1651. Дневник военных действий в районе Наволочь-Фастов

ДНЕВНИК ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ ПОЛЬСКО-ШЛЯХЕТСКОЙ АРМИИ ПРОТИВ УКРАИНСКИХ ВОЙСК В РАЙОНЕ НАВОЛОЧЬ – ФАСТОВ
1651 г. августа 13–27
Дневник от 13 до 27 августа 1651.
13 августа, в воскресенье, когда войско (которое было разделено на три полка для удобства продовольствования и пользования переправами) соединилось в миле от Паволочи, их мм. пп. гетманы сошлись с другими пп. военачальниками в палатке князя е. м. воеводы русского, который в то время был здоров и весел, выпивая с их мм., сколько [было] нужно. На следующий день, в понедельник, накушавшись от [612] жажды огурцов, напился меду, вследствие чего испортил желудок и заболел горячкой. Ксендз Каназий, врач е. м. п. старосты калушского. не мог помочь ему до сегодняшнего дня. Перевезенный ранее в паволочский. замок, он отдал господу богу душу 20 текущего месяца в одиннадцать часов до полудня. По обычаю, чтобы узнать [причину] неожиданной смерти, вынули из него внутренности. Легкие у него очень испорчены, сердце как пузырь.
Переправившись на другую сторону Паволочи, мы задержались тут в течение сегодняшнего дня, то есть 22 текущего месяца. В тот же день все войско как конное так и пешее, в великой печали сопровождало тело через лагерь. Полки стояли двумя шеренгами на добрую четверть мили и шли за телом. Монахи и военные шли, исполняя песни перед телом, а военные, ударяя в барабаны, трубы и сурьмы, изъявляли печаль. Тело, положенное в гроб, залитый смолой, было одето в атласный яркоалый жупан, бархатную ферязь цвета волос, бархатный колпак оранжевого цвета и т. д.
23 текущего месяца с утра двинулись мы на две мили от Паволочи к Трилесам, местечку, принадлежащему к Белоцерковскому староству, на расстоянии менее мили от которого разбили лагерь. Охотники, подойдя под город, разграбили и подожгли хутора. Казацкая чернь показывала охотникам зады, крича: «Ляхи, перейдите к нам, не морите лошадей», говоря много других слов и стреляя из пушек. Они имели в замке несколько пушек и больше десятка гаковниц. Уповая на свою силу, вели себя весьма беспечно. А было их [всего] шестьдесят (Так в тексте. Судя по дальнейшему содержанию документа, здесь имела место описка: должно быть «шестьсот», а не «шестьдесят»), как сказал сотник Богдан, который был пойман в этом деле, как ниже описано. После этого е. м. п. краковский приказал задержаться, так как день клонился уже к вечеру, и вдобавок войско было несколько утомлено и пехота к этому времени [еще] не подошла.
Между тем приказано было приготовить для наступления на местечко. На следующий день как можно раньше по [одной] хоругви от каждого из пяти полков. 24 августа очень рано сюда прибыло очень много охотников, которые вместе с пехотой овладели сначала утром – местечком, а потом наступали усиленно на замок, который взяли, и всех поголовно изрубили, [никого] не щадя, с женами, с детьми, хотя бы самыми малыми. Уцелели только те немногие женщины и дети, которых некоторые [солдаты], как например, валахи и другие чужеземные воины, спасали, уводя за город. Взяли и Богдана, сотника, которого Михаил Бурнанчик, белоцерковский полковник, [послал] в это местечко на стоянку. Как сам [Богдан] мне сказал, он имел при себе 600 человек вместе с чернью, из которых мало кто ушел, так как наши везде перерезали им дорогу. Хотя с одной стороны [местечка] был пруд, через который [казаки] вплавь удирали, но им отрезали путь. Других стреляли в лодках на воде и по островам на пруду, очень широком и длинном. Много их побито, трупов полно везде: по ямам, погребам, амбарам, вокруг местечка и на полях, полно как мужиков, так и женщин с детьми. Говорят, что всех [убитых] больше 1000 душ. Это вероятная вещь, так как все местечко разрушено до основания, замок с хуторами и церкви – сожжены, два попа зарублены, женщины, которые были ранены, сгорели с детьми. Даже росшие на валах дубы, которыми замок и местечко были окружены, и те были сожжены. Что местечко это было уничтожено мечом и огнем – это случилось вполне справедливо. Войску досталось огромное количество скота. По милости божьей есть теперь чем откормиться пехоте. Только с хлебом труднейшее дело для них, нужно его молотить и печь для себя. Напитки очень трудно достать, а без них плохо нам, а если что-нибудь появляется, то оно дорого.
Е. м. п. воевода подольский и п. Чарнецкий ездили под вечер осмотреть переправы и поставили хоругви в круг, чтобы ночью никто не ушел.
В этом деле пало наших убитыми и ранеными около 30 [человек], причем убиты два очень выдающихся офицера. Один – п. Валь, капитан к. е. м., другой – п. Стр…, капитан пехотного полка князя Богуслава. Этого баба косою дважды в живот рубнула, когда он ворвался в замок, но и сама не испытала лучшего. О нем говорят, что ворвавшись в замок, гнал перед собой многих казаков. Товарищи очень жалеют его, столь старого солдата. Лет ему было 60. В три часа дня взяли этот замочек.
25 текущего месяца, вчерашний день и сегодня войско переправляется. Плотина, которая находится под этим местечком, длиной в два выстрела из лука. И сегодня почти весь день [войско] переправляется. Мы должны были идти в Фастов, надеясь, что казаки, которые там были, будут нас ожидать. Однако, увидев [случившееся в Трилесах], они ушли в Белую Церковь, где укрепляются. О Богуне говорят, что он находится там с 15 тысячами [человек]. Против него двинемся завтра, даст господь бог. Отсюда еще четыре мили.
Вчера привезли к е. м. п. коронному гетману некоего Ягодзинского, писаря имения е. м. ксендза епископа киевского, из Фастова, утверждая, что он сотрудничал с казаками, но он объяснился в этом, после чего был освобожден. Говорит, что казаки, ворвавшись в Берестечко, изрубили до 200 [человек] католиков и шляхтичей и шляхтянок. А он сам скрывался в яме, в темноте. Говорит теперь, что они ушли совсем. Этот был отпущен на волю.
Тут у нас, в армии, имеется много совсем больных, но болеющих недолго; как заболеет, то второго и третьего дня уже не дождется. Умирает и умирает много выдающихся воинов-шляхтичей.
26 текущего месяца, дважды переночевав под этим местечком, мы подступили за полторы мили под Фастов, где не застали ни единого человека. Видя пожар и слыша о немилосердном мече, перепуганные казаки, которых было до 4 тысяч, убежали в Белую Церковь, где, говорят, должен быть и Богун с 15 тысячами [человек], а Хмельницкий в Узенице, как [он сам] писал в письме к е. м. п. краковскому 22 текущего месяца.
Того сотника Богдана, которого взяли в Трилесах, в пятницу посадили на кол, а ночью его с колом украли. Приказано смотреть, не похоронен ли. Грозился е. м. п. гетман польный, что тот, кто его украл, будет наказан.
На ночь пошел разъезд из нескольких хоругвей к Белой Церкви. Если сделают что-нибудь хорошее, не премину сообщить. Е. м. п. краковский заболел уже третий день и здоровье его не весьма благополучно. Дай ему г. бог хорошего здоровья, так как иностранное войско относится к нему благосклонее, чем к кому бы то ни было другому.
О е. м. п. коронном хорунжем говорят, что он якобы умер, но не утверждают этого с уверенностью. Е. м. п. воевода киевский заболел было, но теперь чувствует себя лучше. Недавно, то есть 25 текущего месяца, он писал к казакам, убеждая их, чтобы приехали, как я выше упомянул, пока не соберется [в одно место] польское войско, которое по милости божьей прекрасно и огромно и крепнет духом, так как уже сражались хорошо и ожесточили свое сердце для битвы. Он сослался на решительность е. к. м., который приказал карать мечом, пока не придут с повинной. В этом местечке шли на штурм как мухи на мед. В течение двух недель надеемся занять что-то хорошее, что дай г. бог.
Из лагеря под Фастовом, августа 27 дня 1651.