Доклады Донского и Тульского комитетов
ДОКЛАДЫ ДОНСКОГО И ТУЛЬСКОГО КОМИТЕТОВ
ДОКЛАД ДОНСКОГО КОМИТЕТА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Представляя свой доклад, я должен заметить, что это черновик, написанный к тому же наспех. Мне пришлось опустить большую половину того материала, которым я хотел воспользоваться, игнорировать массу вопросов и сторон деятельности, кромсать отдельные эпизоды и, помимо всего этого, пренебрегать литературностью изложения. Посему я оставляю за собой право обработать и дополнить эту «историю».
ИСТОРИЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ В POCTOВE-HA-ДОНУ
Еще со времен славного существования «Народной воли» за Ростовом установилась репутация революционного центра. Еще в те времена в нем постоянно бывали кружки, в которых гнездилась противоправительственная крамола различных направлений. Об этом свидетельствует хроника обильных арестов в конце семидесятых и почти на всем протяжении восьмидесятых годов и убийство шпиона на улице в 1878 г. В большинстве случаев кружки эти состояли частью из приезжих, частью из местных интеллигентов, живших особняком и имевших самые незначительные связи с местным населением. В своей истории Ростов насчитывает не мало случаев массовых волнений, но до появления социал-демократов все они проходили без влияния социалистических или противоправительственных элементов. Среди этих стихийных волнений по размерам своим выделяются: разгром полиции в 1879 г. (об этом подробно см. у Плеханова: «Русский рабочий в революционном движении»), еврейский погром 1883 г. и стачка рабочих мастерских Владикавказской железной дороги в 1894 году. В период между избиением полиции и еврейским погромом в Ростове происходила чрезвычайно любопытная стачка извозчиков. Так как, кажется, нигде в литературе не упоминается о ней, то нелишне будет привести краткое описание этой стачки.
Незадолго перед стачкой местное общественное управление ввело новую таксу для легковых извозчиков, значительно ухудшавшую условия труда ростовских ванек. Извозчики скопом ходили ко всем решительно общественным, полицейским и судебным властям города, убеждая их «явить божескую милость» и вернуть им прежние вольности. Но стоявшие во главе общественного управления Кит-Китычи отнюдь не склонны были попустительствовать. Тогда извозчики устроили стачку, поражающую своей выдержанностью, стойкостью и единодушием. В день стачки на улице не было ни одного извозчика. Жизнь города сразу осложнилась и полиция поспешила принять энергичные меры. Уже на другой день городовые и казаки были вооружены нагайками и отправлены по извозчичьим квартирам с приказом: «лупить до тех пор, пока не выедет со двора». И городовые лупили, лупили извозчиков, лупили и семьи их, вступавшиеся за своих кормильцев. Но в то время, как все мало-мальски состоятельные люди возмущались извозчиками, симпатии рабочего люда были всецело на стороне стачечников, и в массе случаев за избиваемых извозчиков вступались пролетарии и воздавали полицейским по их заслугам. Ваньки продолжали упорствовать. А так как отведывать крепость казацкой нагайки было нежелательно, то они пустили в ход такой маневр: все решительно отвозили свои экипажи к кузницам и мастерским якобы для починки. Полиция моментально разгадала эту каверзу и начала вразумлять нагайками стачечников у кузниц, если оказывалось по беглому обзору, что экипаж в ремонте не нуждается. Тогда озлобленные извозчики сами производили мелкие поломки экипажей, расковывали лошадей, рвали сбрую. Менее устойчивые извозчики пасовали перед непреклонностью полиции и выезжали в город на работу. Этих изменников на улицах избивали и портили им сбрую и экипажи.
Несмотря на такую стойкость, на четвертый, кажется, день извозчики, под гнетом полиции, сдались. Но долго еще они не хотели мириться с поражением и требовали с седоков по старой таксе, что зачастую давало им повод снова испытать крепость полицейских кулаков. Пораженное таким упорством общественное управление потом сделало извозчикам кое-какие уступки.
Стачка 1894 г. вспыхнула стихийно и прошла без вмешательства интеллигентных сил. Руководил ею работавший в мастерских слесарем Ив. Ив. Козин. Рабочие держались замечательно стойко и дружно. Узнав, что депутаты арестованы, рабочие решили идти в город – освободить их. Жандармы и полиция испугались и поспешили выпустить арестованных на свободу, что не помешало им потом снова арестовать их. Кроме того, масса рабочих была выслана. Несмотря на это, стачка закончилась победой рабочих: все главные требования их были удовлетворены.
Во время стачки в Ростове существовал кружок народоправцев, в котором был весьма значительный процент рабочих. Тем не менее кружок этот не сумел, а может быть, и не хотел оказать какое бы то ни было влияние на стачку.
Первые социал-демократы появились здесь в 1896–1898 гг. Это были мелкие служащие-разночинцы. К их услугам был весь город. Все старые течения, все бывшие дотоле направления заглохли, захирели, вытравлены были проклятой памяти восьмидесятыми годами. Никаких местных традиций они не знали, никакой преемственностью не пользовались, никакой удобренной почвы в наследство они не получили. Зато и идейной борьбы им не пришлось вести.
Робко и неуверенно выступили первые социал-демократы на арену общественной жизни. Весь идейный багаж их состоял, кажется, только из нескольких выводов, сделанных из недомолвок и намеков легальной марксистской литературы. Без знания теории и практики движения, без ясного представления о своих практических задачах, без строго разработанных планов и программ, они стремились к пробуждающемуся пролетариату в твердой уверенности, что при соприкосновении со средой они услышат голос жизни, который направит их шаги по верному пути.
Вскоре им удалось свести знакомство с первыми светочами рабочей среды, у которых уже проснулось стремление к сознательной жизни и борьбе. Соединенными силами они начали пролагать первые тропинки для выступления пролетариата на борьбу за свободу и социализм.
Эти первые шаги поражают своей примитивностью. Рабочие-революционеры под разными предлогами завлекали своих наиболее подходящих знакомых в городской сад и там как бы случайно встречались с интеллигентами. Как бы случайно разговор сводился к фабрично-заводским непорядкам, к произволу мастеров, алчности хозяев, бессознательности рабочих. Затем говорили о религии, о духовенстве, о боге и безбожье, дерзали критиковать действия правительства и подвергать сомнению благость монархической власти. Постепенно сюда, в расположенный в центре города и ныне кишащий шпионами сад, приносились для чтения и раздачи рабочим легальные и нелегальные книжки. В скором времени интеллигенты имели здесь аудиторию в 30–40 внимательных слушателей-рабочих. Из этого кружка и выросла со временем организация Донского комитета. Параллельно с этим кружком самостоятельно появлялись и исчезали и среди интеллигентов и среди рабочих другие социал-демократические кружки, подчас попадавшие в руки жандармов, не успев еще развернуть своей деятельности.
Постепенно социал-демократические разговоры в саду делались невозможными по полицейским условиям, и руководители «движения» стояли в недоумении перед вопросом: какую форму избрать для своей работы, как вести теперь пропаганду и вообще что делать? Как раз в это время в Ростов приехал революционер, уже участвовавший в рабочем движении других городов. Этот революционер оказал местному движению громадные услуги. Обладая значительным революционным опытом и отличаясь крупной энергией, он сразу же сделался центральной фигурой кружка и имел решающее значение на формирование местного движения. Все сагитированные рабочие были распределены по кружкам, а над ними высилась сама себя избравшая группа из интеллигентов и вполне сознательных рабочих. Эта группа вела пропаганду в кружках, руководила агитацией на заводах и вообще являлась законодателем всей жизни организации. Для успешной агитации один интеллигент поступил на механический завод, а несколько девушек полуинтеллигенток поступили на табачные фабрики. Но все эти попытки окончились неудачей.
Для занятий в кружках была установлена единообразная программа, знаменитая программа, по которой все занятия с рабочими неминуемо должны были начинаться с истории культуры. Эта программа в течение почти четырех лет сушила местное движение. И не принесла особенно печальных результатов она только потому, что почти все пропагандисты, помимо своей воли и желания, разбивали тиски программы, уклоняясь в различные стороны.
В начале 1900 г. этот кружок, объединявший в то время уже несколько десятков рабочих механического производства в Ростове и десяток-другой в Таганроге, получил, с соблюдением надлежащих формальностей, наименование Донского комитета партии. Несколько перед этим в комитете происходила борьба направлений между умеренными и более революционными элементами. Вопрос о том, выпустить ли первую прокламацию или нет, дебатировался целых три недели. Под конец революционер, игравший самую видную роль, заявил, что он уйдет из организации, если прокламация не будет выпущена.
Этот энергичный ультиматум произвел должное впечатление, и вопрос большинством одного лишь голоса был решен в положительном смысле.
Тип местной организации был чрезвычайно несложен. Во главе ее стоял комитет, разделенный на две части: интеллигентный и рабочий. В каждом из них полагалось не более 6–7 человек. Представитель интеллигентного комитета присутствовал на заседаниях комитета рабочих. Такое деление объяснялось различием функций интеллигентов и рабочих. Власть комитета была неограниченная: все члены кружков обязаны были беспрекословно подчиняться распоряжениям членов комитета, если только они открыто не нарушали кружкового устава. Отдельные кружки ничем не были связаны друг с другом.
Уже через несколько месяцев после существования комитета один приезжий рабочий склонил на свою сторону нескольких человек и поднял знамя борьбы за демократизм, за выборное начало. Борьба между «демократами» и «узурпаторами», как их тогда называли, длилась недолго и окончилась полным поражением демократического принципа организации.
С мая 1900 г. начинается прокламационная деятельность комитета. В этом году было выпущено 6 прокламаций в количестве всего около 2500 экземпляров. Из них в двух прокламациях – майской и по поводу арестов – были политические намеки. Вообще «экономизма» как системы в Ростове никогда не существовало.
Круг читателей первых прокламаций был невелик. Выпускались они в небольшом количестве (максимум 800 экземпляров) и были изготовлены на гектографе так, что далеко не все грамотные рабочие могли их читать. Кроме того, 60–70% выпущенных прокламаций погибали без прочтения. Часть из них попадала в руки полиции и заводской администрации, часть самостоятельно уничтожалась рабочими без прочтения.
Распространялись прокламации только среди рабочих механического производства, так как с другими предприятиями не было связей. В начале рабочие относились очень недружелюбно к самому факту появления прокламаций. Бывали случаи, когда рабочие указывали администрации на лиц, подозреваемых в распространении. И хотя прокламации почти не читались, но появление их вызывало бесконечные разговоры и споры.
Говорилось о том, что поляки не желают примириться с владычеством русского царя и потому «пакостят», что жиды подстрекают, что попы желают снова водворить крепостное право и потому возмущают народ против царя. Часть вины за подобные разговоры можно отнести на счет не вполне удачного и понятного составления листков.
Но постепенно интерес к прокламациям усиливался, степень понимания увеличивалась, отношение к ним делалось все более сочувственным, влияние их росло. Все, кому только приходилось в то время наблюдать рабочую массу, в том числе и хозяева с мастерами и приказчиками, единодушно констатируют, что после нескольких прокламаций у рабочих значительно повышалось чувство человеческого достоинства и начинало развиваться понимание противоположности интересов труда и капитала. То, что раньше на заводах свободно сходило с рук, те мелкие прижимки и крупные оскорбления, которые практиковались с незапамятных времен, которые составляли неизбежную принадлежность заводского обихода, к которым, казалось, одинаково привыкли и оскорбители и оскорбляемые, – теперь грозило очень неприятными осложнениями. Мастера и хозяева незаметно капитулировали перед рабочим. Прокламации ограничили неограниченную дотоле власть. В нескольких случаях вслед за выходом прокламаций владельцы предприятий спешили задобрить рабочих мелочными уступками.
В конце 1900 г. было произведено несколько арестов среди интеллигентов и рабочих. Этими арестами были вырваны лучшие местные силы. Жизнь обезглавленной организации почти приостановилась. Среди рабочих появились разочарование и апатия, усиливаемые безначалием и общей сумятицей.
В начале 1901 г. удалось сформировать новый комитет. В него вошли лица малоопытные, незнакомые ни с теорией, ни с практикой рабочего движения, не имевшие строго продуманных идеалов относительно постановки дела. Лишенный людей инициативы, новый комитет очень скромно и неуверенно поплыл по течению.
Наследие, оставленное ему его предшественниками, было невелико. Оно исчерпывалось 6–7 почти рассыпавшимися кружками да «культурной» программой. Связей с другими организациями было чрезвычайно мало.
Тип организации остался старый, дополненный лишь одним пунктом, именно: члены комитета из конспиративных соображений не должны были вести пропаганду в кружках. Таким образом вождь и законодатель всей организации – интеллигентный комитет – был лишен всяких связей с рабочей массой. Хотя постановление это за недостатком сил не всегда выполнялось, но все же оно принесло не мало вреда делу, так как комитет далеко не всегда был осведомлен относительно настроения в рабочей среде.
Вообще в это время организация работала чрезвычайно слабо. И тем не менее перед маем в городе создалось такое волнение, что некоторые чины полиции, опасаясь бунта, отправляли куда-нибудь за город свое имущество и семьи. Первого мая не работало несколько тысяч рабочих; некоторые предприятия совсем приостановились, на других работала только часть рабочих. В двух местах побросавшие работу пролетарии исколотили чинов полиции, пытавшихся преградить им путь. У ворот мастерских Владикавказской железной дороги стояла толпа тысячи в полторы рабочих, стояла в ожидании, что сюда придет «комитет», произнесет речь или поведет в город демонстрировать, или вообще даст указание, как провести этот высокоторжественный день. Но члены комитета вместе с многими посторонними лицами сидели в тюрьме, арестованные, так сказать, в целях профилактических. Поэтому ожидаемый «вождь и пророк» не являлся, и толпа разошлась, ругая последними словами комитет, который де ее «надул», «подвел» и т. и.
Итак, жизнь опередила нас; так блестяще прошедший день превзошел все ожидания руководителей рабочего движения. Аудитория оказалась более восприимчивой и внимательной, чем это предполагали даже оптимисты. Посеянное прокламациями семя упало на благодарную почву и обещало богатые всходы. Происшедшие события были слишком внушительны, чтобы их можно было игнорировать. Перед комитетом встала задача: как удовлетворить уже пробуждающееся в рабочей среде стремление к свету. Прежде всего решено было начать широкую письменную агитацию и для этой цели устроить во что бы то ни стало типографию.
История устройства типографии – типичнейшая и характернейшая история для всей эпохи революционного кустарничества. Организация приступила к устройству ее, не имея ни малейшего представления о том, как устраиваются типографии, где и как добыть необходимые принадлежности, как, каким образом можно их утилизировать. Люди стояли лицом к лицу перед насущнейшей задачей, и потому их ничто не останавливало. В организации не было ни одного наборщика, ни одного лица, знакомого с типографской техникой, Пришлось начинать буквально с изобретения печатного станка. Так как никто не знал, какие машины употребляются в типографиях, так как никто не видел печатных станков простейшей конструкции, то организации ничего не оставалось, как самим изобрести машину для печатания. И типографская машина была изобретена одним рабочим, никогда до тех пор не переступавшим порога типографии. Отдельные части этой машины изготовлялись на различных заводах тайком от мастером. Очень скоро в изобретении обнаружились «маленькие недостатки механизма», и работу пришлось приостановить до тех пор, пока автор не усовершенствует своего аппарата.
Не лучше обстояло дело и со шрифтом. Вначале предполагалось изготовить его кустарническим способом. Изыскан был человек, правда, проживающий за 2000 верст от Ростова, который брался изготовить штампы для шрифта. Устроители типографии ухватились за эту мысль и решили соорудить нечто вроде словолитни, где в кустарнические штампы кустарническим способом отливать кустарнический шрифт. Но штамповщик был изъят из обращения, и затеи устроителей рушились. Вскоре после этого еще один доморощенный изобретатель «открыл» способ изготовлять гуттаперчевый шрифт, но и это изобретение не дало положительных результатов, и устроителям пришлось прибегнуть к последнему, оставшемуся в их распоряжении средству, – «к экспроприации частной собственности». В глухую ночь, вооружившись, два раза ходили поклонники свободного слова на воровство, но оба раза неудачно. И только к концу года, в одном из городов Кавказа, из губернской типографии, с различными взломами, было уворовано пудов 10 шрифта. Но так как стяжатель не был знаком с типографским делом, то он набрал много ненужных и излишних вещей, в то время как не хватало необходимейших принадлежностей. И их пришлось доворовывать из местных типографий, но уже без взломов.
План устройства типографии был самый фантастический. Она помещалась в глухой деревушке в 85 верстах от Ростова, в стороне от линии железной дороги. Там 60-летняя старуха с двумя сыновьями и дочерью открыла лавочку, и в ней производилась работа. Само собой разумеется, что абсолютная непригодность подобного плана выяснилась с первых же дней, но ликвидировать заведенное дело было не так-то легко. В результате этот эксперимент обошелся организации в 900 руб., не считая бесплодно потраченного труда нескольких человек. Только в августе 1902 г. типографию удалось перенести в Ростов, где она существует и до сих пор.
Помимо устройства типографии для целей политической агитации тогда же решено было расширить рамки деятельности организации, начав работу среди учащихся средних школ и среди общества. Вообще задачи данного момента были уловлены верно, но беда в том, что выполнять их было некому. В комитете было три неопытных человека. Кроме них подвизалось еще три-четыре пропагандиста, преимущественно студенты.
Постановка пропаганды в кружках была ниже всякой критики. Пропагандисту давался один или несколько кружков и сообщалось, что существует официальная, так сказать, программа занятий, которой можно не придерживаться. Указаний и наставлений не давалось почти никаких; контроля за занятиями также не было. Единственным критерием пригодности пропагандиста были отзывы рабочих, даваемые после двух-трех занятий. Не существовало ни теоретических дискуссий, ни взаимного ознакомления с результатами практики, ни коллегиального обсуждения необходимых реформ. Правда, недостаток этот отчасти искупался тем, что пропагандисты и друг с другом и с членами комитета были в приятельских отношениях, часто встречались и натурально не могли не вести разговоров на этот счет. Тем не менее, всяк молодец действовал на свой образец, один уничтожал то, что создавал другой, и создавал то, что незадолго перед ним было уничтожено. В движении царил страшнейший хаос и разброд. Не было сильной руки, которая бы все охватила, дисциплинировала и направила по верному пути.
И тем не менее, несмотря на всю эту неурядицу, в кружках этих выработалось не мало горячих революционеров, энергичных и непримиримых врагов существующего строя. Правда, кружки эти не дали своим питомцам знаний, не выработали у них цельного, обоснованного миросозерцания. Они только породили и закалили в них революционный дух, жажду бороться за свободу и социализм, хотя и смутно представляемый. И в то время как «наверху», у комитета, дела обстояли из рук вон плохо, в то время как пульс комитетской жизни бился чрезвычайно слабо и с перерывами, – «внизу», в Недрах рабочей массы, велась кипучая и плодотворная политическая агитация. Но и здесь над деятельностью тяготело проклятие нашей общей неорганизованности: агитаторов сковывало по рукам и ногам отсутствие нелегальной литературы.
Вообще и 1901 г. деятельность комитета была позорно слаба. За весь год было выпущено всего-навсего пять прокламаций. Пропаганда в кружках была скверно поставлена, агитация почти не велась, связи с различными заводами и фабриками были чрезвычайно скудны и непрочны. Отсутствие людей, отсутствие литературы, отсутствие связей с революционными организациями – довершали печальную картину. Вдобавок в это время кризис отозвался и на нашем городе. Рабочих рассчитывали сотнями, и в первую голову, конечно, попадали наиболее сознательные элементы.
В короткое время организация лишилась 60–65% сорганизованных рабочих. Все здание организации рушилось, всякая деятельность притихала, и казалось, вот-вот окончательно замрет.
Между тем, часть рассчитанных вследствие кризиса рабочих пристроилась в ближайших к Ростову городах и местечках и основала там или оживила уже существовавшие социал-демократические кружки. Таким путем возникли организации в Таганроге, Новочеркасске, в Сулине, на различных шахтах и рудниках Александровско-Грушевского района, в Батайске, Екатеринодаре, Новороссийске, Армавире, на ст. Кавказской и в некоторых других местах. Все эти пункты, естественно, тяготели к Ростову, все они простирали руки к Донскому комитету, просили и требовали литературы, пропагандистов, указаний, что и как делать и т. и. Но на все эти запросы комитет бессильно и безнадежно разводил руками.
Между тем, жизнь шла вперед и предъявляла к революционерам все большие и большие требования.
Организованные рабочие завели связи с крестьянами. Пропаганда идей политической свободы усваивалась крестьянами, хотя и с большим трудом. Но все же и в темной крестьянской среде проснулось стремление к свету. Крестьяне настойчиво просили книжек, «где говорится про подати да про землю». Осенью 1901 г. несколько сагитированных крестьян обратились к комитету с предложением распространить 2–3 тысячи брошюр среди крестьянского и казачьего населения Северного Кавказа и Донской области. Распространение предполагалось произвести при помощи остроумного способа. Осенью в этих краях устраиваются громадные ярмарки, которые стягивают к себе крестьян из различных местностей на протяжении 60 – 70 и даже 100 верст. Во время ярмарочной сутолоки стоит разбросать по телегам или просто в толпе брошюрки, – и через день-два они попадут в самые отдаленные уголки. Но комитет был беспомощен, и просьбы, и настояния крестьян, а также желание их оплатить из скудных средств своих стоимость брошюр – не привели ни к чему.
В мае 1901 г. среди шахтеров Александровско-Грушевского района было распространено 200–300 майских прокламаций. На рудниках собирались группы в 50–100 шахтеров, читали вслух прокламации и кричали «ура». Сами шахтеры собрали 8 руб. и послали в Ростов одного рабочего купить еще таких «писем». Но и их желание осталось неудовлетворенным благодаря бессилию комитета.
Разразившийся кризис волновал умы рабочих, порождая естественное желание узнать, отчего и почему их рассчитывают. Самые отсталые и самые передовые рабочие требовали книжки с объяснением того, что такое кризис? По бессильный комитет не только книжки – прокламации не мог выпустить. В течение двух месяцев прокламация писалась и изготовлялась, но в конце концов погибла не изготовленной.
Через Ростов ежегодно проходят на заработки и возвращаются обратно десятки тысяч сельскохозяйственных рабочих. Здесь они останавливаются и проживают по нескольку дней. Здесь удобнейший пункт для агитации, для распространения нелегальщины, которая будет разнесена за сотни и тысячи верст. Но мог ли, смел ли комитет задаваться такими широкими замыслами?
Это несоответствие между запросами жизни, между уясненными задачами и постыдным бессилием действовало на нас, революционеров, угнетающим образом. Мы чувствовали свою несостоятельность, мы видели, как мы отстали от жизни, мы понимали, что не удовлетворяем ничтожнейшей части необходимой революционной работы. И это сознание было беспросветно тяжело, оно давило нас, как кошмар… В самом деле, что может быть обиднее такого бессилия? Мы назывались руководителями движения только потому, что воочию убеждались, как не умеем мы им руководить…
Другая не менее печальная сторона нашей тогдашней деятельности – это полная оторванность от общероссийского движения, полное незнание того, что происходит в России. Шум революционной борьбы совсем не достигал до нас. Единственной организацией, которая связывала нас с остальным миром, которая нам оказывала кое-какие услуги, которая отвечала на письма, была организация «Южного рабочего». И с этой стороны она заслуживает самой глубокой нашей признательности.
Мы стояли совершенно в стороне от различных течений и направлений в социал-демократии и даже не знали о них. Мы развивались «самобытно» и, по неисповедимым судьбам провидения, мы все же попали на верную дорогу. В то время как в соседних городах кипела борьба направлений и самолюбий, у нас царила вековая тишина, приправленная горечью беспомощности.
Бессилие, беспомощность и безлюдье – вот отличительные черты того времени. Одно время в комитете осталось три человека, причем третий попал в него главным образом потому, что комитет должен быть коллегией, а два человека коллегии не составляют.
И нельзя сказать, чтобы комитет выполнял мало работы. Во-первых, громадного труда требовало создание вновь разрушенной кризисом организации. Помимо того приходилось способствовать существованию организаций в соседних городах. В течение довольно продолжительного времени члены комитета почти еженедельно ездили на занятия с кружками в Таганрог, Сулин, Новочеркасск и нередко в Александровск-Грушевск и Екатеринодар. Во всех этих пунктах, равно как и в Новороссийске и Армавире, не находилось ни одного интеллигента, желающего и умеющего работать, причем требования для работников предъявлялись самые снисходительные, точнее, не предъявлялось никаких. Кроме устной пропаганды во все эти пункты направлялась литература, поскольку, конечно, мы сами ею обладали.
Так как организация страдала от недостатка так называемых «подсобных сил», го, в целях привлечения их, мы пытались начать работу среди общества. Для этого из лиц, еще не потерявших «Душу живу», была образована группа человек в 30, которая, предполагалось, будет собираться раза по два-три в месяц на чтения рефератов или «собеседования» по общественным и философским вопросам. Предполагалось, что такие собрания оживят закисающих интеллигентов и создадут атмосферу, сочувственную социал-демократии, чем можно будет с выгодой для организации воспользоваться. Таких групп было намечено три-четыре, но сорганизовать удалось только одну. Первый реферат прошел очень удачно. Но… но… произошла маленькая заминка. Как выяснилось потом, у брата швейцара того дома, где читался реферат, произошла какая-то история с паспортом. Поэтому швейцара позвали в полицию. Случайно это вышло как раз на следующий день после реферата. Благодаря такому казусу квартиры для собрания никто больше не давал, рекомендуя погодить, пока выяснится, следят ли за ними?
Пришлось «годить». К тому же рефератов писать было некому, точно так же некому было возиться с устройством собраний. Таким образом попытка оживить общество заглохла.
Неизмеримо большие результаты дали попытки посеять крамолу среди учащейся молодежи. Об этом подробно сказано в докладе центрального комитета Южно-русской группы учащихся средних школ. Но и здесь отсутствие литературы и отсутствие теоретических подготовленных лиц для руководительства занятиями молодежи страшно тормозили плодотворную работу.
Отсутствие литературы, прокламаций и пропагандистов посеяли «в народе» недовольство комитетом, недовольство, признаваемое самими членами комитета вполне естественным и законным. Нам ничего не оставалось больше, как признать свое банкротство и бросить работу. Но и у тех, кто пришел к такому заключению, не хватило решимости бросить на произвол судьбы организацию, которая уже поглотила столько сил. И мы остались работать, развивая все большую и большую энергию, усиливая теми работы и ожидая ареста, как избавления от непосильной маяты.
Работа 1902 г. началась при более благоприятных условиях. Самым благоприятным в ней было то, что практика предшествующего года не пропала для руководителей даром. Они значительно преобразились, уяснили себе ход движения, составили ясный и определенный план действий. Теперь уже инициатива исходила сверху, на котором царило бодрое настроение. Несмотря на слабость сил, на то, что только наладившаяся организация не успела еще окрепнуть,–комитет решил устроить 19 февраля демонстрацию. План ее несложен. Накануне 19 февраля предполагалось устроить рабочую сходку, человек в 250–300, на участие которых в демонстрации можно было рассчитывать, подогреть их речами и взять с них обещание прийти на следующий день демонстрировать и привести с собой побольше народу. Полицию рассчитывали застать врасплох, неподготовленной. Но произошло несколько иначе. Сходки устроить «по стихийным причинам» не удалось. Между тем весть о демонстрации уже проникла в среду рабочих и отменить ее было неудобно. Пришлось всю «подготовку» демонстрации произвести в два часа. Многим организованным сообщали, чтобы они немедленно шли на улицу. Конечно, при такой подготовке должна была произойти невероятная путаница. Рабочие, вышедшие демонстрировать, собрались в трех различных пунктах, и одна группа не знала о существовании остальных. Полиция же была предупреждена о демонстрации, так как в одном из кружков в то время был провокатор. Тем не менее демонстрация удалась. Группа рабочих человек в150 приблизительно полчаса продержалась на улице, продела несколько революционных песен, прокричала несколько раз: «Долой самодержавие». Почти все это время над толпой развевалось красное знамя с надписями: «Долой самодержавие».
Как ни мала была эта демонстрация, но она сыграла громадное значение. Она посеяла такую бодрость и отвагу, такое воодушевление и подъем революционной энергии, каких до того не наблюдалось. Эта же демонстрация повлекла за собой аресты, поглотившие массу сил. В марте от комитета осталось всего один-два человека и один пропагандист. Вдобавок к этому времени окончательно порвались все решительно связи со всеми революционными организациями. Тем не менее революционная работа продолжалась в больших размерах, чем когда-либо. Рабочими велась усиленная агитация на заводах. Затем, начиная с февраля месяца, открывается прокламационная деятельность Донского комитета. За два месяца, март и апрель, прокламаций было выпущено больше, чем за два предшествующие года, причем все прокламации были исключительно политического характера.
30 марта в театре, во время спектакля, были разбросаны прокламации и раздались крики: «Долой самодержавие», «Да здравствует политическая свобода». Под Пасху по церквам раздавались прокламации на смерть Сипягина.
В 1902 г. удалось наконец сорганизовать Красный Крест, который к маю месяцу выпустил 6 прокламаций политического характера.
На 18 апреля была назначена майская демонстрация с предварительным о том оповещением в особых плакатах и в прокламациях. В назначенный день и час на улице собралась громадная толпа народу, главным образом почти исключительно любопытствующих. Рабочих пришло сравнительно мало. К тому же организация демонстрации изобиловала чрезвычайными дефектами. Организаторы, что называется, переконспирировали. Боясь, чтобы план демонстрации не был предварительно разглашен, они никому его заранее не сообщили, и пришедшие демонстрировать не знали ни места, ни сигнала, ни порядка демонстрации. После двух неудачных попыток, повлекших за собою арест нескольких человек, рабочие разошлись восвояси.
Систематически, из года в год, к маю организация совершенно расстраивается и немедленно после майского праздника, как только несколько успокоятся жандармы, приходится начинать прокламационную работу почти сызнова, вновь формировать и налаживать рабочие кружки и подбирать для занятий с ними интеллигентные силы. Этот год не составил исключения из общего правила. Но постановка работы в этом году уже значительно отличалась от работы старинкой. Теперь с самого начала пришлось сильно ограничивать число кружков, стараясь повысить качественный состав их.
Пропагандистами на этот раз были уже не студенты, а главным образом гимназисты. Эти пропагандисты составили комиссию, в которой велись дебаты теоретического и практического характера. Эти дебаты послужили хорошей школой для начинающих революционеров. Параллельно с этой комиссией существовала комиссия «представительская», составленная из представителей различных кружков. Эти две комиссии отчасти восполняли отсутствующий комитет.
В этих-то комиссиях выяснялся и развивался план кампании на будущий революционный год. Решено было, елико возможно, расширить прокламационную деятельность, причем в прокламациях не избегать и всевозможных экономических обличений, как было до сих пор. Кроме того признавалось необходимым направить все усилия на то, чтобы взволновать рабочих, вызвать их на непосредственную борьбу, в которой пролетариат мог бы, так сказать, получить свое политическое крещение. По этому поводу велась энергичнейшая, широчайшая устная агитация в различных предприятиях. Особенное внимание обращалось на мастерские Владикавказской железной дороги, как на самое крупное местное предприятие, на котором кризис мало отразился и в котором к тому же находится и наибольшее количество организованных рабочих. Кроме того было выпущено не мало фабричных обличений к рабочим отдельных предприятий.
Старая программа кружковых занятий была, наконец, погребена; по новой в первую очередь ставилось, вместо истории культуры, всестороннее изобличение капиталистического строя вообще и российского политического режима в частности. В кружки принимались исключительно активные члены организации, главным образом распространители прокламаций.
Была образована техническая комиссия, которая до устройства типографии занималась печатанием прокламаций на гектографе.
В августе, наконец, удалось сформировать комитет, точнее комитеты – интеллигентный и рабочий, которые в самом непродолжительном времени были слиты воедино. Тогда же возник и был проведен в жизнь проект деления города на районы, с районными или агитаторскими собраниями во главе, которым, так сказать, даровалось право местного самоуправления под верховным наблюдением комитета.
На всех заводах и фабриках удалось завязать широкие связи. О каждом мелком случае фабрично-заводской несправедливости немедленно сообщалось комитету.
Жизнь организации била ключом в то время, как разразились ноябрьские грандиозные события. Ни стачку, ни последовавшие за ней события описывать не стану, так как, но всей вероятности, они еще свежи у всех в памяти.
Обозревая весь период деятельности с 1900 г. по настоящее время, я констатирую, что единственными постоянными явлениями всего этого периода были: почти полное отсутствие нелегальной литературы, чрезвычайный, угнетающий недостаток революционных сил и денежных средств, крайняя неподготовленность революционеров и оторванность их от всего остального революционного мира… И если такое положение дел будет продолжаться и дальше, то подъем революционной волны смоет и отбросит в сторону российскую социал-демократию…
Стоит ли говорить о том, что стачка сыграла громаднейшее агитационное значение? Что она значительно расширила кругозор и повысила степень сознания классовых интересов не только среди стачечников, но и всего городского пролетариата и не только его одного? Стачка до некоторой степени революционизировала весь тяготеющий к Ростову район, и влияние ее отразилось решительно на всех слоях населения.
Рост движения за последний год необычайный. В настоящее время нет ни одного завода, ни одной фабрики, ни одной мало-мальски крупной мастерской, куда бы регулярно не попадали прокламации. Но прокламации читают не только фабрично-заводские рабочие, их читает почти все население города. Комитет обладает громадной и по большей части очень чуткой аудиторией: его произведения читают, к его голосу прислушиваются все, начиная от босяков и уголовных преступников и кончая сливками буржуазии и аристократии. Как растет круг читателей, показывают следующие цифры: в 1901 г. каждая прокламация распространялась максимум в 800 экземпляров, причем осенью этого года было так мало связей, что 800 экземпляров одной прокламации удалось только с большим трудом распространить; в 1902 г. до стачки распространялось уже до 3, а после стачки до 6 тысяч экземпляров каждой прокламации. С мая 1902 г. по май 1903 г, было распространено приблизительно 130 тысяч прокламаций исключительно местного приготовления, причем многие из них представляли из себя полулист писчей бумаги, отпечатанный с двух сторон. Подавляющее большинство этих прокламаций, процентов 80–85, было исключительно политического характера. Но и в самый разгар политической агитации Донской комитет выпускал фабричные обличения к рабочим отдельных производств. Наибольшим успехом пользовались прокламации наиболее популярно написанные. Помимо агитации письменной последнее время ведется широчайшая агитация устная. Вообще рабочее движение в Ростове уже сделалось движением в истинном смысле слова массовым. От организации совершенно уже ускользают многочисленные случаи пропаганды и агитации в массах. Круг затронутых социал-демократической пропагандой лиц так велик, что они просто бессознательно заносят заразу во все те слои и группы населения, с которыми им приходится сталкиваться. Таким путем сформировались два кружка среди береговых рабочих-полубосяков и кружок среди донских казаков. Таким путем появился городовой, который распространяет прокламации. Словом, обрывки социал-демократического сознания проникли в самые затаенные уголки, в самые неприступные места. И теперь перед организацией стоит задача – расширить и углубить это сознание, превратить все еще смутное недовольство в ясное пролетарское сознание. И каждый свой шаг на этом пути закреплять прочной и целесообразной организацией, каждый успех, каждую малейшую удачу приобщать к существующему активу. В Ростове же последний год посвящен был, ввиду исключительных условий, главным образом лихорадочной агитации. Поэтому-то организационная часть дела изобилует достаточными дефектами. Слабо поставлена также выработка профессиональных революционеров. Для характеристики местного движения должно добавить, что в Ростове не существовало и не существует ни обществ самообразования, ни профессиональных союзов, ни легальных рабочих обществ. В прошлом году по инициативе владельцев типографий возникла мысль образовать общество взаимопомощи тружеников печатного дела, но администрация не разрешила его. Зубатовцев также пока что нет, да теперь им трудно будет, пожалуй, приснаститься, благодаря влиянию Донского комитета. Социалисты-революционеры также отсутствуют. Вообще кроме Донского комитета в Ростове имеется еще только социал-демократическая организация учащихся средних школ, состоящая под его началом.
Борьба направлений, разногласия различных органов нас почти не достигали. Отдельные экземпляры «Искры» в конвертах начали получаться только с № 20. Первая книжка «Зари» была получена в феврале 1903 года. «Рабочее дело» хотя и получалось, но никогда ни симпатиями, ни влиянием не пользовалось. И интеллигенты и рабочие к нему были одинаково постыдно равнодушны. «Южный рабочий» за время своего существования снискал глубокие симпатии и интеллигентов и рабочих. Появление каждого номера «Южного paбoчегo» было для рабочих праздником. Но все же отношение к нему нельзя сравнивать с тем колоссальным успехом, которым пользовалась у нас «Свобода». Одна книжка «Свободы» значительно расширила круг читателей нелегальной литературы. Каждая статья «Свободы» перечитывалась массу раз. И под ее впечатлением дотоле индифферентные рабочие стали выражать страстное желание, горячее желание почитать нелегальщину.
В «Искре» нравится только отдел фактических сообщений, статьи же программные, полемические и значительное большинство политических совершенно недоступны не только сотням, но даже и десяткам. Лучшие рабочие не понимают «Искры»…
ОТЧЕТ ТУЛЬСКОГО КОМИТЕТА
Заявление. Ввиду того что доклад съезду Тульского комитета, отправленный в Организационный комитет, затерян, делегаты могут представить съезду только краткий набросок истории и настоящего положения дел в комитете.
I
Из общего числа жителей гор. Тулы в 111 тыс. человек рабочего населения считается 65 тыс., т. е. 70%.
Рабочих, занятых в фабрично-заводской промышленности, в железнодорожных мастерских, в депо и пр., – около 25 тыс.; большая же часть занята в домашней промышленности, на мелких фабриках и в мастерских. Производство по преимуществу – обработка металла: оружейное, самоварное, чугуноплавильное, сталеделательное, меднолитейное, латунное, гармонное, замочное, скобяное и прочее. Самым большим заводом является казенный оружейный завод с 12 тыс. рабочих, затем патронный с 3 тыс. рабочих, три чугунолитейных с 1 500 рабочих, сталеделательный с 1 тыс. рабочих, рельсопрокатный с 300 рабочих, сахарный завод с 1 тыс. рабочих; 3 больших самоварных фабрики и более 20 маленьких с общим числом рабочих в 3–4 тыс., гармонные фабрики с 5 тыс. рабочих. Причем в самоварном и гармонном производстве около половины общего числа рабочих работают на стороне в качестве кустарей. Такой же характер полукустарничества носит скобяное производство, замочное, петельное и других металлических изделий.
Большая часть рабочих как фабрично-заводских, так и занятых в домашней промышленности – местные жители, по преимуществу мещане, владеющие небольшими кусочками земли или домиками на чужой земле; часть кустарей также крестьяне из близлежащих селений.
Условия работы как по размерам заработной платы, так и по количеству рабочего времени гораздо лучше на фабриках и заводах, чем в домашней промышленности, где рабочий день в среднем около 16 часов в сутки, причем работает вся семья, тогда как на фабриках и заводах рабочий день от 8 до 111/2 часов. В то же время заработная плата кустарей в среднем раза и полтора ниже, чем на фабриках и заводах.
Кризис последних лет стал сказываться с 1899 года. К общему кризису присоединилось то обстоятельство, что на оружейном казенном заводе после горячки с 1892 по 1898 г. во время перевооружения армии наступило затишье; рабочих стали увольнять тысячами, так что к настоящему времени осталось менее одной трети прежнего числа, т. е. около 4 тыс. человек. Из уволенных оружейников разъехалось лишь небольшое число, большинство же занялось работой на дому на мелких хозяйчиков, составляя таким образом конкуренцию постоянным кустарям. Обычное нищенское существование кустарей превратилось теперь в настоящий голод; целая семья за всю неделю работы получает в среднем 11/2–2 руб., т. е. 6–8 руб. в месяц; другие, и таких немало, сидят совсем без работы или зарабатывают гроши в буквальном смысле слова.
II
ИСТОРИЯ МЕСТНЫХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ КРУЖКОВ
Революционная пропаганда в гор. Туле была начата приблизительно в 1894 г. социал-демократами; что касается народовольцев или других социалистов, то об их работе в Туле нам неизвестно. Во всяком случае ко времени появления социал-демократов никаких революционных организаций не было.
В 1894–1895 гг. социал-демократы из учащейся молодежи начали вести пропаганду в рабочих кружках. Такие кружки, человек по 8–12 в каждом, появились сначала среди рабочих оружейного и патронного заводов, где были лучшие условия работы и жизни (более высокая плата, более короткий рабочий день), где уровень общего развития рабочих был наиболее высоким и где, наконец, рабочие жили не в казармах, а в частных домах.
В 1896 г. было около пяти кружков, в 1897 г. число их увеличилось и в 1898 г. достигло десяти. Состав кружков был постоянный, занимались в них одни и те же лица годами; широкие массы совершенно не затрагивались. Пропагандисты держались того взгляда, что вполне спропагандированных рабочих нужно пересылать в другие города – более обширные промышленные центры и преимущественно в столицу. Полагая, что в самой Туле не может быть массового рабочего движения*, пропагандисты смотрели на свои кружки, как на университет для рабочих, подготовляли их к борьбе, вырабатывали из них агитаторов и затем рассылали в другие города.
- Так как большинство рабочих были мещане, мелкие собственники, т. е. не настоящие пролетарии
Пропаганда велась подобно тому, как ведутся занятия в университете: один пропагандист занимался исключительно политической экономией, другой читал лекции по государственному праву, третий – историю рабочего движения на Западе и т. д. Из нелегальной литературы рабочие читали: «Коммунистический манифест», «Эрфуртскую программу», популяризацию Маркса Каутского, «Подпольную Россию», «Наши разногласия», «Три письма к Михайловскому», журнал «Социал-демократ», брошюры: «Царь-голод», «О штрафах», «Кто чем живет», «Хитрая механика», «Речь П. Алексеева» и т. д.
Из легальных читались: Свидерский – «Труд и капитал», Камифмейер – «История немецкой культуры», Бельтов (объяснительное чтение), Липперт, Волгин – «Обоснование народничества», Энгельс – «Происхождение семьи, частной собственности и государства», Ковалевский, Каутский о происхождении семьи и пр., Ключевский – «Русская история», Токвиль, Минье, Шелгунов, Летурно («Социология», «Эволюция рабства»); из беллетристики: Щедрин, Успенский, Некрасов, Беллами, Чернышевский «Что делать», Омулевский «Шаг за шагом».
Такая работа в кружках велась в течение трех-четырех лет до весны 1899 года. Уже в 1898 г. со стороны многих рабочих стали раздаваться голоса о необходимости широкой агитации при посредстве листков и о возможности стачечной борьбы; пропагандисты, однако, были решительно против этого, и их мнение восторжествовало. В тот же 1898 г. большинство пропагандистов было арестовано.
Осенью 1898 г. работа в кружках продолжалась и кроме того было несколько рабочих собраний, тогда же началась и агитация.
Местная социал-демократическая группа, воспользовавшись недовольством рабочих на самоварной фабрике Баташева (около 500 рабочих), стала агитировать в пользу стачки, выставив требования: 1) повышение расценков, 2) чтобы расчет производился правильно через каждые две недели, 3) удаление двух мастеров, 4) прекращение вычета с рабочих за освещение*. - Рабочие на этой фабрике приносили свои свечи для вечерней работы; в 1988 г. на фабрике было введено электричество, но это не избавило рабочих от повинности – с них стали вычитать деньгами за освещение мастерских.
Рабочие дружно забастовали (октябрь 1898 г.), поддерживая все указанные требования; примчавшийся полицеймейстер, не разобрав в чем дело, набросился на рабочих с руганью и угрозами; среди рабочих послышался ропот, и в полицеймейстера полетело несколько самоварных крышек. Тогда он отправился к хозяйке фабрики и стал убеждать ее удовлетворить законные требования рабочих, имея целью так или иначе остановить стачку, Стачка продолжалась около трех дней, требования были удовлетворены, за исключением одного (удаление мастеров). Некоторые из рабочих, около пяти человек, узнав о полной беззаконности вычета на освещение и познакомившись через социал-демократов с адвокатом, возбудили иск к хозяевам, требуя возвращения вычетов года за два; конечно все они были рассчитаны, но процесс выиграли.
Тотчас после стачки был выпущен гектографированный листок за подписью «Тульская группа Российской социал-демократической рабочей партии». Стачка и листки произвели сильное впечатление.
Затем в марте 1899 г. та же группа стала агитировать на латунном заводе, воспользовавшись крайне удобным моментом – обилием заказов. (Результатом этой агитации были две стачки.) Был выпущен листок с требованиями отдельно для каждого цеха; стачка продолжалась только два дня, и все требования были удовлетворены (главным образом, повышение заработной платы). Интересная подробность: директор завода в присутствии депутатов от всех цехов читает гектографированный социал-демократический листок и удовлетворяет требование за требованием; пользуясь таким удобным моментом, рабочие к перечисленным требованиям приписывают карандашом новые; директор отвергает их, заявляя, что это уже не требование комитета, а частное заявление.
Весной того же 1899 г. была устроена маевка за городом; участвовало более 50 рабочих, произносились речи, читали нелегальную литературу, декламировали революционные песни (так как не знали мотива).
Затем осенью 1899 г. и в 1900 г. продолжалась работа в кружках и было выпущено несколько листков за подписью «Тульская группа Российской социал-демократической рабочей партии». Осенью 1901 г. группа переименовалась в комитет партии; зимой 1901 – 1902 г. было выпущено несколько листков (к гражданам гор. Тулы по поводу губернаторского постановления о сходбищах и собраниях, к безработным, ко всем рабочим, к рабочим фабрики Барышова и еще несколько). Все листки были изданы на мимеографе и распространены в количестве 500–600 экземпляров каждый.
Весной 1902 г. жандармским погромом комитет был почти разрушен; однако летом он восстанавливается и до 1903 г. выпускает ряд листков к рабочим и крестьянам.
Зимой 1901–1903 г. получались «Рабочее дело», «Искра» и «Южный рабочий», все это очень в ограниченном количестве и неправильно. Отношение комитета к «Искре» вначале было отрицательное, – указывалось на то, что слишком много места уделяется студенческому движению, много статей, непонятных для рабочих, и, наконец, «Искра» ведет слишком резкую и ненужную вообще полемику. (Такое отношение к «Искре» стало изменяться в 1902 г. после появления статьи Плеханова «Что же дальше?» и брошюры Ленина «Что делать?». В первой была поставлена задача – организоваться и для чего организоваться, а во второй кроме того было показано и как организоваться. Тогда, наконец, настоящая позиция и цель «Искры» были поняты комитетом и сознательными рабочими).
III
ОРГАНИЗАЦИЯ КОМИТЕТА
В 1899 г. был организован Рабочий комитет из представителей рабочих кружков. Все дела решались простым большинством голосов, интеллигенты приглашались с совещательным голосом и защищали свои предложения; на интеллигентах лежала литературная работа, доставка заграничной литературы, техника; каждый листок перед выходом читался и разбирался в Рабочем комитете.
Таким образом впоследствии выработался тип организации интеллигентского и Рабочего комитетов; один на членов последнего был также и в интеллигентском и являлся таким образом посредником между этими учреждениями. Такой характер организации был оформлен уставом осенью 1902 года. В этом же году начались недоразумения, перешедшие в серьезный конфликт между «нижней и верхней палатой». Интеллигенты стремились к широкой массовой пропаганде и агитации; но необходимость придерживаться устава заставляла их обращаться к Рабочему комитету для распространения литературы. Члены же Рабочего комитета частью были более склонны к кружковой деятельности, частью, недовольные некоторыми местными изданиями, требовали права редакции каждого выходящего листка, отказываясь в противном случае распространять издания комитета. Они ссылались при этом на параграф устава, по которому все важные предприятия (стачки, демонстрации и пр.) решаются Рабочим комитетом, относя сюда же редактирование изданий комитета. Кроме того рабочие были не довольны интеллигентами, что последние мало посещают кружки; между тем как для пропаганды во многих кружках у комитета не было сил.
Таким образом обстояло дело до весны 1903 г., когда у интеллигентов и у двух-трех наиболее развитых членов Рабочего комитета созрела мысль о необходимости реорганизации комитета. Был намечен новый план организации одного комитета, причем Рабочий комитет должен был быть распущен.
Новый устав был составлен в общих чертах следующим образом: комитет состоит из шести или более членов (безразлично рабочих или интеллигентов); двое составляют редакторскую группу, они же ведут бюро комитета, двое – агитаторов, один техник, один пропагандист; редакторская группа, кроме своей ближайшей функции, – литературная и редакторская работа, – ведет переписку с Организационным комитетом и с заграничным комитетом, если нужно, сносится с ними лично; они ведут далее, кроме того, бюро, кассу комитета и т. д. Агитаторы сносятся с рабочей массой через посредство агитаторских групп (по три человека) с каждой фабрики и завода или к известных районах города с ремесленным населением. Агитаторские группы между собой не связаны. Задача агитаторской организации: 1) распространение литературы, листков, а также выполнение постановлений комитета, 2) доставление возможно более полных и точных сведений о положении и борьбе рабочих, о настроении пролетариата в каждый данный момент, о впечатлении, производимом листком, брошюрой, и т. д. Техник заведует только своей специальностью. Пропагандист (один или двое) заведует занятиями в кружках, руководит молодыми пропагандистами, ведет сам занятия в «главном»* рабочем кружке, заведует нелегальной и легальной библиотекой комитета и т. д. - Т. е. специально подобранном из наиболее активных и развитых рабочих.
На общем собрании комитета была выбрана «распорядительная группа» из двух человек: один из редакторской группы, другой – из агитаторской, которая по целому ряду мелких вопросов действует самостоятельно от имени комитета, отдавая отчет о своей деятельности комитету на общем собрании (такие собрания происходят периодически один-два раза в месяц). Ясно, что существование комитета с таким разделением функций предполагает наличность в руках его группы интеллигентов, которая разделяется на специальные группы соответственно делению функций между членами.
С другой стороны, необходимы связи с обществом: во-первых, для сбора денег, во-вторых, для доставления квартир, адресов и пр. и пр. Но самое важное – это литература; листков совершенно недостаточно, необходима популярная брошюра, которая должна дополнять листки.
Таков в общих чертах план организации, утвержденный в апреле 1903 г. и отчасти уже проведенный в жизнь. Этот новый план нисколько не затормозил деятельности комитета, ибо у него были все связи с главными фабриками и заводами.
Издания комитета за последний год:
- О безработице.
- О праве союзов.
- О праве сходок.
- О свободе стачек.
- 8-часовой рабочий день
- О свободе печати.
- Что такое политическая свобода.
- К крестьянам.
- О Златоустовской бойне.
- Об убийстве Богдановича.
- К рабочим Байшуровского завода (300 экземпляров, с некоторыми требованиями, которые были немедленно удовлетворены). Всего около 10 тыс. экземпляров.
Кроме того перепечатано: - К гражданам всей России Донского комитета (300 экземпляров).
- Заявления защитников по делу крестьян Полтавской и Харьковской губерний (100 экземпляров).
- Майский листок из «Искры» (600 экземпляров).
- «Пауки и мухи» Либкнехта (100 экземпляров).
Социалисты-революционеры появились весной 1902 г. среди учащихся средних учебных заведений. Деятельность их проявилась в переиздании некоторых произведений, как-то: «Стачка Лжи», «Перед лицом жизни», сочинения Толстого.
