1650. Реляция о положении на Украине

РЕЛЯЦИЯ КИЕВСКОГО ВОЕВОДЫ А. КИСЕЛЯ ПОЛЬСКОМУ СЕЙМУ О ПОЛОЖЕНИИ НА УКРАИНЕ И НЕОБХОДИМЫХ МЕРАХ БОРЬБЫ ПРОТИВ ВОССТАВШЕГО УКРАИНСКОГО НАРОДА
1650 г. декабря
Мнение п. воеводы киевского о нынешнем волнении казаков, на письмо, присланное на двухнедельный сейм, состоявшийся в Варшаве г. 1650.
С самого начала постигшего нас и Речь Посполитую бедствия, борются два мнения. Можно также сказать, что у всех у нас [собственно] одно мнение, ибо все желаем спасти пришедшее в упадок отечество – только разными способами; одни надеются излечить рану временем и уговорами, а другие желают кровью тушить пожар отечества. Те и другие благочестивы, те и другие славны и преданы отечеству. Однако отсюда возникает разногласие, соперничество и, наконец, вражда.
Друг у друга хотим вырвать пальму первенства. Друг друга упрекаем и, наконец, работаем, не доверяя друг другу. Не пора ли теперь, когда отечество находится в крайней опасности, повести себя согласно обычаю римлян, которые – когда должны были совещаться об отечестве, – вступив в храм Юпитера, строителя, отбрасывали свои распри и всякие разногласия, а пестовали целостность Республики от чистого сердца и единогласным примирением. Когда мы это сделаем, возмущенное небо будет к нам милостивей, и божественное провидение одарит исполнителя своей воли – е. к. м. п. м. м. столь многими способами Действия, что расцветет увядшее отечество и выйдет из нынешней опаснейшей пучины.
Наше отечество испытало и то, и другое. [Оно] уже имеет практическое, а не умозрительное знание этого дела. Вспомним, как каждое из этих двух правил помогло нам спасать отечество. Тогда захотим мы определять и направлять дальнейшие шаги в соответствии с исходом самого дела, а не из рассуждений.
Сразу же после корсунского [поражения] соображения войны превозмогли шаги мира . Не хочу упоминать, как это было под Пилявцами. Мы понимаем, в чем тогда были допущены ошибки. Тогда мы исправились, и казалось, что все было исправлено. Но когда появилось множество врагов – тот же [последовал] исход дела. Особенно божественное провидение и мужество государя-венценосца вывели нас из последнего упадка.
Итак, советы [сторонников] войны уже проделали свой опыт, и Речь Посполитая, обессиленная могуществом врагов и наученная трехкратным поражением, обратилась к советам мира. Успешен ли этот другой способ, об этом будет свидетельствовать та миссия, которую я в течение всего настоящего года выполнял по воле е. к. м. п. м. м. и всей Речи Посполитой. Только нужно обратить пристальное внимание на то, чего отечество достигло и в чем имело успехи, что не исполнилось вопреки его желанию и по какой причине.
Две вещи были желательны для Речи Посполитой и двойная обязанность была ею на меня возложена. Во-первых, наблюдать за всякими действиями бешеной черни и, предотвращая всякие бесчинства, сохранять мир. Во-вторых, изгнанникам, гражданам отечества возвратить отцовские гнезда. Обе вещи трудно было сделать, обе, однако, по милости бога, были достигнуты.
Что мир был до сего времени сохранен, хотя и нарушался пятью пароксизмами, сам ход событий показывает. На меня и на отечество наталкивались все волнения, жизнь моя находилась под беспрерывной угрозой, но Речь Посполитая была спасена от опасности. Часто возникавшая буря и разные волнения разбивались о киевскую скалу и дальше не распространялись. И второе также было достигнуто, чему свидетелями являются все те граждане, которые уже в домах своих безопасно и успешно хозяйничали от Случи до Днепра и дальше, ибо уже от Днепра до Ворсклы у народа наблюдается расположение к послушанию. Много времени потребовала, но была применена эта медицина, которой мешали и препятствовали новые случайности, новые пароксизмы.
Поэтому, если сравнить доводы в пользу войны с доводами в пользу мира и результат войны с результатом мира, можно увидеть, что советы предотвратить междуусобную войну переговорами, а не страхом, более эффективны, что советы богини мира счастливее советов Беллоны. Почему же последовало новое ухудшение? Почему новое движение, почему оно не окончилось или не остановилось? Это нужно знать Речи Посполитой. А я скажу [об этом] так, как мне правда святая говорит, как диктует знание, которым я обязан г. богу и отечеству.
Много есть причин того, что усмирение не завершено и мир был нарушен. Первая, из-за которой я чуть жизнью не поплатился в Киеве, – чему свидетелями граждане всего отечества – неудовлетворение минувшим сеймом по части религии . Когда имеем дело с неразумной чернью, бессильны всякие доводы, она верит только тому, что видит.
Меня обвиняли в том, что не отданы все церкви и епархии. Бог едва избавил меня от этих незаслуженных обвинений и уже эта первая причина нарушения [мира] как-нибудь была устранена силой доводов и отсрочена до будущего сейма. Обо всем этом они должны будут прожить мирно без всяких угроз, оказывая совершенное верноподданство.
Второе, уже более значительное волнение, последовало то, о котором я только теперь разузнал и сообщил отечеству. Гетман запорожский имел какие-то тайные пакты с крымским ханом и когда, несмотря на это, г. бог счастливо возвратил на родину е. м. п. краковского, возникло у гетмана двойное подозрение и догадки – и о хане, что тот не придерживается дружбы с ним, и о е. м. п. краковском, что тот готовит мщение. Тогда, ударившись в отчаяние, он ведет переговоры с Крымом о подтверждении дружбы и одновременно с турецкой Портой, и достигает того и другого. Крым обновил союз многими путями, турецкая Порта подтвердила его через эмира.
Как натянутая пружина при любом прикосновении выбрасывает огонь, так и эта существующая недоверчивость напряжена, и как только случается какое-либо изменение, это чувство остается верным себе и все понимает по-иному. После первого пароксизма по части религии этот был второй, когда войско должно было идти к линии. Сразу же началось бряцание оружием. Когда же я доложил об этом е. к. м. м. и войска задержались, прекратилось и волнение.
Третий пароксизм последовал опять, когда войска двинулись в лагерь. Казаки подумали, что это на них [войско идет]; опять волнение и опять после того, как я доложил об этом е. к. м., при помощи авторитетных писем е. к. м. я уладил и это.
Четвертый пароксизм последовал из-за письма, которое е. м. п. краковский написал гетману запорожскому, в котором последний усмотрел и обиду, и угрозу, и, сосредоточив по этому случаю войска, хотел добиться походом в Молдавию каких-то гарантий для себя: либо чтобы ему дали заложников, либо чтобы е. м. п. краковский присягнул на том, что было постановлено под Зборовом и на установление мира. С тем он и выступил и хотел либо это получить, либо наступать на войско.
Потом, когда пришли к нему в Яссы письма е. к. м., мною направленные, и туда же пришло к нему известие от Порты, что уже и там его требования утверждаются, он изменил свое намерение.
Заключив соглашение с ордой, отступил. Однако все орды расположились на зиму по обеим сторонам Днепра.
За этим движением последовали великие волнения; восстала вся чернь на Заднепровье, начали опять убивать своих панов и урядников. Пришло их 15 тысяч в Киев, задержал я их, с риском для своей жизни оставаясь в Киеве. Так тогда миновал и этот четвертый пароксизм.
Опять пятый пароксизм наступил, когда е. м. п. краковский двинул часть войска на линию на зимовку. Хотя тогда уже все усмирилось и эти убийцы были наказаны и за Днепром крепостные начали отдавать послушание, тут-то опять во время приближения хоругвей начались жалобы. Однако, кажется, и это улеглось.
Последний пароксизм, которого уже не мог устранить разум, последовал потому, что из орды известили запорожского гетмана будто от е. к. м. и Речи Посполитой был направлен п. Белинский для привлечения и направления – при помощи подкупа – орды на них. Из Мультян и Венгрии также его известили будто там набирали войска на войну для их [казаков] уничтожения.
Тогда не помогли никакие мои клятвы, восстала вся чернь. И опять тех послов, которые ими были на сейм назначены, не направили, но письмо е. к. м. и просьбу (если это просьбой можно назвать) мне навязали и заявили, что будут ждать только резолюции, имея лезвие наготове и все полки готовыми к боевым действиям, притом вся чернь и весь союз, столь налаженный заверениями эмира турецкой Порты…
Таким образом, эта недоверчивость испортила мои труды и, беспрерывно волнуя чернь, настолько увеличивала ее бешенство, что уже наполовину поддались язычникам. Если бы этого не было, то, истинный бог, уже этими мерами были бы усмирена Украина, а затем [успокоена] и вся Речь Посполитая.
Что теперь делать? Возвратиться ли к этим постоянным мерам мира, а то, что помешало, убирать разумно, или поднять оружие, – здесь есть над чем призадуматься. Хотя мы испробовали какова сила взаимной вражды и какие были последствия мира и что случилось бы, если бы пришел на смену войне, однако, не сбылись наши планы.
Бросим все же подозрения, [оставим] спорить друг с другом о наших разногласиях, а давайте сойдемся в одном. Нужно сформулировать три положения и ими рассеять наши сомнения. Эти положения создают возможность только либо [все] отрицать, либо прийти к общему выводу. Первое: либо мы имеем возможность, либо не имеем возможности не только сопротивляться, но и победить врагов, ибо необходимо победить, так как враг внутренний. Одно лишь сопротивление – бесполезно, только победа даст эффект, который вознаградит наши труды. Если один раз одержим победу даже наиболее выдающуюся, это еще не конец, ибо тем не уничтожим огромного количества сельского и скифского племени.
Второе положение: либо против всего войска, имеющегося у неприятеля, мы имеем также готовое войско, которое мы могли бы противопоставить его силе – либо надо нам еще добыть войско и набрать и собирать средства, для чего нет времени, ибо, упаси [господь] бог, враг в две недели может наделать делов.
Третье положение: уже и наша чернь стоит вооруженная на перепутьи, готовая задержаться, если ее задобрим, либо пасть в объятия язычников, если ее оттолкнем. Предстоит тогда Речи Посполитой либо теми победами своими отвоевать свою чернь из рук язычников, либо оттолкнуть ее еще и потерять те силы, потерять провинции, перенести границы от Очакова до Случи и основать в отечестве военный плацдарм всего турецкого, татарского и русского племени.
Многие высказывают следующие три положения: что мы можем противостоять вражескому величию – величием, могуществу – могуществом, быстроте – быстротой и что лучше оставить эти крайности, чем их уничтожить.
Между тем я не могу отрицать в принципе, что они готовы, а мы не готовы, что их войска увеличиваются и все большей становится их сила, а наша уменьшается и что не только не на что нам увеличивать армию, но даже не на что содержать [имеющуюся], что язычество основывает военный плацдарм в отечестве, что крайне гибельно, и нам предстоит заново приобресть свои силы, ибо если мы этого не сделаем, а превратим их во врагов, то гибель верная.
Не может быть такого мнения, чтобы это все было неверно, но вынужден рассуждать так и так советовать отечеству, как подсказывает сам разум. Сколько бы ни было в уме способов для устранения недоверия, для привлечения черни и укрепления мира, прекращения междуусобной войны, от которой погибло столько королевств, для отвоевания сил из рук язычников, для предотвращения раздела королевства, который будет гибелью всего государства, как гласит вековечная мудрость, – все эти способы надо искать. Только теперь или никогда нам, здесь собранным, дано время [искать], в чем спасение Речи Посполитой, в чем несчастье дела, как возвратить потерянное. Теперь уже предстоит или спасать, или – упаси боже – погубить Речь Посполитую. Но есть такие, которые как-будто говорят, что мир хорош, но тяжелы условия мира.
Решим же [вопрос] о мире прежде, чем приступить к рассмотрению условий и подробностей мира. Сохраняя Речь Посполитую, можем все исправить и ничего нет тяжелее, ничего позорнее перед светом, чем допустить ее гибель.
Приступаю теперь к рассмотрению тяжелейших условий мира. Думаем, что наша чернь их выдвигает четыре. Во-первых, чтобы хоругви отступили от линий, дабы не возникало напряжение. Во-вторых, чтобы [мы] поклялись соблюдать мир и зборовские условия и дали в качестве гарантии заложниками известных людей, которые бы пребывали у них. Третье, не все епархии очищены. Четвертое, дабы им была дана отдельная область во избежание споров и недоразумений.
Сначала кажется, что эти четыре условия очень тяжелые. Но если рассмотрим их глубже, они терпимы. Что касается первого, то на деле от этих хоругвий, находящихся на линии, нет никакой пользы, а наоборот держать войско вместе – более эффективно. Кто же усомнится, что если так сделать, то это удовлетворит раздраженную чернь.
Что касается второго условия, то нужно согласиться, что оно и новое, и тяжелое, но никогда Речь Посполитая не находилась в таком положении, а теперь оно сложилось и мы должны в соответствии с ним делать все выводы. Для нас это все ново, но мы должны присмотреться к соседям, которые уже выработали для нас примеры поведения. В таких случаях наивысшая доблесть – это спасать Речь Посполитую. Чтобы этого добиться, ничего нет нового, ничего недостойного. Почему же мы колеблемся в доверии к тому, что мы испробовали с согласия всей Речи Посполитой. Если не может быть иначе, то ведь дать честную клятву – это то же самое, что молиться богу.
Заложников, если удовлетворяться этим одним, нужно направить от обоих сословий и кругов по равному количеству комиссаров, назначить им кратчайший срок и место и им (Т. е. казакам) же написать, чтобы прибыли для переговоров с равной свитой и чтобы они в свою очередь поклялись не связываться союзом с язычниками. Желательно, чтобы они для выслушивания этого подтверждения безопасности сюда прислали и тех зборовских послов, ибо рискованно иметь дело в присутствии безумной черни, которая может сорвать переговоры, а дело зависит от момента.
Что касается третьего, дал бы г. бог, чтобы распространялось и окончилось. Опять-таки было предположено для пользы верных [подданных], но так как последовала такая превратность судьбы, надо положиться на волю божью и разобраться в том, что одно дело защищать религию, а другое отдать каждому должное, что Руси присущи права и привилегии иметь свою церковь такой, какой она была, когда Русь присоединилась к Речи Посполитой, со своими соборами, а не должно ее племя [исповедовать веру], которой на Руси тогда не было, что она [православная церковь] разрешена в трех частях отошедших епархий, и согласно этого закона весьма просто допускается и в четвертой части.
Наконец, напомню, что были такие времена в церковной организации, что законные епископы ради сохранения мира уступали свои кафедры псевдоепископам. И однако это окупилось с лихвой. Тем более, когда речь идет о целостности светской республики. Лучше частично уступить судьбе, чем совсем. Особенно так нужно поступать в свободной Речи Посполитой, особенно так нужно делать, если это положено самой природой, и таким образом удержать их в подчинении Речи Посполитой, дабы не потерять целые провинции, ибо соседи показали плачевные результаты, которых следует избегать . Это есть аксиома и божественная догма. Нужно брать, что бог даст, а в чем отказывает, того нам и не надо. Если бы я был вне этой религии и вне всякого несправедливого подозрения, я доказал бы еще решительнее, что всегда божественные советы превосходят советы человеческие. Но так как все это я утверждаю, как гражданин отечества, и как присяжный сенатор со всей искренностью и ко благу отечества, то хотя и очевидно, что русинство страдает, однако, остерегаясь заблуждения как из-за предвзятого мнения, так и из-за пристрастности – придерживаю перо.
Должен упомянуть еще одно. Если хотите узнать, каким образом Русь присоединилась к Речи Посполитой и какими пользуется правами, прочтите буллу об унии у Барония , притом статут о том, чтобы неофиты не возвратились к схизме русских. Достаточно этих двух свидетельств, а притом материя была раньше своего чувства и не материя движет чувство, а чувство материю.
Если все должны в согласии желать увеличения христианской любви, то и я этого искал, об этом изо всех сил старался и готов отдать последнюю каплю крови для этого. Если кто-нибудь, связанный такой же клятвой как и я о верности истине, припомнит и узнает эти законы, он также согласится со мной, ибо не сможет высказываться против законов и привилегий.
Нужно молить г. бога, дабы мы были единогласны как сама [христианская] любовь требует, так как мы связаны одной судьбой. Ей-то, кровоточащей, тяжело, пусть рука господня ниспошлет ее смиренным душам. Мы неспособны это сделать, пусть [бог] за меня милостиво этим руководит и это совершит.
Что касается четвертого требования, – то оно новое, выходит за пределы того, что согласовано в Зборове и подтверждено авторитетом Крымского хана. Поэтому правильнее всего, что они должны отказываться от этого четвертого требования.
Продумав все таким образом, так заключаю. Либо, если нам нравятся советы войны, если они полезны Речи Посполитой и если не содержат гибели, давайте сразу же собирать могучую армию у Тетерева и там бросим жребий и драться будем за существование Речи Посполитой против казаков, татар и всего русского племени. Либо, если бы это было связано с крайней опасностью, даже в случае нашей готовности, если это повлечет крайнее отчаяние черни, отложение ее от нас, затем раздел королевства (а от раздела – гибель), тогда нужно возвратиться к советам мира, уговорами через послов ликвидировать войну, успокоить отечество и все то, что предстоит делать, сделать попрочнее.
На этом хочу окончить свою речь и отчет моих трудов за весь год. Не отказываюсь и в дальнейшем, находясь при достоинстве е. к. м. п. м. м. и моем отечестве, быть готовым положить мою любовь к их ногам, и служа обоим, испустить дух. И поэтому я [нахожусь] здесь в Гоще, несмотря на то, что слег от переживаний, дабы по предписанию пана моего, по декрету моего отечества, если так заблагорассудится сейму, побыстрее возвратиться в Киев. Буду ли я назначен первым, либо средним, либо последним среди комиссаров, все равно буду продолжать начатое дело, ратовать за безопасность и мир, призывать к возвращению [на Украину] и собирать рассеянную страхом и опасениями братию, и восстанавливать в этой провинции повиновение Речи Посполитой.
[Верю, что] отечество учтет мои чувства преданности к нему. Коротко говоря, я приехал из Киева, чтобы умереть с отечеством, а не вне его. Там остались все мои богатства. Отечество имеет меня, совершенно потерявшего свое имущество и полного веры и преданности. И когда у меня больше ничего не осталось, как только немного моей крови, и эту я готов пролить и пожертвовать, возобновляя обычай предков, которые всегда клали головы за достоинство короля и милое отечество. После этого мои неблагожелатели будут раскаиваться в том, что клеветали на меня, ибо клеветали во вред Речи Посполитой и себе. Я всегда действовал на благо Речи Посполитой и Речь Посполитая не будет недовольна моими трудами.
Я надеюсь и здесь получить по заслугам от наивысшего цензора – е. к. м. п. м. м., а потом и на небесах да наградит г.[осподь] бог.