1628. Сведения о походе в Крым Михаила Дорошенка

СВЕДЕНИЯ О ПОХОДЕ В КРЫМ МИХАИЛА ДОРОШЕНКА (1628).
Куруковский договор (1625), явившийся как результат одного из многочисленных казацких восстаний первой половины XVІІ века, восстания, известного по имени его предводителя Жмайла, установил ту норму отношений к казакам со стороны польского правительства, которую последнее признавало единственною возможною. Казачество, не признаваемое как сословие, должно было составлять не более как отряд постоянного наемного войска, подчиненный польским гетманам; отряд этот не должен был превышать незначительного, точно определенного количества (6,000).
Казакам вменялось в обязанность не вмешиваться ни во внутренние сословные и религиозные столкновения на Украине, ни во внешние политические отношения Речи Посполитой к ее соседям. В тексте договора с особенною настойчивостью формулированы были статьи, воспрещавшие казакам предпринимать морские походы на турецкие владения, сноситься без ведома правительства с иностранными государями, наниматься к ним в военную службу, главным же образом нарушать в чем бы то ни было мирные отношения Речи Посполитой к турецкой империи. Гарантиею в исполнении этих предписаний польское правительство признавало установленный им контроль по отношению к выбору казацких начальников, который, по силе Куруковского договора, предоставлен был польским гетманам.
На первый же раз комиссары, составлявшие статьи договора, собственною властью без выбора со стороны казаков назначили «старшего войска Запорожского». Должность эта предоставлена была Михаилу Дорошенку, хорошо известному полякам, как старый товарищ Сагайдачного, которому тот поручал вести переговоры с польскими начальниками еще во время Хотинского похода.
В деле внутренней политики, т. е. польско-русских отношений, Дорошенко был представителем того направления в казачестве, которое стремилось идти по следам Сагайдачного в указанном им направлении; оно имело в виду, не разрывая установленных отношений к польскому правительству, напротив того, оказывая ему услуги в трудных для него обстоятельствах, в вознаграждение за эти услуги требовать уступок, необходимых для всего населения южнорусского края. Благодаря такому образу действий Сагайдачный в награду за два похода, Московский (1618) и Хотинский (1621), достиг признания правительством легального существования «войска Запорожского» в киевском воеводстве, без ограничения количества его реестром и восстановления православной церковной иерархии, упраздненной униатами.
Разумеется, подобная политика требовала известной доли терпения, умения выжидать и пользоваться обстоятельствами, значительной выдержки и сознания; к несчастью народ южнорусский не был в данное время политически развит настолько, чтобы соразмерить свои силы и средства с возможностью постепенного и последовательного достижения своих политических и общественных дезидератов. За исключением немногочисленной группы людей более развитых и сознательных, вся остальная масса казаков и крестьян, стремившихся в казачество, находила частичные уступки не удовлетворительными, требовала безотлагательного переворота и, предъявляя безусловный протест существующим отношениям, готова была вступить в решительную борьбу, не соразмеряя своих сил и шансов успеха. Правда Сагайдачный, воспользовавшись присутствием польской армии во время Хотинского похода, успел, хотя и с большим трудом, подавить это направление безусловного протеста в лице его представителя – Бородавки; но уже вскоре, после смерти самого Сагайдачного, направление это, не сдерживаемое его авторитетом, проявилось в резкой форме в восстании Жмайла, которое повлекло за собою потерю значительной доли того, что было приобретено Сагайдачным. Ближайшим последствием восстания является ограничение числа казаков реестром, контроль над выборами их начальников и запрет оказывать влияние на ход общественной жизни в крае; все это представляло огромный шаг назад сравнительно с положением, какое заняло казачество при Сагайдачном.
Положение нового гетмана Дорошенка было весьма трудное: с одной стороны, следуя программе Сагайдачного, он старался, не смотря на стеснительные для казаков постановления Куруковского договора, сохранить добрые отношения к польскому правительству, в то же время выжидая лишь удобного случая, чтобы потребовать от него возможных уступок; с другой стороны он принужден был считаться с порывами казачества к протесту, к несчастью не предвещавшими успеха. Среди такого колебания прошли первые три года гетманства Дорошенка, о которых встречается весьма мало данных в источниках; за все это время мы находим только два указания на его деятельность. В 1626 году он со всем войском Запорожским участвовал в походе региментаря Стефана Хмелецкого против татар; во время этого похода Буджацкие татары, ворвавшиеся в Киевщину в количестве сорока тысяч, понесли решительное поражение в окрестности Белой Церкви. Об участии казаков в этом походе Хмелецкий доносил королю следующими словами: «в этой битве запорожские казаки выказали большое мужество и преданность В. К. М-ти и Речи Посполитой» . Преданность эта не мешала, однако, Дорошенку домогаться от польского правительства уступок в пользу южнорусского народа и протестовать против испытываемых им от поляков притеснений. Так в 1627 году, когда королевич Владислав потребовал Дорошенка со всем его войском для участия в шведском походе, гетман не подчинялся этому требованию, мотивируя свой отказ тем, что казакам не уплачено жалованье, что их обременяют поборами и притесняют православную веру, вследствие чего они, вероятно, вынуждены будут поступить на службу к московскому царю .
В 1628 году на южной границе Запорожья возникла коллизия, дозволившая Дорошенку выступить в активной роли и удовлетворить народным порывам, оставаясь в то же время, хотя отчасти, на легальной почве. Мотивы этого дела истекали из внутренних отношений крымского ханства.
Вассальная зависимость Крыма от Турции была крайне неопределенно обусловлена во время подчинения Крыма при Менгли-Гирее; несомненно, султану принадлежало право по желанию смещать и назначать ханов, но в выборе их он должен был ограничиваться членами рода Гиреев; сверх того он связан был обещанием не подвергать смертной казни членов этого рода; наконец султан пользовался правом требовать военной помощи от хана по своему усмотрению и занимать своими гарнизонами некоторые крепости в пределах ханства. Впрочем эти условия зависимости никогда не были точно установлены, держались они исключительно на обычае, а не на письменном трактате , и, благодаря такой неопределенности, более энергичные из ханов старались по возможности ослабить долю своей зависимости от султана, не подчинялись его распоряжениям относительно военных походов и т. д. Султаны со своей стороны нашли верный способ для постоянной угрозы ханам: пользуясь многочисленностью рода Гиреев, они постоянно удерживали в Стамбуле несколько десятков представителей этой фамилии и при малейшем ослушании со стороны хана грозили ему смещением и заменою его одним из родственников. Сверх того автономные стремления ханов значительно ослаблялись вследствие причин, скрывавшихся в внутренних отношениях самого ханства. В вассальной зависимости от крымского хана находились ногайские орды, которые в свою очередь тяготились этою зависимостью. Более сильные и более энергичные из ногайских начальников с своей стороны мечтали освободиться от подчинения хану и готовы были стать в непосредственные вассальные отношения к Порте, т. е. сделаться самим самостоятельными ханами; таким образом они представляли внутри самого ханства выгодное для султанов орудие в борьбе их с автономическими стремлениями Гиреев.
Все указанные мотивы особенно резко проявились в третьем десятилетии XVІІ века: хан Джанибек-Гирей, заподозренный в стремлении в излишней самостоятельности, был смещен в 1623 году под предлогом небрежного поведения в персидском походе и преемником ему, по протекции визиря Гуссейна-паши, назначен Мухамед-Гирей III, находившийся в то время в ссылке на острове Родосе. Новый хан оказался человеком чрезвычайно предприимчивым и самостоятельным; опираясь на содействие своего брата Шагин-Гирея, которому он предоставил звание калги , он не пожелал выполнять предписаний Порты, не доставлял требуемых военных контингентов и не строил указанных султаном крепостей. После многократных напоминаний султан решился сменить непокорного хана; на место его вновь назначен был Джанибек-Гирей, которого послали в Кафу в сопровождении турецкого флота с сильным отрядом войска. На этот раз, однако, смена не состоялась: Мухамед-Гирей нанес туркам решительное поражение и принудил их удалиться из Крыма. С своей стороны Порта, занятая в то время другими политическими отношениями, на время покрыла молчанием это сопротивление своего вассала, даже возобновила с ним сношения, как бы ничего не произошло, но вместе с тем приискивала средства к его удалению и с этою целью обратила внимание на положение ногайских орд.
В то время самым сильным из мурз ногайских был начальник Буджацкой орды Кан-Темир мурза, владевший южною частью нынешней Бессарабии от Аккермана до Килии, т. е. так называемым Буджаком. Он давно уже тяготился зависимостью от Крыма, уклонялся от выполнения ханских приказов, предпринимал набеги на Русь без ведома хана и стремился к учреждению самостоятельного ханства под турецким протекторатом. Его-то и избрало турецкое правительство для противовеса Мухамед-Гирею после столкновения с последним; теперь власти особенно милостиво отнеслись к Кан-Темиру: ему обещано было покровительство султана, затем предоставлено звание силистрийского паши, благодаря чему он, как высокий турецкий сановник, становился в непосредственную зависимость от султана и освобождался от подчинения крымскому хану. Заметив опасность, грозившую ему со стороны Буджака, Мухамед-Гирей решился предупредить ее и послал Кан-Темиру грозный приказ – переселить Буджацкую орду в Крым для прекращения ее самовольных набегов на польские владения. Приказ этот, разумеется, не был исполнен и в Буджак послан с войском калга Шагин-Гирей, чтобы принудить Кан-Темира к повиновению; но тот заблаговременно перевел свою орду на правый берег Дуная, в Добруджу, входившую в состав Силистрийского пашалыка и, следовательно, числившуюся во владениях оттоманской империи вне территории подвластной хану. Шагин-Гирей, в свою очередь, переправился в Добруджу, сразился с Кан-Темиром, но был разбит наголову и с трудом спасся обратно в Крым; туда же, преследуя его по пятам, явился Кан-Темир и осадил в Бахчисарае обоих Гиреев, которые заперлись там с небольшою горстью приверженцев. Между тем в Константинополе сделаны уже были все приготовления на случай победы Кан-Темира и Диван, узнав о желанном исходе столкновения, объявил и хана, и его калгу изменниками, дерзнувшими вторгнуться с оружием в руках в одну из турецких областей. Оба они были отрешены, на место хана назначен вновь Джанибек-Гирей, а на должность калги его брат, Девлет-Гирей, и сильный турецкий флот с численным десантом отправлен в Кафу для возведения на престол нового хана при помощи Кан-Темира. Осажденные Гиреи, очутившись в столь критическом положении, попытались спастись путем привлечения нового неожиданного союзника, и Шагин-Гирей послал на Запорожье Болгар-мурзу просить помощи у казаков.
В то время находился на Запорожье и сам гетман Михаил Дорошенко, который, согласно требованию статей Куруковского договора, обязан был постоянно пребывать на Низу с 1,000 реестровых казаков для предотвращения казацких морских походов. Переговоры мурзы с гетманом привели к заключению следующих условий, выгодных для обеих сторон: Шагин-Гирей обязался уплатить казакам 100,000 червонцев и сдать им недавно отстроенную у границ Запорожья крепость Ислам-Кермен, если они своевременно придут на выручку хану. Дорошенко принял эти условия и немедленно двинулся в Крым с 4,000 казаков (очевидно, к реестровым присоединилась и проживавшая на Запорожье вольница). Непосредственно за Перекопом казаки была окружены ногайскими сонмищами, тотчас построили табор и храбро двигались к Бахчисараю, в течение шести суток непрерывно отбиваясь от татар. В этом переходе пал гетман Дорошевко с четвертою частью всего товариства, но оставшиеся в живых казаки все же пробились к Бахчисараю, под стенами которого разгромили Кан-Темира, принудили его бежать в Кафу под прикрытие турецкого гарнизона и освободили союзников из осады; в это самое время прибыль в Кафу и турецкий флот, сопровождавший Джанибек-Гирея.
Между тем поражение Шагин-Гирея в Добрудже, вторжение Кан-Темира в Крым и появление турецкого флота у Кафы – все эти обстоятельства вместе взятые совершенно уничтожили [155] авторитет Мухамед-Гирея среди подданных; не смотря на победу, одержанную казаками у Бахчисарая, предводители крымских татар отказали ему в поддержке, приняли сторону нового хана и отправились к нему в Кафу. Оставленные татарами Мухамед и Шагин вынуждены были бежать из Крыма, а казаки возвратились на Запорожье, куда вскоре явился и Шагин-Гирей.
Согласно условию, он сдал Ислам Кермен казакам, которые снесли укрепления этого города и перевезли на Запорожье бывшую в крепости артиллерию, после чего временно дозволили Шагин-Гирею кочевать на землях запорожских впредь до получения по этому делу королевского решения. Затем оба союзника снарядили совместно посольство к королю. Шагин-Гирей просил для себя покровительства и помощи королевской, обещая в случае успеха подчинить Крымское ханство протекторату Польши . С своей стороны казаки извинялись в том, что предприняли этот поход в Крым, не испросивши предварительно королевского разрешения и утверждали, что вмешались они в татарские междоусобия исключительно в виду политических выгод Речи Посполитой, имея целью способствовать ослаблению ханства; они указывали на предложение Шагин-Гирея и на разрушение Ислам-Кермена, как на положительные результаты их экспедиции. Польское правительство воздержалось от наказания казаков за самовольный поход и утвердило избранного ими нового «старшего войска Запорожского». После гибели Дорошенка в Крыму, выбран был начальником в казацком таборе некто Мойженица, но он вскоре был уличен в утайке части войсковых сумм и по приговору рады казнен смертью; на место его избран Григорий Савич, известный у казаков под именем Грыцька Черного, который и был утвержден правительством.
На этот раз умиротворению польско-казацких отношений способствовали две причины: направление, которого держался вновь избранный гетман, и взгляд на отношение правительства к казакам бывшего в то время представителем польской власти на Украине региментаря, Стефана Хмелецкого.
Григорий Савич является последним представителем в казачестве той партии мирных политиков, которая образовалась под влиянием Сагайдачного и подобно ему стремилась, сохраняя дружественные отношения к польскому правительству и оказывая ему существенный услуги, в свою очередь постепенно склонять его к легальным уступкам. В следующем году, после его избрания, казаки со своим старшим принимают деятельное участие в походе против татар, вторгшихся в Червонную Русь под начальством калги Девлет-Гирея (сентябрь 1829). Поход этот завершился блестящею победою, которую казацко-польские войска, под предводительством Хмелецкого, одержали над татарами у города Бурштына. Все татарское скопище было рассеяно и почти поголовно истреблено, при чем отняты захваченные ими пленники и награбленная добыча; в числе попавших в плен татар оказался один из выдающихся членов рода Гиреев, Ислам-Гирей, который впоследствии достиг ханского престола и во время восстания Хмельницкого оказывал значительное влияние на казацко-польскую борьбу в качестве союзника этого гетмана . В означенном походе главную военную силу, какою мог располагать Хмелецкий, составляло «все войско Запорожское со своим старшим, паном Григором Савичем» . Разумеется, в виду такой услуги центральному правительству не подобало уже вчинять взыскания за самовольный поход в Крым.
С другой стороны представителем польского правительства на Украине в данный момент и непосредственным начальником над казаками был Стефан Хмелецкий, человек, высоко ценивший их боевые качества, относившийся к ним весьма дружелюбно и старавшийся всеми силами поддержать доброе отношение к ним со стороны центральной власти. После крымского похода казаки обращаются к нему с просьбою ходатайствовать за них перед правительством, а также указать им дальнейший образ действий по отношению к Шагин-Гирею. «Мы обращаемся к Вашей Милости за советом,– пишут они,– и покорно просим Вас не отказать нам в указаниях, как нам поступить. Мы уверены, что Ваша Милость благоволит не отказать нам в совете подобно тому, как всегда Вы давали нам существенные указания, направленный ко благу Речи Посполитой и к нашей пользе» . Действительно, в донесении правительству о крымском походе Хмелецкий не только воздержался от порицания этого предприятия, но постарался указать все выгоды, вытекавшие из него для Речи Посполитой, и тем самым склонил короля на негласное разрешение казакам оказывать дальнейшую поддержку Шагин-Гирею .
В ряду польских военных начальников, которые подчинены были казаки в первой половине XVII столетия, Хмелецкий представляет единственное отрадное исключение, как вследствие более широкого понимания им казацких отношений и стремлений, так и потому, что в личных его отношениях к народу не было сословной гордости и эксклюзивности, которая составляла отличительную черту характера шляхтичей того времени. Современный ему мемуарист следующими словами изображаете его личность и образ действий: «Хмелецкого не любили в войске за излишнюю скромность… он сурово запрещал солдатам грабить и притеснять бедных, утверждая, что подобные поступки навлекают Божью кару и на самих солдат, и на их начальников; он был одарен таким человеколюбием, что не мог переносить вида обиженного, плачущего крестьянина и спешил удовлетворить его, чем мог, нередко сам проливая слезы» .
Гуманное отношение Хмелецкого к народу в значительной мере обусловливалось его происхождением и общественным положением в группе шляхетства: отец его принадлежал к числу бездомных служилых шляхтичей Перемышльской земли и еще в конце XVII столетия поступил на службу в надворную милицию кн. Василия-Константина Острожского , который впоследствии наградил его должностью войта в Остроге и небольшим хутором над Горынью. Стефан Хмелецкий начал военную службу также в милиции Острожских; в 1620 году он в чине ротмистра принимал участие в походе в Молдавию Жолкевского и во время разгрома на Цецоре успел пробиться со своим отрядом сквозь турецкую армию и возвратился на Подолие. В 1621 году он перешел на службу к киевскому воеводе Фоме Замойскому, который предоставил ему начальство над всею своею надворною милициею, поручив вместе с тем охранять от татарских набегов обширные имения Замойских в южной Брацлавщине; с этого времени начинается известная его деятельность, направленная к отражению хищников. В течение десяти лет крайне энергичных и неутомимых усилий Хмелецкий успел снискать для края относительное спокойствие, какого не могли ему доставить другие польские военачальники, располагавшие значительно большими силами. В современных ему записках упоминается около двадцати более или менее крупных стычек, в которых Хмелецкий постоянно наносил татарам решительные поражения; были в том числе и две большие битвы: у Белой Церкви (1624) и у Бурштына (1629), доставившие ему громкую известность.
В 1625 году гетман Конецпольский, выступая с армиею в прусский поход, передал Хмелецкому, носившему в то время скромный титул брацлавского хорунжия, должность регимонтаря на Украине, т. е. главного начальника польских военных сил в этой области; регаментарю украинному, как заместителю гетмана, принадлежала также верховная власть над Запорожским войском, которою Хмелецкий и воспользовался для того, чтобы смягчать по возможности отношения правительства к казакам и ходатайствовать перед королем о нуждах последних. В исходе 1629 года Стефан Хмелецкий в награду за Бурштынскую победу был, по представлению Фомы Замойского, возведен в сан киевского воеводы, место которого оставалось вакантным по смерти князя Александра Заславского. Не смотря на выдающиеся его заслуги, назначение худородного шляхтича на высокий сенаторский пост возбудило сильнейшее негодование в среде польской аристократии, и сенаторы готовили уже весьма недружелюбную встречу новому коллеге, но Хмелецкому не суждено было дождаться этой встречи: спустя шесть недель после своего назначения, в феврале 1730 г., Хмелецкий скончался на Украине, не успевши побывать в столице.
Со смертью Хмелецкого тотчас изменился установившийся при нем характер отношений польского правительства к казачеству, которое поставлено теперь в зависимость от лиц, совершенно иначе к нему расположенных. Новые начальники казаков относились к нему или строго и высокомерно подобно гетману Конецпольскому, или презрительно и жестоко, как гетман Николай Потоцкий, или же, как например коронный стражник Самуил Лащ, они представляли собою полный образец шляхетского своеволия и разнузданности, который не допускал даже мысли о признании каких бы то ни было человеческих прав за лицами, не принадлежавшими к дворянскому сословию. Подобная перемена в направление польского военного начальника быстро отразилась и в настроении казачества: партия мирных политиков утратила почву под ногами и все ее надежды на возможность последовательных уступок со стороны центрального правительства отныне казались несбыточными; в массе казачества напротив усилилась реакция в пользу немедленного вооруженного протеста. Уже к концу 1630 года реакция эта вспыхнула в виде решительного восстания под начальством новоизбранного гетмана Тараса; первою жертвою ее пал Григорий Савич, казненный по приговору казацкой рады за неудачный исход политики, которой он был представителем.
Восстание Тараса было первым крупным проявлением той казацкой реакции, которой суждено было после нескольких неудачных попыток закончиться победою Богдана Хмельницкого.
За отсутствием мемуаров для истории казачества за 1625-1630 годы мы помещаем здесь перевод трех документов, относящихся к данному периоду и извлеченных из весьма ценного сборника, который издан Станиславом Пржыленцким в 1842 году во Львове под заглавием: «Ukrainne Sprawy».

1) Послание казаков запорожских к Стефану Хмелецкому 14 Июля 1628 г. . Причина похода всего нашего войска из Украины в Запорожье известна Вашей Милости: перед выступлением нашим мы уведомили Е. М., что отравляемся исключительно для того, чтобы предупредить самовольные морские походы, особенно же с целью разрушения крепости Ислам-Кермена, построенной у переправы через Днепр во вред Речи Посполитой; мы имели также в виду не допустить постройки других крепостей, сооружение которых было предположено в нынешнем году, для чего султан турецкий отправил уже к северным берегам Черного моря пашу в сопровождении флота, состоявшего из 20 галер и нескольких сот мелких судов. Сверх нашего ожидания, Господу Богу благоугодно было указать нам путь к разрушению упомянутой крепости, почти неприступной, без пролития христианской крови. Случились это таким образом: Кантемир с турками разгромил Шагин-Гирея за Дунаем и, не дав ему опомниться, двинулся по его следам с войском своим в Крым, где осадил в Бахчисарае и Шагин-Гирея, и самого хана; друзья последнего известили нас об этом, прося помощи против столь стремительного врага. Так как дело требовало быстроты действия, то мы решились отправиться в Крым, не испросив позволения ни у короля Е. М., ни у Вашей Милости, ибо не сомневались, что представляется удобный случай оказать важную услугу Речи Посполитой, воспользовавшись взаимною ненавистью и междоусобием врагов; мы надеемся, что король Е. М. и Речь Посполитая не поставят нам во зло нашего поступка и окажут необходимое для нас в настоящее время вспомоществование. Наше предприятие увенчалось бы полным успехом, если бы не погиб наш гетман, славной памяти покойный Дорошенко; но трудно было ему избегнуть печальной участи, ибо нам пришлось в течение шести дней вести непрерывный бой с войском Кантемира на протяжении почти целого Крыма. Тем не менее враги понесли чувствительные потери, поражены наголову и постыдно бежали в Кафу, куда укрылся и сам Кантемир, раненный в битве. Как известно Вашей Милости, в то время явился туда султан Девлет-Гирей с упомянутыми галерами и судами для того, чтобы вступить во владение Крымом; поэтому мы не сочли возможным долее оставаться в Крыму, опасаясь сделаться ослушниками воли Его Королевской Милости и Речи Посполитой, но, освободив от осады Шагин-Гирея и хана, а также овладев Ислам-Керменскою крепостью и разрушив ее до основания, мы возвратились в свои жилища. Здесь застали мы пана Лущинского, посла Вашей Милости, привезшего нам послание Его Королевской Милости. Мы уразумели волю Е. К. М. и Речи Посполитой и потому принуждены остаться некоторое время здесь, на Запорожье, чтобы окончательно усмирить всякое своеволие, согласно приказу Е. К. М.. Так как в день св. Илии назначен срок уплаты нам годичного жалования от Е. К. М. и все мы не можем явиться для его получения в Киев, то посылаем туда уполномоченных товарищей наших и усиленно просим Вашу Милость ходатайствовать о том, чтобы жалование было нам сполна уплачено. При сем мы считаем уместным известить Вашу Милость, как нашего постоянного покровителя и искреннего советника нашего войска, что нам предстоит новое дело, которое с Божьею помощью может иметь благоприятный исход. Шагин-Гирей, султан, не столько устрашенный могуществом своих врагов, сколько смущенный изменою своих подчиненных, бежал из Крыма на Днепр с намерением подчиниться Речи Посполитой и прибегнуть под защиту польской короны; мы обеспечили ему спокойное пребывание впредь до получения распоряжения Его Королевской Милости. По этому поводу мы желали бы отправить послов к Е. К. М-ти, но так как это нам запрещено постановлением комиссии (1625), то мы не осмеливаемся дать ему решительного ответа; между тем многие крымские мурзы согласны с планами Шагин-Гирея, бегут к нему и готовы принять верность и послушание Е. К. М-ти и Речи Посполитой, ожидая лишь согласия Е. К. М-ти. Причина тому ожесточение ногайских татар, которые решились отомстить крымским за обиды и оскорбления, причиненные им Шагин-Гиреем; вообще в орде произошло страшное замешательство и междоусобное кровопролитие. Так как значительное расстояние не дозволяет нам немедленно испросить согласия короля Е. М., то мы обращаемся к В. М-ти за советом и покорно просим Вас не отказать нам в указаниях, как нам поступить.
Мы полагаем, что неудобно отклонять предложение Шагин-Гирея, вступить же с ним в союз без разрешения не можем. Поэтому усиленно просим В. М дать нам поскорее ответ, который весьма важен и для него, и для нас. Мы уверены, что В. М. благоволите не отказать нам в совете в данном случае, подобно тому, как всегда Вы давали нам существенный указания, клонившиеся ко благу Речи Посполитой и к нашей пользе.
2) Послание казаков запорожских к королю, 29 Июля 1628 г. . Желая исполнить волю и приказ Вашей Королевской Милости, мы отправились было за пороги, под начальством покойного, славной памяти достойного Михаила Дорошенка, назначенного В. К. М-ию старшим нашего войска, для того, чтобы смирить своеволие, проявлявшееся на Низу и воспрепятствовать морским походам, а также чтобы уничтожить укрепления, построенные у переправы ко вреду Речи Посполитой, и не допустить постройки новых крепостей. Мы успели, благодаря счастью В. К. М-ти и нашему мужеству, овладеть крепостью Ислам-Керменом, построенною против Тавани, снабженною артиллериею и сильным гарнизоном, которая могла бы сопротивляться даже могущественной армии; мы разрушили эту крепость и взяли в ней около двадцати пушек, которые и теперь сохраняем у себя. Для того, чтобы несколько восполнить наше убожество, мы вступили в Крым во время междоусобия, вспыхнувшего между калгою Шагин-Гиресм и мурзою Кантемиром. Услышав о нашем походе, Шагин-Гирей и хан, осажденные в то время Кантемиром в Бахчисарае, обратились к нам, прося помощи. Хотя мы и не имели на то разрешения В. К. М-ти и Ваших регименатарей, но, видя междоусобие врагов и взаимную их вражду и полагая, что время это удобно для их ослабления, мы решились напасть на них, хотя силы наши и не были достаточны, ибо не превышали 4,000 человек. По милости Божией и благодаря счастью В. К. М-ти мы выдержали бой с врагами в течение шести дней, и хотя понесли значительный потери и в крайнему нашему огорчению лишились нашего старшего, но своею храбростью мы сломили врагов и принудили их к позорному бегству. Шагин-Гирей, освобожденный из осады, видя что мы, получив известие о прибытии в кош на Запорожье гонца В. К. М-ти, решились возвратиться домой, узнав притом о прибытии в Кафу Девлет-Гирея с двадцатью галерами, усомнился в верности своих подчиненных и, поразив еще раз Кантемира, который в сопровождении лишь нескольких слуг бежал в Кафу, с грустью оставил свое отчество и в ожидании более благоприятных обстоятельств удалялся к нам на Днепр с намерением подчиниться власти В. К. М-ти и пребывать под Вашим покровительством. Мы воздержались от принятия его, пока он не получит согласия В. К. М-ти через послов, которых уже отправил к В. К. М-ти, но позволили ему безопасно проживать и кочевать на нашей земле. Мы отправляем при его после к В. К. М-ти товарищей наших: п.п. Каленака Прокоповича, Яцка Савича и Стефана Микитича, покорно прося В. К. М-ть оповестить нас, как мы должны поступать по отношению к этому человеку, который, кроме Бога, может рассчитывать лишь на покровительство В. К. М-ти. Доводим до сведения В. К. М-ти также и то обстоятельство, что Шагин-Гирей прибыл на берега Днепра с небольшим отрядом лишь в несколько десятков всадников, но теперь к нему ежедневно перебегают из Крыма многочисленные сторонники; сообщают, что в Орде продолжаются раздоры между ногайцами и крымцами и что вспыхнуло разногласие между Кантемирон и Девлет-Гиреем. Теперь время самое удобное для совершенного разрушения Крымского ханства; если бы к тому склонилась воля В. К. М-ти, Речь Посполитая могла бы навсегда обеспечить себе в этом отношении спокойствие без особых усилий. В течение одной осени В. К. М-ти могла бы овладеть всем Крымом, отправивши туда лишь войска, состоящая под начальством пана хорунжия брацлавского, (Стефана Хмелецкого) совместно с войском Запорожским. Так как нам необходимо долее остаться на Запорожье как для усмирения своеволия, так и для наблюдения за делами татарскими и за отношениями к Шагин-Гирею, то мы покорно просим В. К. М. сделать распоряжение о выдаче нам годичного жалованья с некоторою прибавкою и о снабжении нас необходимыми припасами и лошадьми.
3) Доклад Стефана Хмелецкого правительству о походе казаков в Крым . Казаки были завербованы Шагин-Гиреем при посредстве Болгар-мурзы на основании лишь словесного договора; так как этот мурза обещал им значительную плату от имени Шагин-Гирея, то они отправились в Крым. Кантемир, предполагая, что это лишь какой-то слабый отряд из Запорожья, и не подозревая присутствия гетмана, пропустил их в Крым; между тем прибыло четырехтысячное войско с артиллериею. Когда казаки миновали Перекоп, их окружили войска Кантемира, и они принуждены были пробиваться табором к Бахчисараю, где затворился Шагин-Гирей. Этот последний имел при себе всего несколько сот человек и только после того, как вышел к казакам из Бахчисарая, к нему начали съезжаться мурзы; между тем Дорошенко и Олифир уже погибли в битве с Кантемиром; тогда гетманом избран Мойженица и войску уплочено по пяти злотых московскими деньгами на каждого всадника, так как в это самое время прибыл московский посол с казною. Затем они двинулись к Кафе вслед за Кантемиром, причем хан шел в стороне от казаков, которые храбро сражались с Кантемиром и разгромили его войско; казаков погибло до 1,000 человек. Шагин-Гирей обещал войску 100,000 червонных злотых и несколько сот лошадей. Затем получено было известие о прибытии турецких галер с новым ханом , присланным от султана; татары стали колебаться и бежали в рассыпную; сам хан ушел ночью в Бахчисарай, бросив шатры; поутру казаки заметили измену и также удалились из Крыма; вместе с ними прибыл на Запорожье в курени и Шагин-Гирей с несколькими сотнями татар. Мойженицу, бывшего гетманом, казаки утопили за то, что он утаил для себя часть войсковых сумм. Грицько Черный из Черкас обязался быть гетманом под условием, чтобы казаки не отправлялись в морскую экспедицию, ибо таков был их замысел; если в Ильин день не будет выдано жалованье от Е. К. М., то они решили непременно идти на море, а некто Моисей взялся предводительствовать в этом походе. У Кантемира отняты в сражении те пушки, которые покойный Жолкевский утерял в Молдавии; девять из них казаки препроводили в курени, остальных трех не могли доставить и затопили на дороге; сверх того разметали Ослам-городок. Шагин-Гирей просил у войска позволения кочевать там под предлогом, будто к нему должны сойтись 40 мурз; видно, он надеется удержаться на царстве. Казаки до сих пор не знают наверно, назначен ли турками новый хан или удержится старый. Шагин-Гирей присягнул, что если он сохранить власть, то татарской ноги не будет в Польше, если же водворится новый хан, то нам ежечасно следует ожидать к себе татар. Ногайцы все находятся при Кантемире.
Другое известие: некто Маляй из Черкас бродил над рекою с полутора тысячами человек; он вышел на Муравский Шлях, встретил татар, через которых Шагин-Гирей посылал деньги жене своей в Кесуль-бас, и перебил этих татар; каждому из них досталось при разделе по 17 червонных злотых и по 5 лошадей на человека.
Третье известие: Филоненко из Корсуня, собравший ватагу в 18 сотен из разных городов, вместе с уманским [167] подстаростою, паном Свирским, ворвались в Молдавию, попали во время ярмарки в Тегинь и едва не овладели замком, во потеряли время, увлекшись грабежом; город сожгли дотла и множество турок изрубили или предали огню. На этот раз возвратились домой с значительным количеством волов, денег и иной добычи. Если они задумают морской поход, то множество народа из Украины самовольно последует за ними.