Загумённов В. От жанровой фотографии к познанию человека

ЗАГУМЁННОВ В. ОТ ЖАНРОВОЙ ФОТОГРАФИИ К ПОЗНАНИЮ ЧЕЛОВЕКА
(В мастерской фотожурналиста. Сборник статей / Под ред. О. А. Бакулина, Л. В. Сёмовой. – М.: Факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, 2011. – С. 90-102)
Что есть важное в фотографии… Фотография – это оружие, а люди, обладающие фотоаппаратом, в какой-то мере вооружены. Однако можно быть вооруженным до зубов, но стрелять по воробьям, а можно иметь мелкокалиберную винтовку, но бить прямо в цель. Этим отличается снайпер от вооруженного до зубов человека. Этим отличается фотограф-профессионал от человека неопытного и неподготовленного.
Среда, школы, которые мы проходим, встречи с интересными людьми во многом формируют фотографа, его мировоззрение, его отношение к жизни. Основы, конечно, закладываются раньше, еще в детстве. Мое детство прошло в столице нашего Северного флота, городе Североморске. Есть такие впечатления, которые запоминаются на всю жизнь. Так и мое северное прошлое сопровождает меня. Северная колористика впиталась в кровь.
Фотографией заниматься я начал очень рано, в первом классе, и в школьные годы уже публиковался. Имел даже удостоверение корреспондента «Пионерской правды», которое мне прислали после публикации там снимка «Романтики», а тираж у газеты был около 10 млн экземпляров, то есть в каждой семье ее читали.
Меня тянуло в большую фотографию. Городской фотоклуб был первой ступенькой. Большинство современных фотографов прошли через систему фотоклубов. Это была кузница, мини-школа в черте города по формированию определенного мнения.
Служба в армии тоже была связана с фотографией. Я служил в отдельном разведывательном полку морской авиации – обрабатывал пленки, сделанные с самолетов. Кадры были размером 30 на 30 см, пленки на бобинах килограммов по двадцать. Десятки метров пленки приходилось обрабатывать ежедневно. Много было и красивых, художественных кадров. Часть наших самолетов располагалась тогда в Египте (1972 г.). Они взлетали, и автоматика начинала работать. Я видел пирамиды, встающее солнце – ритм потрясающий, свет, а качество такое, что песок виден на камнях!
Естественно, что после армии я поступил на отделение фотожурналистики факультета журналистики МГУ. Студенческий период был очень важен: это та самая школа, которая оформляет человека. Учась в университете, я наблюдал разрушение некоторых стереотипов, начавшееся в 1960-е годы, когда понятие фотоискусства было практически закрыто, переведено в категорию обычного отдела в журнале «Советское Фото», а массовое увлечение фотоискусством сведено на нет. Тогда во главу углу встал его величество Репортаж. Журнал «Советское Фото» обратил внимание на репортаж, как жанр и как метод, и все журналисты стали делать акцент на репортажном методе.
Будучи студентом, я начал сотрудничать с журналом «Студенческий меридиан», а затем с газетой «Труд», органом ВЦСПС (профсоюзов). У газеты был самый большой тираж – 8 млн. экземпляров, было большое доверие к ней народа и большие возможности для командировок. На четвертом курсе от газеты «Труд» я с группой журналистов на две недели вылетел в Тюменскую область для съемок цикла «Один день на Ямале». Туда приехали журналисты из «Строительной газеты», со Всесоюзного радио, группа Сенкевича с телевидения и я. Тюменская область – это полтора миллиона квадратных километров, два национальных округа – Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий. Стратегический регион – газ, нефть, все богатство. Маршрут наш: Тюмень – Нижневартовск – Сургут – Надым – Салехард, и все, что вокруг городов. Утром встаешь, поднимаешься на борт вертолета, час лету, выкидывают на полчаса, потом забирают, везут в другое место, опять выбрасывают. И так день за днем. Две недели испытания.
Я снимаю, а чувствую, что ничего зажигающего нет. Вышки, мосты, бульдозеры, поселки, новые дома, трассы, железные дороги. Остается последний вылет на Ямал. И пленки уже в обрез. Тут и начинается самое интересное. Так всегда бывает: когда пленка кончается, все ломается, нужно снимать. «Ваше величество, снимать подано!» Еще в вертолете делаю портрет селькупа при свете иллюминатора. Внизу река Таз, Приобье, поселок Аксарка, Байдарацкая тундра. Тут-то и начинается работа. Лица потрясающие. И уже под занавес чувствую: что-то произойдет. Подлетаем: чумы, люди стоят. Выскакиваю, начинаю снимать, сужая круг. Использую мою технологию приближения к снимаемому объекту: сначала делаю общий план, потом средний, потом крупный, нахожу лица. Не набрасываюсь сразу на свои объекты, а вычленяю интересующих меня людей. По отдельным признакам я выбираю интересный объект для своих историй – типаж, характер, эмоции. Жанровый потрет – отдельная большая тема. Ни секунды нельзя упустить. Еще немного, и ситуация может сломаться, пройдет оцепенение людей. Вот кадр стоящей группы. Было снято много вариантов, но этот сразу западает, запоминается. Сняв общий план, я не заканчиваю съемку, а начинаю кружить рядом, снимаю лица. И что ни кадр – идет попадание.
Я снимал камерой «Олимпус ОМ-1» – был такой японский аппарат, который должен был превзойти «Лейку». Позже мне пришлось от него отказаться, хотя оптика была великолепная. Просто не мог купить третий объектив, а тех, что у меня были (35 мм и 50 мм), мне было недостаточно для разработки темы. И еще постоянно была с собой уникальная камера «Горизонт». В студенчестве у меня их было пять или шесть штук. Одну берешь – плохая, сдаешь, другую покупаешь. То рвет пленку, то другой скрытый дефект. Уникальность этой камеры в том, что при широком угле охвата она не дает таких искажений, как широкоугольник, особенно это важно при съемке человеческих лиц. Линия горизонта может изменяться, быть либо ровной, как видит глаз, либо выгибаться, и зависит это от угла наклона фотоаппарата. При этом, повторюсь, пропорции фигур первого плана не нарушаются. Мое отношение к форме и содержанию я показываю через камеру «Горизонт». Снимаю основу, и в этой основе всегда есть вариант использования «Горизонта». Это как разные кисти у художника.
Поездка в Тюменскую область оказалась очень удачной. «Один день Ямала» дал мне толчок, за ту съемку я получил «Золотой Глаз» на Уорлд Пресс Фото в 1979 году. Чуть позже от газеты «Труд» была организована поездка в Туркмению. Видимо, была установка ничего нам не показывать, поить чаем, чтобы только сидели за столом. Приставили людей. Три дня я терпел вынужденное застолье. А шел великий праздник, курбан-байрам. На улице можно было море интересного снять. Я успел снять пару кадров, но… практически мне не дали снимать. На четвертый день я «сбежал», улетел в Красноводскую область, заехал в город Небит-Даг, где снял кадр, который стал «Фото года» в журнале «Советское фото»: «Нефтяники Туркмении». Хотя кончался временной ресурс моего пребывания, я все-таки проник в бригаду нефтяников и успел их снять. Тогда я дал себе зарок: ни в какой этнорайон я больше не поеду без подготовки. Первое условие: чтение литературы, фундаментальная подготовка, знание законов и обрядов этого народа. Второе условие – договоренности с руководителями на местах или авторитетными лидерами народа.
Тогда же перешел вплотную к северной теме. Начал читать много источников. Благо, все-таки университет заставляет ходить в библиотеку, МГУ – это не простая школа. Помимо самостоятельной практики в периодических изданиях на факультете журналистики были приняты стажировки с мастерами. Так, у меня была стажировка у Исаака Тункеля в «Огоньке». Много я не присутствовал на его съемках, но несколько важных советов запомнил на всю жизнь. Один из них как раз об организации съемки.
На четвертом курсе я пришел на практику в АПН. Потом надо было определяться с постоянной работой, закрепляться юридически. И благодаря участию Георгия Зельмы издательство АПН заключило со мной договор. АПН – это большой слаженный механизм. Основу составляла Главная редакция фотоинформации, ГРФИ, которая работала на журналы для зарубежного читателя. Издательство – одно из подразделений АПН. У меня был контракт с журналом «Спутник», это дайджест советской прессы, который распространялся во всех странах мира, кроме Советского Союза. На русском языке у «Спутника» был самый мизерный тираж, но у него же были самые высокие ставки гонорара, хотя опубликоваться там было достаточно тяжело. Слайд на полосу стоил 150 рублей (это была средняя зарплата по стране), стоимость маленькой черно-белой картинки 25 рублей, большой – 50 рублей. Приходилось стараться, чтобы твою работу поставили на полосу. Работая в издательстве, я постоянно снимал для всех АПНовских изданий.
С Севером получилось интересно. В 2010 году исполнилось тридцать лет моих «ударных», арктических съемок.
1980-й год. Время работы в «Спутнике». По опыту знал уже: если зимой не подготовишь съемочный план, то, как правило, ничего не сложится. Я всю зиму читал, встречался с начальниками, организовывал свое лето. Вся страна дышала Всемирной Олимпиадой. Составлялись списки на Олимпиаду, а я бросил все и… улетел на два месяца на Чукотку. Нанялся рабочим в Институт этнографии, помощником к профессору Илье Самуиловичу Гурвичу. Взял с собой два «Никона» (один редакционный и один свой), редакционный «Хассельблад» и «Горизонт», конечно. Пленки получил в Агентстве – банки три по пятьдесят метров, «Кодака» роликов сорок и пообещал привезти удачную съемку для ГРФИ. Полтора месяца ежедневных потрясающих съемок. По сути, уже в 1982 году была сформирована коллекция, в которую я потом просто добавлял работы. С Чукотки я привез тогда чемодан пленок. По пять-шесть пленок в день снимал. Обрабатывал целый год. И до сих пор, когда рассматриваю негативы, все время что-то удивляет.
Иногда меня спрашивают, почему на отдельных снимках большое зерно. Некоторые перепроявленные негативы дают такой «шум». Мы специально добивались этого, изучали структуру зерна. Вся аппаратура была мягкорисующая. Увеличители тоже были мягкорисующие. Чтобы утрировать резкость, применяли точечный свет, увеличитель переделывался на галогенную лампу, ставили другие объективы: «Вегу», «Индустар-50». Пленка А-2 давала определенный эффект. Самая благородная была (и будет, наверное) ильфордовская, которая только начала появляться в конце 1980-х годов. Близкой к ильфордовской была казанская пленка Тип-17 военного образца. Были и другие разновидности. Очень большой арсенал пленок мы теряем безвозвратно, к сожалению. Анатолий Ерин использовал, например, пленку Микрат чувствительностью 1,5 ед., снимал со штатива городские сцены. Выдержка днем при ярком свете бывала 15 секунд. Можете себе представить, какие фантомы у него летали. Одна работа, снятая против света в переходе в районе Арбата, мне очень понравилась. Не каждая фотография получится, но сам замысел…
Отпечатки с негативов могут храниться десятилетиями. У меня есть отпечатки, которым сорок лет. Что значила ручная печать в то время? В АПН был печатник, талантливейший человек, Виктор Тимаков. Фотоувеличитель, как паровоз, ездил по рельсам лаборатории. Фотобумага крепилась к стене. Стояли три вида проявителей: суперкрепкий, средний и старый – для доводки. В 1970-е годы впервые начала применяться технология, когда подавался специальный газ, который заполнял дефекты на негативе.
Сейчас рассматриваю негативы и отпечатки 1980-х годов: удалять ничего нельзя, выбрасывать ничего нельзя, если ты почувствовал какое- то созвучие, когда снимал, импульс у тебя душевный состоялся. Прислушивайся к своей душе. Время все расставит по местам.
По поводу съемочного плана. Сценарий на конкретную поездку составляется обязательно. К организации подключаются все заинтересованные лица. Чем больше их круг, тем более расширенную информацию вы получите для составления своего плана. Чем больше включено информационных источников, тем лучше для вас. За вашу осведомленность вас будут уважать. И еще важный момент. На Севере есть специфика. Бывает долгий простой, а потом тебе предоставляется тридцать секунд, минута, чтобы снять. И важно не упустить эти секунды. Материала может так и не быть, но нужно ждать и быть готовым. Часто оказывается, когда нужно снимать, фотограф в этот момент или разговаривает, или не готов: что-то падает, режим не выставлен. Нужно быть готовым всегда, иметь журналистскую хватку. У меня так было с «Морскими охотниками». Две недели ничего. Пора уезжать, и сваливается съемка. Значит, надо оста оставаться. Не все журналисты имеют такую возможность, у них план. Каждый вертолетный вылет согласовывается с пограничниками. Но все решаемо. Задержишься – не пожалеешь, тогда и будет результат. Когда я привез эту съемку в Москву, фотограф газеты «Правда» захотел тоже снять. Он полетел туда, но ничего не снял.
Цикл «Морские охотники» – один из любимых. Был еще большой цикл о долгожителях на Кавказе. «Народное искусство Молдавии» – одна из выставок. Сейчас в отдельный цикл собираю тему «Мастера своего дела».
Отдельная тема «Сжигание у коряков умерших» (фото на стр. 99). В поселке Манилы мне тогда позволили отснять старинный обряд. Я больше ни у кого не видел этой темы, только два года назад, изучив мои публикации, фотограф Андрей Шапран из Новосибирска, снял сжигание у чукчей. На севере Камчатки и на юге Чукотки такой обряд сохранился.
Свою серию я хотел послать тогда на Уорлд Пресс Фото. Но в этот момент умер Л. И. Брежнев, за ним другой руководитель. Я понял – показывать эту серию нельзя. Журнал «Северные просторы» опубликовал ее в качестве иллюстрации к литературному произведению, редактор написал что-то типа сказки. И два кадра были опубликованы в альманахе «Фото-89» ‒ замечательном издании периода засыпания Советского Союза. Это была лебединая песня советской фотографии, вышедшая в издательстве «Планета», ‒ шикарное издание и по полиграфии, и по подбору авторов, где каждая страница стала авторской нотой того времени Фотография, отмеченная в конкурсе «Лучший фотограф – 2009» («Best Photografer» в категории «Портрет» – «Дом Ветеранов. Чукотка». На окраине Анадыря живут эти люди, ловят рыбу, сушат ее, парочка такая. Я вообще по-доброму людей вижу, наверное, это заметно. Не забываю об этике, показывая лицо человека. Но очень часто фотографы балансируют на грани этики и морали, чтобы привлечь внимание. У меня иное к этому отношение.
Недавно в Фотоцентре на Гоголевском бульваре прошла выставка Прокудина-Горского . Он снимал царскую семью. Царь дал ему заказ, бригаду, средства, предоставил возможности для съемок. Как результат – что ни кадр, то откровение. Это то немногое, что сохранилось от гигантской работы. По его фотографиям можно изучать ракурс, свет, пластику, обряды и костюмы многочисленных народностей России, которых он тоже снимал в начале ХХ века. В цвете, на стеклянные пластинки.
Сейчас технический арсенал фотографа потрясающий. А вот с тематикой стало сложно. Повсеместно востребована свадебная фотография. Плохо ли это? Нет. Но не может свадебная съемка быть тотальным увлечением. Пошел прогуляться однажды в наш Измайловский Кремль и увидел, что свадебных фотографов больше, чем самих новобрачных – с ассистентами, с зонтами. Объективы, блицы, переходники – техника дорогая. Обладают-то техникой все, однако фотографа, как и стрелка, видно по осанке.
И что еще интересно – стало много запретов. Гораздо больше, чем раньше, когда журналистское удостоверение имело вес. Сейчас оно никакой роли не играет. Иногда кажется, что снимать нельзя практически нигде – повсюду охранники. А то, что снимать можно, снимать неинтересно.
Сейчас я работаю над проектом «Страна и люди в 1980-е годы». Я много снимал в бывших советских республиках и теперь решил кое-что из этого материала показать. Ситуация меняется, и сейчас нужно не разъединять народы, а опять собирать. Вот в чем я вижу мою задачу: своими фотографиями способствовать воссоединению народов. Грузия – прекрасная страна с величайшей культурой, интеллигенцией, древней православной церковью, архитектурой храмов, кино. Все это есть в фотографиях. И с Туркменией будут великолепные отношения.
На недавней встрече с творческой молодежью один из участников спросил меня, что я пытаюсь раскрыть своими фотографиями. Фотографией раскрыть ничего нельзя. Я стремлюсь к познанию внутреннего мира человека, общности, группы людей. В том числе с помощью фотографии. Мне это интересно. Это проявление человека и в жанровых ситуациях, и в портрете.
Я снимаю и пейзаж. Но у меня пейзаж сюжетный, не просто благостная картинка, а средство введения зрителя в среду повествования, пейзаж как инструмент фоторассказа. И макросъемка, и предметная съемка, и натюрморт – такие же инструменты. Если я снимаю натюрморт, он «разговаривает со зрителем». Я не создаю его, а вижу в реальной жизни (вывел даже категорию «натюрморт реальный»). Например, если я снимаю микрохирурга, мне не обойтись без макросъемки, того, что он наблюдает, например, через микроскоп, что невидимо глазу обычного человека.
Раньше я огорчался, что не стал репортером. Сейчас считаю это благом. Репортер отображает отдельный момент, единичный факт. Он снял, тут же опубликовали. Фотоистория – это совершенно иное. Я не могу сразу оценить событие, оно должно у меня получить внутреннее осмысление. Работа над выставочными проектами приучила меня идти дальше традиционного подхода к оформлению фотосерии. Если фотоочерк очерчивает пространство, в результате чего получается определенная замкнутость, то у меня повествование идет в линейной перспективе, это длинная линия, она может и закругляться, но не замыкается.
Ценнейший опыт Тункеля, его совет, который я использую, – отбор начинается тогда, когда ты выбираешь тему. И потом, когда уже снимаешь, помнишь про отбор, сужая его до конкретного лица, которое нужно для решения того или иного вопроса. Если я «западаю» на человека, буду возвращаться к нему, делать максимальное количество вариантов, потом буду отбирать окончательный. И никогда нельзя успокаиваться на достигнутом.