Сражение при озере Кагул

СРАЖЕНИЕ ПРИ ОЗЕРЕ КАГУЛ
(«Журнал военных действий армеи ея императорского величества»,
1770 г., печатано в Санкт-Петербурге при государственной Военной коллегии).
21 июля… Главнокомандующий учредил к атаке неприятеля весть свои войски следующим порядком: каждой дивизии составить свой каре, имея из передней и задней линии особливую колонну, в артиллерию в средине оных. Корпус генерал-квартирмейстера Боура делать авангард правого крыла, а корпус генерал-порутчика князя Репнина – авангард левого крыла. Полкам кавалерийским: его высочества наследниковому и Нижегородскому – между каре князя Репнина и третьей дивизией. Протчим команды генерал-порутчика и кавалера графа Салтыкова– между первой и третьей дивизией; шести эскадронам карабинерным под предводительством генерал-майора князя Долгорукова, и Ахтырскому гусарскому полку – между первой и второй дивизии; сербскому же гусарскому – между второй дивизии и корпуса генерал-квартирмейстера Боура маршировать, корпусу генерал-квартирмейстера Боура итти по высотам, ведущим к неприятельскому левому флангу, и атаковать оной, а за оным шед до дороги Трояновой; второй дивизии генерал-порутчика и кавалера Племянникова принять оттуда влево и атаковать параллельно с оным также неприятельский левый фланг. Первой и третьей дивизии и корпусу князя Репнина маршировать по трем гребням, ведущим на неприятельский левой фланг и центр, предположительный за предмет нашей атаки.
Сим образом, в час пополуночи выступили все войска из своего лагеря, отправив все обозы в построенный позади оного вагенбург, и продолжали поход к неприятельскому лагерю, в котором по фальшивой тревоге минут несколько слышен сильный оружейный огонь и канонада, и несколько лошадей узброенных к нам прибегали, с коего времени, как после мы сведали, турки уже не спали, но все приготовлялися к бою, по внутреннему побуждению ожидая нас к себе, хотя того еще не видели. Все пять частей построились в порядок боя и в оном на рассвете приближились к Трояновой дороге. Как только оную перешли, то неприятель, обозревши на себя наше наступление, оказал нам все свои силы на высотах, окружавших его лагерь, и встретил многочисленною конницею, которой мы конца не видели. Жестокою с нашей стороны канонадою, а наипаче скорострельным огнем из главной батареи, которою распоряжал генерал-майор Мелиссино, скоро приведен в замешательство неприятель в его лагере и те притом, которые в лице у нас были. Но в то же самое время воспользовался неприятель глубокою лощиною, которая между гребнем, где первая дивизия проходила, и другим, где вел свой каре генерал-порутчик граф Брюс, и пробежал по оной даже в тыл нам, снося по себе наижесточайшие выстрелы, пушечные и ружейные, коими его старались сдержать обе дивизии. Сквозь густоту дыма, от стрельбы происходившей, во всех фасах сего каре, его сиятельство главнокомандующий генерал, приметя, что неприятель, как в той лощине, так и за Трояновою дорогою задерживаясь, довольно мог вредить наш фронт, немедленно приказал маршировать вперед и из каре отделить резерфы пехоты и охотников с пушками и наступательно вести их на неприятеля, где оной кучами держался, сказав между тем и всему каре принимать влево, чтоб конницу турецкую, забежавшую по той лощине, отрезать. Сей маневр столько устрашил неприятеля, что оной под конец, боясь быть отрезан от своего лагеря, обратился во всю лошадиную прыть с криком к оному, провождаем будучи от нас наижесточайшею пушечною стрельбою, которая порывала в густых толпах великим числом всадников; от сего вострепетала и вся прочая турецкая конница, нападавшая со всех сторон на карей Племянникова, графа Брюса, князя Репнина и Боура, и пустилась назад, примером отраженной от каре генерал-аншефа Олица.
Тако сломив первое стремление на себя неприятельское, быв в огне непрерывном с 5-го часа утра по 8-й, очистили мы себе путь и удвоили свои шаги к неприятельскому лагерю, в котором еще видели, что пехота и конница смелость имеют нас к себе дожидаться. Не прежде, как в меру против нашего движения, открыл неприятель большия свои батареи, действия которых напряжены были наипаче на тот каре, где главнокомандующий находился, и по правую сторону идущий – генерал-порутчика Племянникова. Мы усугубили в примечании того стрельбу и поспешали достигнуть к ретранжементу, который сверх чаяния увидели в одну ночь обширно зделанным с тройным глубоким рвом и последний наполненный их янычарами. Его сиятельство, под сильными ядрами неприятельской артиллерии, которые нередко попадали в лошадей, с ним ездивших, через все время разъезжал пред кареем Олица, ободряя примером собственным к неустрашимости следовавших за ним.
Как уже действием превосходной нашей артиллерии брали мы верх над неприятельскою многочисленною, осыпавшею нас ядрами и картечами – без большого, однакож, вреда – и их батареи приводили в молчание. В то самое время тысяч до 10 или более янычар, вышед из своего ретранжемента, неприметно опустились в лощину, примыкавшую к их левому флангу, близ которой шел со своим кареем генерал-порутчик Племянниковой только что уже его части доходило простереть руки на овладение ретранжементом, как те янычара, внезапно выскочив из лощины с саблями в руках, обыкновенною своею толпою ударили на правой того карея фас и в самый угол оного, который составляли пехотные Астраханской и Первой Московской полки. Едва первой плутонг Астраханского полку мог выстрелить, то янычаре, смяв его, одни ворвались внутрь карея, а другие вдоль пошли по правом фасе и своею превосходною силою замешали те полки и другие того карея, то есть: Муромской, Четвертой гренадерской и Бутырской, и приняли к каре генерал-аншефа Олица, к которому пред фронт сквозь их промчалась с великою яростью янычаров толпа и их знаменоносцы.
В сем случае его сиятельство главнокомандующий показал опыты наиощутительнейшие своей храбрости и безпримерной твердости духа и удостоверил, что может в самой опасности присутствие предводителя, любимого и почитаемого воинством. Увидев своих бегство, сказал он принцу Брауншвейгскому, с ним вместе ездившему: «Теперь настало наше дело», и с сим словом, презря грозную опасность, бросился к бегущим, кои уже перемешались с лютыми янычарами под саблею сих последних. Одним словом: «Ребята, стой!» – мог он сдержать своих ретирующихся и возобновить к отражению неприятеля, велев притом ударить наижесточае из своих батарей по янычарам, которые без того меньше минуты могли бы уже коснуться каре генерала Олица, где Перьвой гренадерской полк, внимая его повелению и предводительству, весьма храбро ударил на все стремление неприятельское и оное сокрушил бодрым духом и отважною рукою, к чему споспешником ему был командир оного бригадир Озеров: их штыки и пушки, тут случившиеся, в один момент все дело решили, и с удивительною скоростью и послушанием построенный опять каре генерал-порутчика Племянникова, воскликнув единодушным гласом: «Виват Екатерина!» – шел вперед. Тут послал его сиятельство на сию дерзкую пехоту свою тяжелую кавалерию, с которою, с одной стороны, генерал-порутчик граф Салтыков, с другой – генерал-майор князь Долгоруков, пробившись, ее посекли, и силою вообще огненного и белого оружия великую часть янычар положили на месте, а остальных погнали. И в ретранжемент потом вошли, как оба первые карея, так к тому времени приспели туда же вступить с своими частьми – с правого флангу генерал-порутчик граф Брюс, а с левого – генерал-квартирмейстер Боур, производя, покудова держался неприятель, пушечную по нем пальбу.
Везирь, увидев в сем случае лутчих своих янычар, составлявших первую стену, падших, на всю мочь побежал из лагеря со всеми войски, а при вступлении главнокомандующего отделенный от корпуса генерал-квартирмейстера Боура подполковник граф Воронцов с своим баталионом с левой стороны взошед в неприятельский ретранжемент и сопротивляющихся в нем янычар истребил, заняв в той части батареи и несколько отбив у турков знамен. Генерал-порутчик князь Репнин с своим корпусом в продолжении сего, захватывая сколь возможно было обращенного в бег неприятеля, заходя взад его лагеря и провождав пушечною пальбою. От чего неприятель, видя свой великий урон, бросил обоз и побежал толпами во все ноги к стороне Дуная, где было до трех сот судов больших, которые послужили к его переправе, но не безбедственной, а затем завладели войски турецким полным лагерем, получили в добычу всю артиллерию во сте сороку хороших орудиев на лафетах и со всеми к тому артиллерийскими запасами и великим багажем. Но как число трофеев и плена умножалось и цосле баталии, то и сказано будет о том и другом при окончании уже сего.
Посреде сего изобильного лагеря прошедши в порядке, преследовали неприятеля верст до четырех, а далее итти за ним усталость солдат не позволила, поелику продолжался безпрерывный и жестокий бой с начала пятого до половины десятого часа поутру, в которой свершили уже нашу победу, а в кавалерии, за отделением ее к прикрытию запасного магазейна, имели недостаток…
Неприятельской урон считать мы должны, по крайней мере, до 20 тысяч, хотя пленные и из-за Дуная после пришедшие уверяли за подлинно, что турки чувствуют оный в 40 тысячах, наипаче своей пехоты, кроме погибших в лагере, ретранжементе, и пред оным, где их по исчислению погребено тысяч до трех, по пути, где нас атаковала конница и вдоль за лагерем, верст по крайней мере на семь, кучами лежали побитые тела в превосходнейшем пред сказанным числе, коим щету не делано.
Остаток древних янычар и спагов, таковыми казавшихся по виду и по летам своим, которые всю свою опрометчивость истощили над нашим фронтом, тут совершенно погиб, как и те, кои не в меру твёрдо держались в ретранжементе, не ушла ни одна нога. Ибо отделенной вперед от корпуса генерал-квартирмейстера Боура с своим баталионом подполковник граф Воронцов, зашед с тылу, тут их остатки переколол и овладел батареями. Но сего недовольно, по показанию самих пленных великая часть их, избегнув наших рук, потопилась еще в Дунае, когда везирь прибежал в торопливости и в страхе, бегущие войска, угнетая и рубя дружка дружку. Бегущие воины одни садились на суда, другие хватались за канаты и доски, погружая самые судны неумеренною тягостью ко дну вместе с собою. Словом, гибель тут была туркам наивеличайшая, что доказывали ясно всплывающие великим числом на поверхность воды утопшие тела. Но давка и метание в воду тогда наиужаснее произошли на берегу дунайском в неприятельских войсках, как генерал-квартирмейстер Боур, приближившись к Дунаю и развезши в три стороны пушки, ознаменил выстрелами из оных свое туда шествие; ибо по совершенном разбитии и прогнании неприятеля, коль армия брала свой лагерь при вершине озера Кагул, то в след за бегущим неприятелем послан передовой корпус генерал-квартирмейстера Боура.
Остановившись на сих произхождениях в конце дня настоящего, от коего действии идут последования в наступающие, неприлично изъяснить тут, что плоды своего отличного мужества в день сражения главнокомандующему тем были наиприятнее, когда его сами солдаты, видевшие, в какой огонь и опасность он себя ввергал на сей баталии, поздравляли словом: «Ты прямой солдат», ибо всяк, прямо видевший дело, не мог иного говорить, что его храбрость и бодрость духа весь успех произвели; но его сиятельство, по обыкновенной скромности своей, не принимал на себя одного славы победы, но всякого признавал участие в том споспешествовавшим.