип демократического централизма, но, во избежание недоразумений, с некоторыми весьма существенными оговорками. Дело в том, что принцип демократизма, с характеризующим его моментом – самоопределением запаса коллектива путем решения главнейших вопросов жизни этого коллектива по большинству голосов, – применим в чистом виде лишь тогда, когда имеются налицо два условия: во-1-х, когда для такого способа самоопределения нет внешних непреодолимых препятствий и, во-2-х, когда не отсутствует предпосылка однородности состава коллектива, с точки зрения тех основных задач его, которые определяют вообще его raison d’etre*. Как известно, русские полицейские условия и до сих пор еще в высшей степени неблагоприятствуют проведению в нашей партии демократического принципа в его чистом виде, так что даже выборное начало во многих случаях могло бы быть осуществлено только лишь в форме его суррогатов – вроде двухстепенных, трехстепенных выборов и т. д. …

• – смысл существования.
  С другой стороны, приходится констатировать, что факта полной однородности состава нашей партии – если не в смысле общего признания ее программы, то по крайней мере в смысле стойкого, вполне зрелого усвоения многих существенных частностей в вопросах программных, тактических и организационных – далеко еще нет налицо, и этим обстоятельством пренебрегать не следует, если мы не желаем слишком поспешить распространением демократических прав на очень широкий круг социал-демократов, хотя бы по всем признакам и имеющих право на вхождение в партию в качестве членов ее, и подвергнуть партию риску потерять значительную долю своей устойчивости и выдержанности в борьбе с неблагоприятными обстоятельствами. Но несомненно во всяком случае то, что так называемые нынешние комитеты далеко не представляют собою всю соль социал-демократии и не охватывают всех тех работников в партии, которые могли бы одинаково пользоваться всеми правами и обязанностями в качестве равноправных членов партии. В этом смысле комитеты следовало бы значительно расширить – в том, однако, предположении, что функции нынешних комитетов могут быть перенесены, если то понадобится, с точки зрения условий работы, на немногочисленные по своему составу административные группки, избираемые местной организацией из своей среды. Так, например, Екатеринославский комитет большинства полагал бы возможным, применительно к местным условиям, произвести такое расширение насчет пропагандистских и агитаторских групп, а также районных организационных собраний, но не заключать в те же скобки, например, центральных кружков, члены которых не обладают еще достаточной выдержанностью в принципиальном и практическом отношении. С другой стороны, на эти центральные кружки можно было бы смотреть как на приготовительный, так сказать, класс или на предварительный стаж, пройдя который достаточно тоже искушенные в революционной работе партийные работники могли бы пользоваться затем всеми демократическими правами наряду с остальными членами партии.
  Затем, что касается централистического принципа, т. е. наделения достаточно большими полномочиями разного рода центральных организаций, при условии построения партии в пирамидальном, так сказать, порядке, – то на этот счет двух мнений, кажется, нет: партия наша должна быть действительно централистической.
  Еще несколько слов о принципе разделения труда в партийных организациях. В нашей партийной литературе раздавались голоса, энергично протестовавшие против этого принципа и сулившие партийным работникам (разным «винтикам» и «колесикам») те же ужасы, какие постигают специализовавшегося на той или иной отрасли труда фабричного рабочего. Нам кажется, что всерьез этих мрачных опасений брать нельзя и можно заметить только лишь разве следующее: во-1-х, без разделения труда наша работа далеко не достигла бы нужной степени интенсивности; во-2-х, конспиративные условия работы далеко не благоприятствуют одновременной разносторонности функций каждого члена организации, а в-3-х, властная практика жизни чрезвычайно убедительно показала и постоянно показывает, что вопрос этот положительно праздный. Разделение труда подсказано не злостными какими-нибудь доктринерами, а вызывается обыкновенно условиями самой работы; было бы странно, например, видеть т. Аксельрода, перебегающего от редакторского стола к типографскому столу, а какого-либо скромного товарища наборщика – исправляющим «гениальные» фельетоны т. Аксельрода.