1841. Максимович М.А. О гетмане Сагайдачном
САГАЙДАЧНЫЙ П.К.
- О Петре Конашевиче Сагайдачном.
«Року 1622 Петро Сагайдачный, славный Гетман Запорозский и великий защитник Православной Веры, любитель и ктитор Брестского монастира и школ Латинских , временное свое житие остави; тело же поховано в Киеве в монастиру Братском в Проводную неделю, з великим плачем Запорозского войска и всех людей Православных».
Так поминают Малороссийские Летописи сего доблестного мужа, который в ряду козацких Гетманов бесспорно есть первенствующее лице, после Богдана Хмельницкого, и по своему характеру не менее его примечателен в Истории. Если победоносная сила Богданова была мечем, освободившим Украйну от Польского ига; то могучее, непобедимое мужество Сагайдачного служило хранительным щитом Православной Киевской Руси, в ту печальную, тяжкую годину, какая постигла ее после казни отважного Наливайка. Сагайдачный наследовал Гетманскую булаву, после сего героя-мученика, именно в 1598 году . Он был неизбежною, неотразимою грозою для Татар и Турков, которых громил непрестанно на море и на суше. Его победы и сила над ними столь важны были Польше, что она невольно смирялась в своем разъярения на Козаков и Украйну, невольно уважала сего Запорожского Гетмана, который с могучим, суровым мужеством героя соединял и доблести отличного гражданина. Сагайдачный, для своего утесненного народа и гонимого Православия, сделал все, что только можно было сделать при Жигимонте ІІІ-м, не поднимая оружия на Польшу, и не даром называется он в Летописях Великим защитником Православия: он стремился поддержать и утвердить благочестие и просвещение своего народа; он убедил Иерусалимского Патриарха Феофана посвятить в Киеве без Королевского дозволения – Православного Митрополита и Епископов на Русские Епархии, занятые Униатами; – своим иждивением возобновил Богоявленское Киевское Братство, и учредил фундацию на школу Братства Львовского «(на науку и на цвичены бакаларов учоных)». Кроме того он написал объяснение об Унии, которое Литовский Канцлер Лев Сапега называл: «предрагоценным сочинением ». Как жаль, что до сих пор остается в неизвестности сей памятник, из которого можно бы яснее увидеть просвещение и ум великого Гетмана. Но восстановление Православной Киевской Митрополии, 25 лет сиротевшей без пастыря под гнетом Унии, и возобновление Богоявленского Братства, разоренного противниками Православия: это такие два дела, которые дают бессмертие славному имени Петра Сагайдачного, и по которым он был предтечею бессмертного Петра Могилы, так блистательно совершившего то, что начато Сагайдачным. - Анахронизмы в повествованиях о Сагайдачном.
Сии два великие мужа, в истории Кониского, как бы умышленною ошибкою, сближены и представлены заодно и современно действующими в Киеве. Примечательная обмолвка! они современно действовали только под Хотином, противу Турок, где 25-летний воеводичь Могила отличился своею воинскою храбростию, а старый Сагайдачный со славою кончил свое козацкое поприще. Но я имел случай заметить, что из доверия к Конискому упомянутая обмолвка его обращается в мнение, и даже повторилась было в одном новейшем сочинении о Малороссии. Потому считаю не лишним предложить читателям и почитателям истории Кониского следующие замечания:
Описав подробно поражение Татар на р. Самаре (1613), Кониский так оканчивает свое повествование о Сагайдачном: «Гетман Сагайдачный, после означенных походов, ни каких других не предпринимал; а при обыкновенных и всегдашних беспокойствах и набегах пограничных, командировал Наказного Атамана своего Петра Жицкого , и Старшин Генеральных, и. Полковников с корпусами и командами, смотря по надобности и силам противным, а сам, бывши спокойным правителем Гетманства, поправлял внутренние беспорядки правительственные и воинские; воспрещал усильно униатство, возвращал с него церкви, а в том числе воротил и Соборную Киевскую Софию; созидал вновь церкви, и между тем построил Братский Киевский монастырь на Подоле под распоряжением Гетмана Петра Жицкого, яко в архитектуре сведущего; надал сему монастырю достаточные деревни, и возобновил в нем, с помощию Митрополита Киевского Петра Могилы, древнюю Киевскую Академию, заведенную со времен последнего крещения России, но от нашествия и раззорения Татарского крывшуюсь в разных монастырях и пещерах. И поживши Сагайдачный в полной славе великого и славного Гетмана Малороссийского более двадцати лет, скончался в Киеве в 1622 году и погребен в церкви того созданного им Братского монастыря, коего почитался он главным Ктитором».
– «Поляки, уважая храбрость и заслуги Сагайдачного, не смели при нем явно производить в Малороссии своих наглостей, да и самая любимая их Уния несколько поутихла и простыла».
Слова, напечатанные курсивом, несогласны с историческою истиною и точностью. После Самарского дела (1613 г.) Сагайдачный предпринимал два важных похода – под Москву (1618 г.) и под Хотин (1621 г.). – В 1622-м году, когда он возобновлял Богоявленское Братство, Петр Могила находился еще в военной службе: монашество принял он в Печерской Лауре 1625 года, а в Митрополиты посвящен во Львове 1633 года. В этом же году и Софийский Собор отобран от Униатов Могилою, а не Сагайдачным; и Богоявленское Братство получило название монастыря, но перестало быть Патриаршею ставропигией. Основание Киевского Братства и при нем школы относится к 1588-му году, а не к древним временам. – Может быть и последняя фраза Кониского о Сагайдачном, перенесенная в Историю Бантыш-Каменского, подлежит некоторым изменениям; но об этом говорить не стану.
Указанные мною погрешности не отнимают однако всего достоинства у повествования Кониского о Сагайдачном. Подобные обмолвки попадаются и у других достойных писателей. Так и у Митрополита Евгения – в кратком сведении о начале Киевской Академии, приложенном к описанию Киевософийского Собора, на стр. 210-й, читаем: «а хотя Церков Братскую обновил в 1622-м году Гетман войск Запорожских Петр Конашевичь-Сагайдачный, и братство поддерживал, но училища восстановить не смел без дозволения Польского Короля, и уже в 1629 г. Февраля 19-го получил от Короля Симзмунда III грамоту..».. Здесь Сагайдачному дано лишних 7 лет жизни на этом свете: явно, что это обмолвка. Таким же образом и на стр. 157 описания Киевософийского Собора сказано: «в сие время, попущением Киевского воеводы, Фомы Замойского, в самом Киеве начались грабежи церквей и монастырей, и при сем случае новозаведенное в Братском монастыре училище потерпело разорение. Гетман Конашевичь едва мог спасти остатки его…». Но возобновление разоренного в 1621 году Братства совершено Сагайдачным в том же и в начале следующего 1622 года; а Фома Замойский был Киевским Воеводою с 1626 года. – Несмотря на подобные обмолвки, описание Киевософийского Собора и Киевской Иерархии есть труд, чрезвычайно важный для Церковной Истории югозападной Руси.
Дело в том, что Кониский, при всех своих частных погрешностях, дает нам общее понятие о характере Сагайдачного вернее, чем новые розыскатели Малороссийской Истории, – что и между выше указанными погрешностями Кониского, встречаем любопытное для истории Киевского Братства известие о строительном участии в нем Петрижицкого. При этом известии Иван Петрижицкий, сподвижник Сагайдачного и наследник его любви к Братству – становится очень занимательным лицом, в 1632 году, когда он, будучи на тот-час Гетманом, вместе с Митрополитом Исаиею Копинским, первым Ректором Братского училища, – убеждает Архимандрита Петра Могилу, чтобы он свою Лаврскую школу соединил со школою Братскою, которую сам Могила потом назвал в своем завещании «единственным своим залогом» и даже – единственным залогом Православной Русской Церкви .
В замен недостатков своих, повествование Кониского о Сагайдачном представляет подробное и живое описание первых его воинских подвигов. Подобными описаниями изобилует вообще История Руссов, и это составляет одно из ее отличительных достоинств. Кониский понимал, какова должна быть история воинственных Козаков, когда с такою подробностию передавал их битвы. Издатель Запорожской старины, Срезиевский, решился называть эти сказания повестями. Но эти повести выдумывал не Кониский. Их писали козаки на бранном поле оружием и кровью, и потом переписывали на бумагу и хранили для памяти потомков. Вот по каким летописям писал свои повести о козацких подвигах Преосвященный Кониский , который сам есть одно из примечательнейших лиц нашей Истории. В его творении часто встречается неотчетность хронологическая, – и некоторые частные события представлены неверно, по недостатку верных и точных о том известий. Но вспомним, когда писал Кониский? – Вспомним, что у него не было того богатства материалов, какое было под рукою трудолюбивого Николая Бантыш-Каменского, – каким пользовался достойный сын его, сочиняя свою Историю Малой России. Срезневский имел в своих руках труды Кониского, Бантыш-Каменского и много других источников, составляя в наше время свою коротенькую Историю Украйны, предлагаемую в Запорожской Старине под именем «Летописи». Однако и эта новейшая Летопись, повествуя например об убиении козаками Гетмана Григория (Грицка Черного?) в 1628 году, говорит , что к тому возбудил Козаков своею речью бывший в то время Архимандритом Печерского монастыря, знаменитый Никифор Тур, и что козаки провозгласили его своим Гетманом… Это уже настоящая повесть! В 1628 году Архимандритом Печерской Лавры был уже Петр Могила; а знаменитый Никифор Тур, мужественно защищавший Печерскую Лавру от Униатов, и не взирая на Королевские повеления, не уступивший сего Русского Святилища отступному Митрополиту Рогозе, умер в один год с своим противником, именно в 1599 г.: почти тридцать лет разницы!.. В той же Летописи, составленной Срезневским, сказано и об Сагайдачном, будто он предводительствовал козаками во время битвы Цоцорской. Но это также или обмолвка, или заимствование из неверных источников.
Описанные так подробно у Кониского первые подвиги Сагайдачного, едва упомянуты и в Истории Малой России, составленной Бантыш-Каменским; за то в ней, особливо во втором издании (М. 1830), История Сагайдачного дополнена многими сведениями, из разных источников собранными, и вновь к Истории Малороссии прибавленными. Но характер Сагайдачного, в труде Бантыш-Каменского, утратил свою определенную ясность и представился каким-то неорганическим смешением великих и низких качеств. – Так и вообще в Истории Бантыш-Каменского: она богата сбором сведений, из разнородных источников почерпнутых, и важна особенно известиями документальными. Но в этом труде нет верной изобразительности исторических лиц, нет того живого духа, которым проникнута История Руссов, написанная Преосвященным Кониским. - Нарекание Историков на Гетмана Сагайдачного.
Относительно Сагайдачного, в Истории Малой России нас остановили особенно следующие слова Бантыш-Каменского (ч. I стр. 184): «История, передавая знаменитые подвиги героев, не может скрывать деяний, помрачивших их славу. Конашевичь обнажил в 1618-м году меч свой против соотечественников: обратил в пепел Елец, Ливны и другие пограничные города Российские; вспомоществовал, с двадцатью тысячами козаков, Польскому Королевичу Владиславу в Московской осаде; опустошил окрестности сего города, Коломны, Переяславля-Залеского, Калугу. Он действовал таким образом для личных выгод, желая удержать за собою Гетманство, приобрел доверие Правительства Польского, справедливую укоризну от потомства».
Укоризна благовидная, однако небывалая в потомства; и составляющая только личное мнение Историка. Но подобные обвинения, мне кажется, в Истории Малороссии могут начинаться только с 1654 года: когда Богдан Хмельницкий освобожденную им Украину присоединил к Московскому престолу Переяславскою присягою 8-го Января; – когда Запорожское войско назвалось войском Его Царского Величества; – когда вслед затем и Митрополит Сильверст Коссов, с подвластным ему Киевским духовенством, решился перейти в подданство России. Таким образом Историк имел право налагать свои укоризны уже – на Ивана Выговского, так лукаво обманувшего Москву, – на Юрия Хмельниченка, так малодушно изменившего своей присяге, – особенно же на Мазепу, так предательски изменившего и Великому Царю, и народу своему, за что и народная песня говорит ему в укор:
Мазепо Гетмане, израдливый Пане!
Злее починает, з Шведом накладаеш!..
«И на Царя Восточного руки поднимает!..».
По тогда, как Сагайдачный ходил на Москву, вспомоществуя Королевичу Владиславу, было иное время и другой порядок вещей: тогда Польша не оставляла еще своего притязания на невозвратный для Владислава Московский престол, не смотря что на нем уже и царствовал избранник Михаил; тогда Украйна принадлежала еще к составу Речи Посполитой, и Запорожское войско именовалось еще войском Его Королевской Милости; тогда Москва и козацкое Запорожье, возникшие розно во время удельного разъединения Руси и Татарского над нею ига, – считались еще чуждыми друг для друга, не смотря на единство рода и Веры. «Не оскорбляйтесь, что не видели очей Его Царского Величества. Вы пришли к Москве перед постом, а в пост у великого Государя нашего ни какие Послы и иноземцы не бывают» . Так говорил Князь Пожарский в 1620 году Казакам, посланным от Сагайдачного к Царю Михаилу.
Память потомства так добра, что даже прославляет имя доблестного Князя Курбского, как бы забывая, что он воевал прошиб Москвы и с ее противниками. – А потому помощь, которую Королевичу Владиславу оказал Запорожский Гетман еще до присоединения Украйны к Москве, не помрачает его славы. В противном случае История должна бы помрачить и славу доблестных Князей Острожских, воевавших против Москвы, должна бы непрестанно осыпать укоризнами и всех Русских Князей, воевавших друг против друга во время удельного разъединения Руси. Но борьба Западной или Литовской Руси с Восточною или Московскою Русью была уже докончанием древней удельной борьбы: и нашествие Сагайдачного было последним ее отзывом. С утверждением Романовых на Московском престоле начался новый порядок для всей Руси, настала пора ее воссоединения…. И Сагайдачный не преминул в начале 1620 года обратиться к Московскому Царю с своим посольством и грамотою, предлагая свои услуги; и Московский Царь ответствовал Гетману дарами и похвальною грамотою . Вот первое начало того сближения Украйны с Москвою, обновленною воцарением Романовых, которое потом Богдан Хмельницкий, начав такими же сношениями, как Сагайдачный, довершил успешнее. – Что касается до внутренних побуждений, которыми Запорожский Гетман был подвигнут на помощь обыденному Царю – Королевичу Владиславу; то она несправедливо истолкована Бантыш-Каменским: будто Сагайдачный действовал так из личных выгод, желая удержать за собою Гетманство!…. Если сей великий защитник православия и приобрел чрез то доверие Польского Правительства, то не для своеличных выгод и не для удержания за собою Гетманства. – Доверием Польского Правительства Гетманства удержать было нельзя: оно зависело от него самого и от Казаков. Десятки Гетманов, доверенных у Польского Правительства, и от него поставленных, были прогнаны или убиты Казаками. Не раз они отрешали от Гетманства и самого Сагайдачного за его суровость, но без него они не могли обойтись, и опять избирали его себе Главою.
Сагайдачный не боялся утратить своего Гетманства, вместе с доверием Польского Правительства, когда вслед за своими сношениями с Москвою решился, без дозволения Королевского, воспользоваться пребыванием в Киев Патриарха Феофана, и возобновить Православную здесь Митрополию. И вот «по его убедительной просьбе» в самый день Успения, в Печерской церкви, Иерусалимский Патриарх посвящает Иова Борецкого в Киевские Митрополиты, и шесть Православных Епископов. Это был один из самых радостных и торжественных дней для Киевской Руси, 25 лет не имевшей у себя Православного Митрополита! Известно, как противно было сие посвящение для Правительства Польского, и как оно поступило с Епископами, посвященными в Киеве 15-го Августа. – В Октябре того же года Сагайдачный ехал уже в Варшаву; но не для ответа и казни за свой подвиг Православия; его звали на Сейм, на Совет Военный. Без Казацкого Гетмана, Польша потерпела сильное поражение от Турок под Цоцорою, и сбиралась всеми силами своими на Хотинское дело. Без Казацкого Гетмана ей нельзя было обойтись.
Когда Сагайдачный был в Варшаве у Короля – говорит Червоно-Руская летопись, Король сказал: «Я посылаю сына и поручаю его тебе». После во Львове, когда Король, выезжая из города, выходил из Архиепископского дома, а Сагайдачный стоял у ворот, Король ему поклонился и сказал: посылаю сына и поручаю его тебе! Сагайдачный положил Королевичу руку на голову, и призвавши на помощь Господа Бога, сказал: «я с вами смело пойду против наших неприятелей!» С помощию Бога, и чрез усердие Казаков так и сделалось. –
Таков был Сагайдачный. Ему ли же было заискивать доверие у Польши из личных выгод для удержания Гетманства? Он воевал своим оружием за Польшу, как Казак и как подданный Короля; но не Польше посвящена была душа его. После Хотинского дела он опять возвращается в Киев для подвигов Православия и просвещения, возобновляет своим иждивением Богоявленское Братство, и в нем кончает славную жизнь свою смиренным братом.
Бантыш-Каменский, в нарекании на Сагайдачного, ссылается на Историю Энгеля. Но Энгель не потомство, и не его иноплеменной душ было проникать в тайные побуждения великого Гетмана! Вникая в характер Сагайдачного, можно думать, что он, содействуя Владиславу воссесть на престол Московском (который во все время Гетманства его был обуреваем чрезвычайными смутами, с прекращением древней династии происшедшими), замышлял уже о том, чего достиг Хмельницкий другим путем, т. е. о соединении Украйны с единоверною Москвою. Притом Сагайдачный конечно знал, почему так старался для юного Королевича: признательный к нему и благосклонный к Казакам, Владислав, будучи Польским Королем, много способствовал Петру Могиле к восстановлению Православия; да и самого Хмельницкого, не Владислав ли решил на восстание противу Польши, говоривши и писавши к Казакам: «когда вы есте воины добрые и саблю при боку имеете, что же вам за себя постоять воспрещает?» Таково было тогда положение дел, что и сам Польский Король согласен был на восстание Казаков против Польши! С другой стороны и прежние отношения самой Москвы были еще таковы, что она долго не могла принять в подданство свое Запорожских Казаков, издавна желавших присоединиться к единоверной им Московской Руси. К устроению сего важного дела Москва не прежде решилась приступить, как в 1653 году, после не однократного о том обращения к Царю Алексею Михайловичу от Богдана Хмельницкого, который хотя шесть лепи, уже властвовал сам собою на освобожденной им Украйне, но на Переяславской Раде говорил Казакам: «шесть лет живем без Пана в нашей земле и выдим, что нельзя нам жить боле без Царя, и православного. Великие Росии Царя Восточного себе за Царя и Пана просим, – и кроме его Царские высокие руки благотишнейшаго пристанища не обрящем». - О роде Гетмана Сагайдачного.
В Истории Бантыш-Каменского сказание о Сагайдачном начинается следующею его характеристикою: «низкий происхождением, но великий духом, ума чрезвычайного, храбрый, бодрый, проворный, малоречивый, враг роскоши, нрава жестокого, неистового, проливавший кровь за малейшее преступление, неумеренный в чувственных наслаждениях, ускоривших смерть его».
Дело известное, что наслаждений чувственных не были чужды многие герои, которых прославляет История, как великих людей. Но я не знаю, должна ли наша История включишь в характеристику Сагайдачного сомнительное известие о неумеренной его чувственности, будто бы ускорившей смерть его? Сарницкий заставляет Сагайдачного и умереть от любострастной болезни, преждевременно, в 1620 году. Но чувство исторической истины оскорбляется такою явною ложью; и нашей Истории не для чего заслушиваться того, что могла придумать клевета на великого защитника Православия. Память Хмельницкого священна для всей Руси, и Южной и Северной; но Историки Польские смотрели на него не теми глазами; а Чарнецкий не пощадил даже и праха его, и разоряя Суботово, наругался над костями Богдановыми. – Что касается до низкого происхождения Сагайдачного, то показание о сем также основано, кажется, на позднейших и недостоверных сказаниях. Покрайней мере мне встретилось другое, более определительное и верное известие, что Сагайдачный был уроженец и дворянин из Самбора. Это известие потому вернее, что оно находится в современных Сагайдачному Записках , веденных с 1620 по 1671 год на Польском языке, дворянином Киевского Воеводства Якимом Олизаровым сыном Ерлычем.
Под 1620 годом Ерлычь, говоря о Сейме, бывшем тогда в Варшаве по случаю сбора на Хотинское дело, пишет о Сагайдачном в следующих выражениях. «Войска от Польши было около 70,000, кроме Запорожских молодцов Казаков, которых могло быть. 40,000; над ними Гетманом поставлен был человек во военном дел опытный, справца великий и добрый Петр Конашевичь-Сагайдачный, на которого много полагались в Совете, который был не простого рода, но шляхтич из Самбора, который все те военные тягости нес на себе, а также и во всем давал совет, и как он советовал, на то соглашались их милость Папы Гетманы и Королевич его милость». - О смерти Сагайдачного.
Хотя в Малороссийских летописях определительно сказано, что Сагайдачный скончался в Киеве 1622 года на Проводной неделе; однако некоторые ускоряют кончину его. Так вышеупомянутая Червоноруская летопись, говоря под 1620 годом о битве Хотинской, прибавляет о Сагайдачном: «здесь его застрелили, а в Киеве лежит его тело». Здесь двойная ошибка летописца: ускорено целым годом Хотинское дело, происходившее в Сентябре 1621 года; ускорена смерть Сагайдачного, который после Хотинского дела жил еще полгода.
Не смотря на то Эвецкий, напечатавший (в Телескопе) отрывки из сей летописи, с собственными на нее примечаниями, дал излишнюю веру словам ее о смерти Сагайдачного, и говорит вот что: «наш летописец убивает Сагайдачного на войне и показание его, современника, важное во всяком случае, тем более еще важно, что он именно оговаривает, что тело Сагайдачного лежит в Киеве. Как хотите, трудно поверить, чтобы мужественный, неукротимый, чувственный Сагайдачный захотел постричься; и пока это не будет действительно доказано, до тех пор, ни Киево-Братскому, никакому в свет монастырю мы не уступим Сагайдачного, и лучше застрелим его под Хотином. Это внутреннее убеждение мы считаем нашею светлою мыслию и твердо уверены, что тень Сагайдачного нам благодарна». Эвецкий смотрит на Сагайдачного только с воинской и притом чувственной стороны, и воображает его себе таким воином, который и умереть должен не иначе как на бранном поле, от пули неприятельской; эту свою мысль Эвецкий считает светлою мыслию, потому-то так полюбилось ему и показалось важным ошибочное показание Червоноруского летописца. – Этот летописец мог верно пересказать о встрече Сагайдачного с Жигимонтом и Владиславом во Львове; ибо рассказ об этой встрече мог сохраняться в городе долгое время без искажения, равно как и то известие, что Сагайдачный погребен в Киев.
Но показание летописца об убиении Сагайдачного под Хотиным, противуречащее другим о том же известиям, не следовало принимать так торопливо за несомненное показание современника. Сам Эвецкий приводит слова этого современника, что он в 1621 году только что «ся учити почал в Межибожу у Дяка Дмитри Щирецкаго». Следственно, о происшествиях Хотинских он писал уже впоследствии, по слухам, в которых утратилась хронологическая точность, и события перемешались. Потому-то о встрече во Львове и о Хотинском деле он говорит под 1620 годом вместо 1621 г.; потому и смерть одного Гетмана перенесена им на другого. Во время Хотинского дела (скажем словами Ерлыча) «Сентября 24 дня Пан Гетман Великий умер в два часа пополудни в замке Хотинском». Смерть Литовского Гетмана (Ходкевича) очень могла потом быть обращена в смерть Казацкого Гетмана, который для народа был Гетман по преимуществу, – и тем более могло это статься, что, по сказанию некоторых летописей (упоминаемых Срезневским), Сагайдачный был под Хотином сильно ранен. Как бы впрочем ни произошла ошибка Червоноруского летописца о смерти Сагайдачного, Эвецкий еще усилил эту ошибку своею критикою. Он «твердо уверен, что тень Сагайдачного ему благодарна» за что же? – за то, что Эвецкий решился застрелить ее под Хотином, и таким образом отнять у Сагайдачного полгода жизни, ознаменованные прекраснейшими подвигами? … Но Эвецкий конечно отречется от напрасной уверенности в светлости своей мысли, когда мы укажем на свидетельства о смерти Сагайдачного в полной мере современные и достоверные. - В Киево-Братском монастыре хранится большой золочено-серебряный ручной крест, обсаженный девятью камнями; с передней стороны его внизу означено: весу в нем 2 фунта 16 лотов и 1 золотник; а на другой сторон на рукояти надпись старинная: Року ахкв (1622) дал сей крест раб Божи Петр Конашевич Сагайдачный Гетман войска Его К. М. Запороского до церкви светого Богоявления Господня в дом братски на отпущение грихов своих».
- В старом помяннике Киево-Михайловского монастыря, писанном в 16 и первой половин 17 века (в 4 д. л.) есть следующая современная заметка о кончине Сагайдачного (написанная киноварью на 98 лист):
– «Року 1622, Априля 10 дня благочестивый муж Пан Петр Конашевич Сагайдачный Гетман войска Его К. М. Запорозкого по многих знаменитых военных послугах и звитязствах, на ложи своем простер нозе свои, приложися к отцем своим, с добрым исповеданием, исполнен благих дел и милостыни. В. Киеве. Погребен при церкви школы Словенское в месте на Подоле честно, в домоу братства Церковного».
«Помяни Господи души раб своих Петра, Конона. Елисея. Якова. Германа ». - Есть и печатное современное доказательство о смерти Гетмана: стихи или верше на погребение Запорозского Гетмана Петра Конашевича Сагайдачного, сочиненные тогдашним Игуменом и Ректором Богоявленского Братства Кассианом Саковичем, и напечатанные того же 1622 года в Киевопечерской Лавре; но мне не удалось найти этого редкого издания . –
К сожалению не осталось надгробной надписи над могилою Сагайдачного, и мы только по преданию знаем, что он погребен за олтарем Братской церкви, около того места, где лежит теперь надгробный камень знаменитого странника нашего Григоровича. - Об иночестве Гетмана Сагайдачного.
Эвецкий представляет себе Сагайдачного таким чувственным человеком, что ему невероятным кажется, чтобы Гетман захотел постричься в монахи. Зачем же такое неверие в возможность преобразиться чувственному человеку в духовного, особливо в предсмертный час жизни! Для такого преображения нет ни психической невозможности, ни исторического противоречия. Из нашей Истории видно, что Русские Князья и Бояре прежних времен часто оканчивали жизнь в монашестве и схиме. Ольгерд был язычник; но и тот не отрекся принять перед смертью своею Христианство и схиму. Читайте старинные поминания Князей Острожских, Четвертенских, Черторижских, Вишневецких, Корецких, Сангушков, Олельковичей, Голшанских… во всех этих и других Западноруских родах вам непрестанно будут встречаться иноки и схимники, инокини и схимницы; та же наклонность к иночеству велась и в козачестве Украинском не только между старшинами, но и между простою Запорожскою братией. Безграничная, буйная воля часто становилась в тягость, и свчевые удальцы, для которых и в Запорожском Братстве первым условием была православная вера, – шли в монастыри, особливо в Межигорский и Терехтемировский, и там в строгом послушании смиряли свою душу и доканчивали жизнь. Надобно ли подтверждать примерами сказанное мною? В 16 веке можно указать на Гетмана Шаха, который свою жизнь кончил иноком Каневского монастыря. Из 17-го века укажу на род Богдана Хмельницкого: известно, что сын его Юрий – это игралище судьбы, после двукратного Гетманства был Архимандритом Гедеоном; памятная по истории Богданова жена также под конец жизни была инокинею Анастасиею . Мать Гетмана Мазепы была также инокинею и схимницею. А Михайло Вуяхевичь…. в 1690 году 16-го Ноября Лаврская Братия избрала единогласно себе в настоятели сего Войскового Судью, и он 9-го Декабря был уже Печерским Архимандритом Мелетием, пройдя быстро и пострижение, и постепенное посвящение в диаконы и священники. Из прошлого столетия можно привести много примеров, подобных Симеону Петриковскому, который сперва служил полковым Лубенским писарем, потом был Брянским Архимандритом Силуаном. Мы здесь вспомянем только о Запорожском Сотнике Максиме Железняке. Оставив Запорожье, он находился в числе послушников Медведовского Никольского монастыря, (на р. Тясмине), и уже готовился принять иноческий чин; – но произведенное в 1768 году насилие Православию вызвало Железняка из мирной обители и обратило на тот страшный подвиг, который памятен под именем Коливщины . Вообще в прежние времена козачество и монашество вовсе не были такими взаимно розными и чуждыми сферами жизни, что бы Запорожскому Гетману не захотеть постричься, как думает Эвецкий. Особливо Сагайдачный мог это сделать, и тем более, что в последнее время жизни своей он преимущественно предан был подвигам благочестия и просвещения Христианского. Но действительно ли он принял монашеский чин пред своею кончиною? это другой вопрос, – и я согласен с Эвецким, что на это нет доказательств несомненных. Об иночестве Сагайдачного мы говорило, доселе полагаясь только на Историю Бантыш-Каменского, а он это известие заимствовал, кажется, только из Энгеля. Но судя потому, что в более достоверных и в современных Сагайдачному свидетельствах ничего не упоминается об его иночестве, я думаю, что славный Гетман скончался в Киевском Братстве только смиренным братом оного, а в монахи не постригался. - О народной песне про Сагайдачного, относящейся не к Гетману Петру.
К сожалению, между народными Украинскими песнями не встретилось еще ни одной про знаменитого Гетмана. Что же касается до удалой Запорожской песни, в которой воспевается тот Сагайдачный, –
Счо променяв жонку
На тютюн да люльку
Необачный,
то она очевидно относится не к Гетману Петру. Самый склад ее показывает, что она не из его времен, а представленный в ней Гетман Дорошенко определяет ее время и того удалого Запорожца, про которого она сложена. На него я указал еще в первом издании Мало-Российских песен 1827 года.
Не смотря на то, издатель Запорожской старины, эту песню относит именно к Гетману Сагайдачному; а в Дорошенке видит не Гетмана Петра, а деда его Михаила, бывшего Гетманом в 1625 году. Предлагая эту песню, Срезневский говорит (З. С. Ч. 10. III. стр. 106): «Отрывок из песни о подвигах Сагайдачного может отчасти показать мнение Казаков и отношение, в каком он находился к ним». –
Какое же мнение Казаков о Сагайдачном, и какое его отношение к ним показывает эта песня – полная, а не отрывок?…. Такое толкование этой песни показывает, что Срезневский вообразил себе Гетмана Сагайдачного самым отчаянным Запорожцем, на подобие Гетмана Карпа Полторакожуха, похороненного Казаками в горелочной бочке. Но и тот серомаха искал в вине веселого забытья с тоски от неудачи семейной, и ласкаясь к чернобровой шинкарке, говорил:
«Ой е в мене жонка и деточок двое,
Да не пригортаються, серденько мое. –
Судя по тому, за что и как народная песня славит «Наливайка – шановного Пана» и других своих героев, менее значительных, – можно утвердительно сказать, что она не так бы изобразила и не тем бы помянула величавого Гетмана, оплаканного плачем Запорожского войска и всех Православных».
Срезневский, упомянув, что я эту песню отношу к спутнику Гетмана Дорошенко, Грицку Сагайдачному, возражает так: «может быть и правда; но доказательства? И почему же о спутнике Дорошенка народ, сколько мне известно, не знает ничего, как между тем Гетман Сагайдачный упоминается и в сказках, хотя и жил прежде Дорошенка? Помня Дорошенка, народ, конечно помнил бы и его спутника, если сложил о нем песню».
На это я замечу, что в то время, когда сложена была песня об удалом Дорошенковом спутнике, он без сомнения известен был в народе. – Но теперь народ поминает в песне его имя, сам не зная, кому оно принадлежало; да и про Дорошенка он едва помнит и знает только, что это был славный Гетман; а почему он так славен и почему сильнее многих других Гетманов запечатлелся в народной памяти, того не объясняют и наши Историки Если Срезневский не знает о Грицке Сагайдачном, Дорошенковом спутнике, и хочет доказательств, что песня относится к нему, то доказательства находятся в самой песни. На одно из них я уже указал: не так бы отозвалась она о знаменитом Гетмане! Далее: в песне представлено, что впереди Дорошенко ведет свое войско Запорожское; по средине Пан Хорунжий; а за ними – Сагайдачный. Очевидно, что свое Запорожское войско мог вести только Гетман, или вождь Запорожского войска, следственно в песне представлен Гетман Петр Дорошенко, а не дед его. – Таким образом и Сагайдачный, шедший назади Дорошенкого войска, был современник Петра Дорошенка; это мог быть внук и даже правнук Гетмана, а не сам он. – Срезневский ссылается на одну песню, где порядок Казацкого войска так представлен: впереди Реэстровые, за ними Хорунжие, а позади Куренные. Чтожь из этого? Грицко Сагайдачный вероятно и был Куренным Атаманом в то время, когда, идучи за Дорошенком с своими куренными молодцами, говорил:
«Мене с жонкою не возиться,
А тютюн да люлька
Козаку в дорозе
Знадобиться!»
Но у Срезневского выходит обратный порядок. Гетмана, идущий перед своим войском, является в звании Бунчужного, которое, по мнению Срезневского, могло принадлежать тогда Михаилу Дорошенку; а воображаемый Гетман Сагайдачный является в задних рядах войска, в ватаге Сечевых удальцов. Но если войсковой порядок объяснять уже из песен, то в них Гетмана, или Военачальник, представляется всегда впереди своего войска, как в этой песне представлен Гетман Петр Дорошенко.
Для убеждения в том можно взглянуть на песни – о Сулиме (1633), о походе Богдана Хмельницкого в Молдавию (1649), об Иване Коновченко (1684), о Сотнике Харьке (1766).
1) Сбор Сулимы в поход на Поляков 1633 г. представлен так:
«От и выйшли Гайдамаки, хоч тысячай двести,
Да багацько да за ними зведется корысти.
Попереду Пан Сулима, отаман Кошовый –
Чогож жаху завдавати, его вон чернобровый!»
Дело естественное; но для доказательства, приведу следующие примеры: 2) начало думы о походе на Поляков в 1637 году: (Укр. П. Ч. I. стр. 27).
«Ой пошли Козаки на чотыри поля,
Счо на чотыри поля, а на пятена подолье.
Счо одним полем, то потов Сашко Мушкет;
А за паном Хорунжим мало-мало не три тысячи, –
Усе хоробрыи товариши Запорозьци –
На кониках выгравають, шабельками блискають, у бубны ударяють,
Богови молитвы посылають, хресты покладають».
Таким же образом представлен и Хмельницкий в походе на Молдавию 1649 г.
«Из низу Днепра тихий ветер вее повевае,
Войсько Хмельницкого в поход выступае:
Тольки Бог Святый знае,
Счо Хмельницький думае – гадае! …
Яко до Днестра прибували,
Через три перевозы переправу мали:
Сам Хмельницкий наперед всех рушав.
Вот отрывок из думы об удалом Иване Коновченке (1684 г.):
«Перва сотня наступае,
Вдова сына не видае.
Друга сотня вступа, сам Хорунжий попереду иде.
Наконец приведу начало песни о Сотнике Хорьке, относящейся к 1766 году.
«Ехав Сотник чрез Уленик, горелки напився:
За ним, за ним семост молодцов: – стой, батьку! не журися!» –
Срезневский говорит, что ничего не узнал в народе о Грицке Сагайдачном. Но об нем и справляться надо было в письменных памятниках, а не у современного нам народа, который ничего не помнит о лицах гораздо важнейших. Если же нужны исторические доказательства, что в Гетманство Дорошенка (действовавшего с 1665 по 1676 год) был Сагайдачный на Запорожьи и вероятно в звании Куренного Атамана, то я утвердительно повторю, что это именно был Григорий Сагайдачный который в 1687 году, будучи уже Кошевым Атаманом, предпринимал восстание против новопоставленного Гетмана Мазепы, взяв сторону выбранного Казаками в Немирове Гетмана Мигулы или Могилы , и который получил Царскую Грамоту от 14 Июня 1688 г., отысканную в Ж. М. Н. П. 1840 года кн. 4. Был-ли этот Сагайдачный потомок Гетмана Петра, не знаю. – Об его роде нашел я следующую современную ему Опись в помяннике Антониевой пещеры (на листе 182): «Род Григория Сагайдачного Атамана Запорозского Кошоваго. Помяни Господи Иеремию, Василиссу, Иоанна, Иулианию, Григория». Но имена Иеремии, Иоанна не связывают сего рода с выше приведенным родом Петра Сагайдачного.
Срезневский, оказал значительную услугу собраньем многих народных песен; но от современного нам народа напрасно он добивается исторических истолкований о лицах и событиях, упоминаемых в песнях и преданиях. Народная память хранить эти песни и предания, как старая хартия, не понимающая, что на ней написано. Слишком много полагается Срезневский на бандуристов и стариков, которые, по его мнению, хорошо знают старину, но которых рассказы про старину в самом деле так состарелись, что выжили из смысла исторической истины и часто походят уже на детский лепет .
М. Максимович.
Киев.
1841 г.
