История права Московского государства

ИСТОРИЯ ПРАВА МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА
ВВЕДЕНИЕ
Причины, по которым не могло образоваться центральных правительственных установлений в удельно-вечевой Руси. – Княжеская Дума удельно-вечевой Руси и основы ее организации. – Общий взгляд на органы центрального управления в Московском Государстве.
В удельно-вечевом периоде развития русской государственной жизни не образовалось определенного различия между управлением центральным и управлением местным. Образованию в удельно-вечевом периоде центрального управления в собственном смысле этого слова препятствовали весьма многие условия. Укажем важнейшие из них.
Во-первых, сами волости, находившиеся в управлении удельных князей, были в большинстве случаев весьма не обширны по территориальному протяжению своему, вследствие чего князю не представлялось никаких трудностей лично, без посредства особых центральных установлений, следить за ходом правительственной жизни в подвластных ему местностях.
К этой первой причине предвходит и вторая – несложность самих функций княжеского управления. На первом плане стоит княжеский суд, тесно связанный с самой администрацией, а затем деятельность финансовая, отправлявшаяся через посредство особых даньщиков, посылавшихся по волости для сбора дани из центрального стольного города княжения. Если мы будем иметь в виду обширное значение земского общинного суда в удельно-вечевом периоде и значительную долю самодеятельности земщины в сфере финансовых отношений ее к княжеской власти – то мы увидим, что самые размеры деятельности княжеской власти не вызывали потребности в организации более или менее сложного центрального управления.
Третей причиной того обстоятельства, что в удельно-вечевой Руси не образовалось центральных правительственных установлений, служило полное отсутствие в самой жизни сознания твердого разграничения управлений центрального и местного. Известно, что князья и сами в известном отношении носили характер правителей областных; сажая по городам посадниками мужей своих, они обыкновенно удерживали известное пространство территории в непосредственном, личном ведении своем – являясь здесь представителями местной власти, наравне с посадниками посаженными ими в других округах . Таким образом, в подобных округах князь, как представитель центральной правительственной власти, сливался с посадником, как представитель местной правительственной власти. Известно, наконец, что и по отношению к округам подведомственным особым посадникам, князья нередко принимали характер представителей местной власти, исключая на известное время компетентность нормальной местной власти первых. Это имело именно место при княжеских полюдьях, при объездах князьями волостей своих. Это полюдья, носившие первоначально характер чисто фискальный, вскоре приобрели уже, сверх того, характер судебный и административно-ревизионный, являясь средством контроля деятельности органов местной власти. И так не существует еще представления о стольном городе волости, как о правительственном центре, в котором сходились бы все нити местного управления, органическое маневрирование которыми сосредоточивалось бы в руках особых центральных установлений. Центральный город волости продолжает сохранять первенствующее значение свое не столько в качестве центра правительственного, сколько в качестве центра земского, естественного, в качестве города старейшего сравнительно с пригородами его, старейшего в смысле естественного тяготения к нему волостных земель.
При наличности указанных выше условий, – при которых не могло возникнуть ощутительной потребности в создании более или менее сложной системы центральных правительственных установлений – единственными органами центральной власти являлись вече и князь с думою его. Вече, как институт, выразивший в себе, после факта призвания князей, значение компромисса между княжескою властью и автономиею земщины, как институт на почве которого сходились для преследования общих целей начало княжеско-дружинное и начало земское, народное, – имело особое значение в деле призвания князей на столы, в деле ряда с призванными князьями, для решения такого роде дел, в которых на помощь князю должны были прийти силы самой земщины и, весьма вероятно, в важнейших вопросах текущего законодательства .
Таким образом, для дел текущего управления вече могло иметь лишь значение чрезвычайной инстанции, к содействию которой обращались князья в тех случаях, когда являлось для них необходимым знать воззрение земщины на то или другое отношение или мероприятие, заручиться ее сочувствием или содействием; вече приобретало также подобное значение и по собственной инициативе, когда земщина, выведенная из терпения злоупотреблениями князя или агентов его, в лице веча требовала от князя устранения невыгодного для нее порядка управления . Вследствие высказанных сейчас соображений, нормальными, обыкновенными органами центрального управления в удельно-вечевом периоде – на сколько конечно может идти речь о центральном управлении за это время являлись князь и дума его.
В княжеской думе удельно-вечевого периода не следует видеть правительственного установления с известною правильною организацией, с определенными предметами компетентности, с твердо регулированными отношениями к князю с одной стороны и к местному управлению с другой стороны. Княжеская дума этого периода не представляла установления юридически определенного. Она была явлением чисто фактическим, начало которого коренилось в самых условиях государственного быта древней Руси – что не препятствовало ей приобрести, тем не менее, громадной значение в жизни удельно-вечевого периода. Будучи по существу своему княжеским советом, Дума княжеская, в силу условий быта удельно-вечевой Руси, делается существенным моментом государственной жизни этого периода, проникает все его отношения, делается главным фактором всех явлений внутренней жизни этой эпохи. Князь и дума его представляются понятиями нераздельными; князь не мыслим без думы: в ней все его значение, все его могущество, вся его сила. Таково было фактическое состояние отношений между князем и думою его; с такой же точки зрения смотрело на это отношения и само современное общество.
Совещания русских князей с дружинниками их – давшие начало учреждению известному под названием княжеской Думы – восходят до самого корня русской государственной жизни, будучи непосредственным продуктом договорного начала в отношениях князей к дружинникам их. Подобного рода совещания, указания на которые находим мы с первых страниц древней русской летописи – непрерывною цепью продолжаются во все течение удельно-вечевого периода. Трудно найти страницу летописи, на которой не было бы известия о совещаниях князей с дружинниками . Тип князя, постоянно совещающегося с дружинниками своими как о ратных делах, так и о земском строении – представляет нам Владимир Св., приобретший себе за эту черту политики своей расположение окружающих его и горячую похвалу летописца.
Развитие удельной системы не только не стеснило обычая совещания князей с дружинниками, но даже послужило к дальнейшему развитию и усилению его. Пока княжеская власть не была еще раздроблена по уделам, пока областям не представлялось возможности выбора в князья первоначально совершенно, а с течением времени являлось возможным делать подобный выбор лишь из нескольких князей, весьма тесно связанных еще узами ближайшего родства, – до тех пор князья находили главную опору власти своей в самом народонаселении, опираясь на которое могли они еще в значительной степени игнорировать притязания дружинников своих. Но с раздроблением русской земли на целую систему удельных княжений, с появлением для отдельных волостей ее возможности широкого выбора между князьями разветвившегося рода Рюриковичей, с появлением начала подъискивания лучших столов одними князьями под другими, – высказывается теперь с полною силою договорное начало в отношениях князей к городам, которое при предшествовавшем единовластии не могло вполне рельефно выразиться во внешних фактах. Подъискивания столов в большинстве случаев проявлялись во внешней силе, в виде беспрерывных усобиц между удельными князьями, которыми переполнена эта эпоха развития русской государственной жизни. Ясно, что удельному князю, желавшему твердо обладать столом и, в случае утраты его, иметь возможность добыть себе новый – следовало позаботиться о том, чтобы заручить на свою сторону возможно более фактической силы; а это последнее естественно вело к заботам о возможно лучшем составе дружины, составе лучшем в смысле преобладания как нравственной, так и физической силы. Подобное положение не противоречит договорному началу в отношениях князей к волостям. Нельзя не отдать полной справедливости меткому замечанию проф. Сергеевича, что волость без князя была как без рук, а потому отказывал в приеме на княжение первому из претендентов лишь в крайних и исключительных случаях, – следовательно, в подобных случаях весь успех князей зависел только от более или менее удачного устранения других претендентов. Сама волость в большинстве случаев оставалась равнодушною к борьбе и, урядившись с выигравшим дело претендентом, признавала его до тех пор, пока был он ей люб или, если имела основания быть к нему равнодушною, пока не изгонял его новый претендент. Бывали, конечно, примеры участия самих земщин в усобицах князей, бывали примеры земщин поголовно ополчавшихся за право излюбленного ею князя, – но, вообще говоря, народонаселение, по верному замечанию С.М. Соловьева, крайне неохотно вмешивалось в княжеские усобицы : главными действующими лицами последних являются князья с дружинами своими. Отсюда потребность тесного союза между князьями и дружинниками; отсюда то явление, что в дружинах ищут князья главной опоры для упрочения власти своей. Таким образом, в удельно-вечевом периоде вырабатываются два элемента, – народонаселения волостей с одной стороны, и князья с дружинниками с другой стороны, причем князь и дружина тесно соединены между особою общностью интересов и другими материально-нравственными узами. Дружинники, вверяя судьбу свою князю, не могли чуждаться его политики, особенно в виду шаткости отношений, господствовавших в удельном периоде. Это было для них делом личного интереса. Потому то дружинники в. к. Ростислава, севшего в 1154 г. на Киевский стол, не допускают его предпринять военных действий, пока не урядиться он с Киевлянами: «поеде лепле в Киев, говорят они ему, же с людьми утвердится» . Дружинники, их собственного интереса, считали себя вправе требовать чтобы князья без их ведома не предпринимали никакого значительного предприятия: князь легко мог поступить опрометчиво, а всякого рода неосторожность могла быть гибельною для князя и опасною для интересов окружающих его .
Из сказанного выше явствует, что с развитием удельной системы совещания князей с дружинниками не только не могли умалиться, но, напротив, должны были иметь место еще чаще прежнего. И в самом деле, дружинники – как это вполне ясно усматривается из летописей – смотрят на совещания, на думу с ними князей, как на свое неотъемлемое право. Добровольно содействуют они лишь таким мероприятиям князя, которые им ведомы, которые задуманы князем с их согласия; припомним надменный ответ лучших дружинников в. к. Владимира Мстиславича, мотивирующих свой отказ участвовать в распре его с князем Мстиславом Изяславичем: «О собе еси, княже, замыслил; а не едем по тобе, мы того не ведали!» .
Нельзя не заметить наконец, что само современное общество считало думу князя с дружиною необходимым условием мудрого управления областью; вследствие этого летописцы вменяют князьям в высокое нравственное качество частое совещание с мужами своими. Летописец укоряет галицкого князя Владимира за то, что он «бе любезнив питию многому и думы не любяшет с мужами своими»; известна похвала летописца в. к. Владимиру Св. за то, что он «бе любя дружину, и с ними думая о строе земленем и о ратех и уставе земленем» . Дума с дружиною была и в интересах самих князей, давая последним возможность пользоваться житейскою мудростью людей опытных и предотвращая их от ошибок и заблуждений в деле управления; последнее объясняется как тем, что в числе дружинников находились земские бояре и люди, вступавшие в княжескую службу, так и тем, что в думу свою князья допускали, как ниже увидим мы это, и лучших представителей земщины. Мудрые князья любили разумных советников, выдвигая вперед и жалуя их; «где бояре думающие, где мужи храборствующие, где ряд полчный?» – восклицает разбитый Половцами Игорь Святославич . Совещания князей с дружинниками делали солидарными интересы обеих сторон; сообща задуманное предприятие должно было вести князя и дружинников к общей радости в случай успеха, к общему горю в случае неудачи. Этим объясняется то, что полного рода насильственные деяния направленные против князя, распространялись тогда и против дружинников – советников его; так в 1177 г., после поражения князем Всеволодом Рязанского князя Глеба, последний захвачен был в плен а с ним победители „и думы его извязаша все, и Бориса Жидиславича, и Олстина, и Дедилца, и иных множество» .
Таковы были условия быта удельно-вечевого периода, содействовавшие развитию княжеской думы в этом периоде. Рассмотрим самую внутреннюю организацию, княжеской думы, на сколько восстановляется она по дошедшим до нас летописным известиям.
Думу княжескую составляла вся совокупность лиц, созванных князем для совещания об известном предмете; словом дума обозначался равным образом и самый процесс совещания. Княжеская дума собиралась в княжеских хоромах для обсуждения всех вообще дел касающихся междукняжеских отношений, законодательства и текущего управления – тех дел, причастными которым не представлялось необходимости делать все население; в противном случае дума заменялась вечем, которое как бы поглощало и себя первую. Дума княжеская собиралась не только в мирное время, но и в походах, принимая в последнем случае характер военных советов, на которые допускались и вожди вспомогательных войск, выступивших с князем в поход. Что касается княжеской думы собиравшейся в мирное время – то мы имеем основания полагать, что она носила характер совещания в известном смысле постоянных, обыденных – в чем и лежит существенное отличие княжеской думы от веча, созываемого князем, как явления исключительного, чрезвычайного. В своем знаменитом «Поучение детям», в. к. Владимир Мономах, говоря о дневных занятиях князя, рекомендует им, встав ото сна до восхода солнца и воздав хвалу Богу «сядше думати с дружиною, или люди оправливати или па лов поездити» . Здесь великий князь говорит о думе с дружиною как о явлении нормальном, обыденном, стоящем во главе ежедневного течения княжеских занятий; лишь за отсутствием необходимости думы рекомендует он другого рода занятия и развлечения. Поучение указывает нам и на время заседаний княжеской думы – раннее утро; с этим вполне согласуется одно место из жития св. Феодосия, в котором говорится, что однажды на утренней заре Феодосий встретил бояр, едущих к князю на думу . Наконец самое выражение Поучения «сядше думати» – указывает на известную правильность, на известную регулярность княжеской думы.
Обращаемся к рассмотрению личного состава княжеской думы. Уже из самого происхождения и существа княжеской думы явствует, что преобладающим элементом являются здесь лучшие представители княжеской дружины. Но, само собой разумеется, что в интересах самих князей было привлечение к участию в думе возможно большего количества лиц опытных и разумных, а так как право призывать в думу советников всецело принадлежало князю – то вследствие этого в состав княжеской думы нередко входили как лучшие земские люди, так и представители высшего духовенства. Известно, например, что в. к. Владимир обсуждал вопрос о крещении русской земли со своими боярами и старцами градскими . Духовенство привлекалось к участию в думе княжеской преимущественно для обсуждения вопросов касающихся духовных предметов; так в 1159 г. князь Святослав Черниговский советуется с мужами своими и с епископом относительно похорон Киевского митрополита Константина . Впрочем высшие церковные иерархи как представители класса, всегда пользовавшегося особым значением и почетом со стороны князей – будучи привлечены к участию в княжеской думе, оказывали решительное влияние и на вопросы гражданского строения; припомним влияние епископа на св. Владимира в вопросе об отмене вир и установлении на место их казни за разбои. Вообще, проведение в русский юридический строй начал римско-византийского права представляло широкую почву, на которой постоянно могли активно действовать в княжеской думе высшие представители греко-русского духовенства. В походах к участию в княжеской думе, принимавшей в подобных случаях характер военных советов, допускались, наравне с дружиною, и представители земских воев, а иногда даже и вспомогательных инородческих ратников, как-то половцев, берендичей, черных клабуков – но конечно только для обсуждения вопросов, касающихся плана военных действий или преодоления встретившихся препятствий, на касаясь дел между – княжеской политики .
Самая компетентность и предполагаемая мудрость решений княжеской думы требовали, чтобы количество княжеских советников не было слишком ограничено; вследствие этого в летописных повествованиях встречаем мы горькие сетования на князей, ограничивающих количество своих советников. Так, летописец осуждает в.к. Всеволода Ярославича за то, что он под старость начал советоваться в младшими дружинниками в ущерб старшим, вследствие чего первые стали интриговать против последних; в 1180 г. князь Святослав Всеволодович нападает на Давида Ростиславича «сдумав с княгинею своею и с Кочкарем милостьником своим и не поведа сего мужем своим лепшим думы своея» . В числе княжеских советников особым влиянием пользовались старшие дружинники – бояре и мужи – и это вролне понятно: они составляли силу, игнорировать которую представлялось князю делом крайне рискованным . Впрочем нет достаточного основания полагать, чтобы князья призывали в думу свою единственно только лучших мужей своих; существуют свидетельства – хотя и редкие – указывающие на совещания князей даже с одною меньшею дружиною, помимо старшей . Далее важным руководящим началом для призыва князем к участию в думе советников служило старшинство физическое, в смысле возраста; со старейшим возрастом соединялось представление о большей житейской мудрости, почему людям пожилым, убеленным сединами, считалось особенно приличным заседать в княжеской думе. Вспомним, что Владимир Мономах учил детей своих чтить «старые яко отца»; подобным же образом и князь Константин Всеволодович Ростовский, рассылая сыновей по княжениям, учит их иметь «послушание к старейшим ваю, иже вас на добро учат» ; мы знаем также что в.к. Владимир призывал к себе в совет вместе с боярами своими и старцев городских, с которыми, будучи язычником совещается относительно жертвоприношений богам, а затем – относительно своего намерения креститься . Участие в княжеской думе старейших по летам дружинников считалось в древнерусском государственном быту явлением столь естественным и обычным, что летописец не упускает случая, при виде нарушения известным князем этого обыкновения, с энергиею восставать против нарушителя и даже воскликнуть под 1015 годом: «Люте бо граду тому, в нем же князь ун, любя вино пити с гусльми и младыми советники!» или под 1093 г., летописец укоряет в.к. Всеволода Ярославича, который «нача любити смысл уных, совет створя с ними» . В числе княжеских советников нередко выделяются отдельные личности, в особенности пользующиеся расположением князя и влиянием на него, которые постоянно окружают князя, становятся его «милостьниками» и преимущественно перед другими получают название думцев его .
Сообразно различным нравственным и интеллектуальным качествам княжеских советников, летопись, кроме вышеуказанного различия советников старших или лучших и молодших – говорит нередко о советниках смышленых, несмышленых, безумных, добрых, злых, корыстолюбивых, приписывая им то или другое доброе или злое влияние на современный события .
Весьма мало свидетельств сохранила нам летопись относительно самого порядка совещания в княжеской думе. Нельзя впрочем не отметить широкой свободы мысли и личного убеждения, господствовавшей здесь, что вполне согласуется с самым характером отношений между князем и его окружающими. В княжеской думе каждый призванный открыто предъявлять свое мнение, не опасаясь навлечь па себя за то княжескую опалу; думцы могли даже предъявлять мнения совершенно противные личному воззрение князя, могли оспаривать последнего, что технически называлось говорить «встречу». Нередко встреча в думе вела за собою оставление князем задуманного им намерения, относительно которого встречал он протест со стороны советников своих. При решении в думе известного вопроса голоса разделялись обыкновенно за и против, причем князь, выслушав доводы обоих сторон, склонялся к тому или другому мнению, если только думавшие не приходили к одиначеству. Возражение одной стороны на доводы другой носило название ответа; цель прений для каждой из сторон клонилась к тому, чтобы поставить другую сторону в невозможность отвечать, следовательно, принудить ее признать основательность доводов противников .
Таково было устройство княжеской думы в удельно-вечевой период русской исторической жизни. Мы видим, что личный состав ее не носил твердо-определенного характера, – с каким позже встретимся мы в боярской думе Московского периода, – что он был чисто случайным, завися от усмотрения князя и степени значения и влияния тех или других лиц в дружине княжеской, хотя вместе с тем и сознавались известные принципиальные требования относительно качества лиц, долженствующих заседать в княжеской думе.
Но на ряду с княжескою думой тщетно стали бы мы искать в удельно-вечевом периоде следов центральных установлений для заведования отдельными ветвями управления. Мы видели уже выше причины, по которым и не могло возникнуть в этом периоде сколько-нибудь организованной системы центральных правительственных установлений. Нечто напоминающее центральные установления для заведования отдельными родами дел могло образоваться разве только в сфере ведомства княжеского двора и княжеского фиска, не твердо различавшегося еще от фиска государственного. Действительно, уже довольно рано встречаем мы должности: княжеских дворских (с ХII-го века), – впоследствии дворецких, ведавших двор князя и пользовавшихся высоким положением среди лиц, окружающих князя ; конюших тиунов с состоящими под ними рядовыми конюхами, ведавших княжеские конюшни, также пользовавшихся высоким общественным положением, что усматривается уже из высшего размера виры (в 80 гривен) определяемого за убийство конюшего тиуна , ключников и тиунов, ведавших казну княжескую ; ловчих, ведавших княжескую звериную охоту .
Нет сомнения, что ведомство всех этих должностных лиц – под которыми состояло более или менее значительное количество второстепенных и низших служителей – носило признаки известной организации, – но, тем не менее, разве только со значительною натяжкою можно видеть в ведомствах указанных должностных лиц известную организацию центрального управления, хотя более или менее ясная генетическая связь их с последующими дворцовыми и казенными приказами и не может подлежать никакому сомнению.
Организация центральных правительственных установлений в собственном смысле этого выражения – составляет достояние Московского периода развития русской государственной жизни. В этом периоде центральное управление представляется уже в двоякой инстанции: верхнюю ступень его представляет государь со состоящим при нем совещательными учреждением – Государевою или Боярскою Думою, развившейся естественным, историческим, путем из княжеской думы предшествовавшего периода; ведомство Думы Боярской не ограничивалось каким либо определенным родом дел – что вытекает уже из самого значения Думы, как органа непосредственно состоящего при государе: всякое вообще дело, доходившее до последнего, – тем самым могло подлежать компетентности Думы Боярской.
Вторую ступень его представляют приказы – центральные правительственные установления, ведомства которых определялись или по роду дел, или по пространству управляемой территории или, наконец, по обоим признакам в совокупности. Позже при изложении истории Московских приказов, увидим мы, каким образом и из каких элементов образовались эти центральные установления. Мы увидим, что их возникновение – наравне со всеми вообще явлениями государственной жизни Московского государства – было естественным и необходимым последствием совершившегося факта централизации русской земли, а их дальнейшее развитие – непосредственным отражением постепенного роста и внутреннего развития самого государства.
В виду сейчас лишь указанного двойственного расчленения его, – изложение центрального управления Московского государства распадется в нашем труде на две основные части:
I) изложение организации и деятельности Думы Боярской;
II) изложение организации и деятельности приказов. Вторая часть в свою очередь распадется на две книги:
а) изложение общих начал организации и деятельности приказов;
b) изложение истории отдельных московских приказов.
ЧАСТЬ I. БОЯРСКАЯ ИЛИ ГОСУДАРЕВА ДУМА.
ОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ О ДУМЕ БОЯРСКОЙ И ЕЕ ВИДЫ
Дума Боярская в эпохи нормального хода жизни Московского государства, при наличности на престоле совершеннолетнего государя, способного лично сосредоточивать в своих руках высшее ведание дела государственного управления, носила характер высшего совещательного учреждения при особе государя, с которым разделял последний бремя правительственной деятельности своей. Как учреждение совещательное, а не ограничительное, Московская Боярская Дума на столько лишь обладала правом окончательных решений по делам предоставлявшимся ее обсуждению, на сколько предоставлял ей это право государь, как представитель верховной государственной власти. В справедливости высказанного положения убедимся мы из последующего изложения организации и деятельности Думы Боярской.
Но Дума с обыкновенною, нормальною степенью власти, о которой сейчас говорили мы, не была единственным возможным видом Думы Боярской. Все писатели, затрагивавшие вопрос о центральном правительственном управлении в Московском государстве, с полным основанием различают два вида ее:
а) Думу обыкновенную, с нормальною властью, собиравшуюся при наличности на престоле государя, лично способного к управлению государством;
b) Думу с чрезвычайною властью, учреждавшуюся (из тех же элементов, из которых составлялась и нормальная Дума) в случае вакантности престола или несовершеннолетия вступившего па престол государя.
Согласно с двумя указанными возможными причинами возникновения Думы с чрезвычайною властью, самое значение последней является опять таки двояким: в случае вакантности престола – Дума Боярская олицетворяла в себе верховную государственную власть; в случае несовершеннолетия государя – она принимала характер правительства (регентства). Оба эти вида Думы с чрезвычайною властью уже были рассмотрены нами в первом томе «Истории права Московского государства», при исследовании вопроса об организации верховной власти в Московском государстве , потому в настоящее время, во избежание повторения, мы не имеем надобности надолго останавливаться на этом вопросе.
Здесь нелишним считаем мы лишь припомнить, что единственный, основанный на более или менее твердых началах пример Боярской Думы, олицетворяющей в себе верховную государственную власть – имеем мы в эпоху великого междуцарствия 1610-1613 годов, когда, после низложения царя Василия Ивановича Шуйского, низложивший его фиктивный земский собор, до предстоявшего избрания на престол царя новой династии, вручил управление государством Думе Боярской с боярином князем Федором Ивановичем Мстиславским во главе, которой и целовали крест города, с обязательством слушаться нового правительства, во всем подчиняться его суду и вместе с ним твердо стоять за государство. В составе этого боярского правительства вошел весь наличный комплект Думы, входивший в ее состав до низложения царя Василия, за исключением только бояр князей Дмитрия и Ивана Шуйских, которые исключены были из состава правительствующей Думы очевидно в видах родства их с низложенным царем . В феврале 1611 года, в двух грамотах данных боярским правлением, находим мы подписи всех членов его, из которых и открывается, что в составе правительства, за исключением указанных нами двух князей Шуйских, действительно вошел весь нормальный состав обыкновенной Думы, без всяких дальнейших ограничений. Под первою из этих грамот подписалось 17 бояр, 7 окольничих, 2 думных дворян, один печатник, 4 думных дьяков . До нас дошло довольно много актов правительственной деятельности этой Думы Боярской, которые закреплялись печатью боярина князя Ф.И. Мстиславского, как старшего из членов Думы . Формула, под которою исходили все акты боярского правительства, была следующая: «Великаго Российскаго царствия бояре, Федор Мстиславской с товарищи» . Боярское правительство 1610-1613 гг., скоро потерявшее впрочем, благодаря своим симпатиям к королевичу Владиславу и наступившим событиям смутного времени, фактическую власть над русскими областями – продолжало тем не менее приписывать себе ее до самого очищения Москвы от поляков и созвания земского собора 1613 года .
Сохранились еще известия о попытки членов Думы Боярской стать во главе управления государством и заставить народ целовать себе крест в 1598 году, после бездетной кончины царя Феодора Ивановича и отказа от престола вдовствующей царицы Ирины; но известно также, что бояре потерпели в этом замысле неудачу и временное междуцарствие окончилось воцарением Бориса Годунова .
Пример правительства бояр при малолетнем государе имеем мы в 1534-1547 гг. В 1534 году умирающий в. к. Василий Иванович, оставляя преемником своим трехлетнего сына Иоанна, назначил при нем правительницею мать его, великую княгиню Елену, а для вспомоществования ей в деле государственного управления учредил при ней особый совет из бояр: но в сущности вся власть перешла в руки любовника Елены – князя Ивана Телепнева-Оболенского. Со смертью в 1538 году правительницы Елены, дело государственного управления всецело перешло в руки Думы Боярской, далеко, как известно, не оправдавшей своего назначения при малолетнем государе. Это правление бояр ознаменовалось бесконечными интригами, коварством, взаимною борьбою партий, с полным забвением интересов народа и государства .
Установив общее понятие о Думе Боярской, указав различие Думы с чрезвычайною властью и Думы нормальной и представив те немногие сведения, какие дошли до нас о первом виде Думы, мы посвятим дальнейшее изложение наше уже преимущественно рассмотрению организации и деятельности Думы нормальной, с обыкновенною степенью власти, действовавшей при наличности на престоле государей, лично способных сосредоточивать в себе высшее ведание дела государственного управления.
Исследование наше о Думе Боярской в Московском государстве распадется на три отдела. В первом отделе рассмотрим мы исторический очерк развития Думы; во втором отделе, – внутреннюю организацию, в третьем отделе – предметы ведомства Думы Боярской.
ОТДЕЛ I. ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК РАЗВИТИЯ ДУМЫ БОЯРСКОЙ.
Изменение начал княжеской думы в эпоху Московской централизации. – Боярская Дума в конце XV века. – Боярская Дума в государствование в. к. Василия Ивановича. – Боярская Дума в малолетство в. к. Иоанна IV. – Боярская Дума в царствование Иоанна IV до удаления Сильвестра и Адашева. – Изменения в значении и составе Думы Боярской после удаления Сильвестра и Адашева. – Окончательное выяснение физиономии Думы Боярской и позднейшие попытки боярства возвысить правительственное значение ее.
Хотя Боярская Дума, в том виде, в каком существует она в Московском государстве, и составляет собственное явление последнего – тем не менее, все исследователи русской старины вполне сходятся между собою в том бесспорном положении, что корень ее таится в глубине удельно-вечевого периода, восходя до самого начала русской государственной жизни. Зародыш Думы Боярской коренится в древней княжеской думе, в исконном обычае князей русских совещаться с дружинниками своими относительно всех важнейших дел междукняжеской политики и внутреннего управления.
Но Боярская Дума, историческим путем развившаяся из княжеской думы, естественно должна была на пути развития своего существенным образом видоизменять начала, лежавшие в основе последней. Это видоизменение начал – как и самое видоизменение основ государственного строя на рубеже периодов удельно-вечевого и Московского – совершается исподволь, постепенно, без резких нововведений и преобразований. Мало дошло до нас сведений о постепенном ходе реорганизации всего государственная строя в течении конца XIII – середины XVI веков вообще и по отношено к реорганизации думы в частности. В XIII в. видим мы еще княжескую думу на основах удельно-вечевого государственного строя, – к концу XVI века встречаем мы уже боярскую думу реорганизованную по началам Московского государственного строя; как совершалось постепенное изменение организации этого учреждения – об этом можем мы судить лишь относительно, соображаясь с общим ходом государственного развития в эту эпоху.
Мы видели, что одним из существеннейших моментов существа княжеской думы удельно-вечевого периода, – служили свободные, договорные отношения между князьями и дружинниками, полное отсутствие обязательного начала в службе последних, что, в связи с обширною возможностью отъездов дружинников, давало последним возможность и основание смотреть на совещания с ними князей как на существенное и неотъемлемое право свое, нарушение которого со стороны князя могло вести к нарушению договорного отношения между последним и его дружинником. Таким образом дума князя с дружинниками представлялась для первого – требованием фактической необходимости, для последних существенным правом. Известно, что с постепенным успехом централизационных стремлений Московских государей – который в свою очередь обусловливался взаимодействием многих уже рассмотренных нами исторических причин и влияний – терпит коренное изменение в характере отношений между князьями и дружинниками, Быстрый рост Московского великого княжения, в связи с развивающимся самодержавием великих князей его, идущим в параллель с низложением удельно-вечевых элементов государственной жизни, постепенная централизация у Московского престола лучших служилых сил русской земли, в ряды которых должны были стать и представители княжеских родов поглощенных Москвою удельных княжений, наконец постепенное фактическое и юридическое стеснение возможности отъездов, в связи с развивающеюся вотчинною и поместною системою – неукоснительно подрывали удельно-вечевые договорные основы княжеской службы, заслоняя их началами крепости и обязательной службы . Прежний дружинник заменяется служилым человеком, связанным с великим князем верноподданническою присягою, землевладением и соединенною с последним обязательною службою.
Само собою разумеется, что изменение характера отношений между вел. князьями и служилыми людьми их – не могло оставаться без влияния на совещания великих князей с последними. Если князь удельно-вечевой Руси, считал себя обязанным в силу самого порядка вещей обо всем думать со своими дружинниками, если фактическая необходимость думы с ними сводилась для него почти к юридической обязанности, – то для Московских великих князей, при изменяющемся соотношении между государственными элементами, эта фактическая необходимость и обязательность должна была все более и более умаляться, представляться все более и боле слабою. Все это должно было повести, и действительно повело, с одной стороны к падению для служилых людей права на совещание с ними великих князей, с другой стороны – к ограничению круга лиц, призываемых в думу.
До тех пор, пока централизационная деятельность Московских великих князей не успела еще заручиться решительным перевесом над отживающими началами удельно-вечевого строя, пока не завершилась еще вполне политика закрепления служилого класса – великие князья Московские еще всецело признают, по крайней мере, за влиятельнейшими представителями служилых людей своих, право на подачу голоса в думе своей по важнейшим предметам управления, продолжают смотреть на признание этого права как на нравственную, если и не юридическую, обязанность свою. Так в 1389 г. умирающий в. к. Дмитрий Иванович, давая наставление детям своим, внушает им следующие нравственные обязанности: «… бояре своя любите, честь им достойную воздавайте противу служений их, без воли их ничто же творити, приветливи будете ко всем слугам своим »; в 1400 г. в. к. Тверской Михаил Александрович, умирая, просит бояр своих напоминать детям его «чтобы в любви были, якоже указах им ». Вообще, совещания великих князей с лучшими представителями служилых людей своих беспрерывно продолжались во все продолжение XIV – XV веков; в этом убеждают нас все летописные известия этой эпохи . Но с конца IV века великие князья Московские изменяют свой взгляд на участие служилых людей в думе своей, начинают смотреть на это участие уже не как на право, а как на обязанность служилых людей, подчиняют думу своим интересам, видят в ней учреждение вспомогательное, облегающее им несение государственного бремени, но уже ни в чем не ограничивающее их полного самодержавия.
Еще резче сказывается вторая перемена в организации думы – ограничение круга лиц в нее допускаемых. Мы видели, что в удельно-вечевом периоде личный состав княжеской думы не имел ничего определенного, но на каждый данный случай представлял сумму всех тех дружинников, мнением и значением которых не представлялось князю возможным игнорировать. Князь видел себя вынужденным призывать в думу свою и таких дружинников, от которых мог он заранее ожидать противодействия намерениям и видам своим, но службою которых приходилось ему дорожить по тем или другим причинам. Не было, следовательно, определенных разрядов дружинников, которым бы, уже в силу самого чина своего, присвоялось право заседать в думе княжеской. С изменением в великом княжении Московском прежнего воззрения на совещания князей с дружинниками и с развитием у престола великих князей иерархической лестницы придворных чинов, вырабатывается воззрение на соединение права и обязанности заседания в Думе именно с обладанием одним из высших придворных чинов – боярина или окольничего. Боярство, бывшее в удельно-вечевой период термином для обозначения известного фактического состояния превосходства, – со времени татарского погрома стремится приобрести определенное юридическое значение, значение высшего придворного чина, который непосредственно уже может быть жалуем князем. Представление о боярстве, как о чине, вырабатывается довольно определенно в течении XIV века; так в 332 г. в. к. Иван Калита «даде боярство на Москве» киевскому выходцу Родиону Несторовичу, – следовательно уже в эту эпоху существовало понятие о боярстве, как о чине . С половины XIV века встречаемся мы и с окольничеством, в качестве определенного придворного чина . Таким образом вырабатывается сознание о соединенности права заседания в Думе с обладанием одним из этих двух высших придворных чинов. Служилый человек сказанный в чин боярина или окольничего – тем самым становился и членом Думы, хотя бы и был он человеком новым, подобно вышеупомянутому киевскому выходцу Родиону Нестеровичу. Предоставление звания членов Думы исключительно боярам и окольничим имело уже место, как имеются основания полагать, во второй половине XIV века – когда укрепилось и самое понятие боярства и окольничества, как высших чинов служилой придворной иерархии; так в 1356-1387 гг. в. к. рязанский Олег Иванович жалует монастырю село, «сгадав» со своими боярами, – «а бояре со мною были: Софоний Алтыкулачевич, Семен Федорович, Никита Андреевич, Тимошь Олександрович, Манасея дядько, Юрьи окольничий, Юрий чашник, Семен Микитич с братьею, Павел Соробич» . Если в источниках XIV-XVI вв. и не встречаем мы указаний на окольничих, как членов Думы, – а напротив, говорится лишь о совещаниях с одними боярами, – то это обстоятельство еще не доказывает отсутствия окольничих в Думе; и позже, в XVII веке, когда в Думе заседали вместе с боярами окольничие и думные дворяне, постоянно встречаем мы выражение «поговоря с бояры», и даже обычною формулою думных решений были слова «бояре приговорили», без особого упоминания о прочих чинах думных людей.
Необходимым результатом указанных выше изменений в началах организации Думы, в связи с усиливающимся самодержавием великих князей Московских – должно было воспоследовать и падение широкой свободы мысли и слова, господствовавших в прежней княжеской думы. Теперь эта свобода мысли и слова имеет возможность проявляться лишь на столько, на сколько допускает ее в своей Думе тот или другой государь. Великий князь Иоанн III, которому предстояло еще довершить дело предшественников своих нанесением окончательных ударов остаткам до Московских форм государственного строя земли, которому предстояла задача окончательного свержения с себя татарской зависимости – еще сознает необходимость дорожить расположением и поддержкою лучших служилых людей своих, еще соблюдает старинные обычаи думных совещаний, не только допуская «встречи» себя в Думу, но даже поощряя думных советников своих к свободному выражению их мнений и воззрений.
Иначе определил отношения свои к Думе сын и преемник Иоанна III, в. к. Василий Иванович, который не только до крайности стеснил круг активных советников своих, ограничив его лишь ближайшими любимцами своими, но даже стремится стеснить свободу слова и убеждений думных людей своих, строго преследуя тех из них, которые имели достаточно гражданского мужества чтобы высказывать мнения, противные личному воззрению своего государя. Вдумываясь в исторические условия государствования в. к. Василия Ивановича, мы находим вполне естественным подобного рода отношения его к Думе своей. Великий князь Василий окончательно довершил дело своих предков и своего отца присоединением последних русских областей, сохранявших еще большую или меньшую самостоятельность свою; зависимость от Орды окончательно порвана была еще в 1480 г. в. к. Иоанном Ш и в. к. Василий, вступая на престол отцовский, с полным убеждением мог признать себя государем вполне самодержавным; брак отца его с греческою царевною Софиею Палеолог повлек за собою обширную эмиграцию к Московскому двору вельмож павшей Византийской империи и внес в государственную жизнь воззрение на существо верховной власти, в духе традиций византийского цезаризма; с объединением русской земли уничтожилась самая фактическая возможность отъездов служилых людей в другие русские княжения, а отъезды за рубеж русской земли получили значение государственной измены. Все эти обстоятельства, возвысив самодержавие государя и уронив в соответствующей степени значение высших представителей служилых людей, – дали великому князю Василию полную возможность игнорировать значение Думы, сведя ее не только на степень пассивно-совещательного учреждения, но и стеснив еще до крайних пределов совещательную функцию ее. Значение Думы низко пало в государствование Василия Ивановича. Хотя в летописях и встречаются в это государствование постоянные формулы «приговорив с бояры», «поговоря с бояры», «советовав с бояры» – но все эти обычные выражения скрывают за собою формальные, бесцветные совещания, на которых воля великого князя не смела быть в существенных основаниях своих оспариваема никем из думных людей – за исключением разве только ближайших любимцев государевых; Герберштейн свидетельствует, что между советниками великого князя Василия «никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем нибудь противоречить ему или быть другого мнения». Боярин Берсень-Беклемишев жаловался Максиму Греку, что в. к. Василий «…упрям, и встречи против себя не любит, кто ему встречу говорит и он на того опаляется; а отец его князь великий против себя встречу любил и тех жаловал, которые против его говаривали» . В подтверждение своих слов, Берсень приводить случай из своей собственной думной практики: когда он осмелился однажды говорить великому князю встречу по Смоленскому вопросу, – государь опалился и устранил его от себя, сказав: «пойди, смерд, прочь, ненадобен ми еси».
Таково было значение Думы около первой четверти XVI века.
Как же отозвалось это падение значения Думы в умах Московской служилой аристократии? Само собою разумеется, что она не могла оставаться равнодушною в виду игнорирования единственного из сохранившихся прав ее, – права влияния на государственное управление, путем свободного выражения мнений своих в заседаниях государевой Думы. Это тем более понятно, что с падением удельных княжений, представили владетельных родов последних вступили в ряды служилых людей московских, живо сохраняя еще воспоминание о недавней самостоятельности своей. Представители этих княжеских родов в начале XVI века стояли во главе всей служилой аристократии Московской. Так, при вступлении на престол в. к. Ивана III было всего пяъ бояр (из них два дворецких) и один окольничий: из этих шести лиц лишь одно (кн. Стрига-Оболенский) было представителем рода удельных князей – Рюриковичей, именно отрасли князей Тарусских, и одно – представителем княжеского рода, ведущего свое начало от в. к. Гедимина Литовского (кн. Патрекеев) . В государствование Ивана III воспоследовало присоединение к великому княжению Московскому великого княжения Тверского и княжений Ярославского и Ростовского, представители владетельных родов которых обращаются в служилых князей Московских. Действительно, при вступлении на престол в. к. Василия Ивановича (1505 г.) числилось 20 бояр и окольчих, в числе которых насчитываем мы пять представителей рода князей Тверских, двух представителей рода князей Ярославских, двух представителей рода князей Ростовских, по одному представителю родов Тарусских и Стародубских, – и того 11 представителей княжеских родов, лишь незадолго до того утративших свою независимость. Затем в 28-ми летнее государствование в. к. Василия Ивановича, из 81 лица, сказанных в различные годы в бояре и окольничие, насчитываем мы 37 князей – Рюриковичей (10 иъ рода удел. кн. Тарусских, 8 – Ярославских, 4 – Суздальских, 4 – Глуховских и Новосильских, 3 – Ростовских, 3 – Стародубских, 2 – Рязанских и по одному от удельн. князей Тверских, Карачевских и Смоленских) и 8 князей из родов, ведущих свое начало от в. к. Литовского Гедимина. В момент смерти в. к. Василия Ивановича из 21 боярина и окольничего насчитываем мы 13 лиц из родов князей – Рюриковичей (4 – потомков удел. князей Суздальских, 3 – Тарусских, 2 – Ярославских, 2 – Глуховских и Новосильских, 1 – Тверских, 1 – Ростовских) и 2 лиц из родов князей – Гедоминовичей. Остальные лица находившиеся в чинах боярина и окольничего в государствование Василия Ивановича – принадлежали к более или менее именитым родам, ведущим свое начало от татар и выходцев из различных восточных и западных земель.
Таков был личный состав государевой Думы, игнорировать значение которого решился в. к. Василий Иванович. Реакция служилых людей против изменившихся отношений к ним государя выразилась в образовании при дворе оппозиционной партии и в усилившейся эмиграции их в Литву. Но попытки оппозиционной партии противостать великому князю не могли увенчаться успехом при изменившемся строе государственных отношений; один из представителей этой партии, Берсень-Беклемишев, должен был поплатиться своею головою, другой, кн. Василий Холмский, был заточен, а третий, кн. Семен Курбский, удален от двора. Из следственного дела о Иване Берсене и Федоре Жареном узнаем мы и мотивы неудовольствия оппозиционной парии против великого князя: «…добр деи был, отец великого князя Васильев, князь великий Иван, и до людей ласков, говорил Берсень Максиму Греку, …а нынешней Государь не по тому, людей мало жалует; …. как пришла сюда мати великого князя великая княгиня Софья с вашими греки, так наша земля замешалась … здесь у нас старые обычаи князь великий переменил… Лучше старых обычаев держатися, и людей жаловати и старых почитати; а ныне деи Государь наш запершися сам третей у постели всякие дела делает ». Что касается отъездов представителей Московской аристократии в Литву – то, просматривая современные исторические памятники, невольно поражаешься двумя явлениями: с одной стороны огромным наплывом лиц, приходящих служить развивающемуся государству Московскому, а с другой стороны – огромною массою служилых лиц отъезжающих с Московской службы в Литву. Особенно рельефно выдаются отъезды князей – Рюриковичей, перешедших перед тем только в Московское подданство из Литвы. Относительно последних не трудно провести разграничение двух периодов: до 1515 года и после 1515 года. В первом периоде, замечается сильное стремление этих князей переходить на Московскую службу, главным образом под влиянием воздвигнутого в Литве гонения на православие; во втором периоде замечаем обратное движение: многие князья, отошедшие к Москве, бросают Московскую службу и отъезжают обратно в Литву, увлекая в этом движении и представителей коренных Московских служилых родов . Умаление значения в Думе представителей Московского родовитого боярства повлекло за собою еще другое явление: возвышение людей неродовитых, взятых нередко из народных масс, которые, не имея в своем прошлом тех традиций, которые выпали на долю Московской служилой аристократии, были душою и телом преданы государям, приблизившим их к себе и предоставившим им влияние на дела государственные. В XVI веке получает уже важное значение класс дьяков – будущих воротил всего многосложного государственного механизма; вспомним значение дьяка Далматова при в. к. Василии Ивановиче, одного из членов интимных совещаний государя «сам третей у постели», на которые так негодовал Берсень-Беклемишев, и дьяков Меньшого Путятина и Федора Мишурина, пользовавшихся близким доверием государя . К числу незнатных лиц, выдвинутых в. к. Василием вперед, с обходом представителей боярской аристократии, принадлежит его любимец – дворецкий Шигона Поджогин и «ближние люди» его, Василий Андреев Коробов, Иван Григорьев Мамонов, Дмитрий Загряжский и др. Наконец должен быть упомянут в числе подобных случайных людей и Михаил Глинский, перед тем только перешедшей из Литвы на службу Василия Ивановича и к которому далеко не дружелюбно относились родовитые бояре Московские, так что великому князю, перед смертью своею, пришлось просить бояр не укорять его недавним приездом, а держать за «здешняго уроженца, – занеже мне он прямой слуга» ; положение М. Глинского делалось так шатко со смертью в. к. Василия, что при предсмертном совещании государя с боярами о строении после него государства возник даже вопрос о том, следует ли допустить его в думу, имевшую стоять во главе правления государством в малолетство наследника в. к. Василия, – что и было решено в положительном смысле единственно только в видах родства его с великою княгинею, будущею правительницею . Со смертью в. к. Василия Ивановича наступает положение дел вновь благоприятное для Московского боярства: на престоле остался трехлетний сын его Иоанн IV при котором, согласно воле умирающего Василия, находилась в качестве правительницы мать его, великая княгиня Елена Глинская, правившая государством совместно с Думою Боярскою. Казалось бы, что наступило выгодное для боярства время, пользуясь которым могло бы оно восстановить утраченное значение свое, возвысить служившую выражением последнего Думу Боярскую, сделав ее учреждением ограничивающим самодержавие. Но современное русское боярство не было достаточно сильно, достаточно сплочено для успешного выполнения подобной задачи. Раздираемое беспрестанными интригами и местничеством, пререканиями между родами местными и выезжими – оно не могло рассчитывать и на содействие не только земщины, но и низших служилых людей. Земщина хорошо видела, что в основе тенденций боярства лежат узко-сословные, а не общегосударственные интересы, что успех замыслов бояр грозит ей олигархиею; низшие служилые люди со своей стороны не имели ничего общего с боярством, были отделены от него такими преградами, случайное преодоление которых было для них возможным единственно только при посредстве самодержавной власти государей. Стремясь возвысить свое собственное значение и государственное влияние – боярство ничего не могло обещать для интересов общегосударственных. И действительно, эпоха боярского правления в малолетство Иоанна IV (правительница Елена скоропостижно скончалась на пятом году правительства, отравленная, как подозревают, боярами) ознаменовалась лишь ожесточенною борьбою между боярскими родами князей Телепневых-Оболенских, Шуйских, Бельских и Глинских; представители каждого рода хотели стоять во главе Думы выказывая непосредственное и преобладающее влияние на ход государственной жизни, каждый род старался «засесть» другой. Пошли в ход обоюдные клеветы, подозрения, заточения, убийства. Особенно отличались своим деспотизмом правители – Шуйские, оскорблявшие без всякого стеснения самолюбие ребенка-государя, грабившее казну и народ, забывавшие за личными интересами своими интересы государства и земщины, воспитавшие в Иоанне будущую подозрительность, мстительность и жестокость его, как бы народно «ретящеся», по словам кн. Курбского, «на свою и детей своих беду» . Известно, как отозвалось правление бояр на интересах народа: наместники грабили и самовластвовали «аки львы», правда перестала доходить до государя, усилились разбои, подати и различного рода тягости изнуряли жизненные силы народа и, по словам самого Грозного, весь государственный строй «поисшатался». Земля могла ясно увидеть, к чему вели стремления боярства и как во внешности выражалась почти самодержавная власть Думы Боярской; вторая четверть ХVI стол. должна была навсегда оттолкнуть народ от желания видеть Думу Боярскую, при настоящей организации ее, во главе правительственного строя.
Тяжкая эпоха боярского правления не могла не отозваться па впечатлительном характере юноши-государя: она определила его отношения к боярству в последующие годы государствования его. Переходим к рассмотрению этих отношений, опуская общеизвестные факты кровавой расправы Иоанна с правителями – Шуйскими, первых годов самостоятельного и порочного правления его, принятия царского титула и чудесного исправления царя в эпоху Московских пожаров и мятежа. После усмирения Московского бунта и последовавшего исправления царя (1547 г.) – первенствующее влияние на него приобретают три лица: протопоп Сильвестр, Алексей Адашев и митрополит Макарий. Одною из первых забот их была реорганизация Думы Государевой, обратившейся в предшествовавшие годы в истинное горнило интриг, зла и всякой неправды. По свидетельству кн. Курбского, лица эти прибирают царю советников из лиц преклонных лет, отличающихся разумом и опытностью, а также и из лиц, хотя и средних лет, но отличающихся качествами своими. Они убеждают царя руководствоваться мудростью этих советников и «без их совету ничесоже устроити или мыслити» . Курбский свидетельствует, что совокупность этих советников называлась «избранная рада» – но это последнее выражение не должно нас смущать: это один из усвоенных Курбским полонизмов, под которым мы узнаем ничто иное как Государеву Думу, очищенную и обновленную в своем составе, в эрмитажном списке записок Курбского взамен этого выражения поставлен древний русский термин – дума . Царь советовался с этою Думою о всех важнейших делах: при посредстве ее отправлялся суд, производилось назначение воевод и военное устроение, раздавались вотчины и поместья, сказывались высшие придворные чипы. Рассматривая списки лиц, произведенных в эту эпоху в высшие чины боярина и окольничего – мы действительно заметим, что в 1547-1551 гг. было значительное количество новых производств, обновивших личный состав Думы, а в 1546-47 г. выбыло 12 бояр и окольничих, из которых 9 умерли и убиты во время Московского мятежа, а про троих бояр просто сказано «выбыли». В течение 1547-1551 гг. вновь сказано в чины боярина и окольничего сорок лиц, из них 11 князей – Рюриковичей, один князь – Гедиминович и 28 лиц некняжеского происхождения . Таким образом состав новой Думы представляет как бы компромисс между стремлениями представителей княжеских родов, потомков владетельных удельных князей, и желанием обновить состав Думы введением в него свежих элементов. Новая Дума оказалась вполне на высоте признания своего и ее влияние следует видеть в созвании первого земского собора, исправлении Судебника и во всех лучших начинаниях этой светлой эпохи царствования Иоанна. Значение этой Думы было весьма велико, – она оказывала решительное влияние на ход государственной жизни. Указания на это находим мы в переписи царя с кн. Курбским, в которой, говоря о событиях последовавших за 1547 годом, царь явно укоряет Сильвестра, Адашева и парию их в стремлении ограничить его самодержавие, в желании оставить ему лишь председательство в Думе и честь царского сана, переместив центр государственного правления в Боярскую Думу. «Или убо сие светло, писал царь кн. Курбскому, попу и прегордым, лукавым рабом владети, царю же токмо председанием и царствия честию почтенну быти, властию же ни чем же лучше быти раба?… Како же и самодержец наречется, аще не сам строитъ?». Царь укоряет далее партию Сильвестра и Адашева в том, что представители ее положили совет «дабы аз словом был государь, а вы б с попом владели», в том, что Сильвестр и Адашев «по-малу всех бояр начаша в самовольство приводити, нашу же власть с нас снимающе и в противословие вас приводяще,и честию мало вас (т.е. бояр) не с нами равняюще…» . Если мы и предположим, что в переписке царя с кн. Курбским многое преувеличено царем, что многие из высказываемых им упреков были плодом расстроенного воображения его, в роде, например укора Курбскому в замысле сделаться государем Ярославским – тем не менее нельзя не согласиться с непосредственно вытекающим из нее доводом в пользу того, что Дума Сильвестра и Адашева в значительной степени стесняла самостоятельность власти Иоанна.
Но вскоре в Иоанне проявляется, под влиянием наущений партии противников Сильвестра и Адашева, реакция против Думы с таким либеральным направлением. Реакция началась уже вскоре после покорения Казани. Курбский свидетельствует будто уарь, уже на третий день после падения Казани, разгневавшись на одного из воевод, сказал: «Ныне боронил мя Бог от вас»; Курбский объясняет значение этих слов тем, будто царь хотел высказать ими боярству, что он давал ему волю до тех пор, пока держалась Казань, так как нуждался в нем для покорения этого царства, но что теперь является ему возможность игнорировать его значение . Но особенно подействовал на царя поступок бояр – приверженцев Сильвестра и Адашева – во время тяжкой болезни его 1553 года: эти бояре у постели находившегося при смерти царя отказались целовать крест четырехлетнему сыну его Дмитрию, имея в виду возвести на престол двоюродного брата царя, князя Владимира Андреевича. Этот поступок, глубоко затронувший самую чувствительную сторону сердца Иоанна – уже не мог быть забыт им по выздоровлении. Оправившись от болезни, Иоанн поехал на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь; по пути, в Песношском монастыре, посетил он бывшего Коломенского епископа, Вассиана Топоркова, пользовавшегося большим влиянием при в. к. Василии Ивановиче и затем, в эпоху боярского правления, лишенного епархии, известного приверженца абсолютизма и ярого противника боярства. На вопрос цари о средствах лучшего управления государством, Вассиан дает ему известный ответ: «Аще хощеши самодержцем быти, не держи собе советника ни единаго мудрейшаго собя… Аще будеши иметь мудрейшйх близу собя, по нужде будеши послушен им». Князь Курбский замечает по этому поводу, что Вассиан дал царю этот совет по «древней своей обыкновенной злости, яко и отцу его древле ложное сикованцие шептал», тогда как, по мнению Курбского ему надлежало бы посоветовать царю «самому быти яко главе, и любити мудрых советников своих, яко свои уды» . Таким образом, ум царя, подстрекаемый врагами Сильвестра и Адашева, стал склоняться к политике отца его: Иоанн решается принизить значение боярства и Думы своей. С 1560 года Иоанн начинает открытую борьбу с боярами. Сильвестр и Адашев удалены от двора, царь подпадает влиянию новых советников, противников партии Сильвестра и Адашева, таившихся во время силы последней и теперь решившихся поднять головы свои: началась мрачая эпоха опал и казней. Князь Курбский, во втором послании своем к Иоанну, укоряет его, что он возвратился к порокам юности «за советом и думою любимых ласкателей (льстецов)» своих; пишет что сам дьявол поднес ему «вместо избранных и преподобных мужей, правду ти глаголющих не стыдяси, прескверных паразитов и маньяков, вместо крепких стратигов и стратилатов, прегнуснодийных и богомерзких Бельских с товарищи» . Дума Сильвестра и Адашева падает: часть членов ее кончает жизнь от руки палача или удаляется в изгнание, другая часть постепенно вытесняется новыми элементами, направленными в новом духе политики Иоанна.
Преследуя боярство и вводя в состав Думы своей людей приверженных самодержавию и чуждых аристократическим тенденциям боярства, царь Иоанн создает новый придворный чин думного дворянина, который становится третьим в порядке придворной служилой иерархии непосредственно следуя за чинами боярина и окольничего; лица им облекаемые, получают право заседать в Думе Боярской наравне с боярами и окольничими. Учреждение чина думного дворянина должно было служить средством умерения аристократического элемента в составе Думе Боярской; оно давало возможность вводить в состав Думы людей незнатного происхождения, людей для которых в силу последнего обстоятельства закрыты или, по крайней мере, до крайности затруднен был доступ к высшим чинам боярина и окольничего, но дарования и опытность которых могли быть полезны в Думе. Для царя Иоанна учреждение нового чина представлялось особенно выгодным потому, что давало ему возможность вводить в Думу свою вновь возвышаемых им любимцев своих, не прибегая к пожалованию им двух высших чинов и тем представлять в лице их противовес аристократическим элементам Думы, – окончательное изгнание которых из Думы не могло быть предпринято царем без окончательной ломки древних обычаев и понятий. В боярских списках чин думного дворянина впервые встречается в 1572 году, под названием «дворянин в Думе», причем первым дворянином в Думе показан Роман Васильевич Олферьев, вторым – Михаил Андреевич Безнин . Но в источниках нашли мы случай, относящийся еще к 1562 году, нахождения в составе Думы лица, не имеющего ни чина боярина, ни чина окольничего; именно в разряде этого года, при исчислении лиц, бывших в походе с государем, после перечисления думных людей, под рубрикой: «в суде у бояр», упомянут некто Петр Васильевич Зайцев . В следующем 1563 году это лице было сказано в окольничие . В 1578 г. было уже пять дворян «которые в думе» .
Преследуя боярство и стараясь по возможности устранять его от непосредственного влияния на дела государственного управления, Иоанн, подобно отцу своему, обращает свое внимание на усилившийся с конца XV века класс дьяков, людей пера а не меча, – возвышая их и вручая им центральное управление различными родами дел; дьяки являются в XVI веке правителями приказов и проявляют в этом звании непосредственное влияние на дела государственного управления, мало по малу забирая в свои руки отдельные нити, приводящие в движение весь механизм государственной жизни. В эти приказы мало по малу перетягивается из Думы Боярской центр тяжести правительственной деятельности. В лице кн. Курбского – Московское боярство негодует на подобное усиление дьяческого приказного начала: «писари же наши русские, – пишет кн. Курбский в своей истории царя Ионна, – им же князь великий зело верит, а избирает их не от шляхетского роду, ни от благородна, на паче от поповичев, или от простого всенародства, а то ненавидячи творить вельмож своих» .
Под влиянием резкого и крутого оборота в отношениях царя Иоанна IV к боярству во вторую половину его государствования – надломлено было значение боярства, низвергнуты было стремления бояр бороться с развивающимся абсолютизмом во имя традиций предшествовавшего периода русской исторической жизни, и тем положен был царем Иоанном IV завершающий камень в здание, в течение трех веков возводившееся его предшественниками. Дума Боярская окончательно выяснила свою будущую физиономию: она получила значение высшего совещательного учреждения в тесном смысле этого слова, без всякого ограничительного для представителя верховной государственной власти начала; правительственная же функция ее, во всем подчиненная воле государя, свелась к значению высшей судебно-административной инстанции. Степень авторитетности власти Думы стала отныне в зависимости от той степени значения, которую предавал ей тот или другой государь, как непосредственно подчиненному ему вспомогательному правительственному установлению.
Если мы и в последующей эпохе встречаем стремления боярства поднять Думу до значения учреждения ограничительного по отношению к власти государей Московских, – то мы вместе с тем видим, что эти стремления проявлялись лишь в эпохи междуцарственные, в виду избирания на престол государей новой династии; видим также, что эти стремления были чисто-сословными, не находившими в себе отголоска в низших разрядах служилых людей и в народных массах.
Укажем важнейшие из проявлений аристократически-сословных тенденций боярства.
В 1698 г. умер бездетным царь Федор Иванович, завещав престол супруге своей царице Ирине, которая, как известно, отказалась от принятия царского сана, удалившись в Новодевичий монастырь. Пользуясь наступившим междуцарствием, бояре вознамерились захватить власть в свои руки чтобы, облекшись ею, устроить государство согласно своим видам и интересами. И вот, во время большого народного совещания в Кремле по поводу воспослевдовавшего перед тем отречением вдовствующей царицы Ирины – вышел к народу печатник и дьяк посольского приказа Василий Щелкалов с предложением целовать крест Боярской Думы. Но народ отнесся к этому предложению крайне несочувственно; раздались возгласы: «Не знаем ни князей ни бояр, знаем только царицу: мы ей дали присягу и другой не дадим никому!» Василий Щелкалов, удалившись к боярам и переговоря с ними, вторично вышел к народу с новым требованием дачи присяги на имя Думы Боярской, заявив об окончательном отречении Ирины от своих прав на престол, – но народ, со своей стороны, вторично отказавшись целовать крест боярам, провозгласил царем брата вдовствующей царицы, боярина Бориса Феодоровича Годунова. Но бояре и при этом обороте дел не упали духом, надеясь принудить Бориса целовать государству крест на ограничивающей самодержавную власть его грамоте, – но осторожный Годунов дождался утверждения себя земским собором и тем избег принятия условий, подготовлявшихся для него боярами .
Попытка бояр, неудавшаяся по отношению к Борису Годунову, вполне удалась им по отношению к кн. Василию Ивановичу Шуйскому, избранному на Московский престол после убиения самозванца. Шуйский должен был, между прочим, в клятвенной записи своей дать обещание не судить и не наказывать никого без боярского приговора. Существуют свидетельства, что и эта мера бояр не встретила особенного сочувствия в народных массах.
Затем ограничительные условия предложены были и польскому королевичу Владиславу, при избрании его 1610 году на Московский престол. В числе этих условий встречаем мы следующие:
а) Держать по достоинствам бояр и всяких чинов людей Московского государства;
b) Не теснить и не принижать в чести Московские княжеские и боярские роды, перед приезжими иноземцами;
с) Изменения в законодательстве производить не иначе как по совещанию с боярами и всею землею;
d) Без боярского суда и приговора не казнить смертью, не посылать в заточенье и не конфисковать имущество;
е) Не набавлять податей и залогов и не вводить новых без ведома бояр .
Наконец и при избрании на престол царя Михаила Феодоровича Романова бояре рассчитывали усилить свое значение и, в лице Думы Боярской, поставить противовес самодержавной власти государя. Но результаты достигнутые в этом отношении боярами не были уже исключительно сословными: благодаря самодеятельности земщины в деле восстановления в русской земли потрясенного смутным временем государственного наряда, причем земщине приходилось стать даже в явный антагонизм с боярством, а благодаря избрании царя Михаила на престол земским собором – главным подспорьем молодому царю в деятельности его служили земские соборы. Со времени воцарения династии Романовых, в критические моменты государственной жизни, государи обращались за поддержкою непосредственно к самому народу, и боярство должно было окончательно отказаться от последней надежды ограничить самодержавие посредством усиления значения Боярской Думы, неизлечимые удары которой нанес еще царь Иоанн IV.
ОТДЕЛ II. ВНУТРЕННЯЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ДУМЫ БОЯРСКОЙ
ГЛАВА I. НАЗВАНИЕ И ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ДУМЫ.
I. Название. – II. Думные чины. Происхождение и значение чина думных дьяков. – Личный состав Думы в разл. эпохи. – Частное значение терминов «думные люди» и «бояре». – Бояре и окольничие больших и меньших статей, ближние и комнатные. – Мнение о реформах Лжедмитрия в личном составе Думы. – Пожалование в думные чины и соотношение их с точки зрения производства в них. – Обрядность сказывания думных чинов и последствия его (крестное целование). – Жалованье думных людей, денежное и поместное. – Общественное значение и преимущества думных людей. – Случаи расширения нормального состава Думы. – Участие в Думе лиц царского рода, патриарха и членов освященного собора. – Эксперты в Думе.– Случаи сокращения нормального состава Думы. – Ближняя и Тайная Дума.
Название рассматриваемого нами учреждения Думою Боярскою – не есть историческое: оно создано уже наукою, путем общей концепции существа самого учреждения. В источниках Московского периода мы не встречаем этого термина, – его не приводит и Котошихин, современник царя Алексия, обстоятельно описавшей нам государственное устройство своей эпохи. В источниках редко встречаем мы даже название Дума, да и то без прилагательного боярская, – а еще реже присоединялся к этому термину эпитет государевой . Чаще всего понятие Думы Боярской выражается в источниках описательно, например: «Бояре окольничие и думные люди», «все бояре», «поговоря с бояры и думными людьми», «бояре приговорили», «царь указал и бояре приговорили», «царь с бояры приговорил», «взнести к боярам» и т.п. Часто также понятие Думы Боярской выражалось словом палата и термином верх ; последнее слово обозначало вообще верхние этажи царских хором, в которых помещались палаты торжественных собраний, советов и аудиенции и жилые покои царского семейства. В отдельных случаях к общему названию палата присоединялось наименование той именно из палат, в которой имело в данном случае место заседание Думы; таким образом для выражения понятия Думы Боярской создавались для отдельных случаев наименования Золотой Палаты, Золотой меньшой Палаты, Переходной Палаты, Столовой Палаты . В тех случаях, когда заседание Думы имело место во внутренних покоях государя, в кабинете его, выражаясь языком наших дней, тогда в источниках для обозначения понятия Думы Боярской употребляется выражение «в комнате ».
Но, в виду необходимости для науки иметь твердо-определенные термины для выражения тех или других понятий и в виду замечательной меткости и характерности названия Думы Боярской для выражения понятия рассматриваемого нами учреждения, мы, сделав вышеприведенную оговорку о условно-историческом его характере – будем также употреблять его в дальнейшем изложении.
Переходим к рассмотрению личного состава Думы Боярской.
В предшествовавшей главе, говоря о ходе изменений, имевших место в организации княжеской думы параллельно с успехом развития Московского великого княжения, заметили мы, что круг лиц, пользующихся правом быть призываемыми в Думу, постепенно стесняется и в результате вырабатывается сознание о соединенности звания дум наго советника с нахождением служилого человека в одном из двух высших придворных чинов – боярина и окольничего. С конца третьей четверти XVI века мы видели также, вводится в Боярскую Думу новый разряд советников – думные дворяне, чин которых становится третьим в порядки старшинства придворной лестницы чинов; мы видели и влияние, которое должно было иметь введение в Думу лиц, облеченных этим новым чином, на общий характер этого учреждения. С конца XVI века появляется в Думе Боярской новый разряд членов – думные дьяки. Чин думного дьяка сделался четвертым в служилой придворной иерархии, непосредственно следуя в порядке старшинства за чином думного дворянина. Время учреждения чина думного дьяка неизвестно; весьма вероятно, что оно восходить к эпохе царствования царя Иоанна IV. По крайней мере в 1588 году, как свидетельствует Флечер, уже было 4 думных дьяка, входивших в состав Думы Боярской и вместе с тем находившихся во главе управления четырьмя четвертями того времени – Разрядом (Вас. Щелкалов), Посольским приказом (Андрей Щелкалов), Поместным (Елизар Вылузгин) и Казанским Дворцом (Дружина Петелин) . Имея в виду это двоякое значение думных дьяков, во первых – как членов заседающих в Думе Боярской, а во вторых как первоприсутствующих четырех основных приказов конца XVI века, мы легко можем себе представить, как именно образовалась должность их. Мы уже в предшествующей главе заметили, что с конца XV века получает особое значение класс дьяков, которым поручается ведание тех или других ветвей современной администрации, – откуда и возникло начало Московских приказов. С развитием приказной деятельности и с окончательным принятием Боярскою Думою значения высшей судебной и административной инстанции – должно было возникнуть постоянное общение, постоянные правильные отношения, между Думою и приказами. Дума должна была быть постоянно знакома с направлением деятельности приказов; последние в свою очередь должны были быть знакомы с направлением господствующим в Думе, для сообразования с ним собственной деятельности своей. Словом – должна была быть сознана потребность в живой связи Думы с приказами. Самым естественным средством удовлетворения этой потребности могло быть соединение звания членов Думы Боярской со званием первоприсутствующих важнейших приказов. И вот тем дьякам – первоприсутствующим приказов, которым присваивалось государем право присутствия в Думе Боярской, и давалось название думных дьяков, обратившееся скоро в четвертый по порядку старшинства придворный чин. Таково несомненное происхождение думных дьяков. Мы сейчас видели, что в 1588 году звание четырех думных дьяков действительно соединялось со званиями первоприсутствующих четырех основных приказов. Но можно думать, что дьяки, ведавшие первоначальные четвертные приказы, и раньше допускались к участию в заседаниях Думы Боярской; так еще в 1547 году находим известие что на суде у царя сидели все бояре, один окольничий и четыре дьяка . Естественным образом возникает следующий вопрос: были ли думные дьяки, в качестве лиц входящих в состав Думы Боярской, активными членами последней, другими словами, предоставлялось ли им право голоса в думных заседаниях или они были исключительно лишь главнозаведующими думным делопроизводством? Мы лично с полным убеждением склоняемся к первому предположению, т.е. что думные дьяки была активными, имеющими право голоса, членами присутствия Думы. И в самом деле, трудно допустить чтобы думные дьяки, состоявшие вместе с тем и приказными судьями, – мы не видим примеров думных дьяков которые состояли бы исключительно при Думе, не будучи вместе с тем приказными судьями, – не имели права голоса в заседаниях Думы Боярской, а были бы лишь простыми делопроизводителями и исполнителями думных решений. В записке о царском дворе и государственном устройстве, составленной в 1610-1613 гг.. для королевича Владислава, в видах избрания его на Московский престол, читаем мы: «Повинность бояром, и окольничим, и дъяком думным: быти всегда на Москве, при Государе безотступно, и заседать в Палате, думати о всяких делах, о чем государь расскажет» ; здесь ясно говорится о думных дьяках вовсе не как о заведующих думною канцелярией – как обыкновенно понимают значение их в Думе – а как об активных, имеющих право голоса, членах Думы. Флетчер также, исчислив всех современных ему думных людей, а в числе их и четырех думных дьяков – замечает про перечисленных им лиц: «…все они члены совета» . Наконец в грамотах посылавшихся в эпоху смутного времени от имени Боярской Думы, думные дьяки всегда исчисляются зауряд с высшими разрядами думных людей, как активные члены Думы, и, в качестве таковых, прикладывают к этим грамотам свои руки вместе с прочими думными людьми, а не просто закрепляют их, как следовало бы ожидать от лиц исключительно заведующих делопроизводством . Активное участие думных дьяков в заседаниях думы усматривается и из формы крестоприводных записей для них . Думные дьяки не могли быть исключительно заведующими делопроизводством и канцеляриею Думы (как называют их многие исследователи, и в том числе Неволин) уже и потому, что при Боярской Думе в конце XVI и в XVII веке не видим мы никаких следов канцелярии. Да в ней, с развитием приказной администрации, и не представлялось надобности: дела из приказов взносились в Думу судьями последних и самые доклады изготовлялись в приказах, а не в Думе; равным образом и решения Думы сообщались к исполнению в тот или другой приказ, к ведомству которого они относились. Следовательно отсутствие собственной канцелярии в Думе без всякого ущерба восполнялось канцеляриями отдельных приказов. С тех пор как в Приказы стали назначаться, кроме дьяков, также и лица принадлежащие к трем высшим разрядам думных людей, и с разветвлением с конца XVI века самой системы приказов, – думные дьяки получают значение приказных судей не имеющих одного из трех высших чинов, дающих право на заседание в Думе, но которым предоставлено это право или в виду отсутствия в данном приказе судьи трех высших чинов или, при наличности такового, в уважение личных достоинств лица: а каждый приказ должен был иметь хотя бы одного судью – думного человека, через посредство которого вносились бы в Думу дела и поддерживалась с нею органическая связь.
Посмотрим теперь, как велик был в различные эпохи наличный состав Думы Боярской. При вступлении на престол в. к. Ивана III наличный состав Думы был весьма ограничен: в ней числилось всего пять бояр (из них два дворецких) и один окольничий – всего следовательно шесть членов. В государствование Иоанна III этот состав значительно усиливается медиатизованными родами удельных князей, так что при восшествии на престол в. к. Василия Ивановича находим мы уже 13 бояр, одного дворецкого, одного казначея и 6 окольничих; но вместе с этим усилением личного состава Думы начинает падать, как мы выше видели, самое значение этого учреждения. При вступлении на престол Иоанна IV (1533 г.) было 20 бояр, один казначей и один окольничий.
При воцарениях последующих государей, личный состав Думы выражается в следующих цифрах.
При воцарении:
Федора Ивановича – 10 бояр, 1 окольничий, 1 крайчий, 1 казначей и 8 думных дворян.
Бориса Годунова – 18 бояр, 8 окольничих, 3 думных дворян.
Дмитрия Самозванца – 18 бояр, 10 окольничих, 2 думных дворянина.
Василия Шуйского – 29 бояр, 14 окольничих, 1 думный дворянин.
Михаила Федоровича Романова – 20 бояр, 9 окольничих, 1 думный дворянин.
Алексея Михайловича – 13 бояр, 4 окольничих, 1 казначей, 1 дум. дворянин.
Федора Алексеевича – 23 боярина, 12 окольничих, 1 крайчий, 1 казначей, 1 постельничий, 21 думный дворянин, 6 думных дьяков.
Иоанна и Петра Алексеевичей – 67 бояр, 3 крайчих, 57 окольничих, 2 постельничих, 38 думных дворян, 14 думных дьяков .
Но само собою разумеется, что исчисленный состав Думы представляется идеальным, представляющим собою лишь сумму лиц, имеющих по своему положению право присутствовать в Думе; фактически же лишь часть, этих лиц, и без сомнения меньшая, принимала постоянное участие в заседаниях Думы. Другая часть служила вне Москвы, так как звание члена Думы не обусловливало специального вида службы, но обыкновенно соединялась с другими видами службы, или в самой Москве, или вне ее. В Москве думные люди назначались приказными что вносило живую органическую связь между Думою и отдельными приказами. Вне Москвы думные люди определялись воеводами по городам, отправлялись с войсками в походы, командировались на посольские съезды или назначались править посольства в иноземные государства.
Из приведенного исчисления думных людей в различные эпохи замечаем мы, что количество думных дьяков указывается здесь лишь с воцарения Федора Алексеевича, когда оно было уже довольно значительно – именно равнялось шести. До восшествия на престол ц. Феодора количество думных дьяков не указывается в послужных списках – быть может потому, что до конца царствования Алексея Михайловича оно было ограничено известным maximum’ом, именно количеством четырех, что служило продолжением старинного воззрения на думных дьяков, как допущенных в Думу дьяков – заведующих четырьмя основными четвертными приказами. Современник ц. Алексея, Григорий Котошихин, бывший подьячий Посольского приказа, следовательно человек близко знакомый с приказною организациею описываемой им эпохи (1660-1664 г.), пишет, что думных дьяков бывает «три или четыре, а болши четырех не бывает »; и действительно, в 1661 г. встречаем мы только трех думных дьяков: Сем. Заборовского (в Разряде), Алмаза Иванова (в Посольском и Новгородском приказах) и Лар. Лопухина (в Казанском дворце) . В восполнение сведений о количестве думных дьяков в различные эпохи предшествовавшие концу царствования Алексея Михайловича, т.е. той эпохи, когда исчезает старинное представление об ограничении количества думных дьяков четырьмя, представлю собранные мною сведения о количестве думных дьяков в конце XVI и первой половине XVII веков. Мы уже знакомы со свидетельством Флетчера о четырех думных дьяках (Вас. Щелкалова, Андрей Щелкалов, Елиз. Вылузгин и Дружина Петелин) бывших в России в его время (1588 г.); заметим здесь, что свидетельство Флетчера с математической точностью подтверждается отечественными источниками . В том же 1588 г. Ан. Щелкалов выбыл и четвертым думным дьяком является Сапун Абрамов . Затем, в год воцарения Бориса Годунова (1598 г.), под утвержденною грамотой об его избрании подписались четыре же думные дьяка: Елиз. Вылузгин, Сапун Абрамов, Иван Нармацкий, Афон. Власьев . В 1600 году нашли мы известия о трех думных дьяках: Елиз. Вылузгин (Поместн. пр.), Сапун Абрамов (Разряд) и Афон. Власьев (Казанск. Дв.) ; неизвестно, оставался ли в это время в думных дьяках Ив. Нармацкий. В 1606 г., при самозванце, упоминаются четыре думных дьяка: Иван Грамотин, Афон. Власьев, Андрей Иванов и Василий Иванов . В 1611 г., под грамотами от Боярской Думы, подписывались четыре думных дьяка: Валилий Янов, Василий Телепнев, Иван Чичерин, Овдоким Витовтов . В 1613 г., под грамотою об избрании на царство Михаила Романова, подписался лишь один думный дьяк, – Сыдавный Васильев, – но уже в первые два года царствования этого государя (1613-1614 гг..) встречаем мы известия о трех дьяках: Сыдавном Васильеве (в Разряде), Петре Третьякове (в Посол. Пр.), и Алексее Шапилове (в Казанск. Дворце) ; был ли вместе с ними и думный дьяк поместный – об этом не могли мы найти сведений. В 1637 году числилось три думных дьяка: Иван Гавренев (в Разряде), Федор Лихачев (в Посольском пр. и Новгор. четверти) и Михайло Данилов (в Помест. Пр.); въ Казанском Дворце не было думного дьяка, так как его ведал боярин (кн. Бор. Мих. Лыков) . В 1645 г., – год воцарения Алексея Михайловича, – состояло также три думных дьяка: Иванъ Гавревев (по прежнему в Разряде), Мих Волошенинов (второй Разрядный думный дьяк) и Григорий Львов (в Посол. пр. и Новгор. четверти); в Казанском Дворце первоприсутствовал боярин (кн. Ник. Ив. Одоевский), а в Поместном Приказе должности думного дьяка, посли выбытия Мих. Данилова, была в этом году вакантна . В 1658 году было четыре думных дьяка: Сем. Ив. Заборовский, Лар. Дм. Лопухин, Алмаз Иванов и Дем. Мин. Башмаков . Таким образом вполне подтверждается историческими фактами свидетельство Котошихина о том, что думных дьяков бывало трое или четверо, а более четырех не бывало . Но с конца царствования Алексея Михайловича теряет значение это историческое начало и исчезает связь звания думных дьяков с должностями первоприсутствующих четырех основных приказов; мы видим примеры появления думных дьяков и в других приказах и вместе с тем быстрое увеличение количества их – которое доходит при воцарении Феодора Алексеевича до 6, а при воцарении Иоанна и Петра Алексеевичей – до 14.
Маржерет свидетельствует в своих записках, будто число думных дворян также ограничивалось известным количеством, – именно говорит, что их не бывало более шести человек ; но свидетельство его не вполне подтверждается историческим фактами: мы видели, что при вступления на престол Федора Иоанновича количество думных дворян доходило до восьми, хотя в последующее время, до воцарения Иоанна и Петра Алексеевичей, количество их действительно не превышало шести человек.
Как члены Думы Боярской – бояре и окольничие противопоставлялись думным дворянами и думным дьякам; последним двум разрядам членов присваивалось наименование думных людей по преимуществу. Таким образом, в источниках, когда имеется в виду исчислить состав лиц, образующих Думу или, вообще, делается исчисление служилых людей различных чинов – обыкновенным является употребление выражения: «бояре, окольничие и думные люди» . С другой стороны замечается расширение выражения бояре для обозначения им всех вообще разрядов членов Думы; в таком смысле должны быть понимаемы обычные формулы «бояре приговорили», «говоря со своими Государевыми бояры» и т. п., в которых не исчисляются в отдельности различные разряды думных членов .
Кроме деления всех вообще членов Думы по придворным чинам, которыми они облечены, т.е. на бояр, окольничих и думных людей в тесном смысле слова – думных дворян и думных дьяков – члены Думы первых двух чинов, бояре и окольничие, различались также по степени занятости их родов – по чести – и по степени близости их к особе государя. В первом отношении различались бояре и окольничие родов больших и меньших статей; принадлежность боярина или окольничего по своему роду к большей или меньшей статье играла особенно важную роль при назначении их в чужие края послами, причем назначение послами представителей более знатных родов служило выражением уважения к тому государству, в которое они отправлялись . Основанием указанного различения бояр и окольничих по статьям служило начало, по которому роды более знатного происхождения с большею легкостью достигали высших придворных чинов; в этом последнем отношении все роды Московской служилой аристократии могут быть сгруппированы в три категории: одни роды проходили службу исключительно только в боярах, другие роды проходили службы как в чинах боярина, так и в чинах окольничего, но не спускаясь ниже этих чинов, наконец третьи роды служили только в окольничих и думных дворянах, не достигая боярства . Таким образом боярин из рода относящегося к первой категории – должен быть отнесен к большей статье; боярин же из рода относящегося ко второй категории – к меньшей статьи. Точно также окольничий, который по породе своей мог дослужиться до боярства – относится к числу окольничих большей статьи; окольничий же, достигший этим чином вершины карьеры своей и который ко своей породе не может достигнуть боярства – есть окольничий меньшей статьи . Во втором отношении, т.е. по степени близости их к особе государя, некоторые бояре и окольничие выделялись из среды собратий своих в качестве комнатных или ближних. Котошихин связывает понятие комнатного или ближнего боярина и окольничего с прохождением лицем службы, до получения одного из высших чинов, в должности спальника, которая, уже по самому существу своему, сближала облеченного ею человека с особою государя. Котошихин свидетельствует, что в спальники, по выбору царя, определялись лишь дети бояр, окольничих и думных людей, «а иные в такой чин добиваются и не могут до того прийти». И вот с течением времени спальники сказывались, принадлежащие к большим родам – в бояре, принадлежащее к меньшим родам – в окольничие, «кого чем царь пожалует, по своему рассмотрению, и называют их комнатный боярин или окольничий, а в посольственных письмах пишут ближними бояры и окольничими, потому что от близости пожалованы» .
Здесь уместным считаем мы указать неосновательность мнения, существующего в литературе, о преобразованиях, будто бы произведенных Дмитрием Самозванцем в личном составе Думы Боярской. Карамзин, а за ним и Троцин, утверждают, будто Самозванец переименовал всех думных людей в сенаторы, увеличил число их до 70 человек, введя в состав Думы патриарха, четырех митрополитов, семь архиеписков и трех епископов . Мнение о преобразовании Думы Самозванцем не находит себе никакого оправдания. Основанием его послужила польская записка о лицах духовного и светского состояния, составлявших «совет Его Цесарской милости», составленная секретарем Самозванца Яном Бучинским . На обороте ее надписано «Ordo senatorum Moskiewskich», – и в этой то надписи лежит корень ошибочного мнения. Второе основание его – наименование Бером (Конрад Буссов) членов Думы сенаторами . Вряд ли нужно доказывать, что наименование поляком, вдобавок на странной смеси латинского и польского языков, русских думных людей – сенаторами, да такое же наименование их иностранцем, без наличности каких либо других доказательств – вовсе не служит доводом в пользу переименования русских думных людей сенаторами; если мы будем основываться на тех терминах, которыми окрещивали иноземцы древние русские учреждения и должности – то рискуем дойти до крайне фантастических результатов. Сейчас убедимся мы, что не воспоследовало даже никакого увеличения личного состава Думы. Высшие представители русской церковной иерархии призываемы были во многих случаях к участию в думных совещаниях, как скоро увидим мы, и до и после Самозванца, – следовательно обозначение в записке Бучинского, в числе советников царских, – пятнадцати высших церковных иерархов, не может считаться указанием нововведений Самозванца, тем более что в самой записки духовные советники исчислены под рубрикою «Совета духовных» (Rada ducgowna), светские – под рубрикою «Совета светских» (Rada Swiecka); следовательно ясно указывается различие советов духовного и светского (т.е. Освященного Собора и Думы) – внешним образом соединяемых лишь для известных дел. А что участие в царском совете духовных особ не было постоянным – это выясняется, во первых тем, что немыслимо, что бы наприм. митрополит Казанский или Новгородский, или архиепископы Смоленский или Астраханский, или епископ Корельский – могли быть членами обыкновенной, повседневной Думы, а во вторых и тем, что мы имеем пример боярского приговора в царствование Самозванца, изложенного по обычной форме думных решений, в котором, как и во всех актах его правления, ни слова не говорится ни о сенаторах, ни о постоянных духовных членах Думы . Что касается исчисленных в записке светских членов сената Самозванца (31 боярина, 16 окольничих и 6 думных дворян), то общее число их, сравненное с числом думных людей всех трех разрядов при царях Василии Шуйском и Михаиле Федоровиче – также не укажет на искусственное усиление личного состава Думы. Таким образом, при всем уважении к памяти Н.М. Карамзина, оказывается невозможным согласиться с его замечанием о преобразованиях сделанных будто бы в Думе при Самозванце: организация Думы оставалась неизменною в его кратковременное царствование.
Пожалование думными чинами, как и пожалование во все чины и должности вообще, носило техническое название «сказки чина» и вполне зависело, как и дальнейшее повышение думными чинами – от непосредственного усмотрения государя: «А кому, говорит Котошихин, царь похочет вновь дати боярство, и окольничество и думное дворянство …и таким дает честь и службу, по своему рассмотрению, кто в какой чин и честь годен». Несколько выше имели мы уже случай заметить, что существовала известная связь между родовитостью лица, «его породою», и большею или меньшею легкостью с какою удавалось ему достигать высших придворных чинов. Так, существовали именитые роды (до 31), которые во все течение Московского периода бывали в боярстве, существовали роды (до 71) которые достигали окольничества, но для которых недостижима была боярская честь; наконец остальной массе служилых родов никогда не удавалось достигать даже окольничей чести . Некоторые роды проходили службу исключительно лишь в боярском чине, которое представлялось для них как бы наследственным ; следовательно, наследственный характер принимало для них и самое право заседания в Думе Боярской. В этом, до известной степени аристократическом характере высших чинов боярина и окольничего проявляется начало, которое успело отвоевать себе русская служилая аристократия в XVI веке, в эпоху борьбы ее с развивающимся самодержавием, уступив последнему в своих стремлениях ограничить его собственным значением своим. Сам Грозный царь счел себя бессильным открыто демократизировать аристократический характер этих высших чинов и, желая умерить его в Думе своей, должен был искать выход в учреждении чина думного дворянина; вынужденными уважать его видели себя и государи последующего времени, пока не сокрушила его табель о рангах Петра I.
В Московском государстве не было твердо определенного иерархического порядка перехода, в постепенности прохождения службы, из низшего служилого чина в высший, – что вполне верно и по отношению к сказыванию в думные чины. Все зависело от личного усмотрения царя и родовитости служилого человека.
Рассматривая отдельные случаи сказывания думных чинов, мы увидим, что идеально-нормальным путем пожалования боярства было производство в этот чин из чина окольничего ; но в отдельных случаях находим мы примеры производства в бояре, минуя промежуточные чины, из стольников и даже из дворян , – что имело впрочем, место лишь по отношению к наиболее родовитым служилым людям, к молодым людям, принадлежащим к сливкам Московской аристократии, предки которых, постоянно служили в боярах и для которых чин стольника или дворянина служил лишь временною подготовкою к служилой карьере. Из чина думного дворянина не было непосредственного производства в бояре, – да и вообще достижение думным дворянином боярства, хотя бы и с прохождением промежуточного чина окольничего, составляло явление крайне редкое и обусловливалось лишь особым желанием государя выдвинуть своего любимца. К таким редким примерам относятся карьеры Аф. Лавр. Ордын-Нащокина и Кир. Пол. Нарышкина. Первый сказан в 1658 г. думным дворянином, в 1665 г. окольничим, а в 1672 г. постригся уже будучи боярином ; второй сказан в думные дворяне в 1671 г., в окольничие в 1672 г. – и является уже боярином в 1673 году .
В окольничие производились, как указывают имеющиеся примеры, из чина думного дворянина, а также – что опять-таки относится к более или менее именитым родам или к представителям родов находящихся в случае – и непосредственно из стольников и дворян .
Производство в чин думного дворянина, что естественно вытекает уже из самого исторического значения его – не было стесняемо никакими иерархическими соображениями. Этот думный чин носит характер вполне демократический, доступ в который обусловливается, единственно волею государя соображениями личного достоинства лица; мы в этом можем вполне убедиться, просматривая фамилия думных дворян в «Послужном списке» напечатанном в XX томе Древн. Росс. Вивлиофики. Чин этот служил между прочим промежуточною ступенью для достижения окольничества думными дьяками – хотя без сомнения и в редких случаях: мы нашли лишь два подобные примера, относящихся к служебным поприщам окольничих Ив. Аф. Гавренева и Фед. Кузм. Елизарова. Первый из этих лиц, бывший в 1632 г. думным разрядным дьяком, является в 1653 г. думным дворянином, а в 1658 г. – окольничим . Карьера второго еще замечательнее: простой дьяк Поместного Приказа в 1644 году, в последующее время является он в том же приказе, в 1646 г. – думным дьяком, в 1652 г. – думным дворянином, а в 1659 г. – уже окольничим . Пример производства думного дьяка в думные дворяне представляет нам Фед. Фед. Лихачев, произведенный в этот чин в 1644 году, и Лар. Дм. Лопухин, в 1647 г. простой дьяк Казанского Дворца, в 1651 году – думный дьяк, а в 1668 году – думный дворянин в том же приказе .
Думные дьяки сказывались, по свидетельству Котошихина, из дворян, гостей и подьячих ; но нормальным способом производства в этот чин служило сказывая в него приказных дьяков. Мы имеем под руками большое количество случаев сказывания рядовых дьяков думными; так из рядовых дьяков сказаны в думные дьяки: Ал. Шапилов , Лар. Лопухин , Аф. Зыков , Мих. Данилов , Вас. Семенов , Перф. Оловенников , Алмаз Иванов и мн. др. Некоторые думные дьяка доходили до этого чина даже из приказных подьячих, будучи повышены в рядовые дьяки, затем сказаны и в думные . Ми имеем также случай сказания в чин думного дьяка гостя .
Кроме занесения в записные разрядные книги – пожалование думных чинов не выражалось ни в каком письменном документе и совершалось словесно – «сказывалось», – на что имеем мы прямое указание Котошихина, свидетельствующего, что царь «грамот и гербов на дворянства и на боярства никому не дает» .
Котошихин передает, будто сказание в думные чины приурочивалось к известным праздникам и торжественным датам. «А жалует царь в бояре и в окольничие и в думные люди, хотя которого и на Москве не бывает, в новое лето сентября в 1 День, на Светлое Христово Воскресение, на день рождения празднества его» , Свидетельство Котошихина является в данном случае не вполне достоверным. Мы действительно видим в источниках случаи пожалования думных чинов в указанные Котошихиным дни, но сверх того находим примеры пожалования их как и в другие праздничные дни (наприм. Богоявление, Успение, памяти св. Московск. Чудотворцев, Покров, Сретение, Рождество, именины цариц и царевен ), так и в дни обыкновенные, непраздничные .
Сказывание в думные чины обставлялось известною обрядностью, которая была тем более торжественна, чем высший чин сказывался и чем родовитее было лицо им жалуемое. Есть основание полагать, что сказывание думных чинов имело место в царском дворце; мы, по крайней мере, имеем пример сказания боярства в Столовой избе и пример сказания чина думного дворянина в Передней избе . Сказывание чинов боярина и окольничего совершалось в большинстве случаев при участии двух лиц: одно стояло, т.е. просто присутствовало при «сказки» чина, второе-же сказывало, т.е. объявляло о пожаловании чина . Стоять при сказки назначалось лицо, облеченное одним из трех высших думных чинов; самая же сказка возлагалась на одного из думных дьяков (обыкновенно разрядного, хотя возлагалась и на других ). Общим правилом было при этом то, что лицо высшего чина никогда не назначалось стоять при сказании чина низшего; так боярин не мог быть назначен стоять при сказки окольничества.
В отдельных случаях сказывания думных чинов видим мы следующие комбинации: при сказки боярства думным дьяком стоит боярин, окольничий или думный дворянин ; при сказки окольничества – окольничий или думный дворянин ; сравнительно редко встречаем сказку боярства одним боярином или окольничим , и сказку окольничества одним окольничим, думным дворянином или думным дьяком , без назначения особого ассистента для присутствия при акте сказания. Выбор лица назначаемого «стоять у сказки», как легко усматривается из отдельных случаев сказок, всегда строго сообразовывался с честью лица сказываемого, – отсюда разнообразие чинов назначаемых присутствовать при сказки того или другого думного чина. Назначение известного лица сказывать думный чин другому лицу – нередко давало повод к вчинанию местнического спора , так что в 1622 году состоялся царский приговор о том, что не должно считаться порухою отечества, если лицо более родовитое будет назначено к сказки боярства или окольничества лицу меньшему себя по отечеству, – что не прекратило впрочем этого вида местничества . Существуют основания, дающие право думать, что на обязанность лица назначенного «стоять у сказки», возлагалось «объявление», т.е. представление государю сказываемого, в том случае конечно, если сказка происходила в присутствии царя . При сказывании чинов думного дворянина и думного дьяка не назначалось особого ассистента «у сказки»; думное дворянство всегда сказывалось одним думным разрядным дьяком , а думное дьячество – рядовым дьяком соответствующего приказа .
В силу соображений родовой чести, бывали случаи недовольства думным чином со стороны лица пожалованного им. Так, 30 марта 1651 года был пожалован из дворян в окольничие Петр Петрович Головин, и окольничество должен был сказать ему разрядный думный дьяк Семен Заборовский. Но Головин бил челом Государю, что «в окольничих в его пору нет» и что отец его был при покойном Государе в боярах, – за что и был послан в тюрьму, не будучи произведен и в окольничие, а через день был ему сказан на Постельном крыльце указ о написании его в наказание по Московскому списку, – «что впредь ни в какой чести ему у Государя не быть». На следующий год Головин был все таки произведен в окольничие, но прежнее недовольство царскою милостью отозвалось для него в двух отношениях: у сказки сделан был ему выговор за непринятие в минувшем году окольничества, а самое окольничество сказано ему уже не думным, а рядовым дворцовым дьяком . В том случае, когда лице пожалованное думным чином служило в Москве – по месту служения отправлялась к нему царская грамота с извещением о воспоследовавшей милости. Так в 1658 г. подобная грамота послана была Аф. Лавр. Ордыну-Нащокину, бывшему в то время Щацским воеводою, в которой, по исчислении всех как нравственных, так и служебных достоинств его, – объявлялось ему думное дворянство; грамота эта отпущена из приказа Тайных дел .
Лицо пожалованное думным чином – если оно не служило вне Москвы или не получало вновь назначения в полк или в город – обязано было жительствовать в столице и не могло без царского указа отлучаться отсюда. Если же такому лицу встречалась надобность отъехать в деревни свои и вообще отлучиться из столицы – оно било государю челом об отпуске, – «и царь их отпущает с сроком, а без отпуску из бояр, и из думных и из ближних людей … с Москвы съехать не смеет никто, ни на один день ».
Верность службы думных чинов гарантировалась крестным целованием, присягою, дававшеюся ими по особо составленным с этою целью формальным записям. Хотя мы и не имеем на то прямых указаний, но тем не менее нет сомнения в том, что присяга бралась непосредственно за пожалованием думным чином, так как прежняя присяга, данная при вступлении государя на престол (присяга вероподанническая) или присяга данная при вступлении в службу в недумный чин, – не могла теперь считаться продолжающею свою силу: с пожалованием думного чина, служилый человек вступал в новое отношение к царю, принимал на себя новые обязанности, которые до сих пор не были его уделом. Нам известны три дошедшие до нашего времени общие формы крестоцеловальных записей на верность службы вообще и на верность думной службы в частности, относящиеся по времени к 1626, 1637 и 1653 годам; все эти три формы не представляют в себе существенных различий . Во всех трех формах во главе стоит общая запись на верность службы вообще, а затем следуют особые, специальные приписи для тех или других чинов, – и в том числе «припись бояром, окольничим и думным людем» и особая «припись думным дьякам»; эти то приписи и составляли содержание присяги, по отношению к лицам давшим уже общую присягу, при пожаловании думными чинами. По этим специальным приписям, бояре, окольничие и думные люди целуют крест на том, что им государю «служити и прямити во всем и государем думы и боярского приговору до государева указа никому не проносить и не сказывати, а всякая государевы и земские дела делати, и их государевым землям всякого добра хотети безо всякия хитрости, и самовольством без государева ведома и мимо правды никаких дел не делати». В приписке для думных дьяков читаем: «А что великий государь … быти у себя государя в Думе, и мне будучи у государева дела … служити и прямити и добра хотити во всем в правду, и государския думы и боярского приговору и государских тайных дел русским всяким людем (и) иноземцам не проносить и не сказывать, и мимо государской указ ничего не делати, и с иноземцы про Московское государство и про все великия государства Российского царствия ни на какое лихо не ссылаться и не думати». Далее идут обязательства относящиеся собственно уже к приказной стороне деятельности думных дьяков – «судныя и всякия дела делати и судити в правду», судом никому не мстить и не дружить, не корыстоваться государевою казною и т. п.
Переходим к рассмотрению вопроса о средствах вознаграждения думных чинов за службу их. Было бы ошибочно полагать, будто думные люди всех чинов получали жалованье именно как члены Думы Боярской. Особых окладов жалованья служилым людям, как членам Думы, не определялось: они пользовались жалованьем в общем порядке вознаграждения всех вообще чинов Московской служилой иерархии, как и самая обязанность их заседать в Думе не была исключительною, но обыкновенно соединялась с другими должностями и службами и весьма часто даже исключалась последними, если думному человеку, по делам службы, оказывалось необходимость пребывать вне столицы.
Но само собою разумеется что члены Думы, как лица облеченные высшими придворными чинами – пользовались и высшими окладами жалованья, которое представляется двояким: в виде окладов денежных и окладов поместных. Котошихин свидетельствует, что боярам, окольничим и думным людям нормальное новичное («первое верстанье») жалованье составлялось из 200 рублей денежного и 1000 четей поместного жалованья каждому . Мы увидим, что это свидетельство Котошихина не подтверждается источниками официального характера.
Официальный и вполне достоверный источник для почерпания известия, как о новичных окладах, денежного жалованья различных чинов служилым людям, так и о последующих прибавках к нему – представляют Боярские Книги и Списки, хранящиеся в Московском Архиве Министерства Юстиции. Позволю представить себе сведения, представляемые книгою боярских списков № 5, заключающею в себе списки 1658 года, следовательно как раз эпохи Котошихина . В этом году показано 44 боярина, 40 окольничих, 15 думных дворян и 4 думных дьяка, причем отмечен под каждым лицом размер денежного оклада его и последующих к нему придач. Оказывается, что новичный оклад бояр, без придач, представлялся в двух нормах – в 400 р. и в 500 р. ; дальнейшие придачи к первоначальному окладу, дававшиеся за службы, значительно увеличивали его в последующее время. Так боярин Б.И. Морозов получал уже с 1647 года 1200 р. ден. жалованья , – высший размер денежного жалованья в 1658 году; за ним следуют по размерам окладов бояре: кн. А.Н. Трубецкой, получающий 1050 р. и ген. Я.К Черкасский, получающий 1000 р. денежного жалованья. Затем одиннадцать бояр получали от 500 до 800 р. жалованья, одиннадцать бояр по 500 р. и десять по 400 р. жалованья. Низший размер жалованья получали бояре: кн. И.И Лобанов-Ростовский (380 р.), за которым сохранялся оклад жалованья по прежнему чину окольничего (300 р.), с придачею 80 р. за службу , – и кн. С.В. Прозоровский, получавший 300 рублей; за последним очевидно также числился еще прежний оклад по чину окольничего. Денежные оклады остальных семи бояр не показаны.
Новичный денежный оклад окольничих был в 300 рублей , – но этот нормальный оклад также увеличивался последующими придачами. В 1658 г. высший оклад получал окольничий А.В. Бутурлин – 440 руб. (300 нов. оклада и две придачи по 70 р.); низшие оклады имели: окольничие Ж.В. Копдырев – 230 руб., за котором сохранялся еще прежний оклад во чину думного дворянина, и кн. В.П. Львов, получавший 280 руб. Затем один окольничий получал 400 р., двенадцать – от 300 до 400 руб., девять – по 300 руб.; оклады остальных пятнадцати окольничих не показаны.
Новичный денежный оклад думных дворян заключался в 250 рублях; его получали в 1658 г. девять думных дворян, затем, благодаря позднейшим придачам, один думный дворянин получал 300 рубл., двое по 300 рубл.; оклады остальных трех лиц не показаны.
Из числившихся в том же году четырех думных дьяков, Сем. Заборовской имел по боярской книге 155 (1647 г.) денежного оклада 250 руб.; Лар. Лопухин по той же книге – 300 р., да за Конотопский бой 50 руб. придачи, Дем. Башмаков пользовался окладом в 150 руб. По предшествовавшей должности дьяка Тайного приказа, «а в думных дьяцех не верстан»; оклад Алмаза Иванова за смертью его не показан. Из приведенных указаний явствует, что оклад денежного жалованья думных дьяков не разнствовал от денежных окладов думных дворян.
Распоряжение о назначении думным людям окладов денежного жалованья исходило от самого государя и отмечалось думным дьяком на подававшейся государю по этому поводу докладной выписки или на челобитной, если пожалованный в чин собственною инициативою возбуждал вопрос о поверстании его соответствующим чину его окладом . Дальнейшие придачи к денежному окладу за службы назначались по памятям из тех приказов, к ведомству которых относились эти службы . В тех случаях, когда известное лицо не было еще поверстано по окладу соответствующему его чину, приказу, по ведомству которого состоялась та или другая служба этого лица, предоставлялось представлять его, в виде награды, к поверстанию таким окладом .
Что касается размера поместных окладов определенных для думных людей всех четырех чинов, то прямое и ясное указание на него находим мы в «новоуказанных статьях о раздачи земель в Заоцких городах», от 21 июня 1672 года. Здесь указанными размерами поместного оклада показаны: для бояр – 1000 четвертей, для окольничих – 800, для думных дворян – 600, для думных дьяков – 500 четвертей . Количество поместной земли, которою мог владеть думный человек, в пределах оклада своего, в Московском уезде, было ограничено: для бояр – 200 четвертями, для прочих думных чинов – 150 четвертями .
Лица облеченные думными чинами, находясь во главе всей служилой иерархии Московской, пользовались особым значением и почетом как при дворе царском, так и в среде всей массы столичного населения вообще; вместе с тем им присваивались и некоторые частные льготы, не предоставлявшиеся служилым людям низших чинов.
Значение думных чинов при царском дворе выражалось в широком праве приезда их ко двору. Ежедневно, с раннего утра, являлись они во дворец ударить государю челом, – что вменялось им не только в право, но вместе с тем и в непременную обязанность; не приезд думного человека без уважительной причины влек за собою царский гнев и подвергал виновного взысканию. При этом бояре и думные люди сходили с коней или выходили из экипажей у въезда в царский двор, не въезжая в последний; люди прочих чинов не могли подъезжать даже близко к царскому двору, но спешивались «далеко у царского двора, на площади». Приехав к царскому двору, бояре и думные люди шли в «государев верх», т.е. жилые покои, где и ожидали выхода его в Передней палате, ближние же бояре, выждав удобное время, входили даже в «комнату», т.е. внутренний покой царя; служилые люди низших чинов в «верх» не подымались, но, в случае приезда, останавливались на среднем крыльце перед «палатами непокоевыми» . Ударив царю челом, бояре и думные люди сопровождали его для слушания обедни в одну из «верховых» придворных церквей, если же день был праздничный – то в один из соборов. После обедни имело место «сиденье царя с боярами», т.е. Заседание Думы, или в «комнате или в одной из палат . Далее боярам и думным людям предоставлялось приезжать ударить царю челом в день своего рождения, или даже в день рождения детей своих, причем они подносили царю «имянинные калачи», после чего отправлялись с этою де целью к царице, царевичам и царевнам; при этом лично являлись последним лишь «свойственные бояре», т.е. родственные царице . Как сами бояре и думные люди пользовались правом свободного приезда к царю, так и жены и вдовы их, а также незамужние и вдовые дочери их, пользовались тем же правом по отношению к царице и царевнам .
Само собою разумеется, что бояре и думные люди занимали первенствующее место во всех торжественных собраниях, обедах, церемониях и придворных празднествах. При торжественных приемах послов в Грановитой Палате, бояре и думные люди, сидя на лавках по правую сторону царского места, в парчовых одеждах и высоких горлатных шапках – не мало способствовали общему величию и эффекту обстановки, всегда инпонировавшей на иностранцев.
Значение бояр и думных людей при особе Царя, в Думе, в приказах, в войске и во всех вообще сферах государственной и общественной жизни, – проникало, благоговейным почтением к ним не только массу простого народа, но даже стольников, стряпчих, дворян и других представителей низших разрядов служилого класса. В 1681 году состоялся царский именной указ, в котором находим запрещение стольникам, стряпчим, дворянам, жильцам и других чинов служилым людям спешиваться и кланяться в землю при встречах на дороге с боярами, думными и ближними людьми, так как «с лошадей вам сходить пристойно и бить челом одному ему, великому государю», – говорит указ. «И вам бы, читаем далее, впредь их бояр и думных и ближних людей почитать и достойную им честь воздавать, а где на дороге случится кому с ними съехаться: и вам с лошадей не сходить, и уступя с дороги, поворотя на лошади, кланяться по обычаю» .
Почетное преимущество бояр, окольничих и думных дворян перед служилыми людьми низших чинов – выражалось и в праве на писание отечества их с окончанием «вич»; низшие чины служилых людей были лишены этого преимущества . С 21 декабря 1680 года право это распространено и на думных дьяков . Это преимущество распространялось и на жен лиц, облеченных чинами боярина, окольничего и думного дворянина .
Любопытное, чисто внешнее, почетное преимущество бояр и думных людей установлено указом 28 декабря 1681 года. По этому указу лицам, облеченным думными чинами, разрешено выезжать, летом – в каретах, зимою – в санях, на двух лошадях; боярам же, сверх того, в праздничное время на четырех лошадях, а в случае свадьбы или сговора – даже на шести лошадях. Низшим чинам предписано ездить, летом – верхами, зимою – в санях в одну лошадь; употребление карет и парного выезда совершенно запрещено им .
Далее думным чинам предоставлялись также некоторые преимущества в сфере прав уголовного, процессуального и финансового. Так, например, бояре, окольничие и думные люди за бесчестие патриарха выдавались ему головою, а за бесчестие митрополитов, архиепископов и епископов платили 400, 300 и 200 руб. пени; недумные же служилые люди наказывались за то же самое батогами и тюремным заключением . Затем лица состоящие в думных чинах были вообще освобождены от всякого рода телесных наказаний; вследствие этого к ним не применялся и правеж для взыскания денег, который имел полную силу по отношению к служилым людям недумных чинов .За неправильные же местнические споры телесное наказание заменялось для них тюремным заключением, выдачею головою, запрещением в течение известного времени «видеть царския очи», а в более серьезных случаях, сопряженных с открытым неповиновением государю, удалением от двора и даже понижением в чинах . Отнятие «чести», т.е. думного чина, было вообще обыкновенным наказанием для бояр и других думных людей в случае неповиновения государям и других проступков, за которые служилым людям низших чинов угрожали телесные наказания .
В процессуальном отношении весьма любопытная льгота установлена для бояр и других думных людей указом 21 мая 1677 года, которым предписывается допрашивать их на дому относительно поступок и мен поместий их, для чего велено присылать к ним с этою целью дьяка из Поместного приказа ; лицам прочих чинов допрос подобного рода производился в самом приказе.
Наконец бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки освобождались от взыскания печатных пошлин с жалованных грамот, даваемых им на вотчины и поместья, а также и от платежа пошлин с грамот и наказов, посылаемых в города по их челобитным и делам .
В заключение обзора организации нормального личного состава Думы Боярской, следовало бы нам рассмотреть меры взыскания с бояр и думных людей, установленные законом за неправосудие и другие преступления по должности. Но, в видах того, что московский закон не предусматривает возможности подобных преступлений со стороны лиц облеченных думными чинами, как именно членов Думы, а предусматривает их со стороны думных людей «как судей и должностных лиц вообще (или в качестве приказных судей, или в качестве городовых или ратных воевод и т. п.), – то мы откладываем рассмотрение этого вопроса до предстоящего изложения внутренней организации приказов.
До сих пор мы рассматривали нормальный личный состав Думы Боярской, рассматривали круг лиц, заседающих в Думе по «самому званию» членов ее. Но кроме этих лиц, в Думе Боярской заседали также лица пользовавшиеся этим правом по своему рождению и члены почетные. К первым относятся члены царского рода, ко вторым – высшие представители русской церковной иерархии.
В начальную пору жизни Московского государства, присутствие в Думе ближайших родственников государя было явлением вполне обыкновенным и нормальным: удельные князья Московского великого княжения привлекались великим князем к совещаниям по всем важнейшим делам, подлежавшим обсуждению в Думе Боярской. Так, в 1477 году, в. к. Иоанн III решается идти на Новгород «братий своих думою и бояр своих» ; в 1506 году в. к. Василий Иванович подтверждает договор отца своего с Крымом «приговоривши с своею братьею и с бояры» , а в 1517-1519 гг.. постановляет приговоры по посольским делам «с братьею своею и с бояры» ; известно наконец, что Судебники 1497 и 1550 гг.. изданы великими князьями Иоанном III и Иоанном IV, первый при участии детей великого князя и бояр, второй – братьи и бояр государя. Участие в Думе двоюродного брата государя, князя Владимира Андреевича, а затем царевича Ивана – встречается, по крайней мере, по некоторым делам, и в царствование Иоанна IV . Пример участия в Думе вместе с государем сына его, царевича Феодора, имеем мы и из эпохи государствования царя Бориса Годунова . Но с воцарения дома Романовых участие в Думе родственников и детей царствующего государя не имеет уже места, как вследствие того обстоятельства, что в течение всего XVII века царствующий дом не разветвлялся, ток и потому, что московские цари XVII века вступали на престол в весьма юных летах, следовательно при жизни родителей своих вряд ли и были в состоянии принимать активное участие в думных совещаниях. Правда, что с 1682 года, в эпоху соправления малолетних царей Иоанна и Петра, вместе с ними заседала в Думе сестра их, царевна Софья; но она пользовалась этим правом как правительница государства, а не просто в качестве сестры царствующих государей.
В качестве членов почетных привлекались к участию в заседаниях Думы Боярской высшие представители русской церковной иерархии. Высшие представители церкви с древнейших времен пользовались в русской земле особым значением и почетом и мы видели, что еще во времена удельной Руси, князья привлекали их к участию в думе своей. Подобное же отношение сохраняют к русским церковным иерархам и ведшие князья Московские, – и это тем более естественно, что последние имели в русском духовенстве надежного союзника в своей борьбе с отживающими началами до-Московского периода русской жизни . Известно, что сам Иоанн IV, более всех русских государей содействовавшей реорганизации на новых началах Боярской Думы, – открыто заявил на Стоглавом соборе свое желание совещаться с представителями русского духовенства о важнейших делах не только церковного, но и гражданского устройства, и просил содействия себе в этом отношении духовенства: «мы вашего святительского совета и дела требуем и советовали с вами желаем о Бозе» , – говорил царь духовенству перед открытием собора. Вспомним, что самое издание своего Судебника Иоанн IV предпринял по благословению митрополита, архиепископов, епископов и всего освященного собора , как сто лет спустя и царь Алексей Михайлович, предпринимая составление своего Уложения, «советовал с отцем своим и богомольцем, Святейшим Иосифом, патриархом Московским и всея Русии, и с митрополиты, и со архиепископы, и с епископы и со всем освященным собором, и говорил с своими государевыми бояры, и с окольничими, и с думными людьми» . Вообще, во все течение Московского периода русской государственной жизни, продолжался обычай приглашения в Думу представителей русского духовенства, для совещания с ними о важнейших государственных делах. В этом отношении участие в Думе представителей русской церковной иерархии может быть разделено на три вида: участие одного патриарха , участие патриарха с большим или меньшим количеством «властей» , т.е. высших иерархов, и, наконец, участие в Думе всего Освященного Собора ; в последнем случае – что, конечно, имело место по отношению к наиболее важным делам, или к делам, в которых были непосредственно затрагиваемы интересы духовенства – мы видим соединение под председательством царя двух высших правительственных советов, гражданского – Думы Боярской, и духовного – Освященного Собора . Самою обыкновенною формою участия духовного элемента в заседаниях Думы – было участие в них патриарха, или одного, или с находящимися в данную минуту в Москве членами Освященного Собора. Мне будем, конечно, говорить здесь о непосредственном отношении к делам государственного управления патриарха Филарета, отца царя Михаила Феодоровича, который был не царским советникам, а в полном смысле слова царем, – вторым по сану, но первым по значению; не будем говорить и о патриархе Никоне, стремившемся приобрести при особе царя Алексея Михайловича тоже значение и влияние, но государственные дела, какими пользовался при его отце патриарх Филарет, вследствие чего и пришлось ему пасть, встретив энергический отпор со стороны окружавшего царя боярства. Мы укажем лишь нормальное участие русских патриархов в Боярской Думе. Патриарх весьма часто приглашался в ее заседания, даже для дачи совета по таким делам, которые не имела никого отношения к сфере духовной жизни – например мы встречаем участие его в обсуждении дел посольских, дел о размежевании земель, возвращении беглых крестьян, изготовлении клеймленных торговых мер, ратном устроении и т.п. Можно даже думать, что присутствие в Думе патриарха носило более или менее обычный характер, что он являлся сюда в сопровождении особого секретаря; в челобитной чернеца Варлаама царю Василию Ивановичу, приводятся слова Григория Отрепьева, рассказывавшего Варлааму, будто во время пребывания его в Чудовом монастыре, патриарх Иев, заметив его способности, «учал на царскую думу в верх с собою имати ». Маржерет в своих записках также свидетельствует об обычае приглашать в царскую Думу патриарха «с некоторыми епископами» . Наконец в Дворцовых Разрядах находим мы следующее любопытное указание на участие в Думе патриарха: «того ж числа был у великого государя, после соборной обедни, великий господин Святейший Иаким, патриарх Московский и всея Росии со властми в верху в Передней, и сидели о посольском деле» . Из случаев включения в наличный состав Думы, для рассмотрения определенного дела, Освященного Собора в полном составе его, – можем мы указать следующие примеры: в 1648 году происходило совместное заседание Думы и всего Освященного Собора, на котором решено было издание Уложения и начертана самая программа редакционных работ по его составлении , – подлинный акт которого до нас не дошел; в 1652 году на совместном заседании Думы и Освященного Собора установлены новые правила продажи вина и управления кружечными дворами ; в 1657 году было совместное заседание обоих советов по вопросу о некоторых изменениях в епархиальном управлении ; в 1682 году совместным совещанием Думы и Освященного Собора определено было уничтожение обычая местничества .
Наконец в Думу Боярскую призвались иногда представители торговых классов, для подачи мнений своих по тем или другим вопросам, обсуждаемым боярами и думными людьми, по которым полезным считалось узнать образ мыслей их. Являясь в подобных случаях с характером экспертов – эти лица не пользовались конечно и правом голоса в решении вопросов, к разъяснению которых привлекались. С таким характером является совещание в 1660 г. бояр с представителями торговых классов о причинах вздорожания в Москве съестных продуктов и о средствах уравнения цен их, а также совещание их в 1676 г. с гостями по некоторым вопросам, касающимся торговли шелком с Персиею .
Мы видим таким образом, что бывали случаи расширения нормального состава Думы Боярской, путем введения в него лиц, по званию своему не принадлежащих к числу думных людей. Укажем теперь возможность сокращения нормального состава Думы Боярской.
Нередко государи, не желая передавать известное дело на обсуждение всех членов Думы своей – призывали к его обсуждению лишь наиболее доверенных и близких к себе лиц. Таким образом возникает понятие Думы Тайной или Ближней. В этом виде Думы находим мы отражение удельно-вечевых совещаний князя с милостьниками своими и продолжение совещаний «сам – третей у постели», столь обычных при великом князе Василии Ивановиче. О тайных совещаниях государей с ближайшими к себе лицами, с устранением остальных членов Думы, или о формальном только предоставлении на рассмотрение последних дел, в сущности уже предрешенных тайным советом – свидетельствуют как иноземные, так и отечественные известия. О тайных совещаниях царя со своими приближенными свидетельствуют нам Маржерет, Рейтенфельс, Мейрберг . О тайных совещаниях царя с наиболее близкими к нему сановниками свидетельствует и Котошихин: «А как, говорит он, царю лучится о чем мыслити тайно, и в той думе бывают те бояре и окольничие ближние, которые пожалованы из спальников, или которым приказано бывает приходити; а иные бояре, и окольничие, и думные люди в той палату в думу и ни для каких нибуди дел не ходят, резвее царь укажет» . Результатом этих тайных совещаний царей с наиболее близкими к себе членами Думы должно было быть естественным образом то, что различие между заурядными боярами и думными людьми ближними, обусловливаемое, по свидетельству Котошихина, самым способом достижения думного чина , видоизменялось путем чисто.
ГЛАВА II. ДУМНЫЕ КОМИССИИ. ДУМА В СОСТАВЕ ДРУГИХ УЧРЕЖДЕНИЙ И ВОПРОС ОБ ОТДЕЛЕНИЯХ ДУМЫ. РАСПРАВНАЯ ПАЛАТА.
I. Временные комиссии из членов Думы. Комиссии для ведания Москвы в отсутствие государя. – Комиссии для посольских ответов. – Специальные комиссии для дел различного рода. – II. Дума в составе других учреждений: земских и духовных соборов. – III. Неосновательность мнения об отделениях Думы. – Расправная Палата и ее вероятное происхождение.
Нередко, для целей правительственных или для преследования каких либо отдельных задач, Дума выделяла из себя часть членов своих в специальные комиссии; члены этих специальных комиссий поставим мы комиссии, назначавшиеся для «ведания Москвы» в отсутствие государя и комиссии из думных людей, назначенных царем в бытию «в ответе» с иноземными послами.
Московские цари весьма часто отлучались и столицы, или в подгородные села свои, или а подгородные монастыри для богомолья, или, что случалось особенно часто, в Троицкий Сергиев монастырь. Подобные поездки носили техническое название «походов». Обыкновенно в подобных «походах» сопровождали государя все бояре и думные люди, исключая нескольких из числа последних, которые оставлялись в Москве «дела ведать, какие прилучатся» ; в большинстве случаев обязанности оставленных с этою целью лиц носили техническое название «ведания Москвы». Оставленные в Москве бояре и думные люди обязаны были по очереди ночевать «в верху», т.е. в государевых хоромах, вместе с назначенною на дежурство каждого из них, по особой росписи, сменою дворян, жильцов и дьяков. Комиссии для ведания Москвы назначались даже и в случае самых непродолжительных отлучек государя из Москвы . Состав чинов, назначенных к веданию Москвы, бывал не всегда однообразен. Мы видим примеры назначения с этою целью: 3 бояр, 1 окольничего и 1 думного дьяка ; 2 бояр, 1 окольничего, 1 печатника и думного дворянина и 3 думных дьяков ; 2 бояр, 1 окольничего, 1 печатника и думного дьяка и 2 думных дьяков ; 2 бояр, 1 окольничего и 1 думного дьяка ; 2 бояр и 1 думного дьяка ; 1 боярина, 3 окольничих и 1 думного дворянина ; 1 боярина, 1 окольничего, 1 думного дворянина и 1 думного дьяка ; 1 боярина, 1 окольничего и 1 думного дьяка .
Назначение лиц к веданию Москвы на время отсутствия государя шло через Разряд из которого посылались подьячие объявлять этим лицам, чтобы они ехали « в верх», т.е. в государевы хоромы; здесь государь, после напутственного богослужения, допускал их к своей руке и они вступали в отправление своих обязанностей.
При подобного рода назначениях случались местнические споры, что иногда вызывало распоряжения о том, чтобы лицам ведающим Москву «быть всем на Москве без мест» .
Сношения комиссии ведания Москвы с отсутствующим государем производились от имени старшего из ее членов «с товарищи» – о сем бывали особые распоряжения государя; равным образом и царские грамоты в Москву адресовались по этой же формуле .
Как коллегия, заменяющая государя и думу его (так как бояре и думные люди, как мы выше заметили, большею частью сопровождали государя в его походах, – комиссия во время отсутствия государя принимала доклады из приказов. Важнейшие из них она препровождала по месту пребывания царя и Думы его, незначительные же, согласно предоставленным ей на каждый данный случай полномочиям, комиссия разрешала собственною властью . Так во время пребывания в конце 1674 года царя в селе Преображенском, Москву ведали боярин кн. А.А. Голицин, окольничий кн. И.П. Борятинский, думный дворянин И.А. Прончищев и разрядный думный дьяк г.С. Дохтуров. И вот мы видим, что кн. Голицин с товарищами принимают челобитье, распоряжаются о направлении по нему дела в известный приказ, слушают доклад по этому делу из последнего и, наконец, доведя дело до конца – посылают его в село Преображенское к докладу государю «об указе», где государь и слушает его с боярами . Или, в том же году, в бытность государя в походе в селе Коломенском ведающие Москву боярин кн. г.С. Куракин с товарищами принимают доклады из Приказа Казанского дворца и «указывают» препроводить их «в поход к великому государю» . Таким образом, бояре и думные люди, ведающие Москву в отсутствие государя, – могут быть вполне признаны особою думною комиссиею, являющеюся за отсутствием Думы Боярской представительницею последней. Обыкновенно, как усматривается и отдельных описаний царских «походов» – с государем выезжали не только бояре и думные люди не занимающие никаких особых постов, но и все думные люди сидящие судьями по приказам, – так что в последних оставались следовательно одни дьяки и подьячие. Само собою разумеется, что подобный порядок, обусловливаемый выездом за государем всей Думы его, не мог быть в выгодах приказного управления – и вот видим случай ограничения этого обыкновения. Так, в мое 1675 года, предприняв поход на Воробьеву гору и назначив комиссию для ведания Москвы – царь распорядился оставлением в Москве также всех бояр и думных людей «которые сидят в приказах у его государевых дел, и велено им всякие дела делать, в доклад взносить спорные дела к боярам»; но вместе с тем боярам, думным людям и приказным судьям велено три раза в неделю приезжать к государю «в поход» для вершения всяких дел .
Весьма интересный случай учреждения думной комиссии для ведания Москвы представляется в 1654 году. В виду возникшей войны с Польшею, царь Алексей Михайлович лично выступил в поход с ратью, оставив для ведания Москвы комиссию. Из 2 бояр, 3 окольничих и одного думного дьяка; все остальные бояре и думные люди сопровождали государя в походе. Сноситься с собою указал государь именем старшего из бояр – князя М.П. Пронского «с товарищи» . Но, как оказывается из дошедших до нас актов, кн. Пронский с товарищами сносится не непосредственно с государем, а с остававшимися в окрестностях Москвы царицею Марьею Ильиничною и царевичем Алексеем Алексеевичем (с последним, за детством его, конечно лишь номинально), которые и являются как бы временными правителями; важнейшие дела посылаются последними для доклада к Государю в поход, – менее же важные решаются или самостоятельно . Этому временному правительству выпала на долю борьба с моровою язвою, свирепствовавшею в России летом того года; до нас дошел целый ряд актов, свидетельствующих о ходе этой борьбы, жертвою которой сделались трое из лиц, оставленных царем для ведания Москвы .
Переходим к комиссиям «ответным».
Под выражением «быти в ответе (или в ответех) с послами» – разумелась обязанность бояр и думных людей, назначенных к тому на каждый отдельный случай государем, вести с прибывшими в Москву иноземными послами дипломатические переговоры, составляющие предмет миссии последних. Посольскому ответу всегда предшествовал торжественных прием царем посольства в одной их палат царского двора, имевший место вскоре после прибытия послов в Москву и который носил техническое название «прием на приезде»; но на этой аудиенции послы не касались предметов миссий своих: для последней цели, через несколько дней после торжественного приема, государь указывал послам быть у бояр в ответе. Котошихин свидетельствует, что в ответе назначались два боярина, один или два окольничие и думный посольский дьяк . Но, как оказывается из источников, состав ответной комиссии не всегда был однообразен: так мы имеем примеры назначения в ответе 2 бояр, 1 окольничего, 1 думного дворянина и посольского думного дьяка ; 2 бояр, 1 окольничего двух думных дьяков – посольского и поместного – и одного простого дьяка ; 2 бояр , 1 окольничего и думного посольского дьяка ; 2 бояр, думного посольского дьяка и простого посольского дьяка ; 2 бояр, 1 окольничего и 3 думных дьяков – посольского, поместного и разрядного ; 1 боярина, 1 окольничего и посольского думного дьяка ; 1 боярина, 1 окольничего и 2 думных дьяков – посольского и разрядного ; 1 боярина, 2 думных посольских дьяков и простого посольского дьяка ; 1 окольничего, думного посольского дьяка и 3 простых посольских дьяков ; 1 окольничего и простого дьяка поместного приказа . Приехав к царскому двору для ответа, послы снова принимаемы были царем в одной из парадных палат, откуда, после обычных церемоний, удалялись в другую палату, где им надлежало находиться в ответе и бояр. Обыкновенным местом посольских ответов служила Ответная Палата; впрочем, по исключению, имели они место и в Золотой Палате, а также и в Посольском приказе . Самый порядок ответа подробно описан у Котошихина и у Мейерберга; он происходит по исстари установившимся обычным формам . Выслушав речи послов, ответные бояре и думные люди выходили в палату. В которой находился царь, и передавали ему сущность переговоров; государь обыкновенно высылал к остававшиеся в Ответной Палате послам объявить ми, что ответ его будет сообщен им в ругой раз, после чего послы отпускались к дворам своим . Иногда ответные сидения возобновлялись до трех раз , причем внешний порядок их был совершенно сходен с первым заседанием. После того как ответная комиссия доводила дипломатические переговоры до окончательного результата, послы получали известный ответ по предмету миссии своей и допускались к торжественной прощальной аудиенции у царя (носившей техническое название «быть на отпуске») – после чего пускались в возвратный путь к своему отечеству.
Боярам назначавшимся к бытию «в ответе» с послами, а также получавшим и другие дипломатические поручения, всегда предоставлялось почетное звание наместников различных городов, напр. «боярин и наместник Можайский кн. В.А. Сицкой», «боярин и наместник Тверской Н.Р. Юрьев» и т.п. Большая или меньшая значительность города, почетное наместничество которого предоставлялось, всегда строго сообразовывалась с честью, с родовитостью боярина; представители более родовитых фамилий получали и почетное наместничество более значительных городов. В видах последнего существовало особое разделение городов на степени сообразно с их большею или меньшею значительностью .
Кроме комиссии для ведания Москвы по время отсутствия царя и комиссии ответных – из членов Думы Боярской, по указам на каждый данный случай государя, выделялись также специальные комиссии для рассмотрения какого либо выдающегося дела или случая, требующего обстоятельного и всестороннего рассмотрения; к участию в этих комиссиях иногда привлекались и лица не принадлежащие к нормальному составу Думы, но содействие которых могло быть в интересах обсуждаемого дела.
Укажем примеры подобных комиссий.
В декабре 1662 года учреждена царем особая комиссия, которой велено «сидеть о патриархове (Никона) деле и выписывать из правил». В эту комиссию назначены два духовных члена – Ростовский митрополит Иона и Рязанский архиепископ Иларион, а из светских чинов следующие: бояре кн. Н.И. Одоевский и П.М. Салтыков, думный дворянин П.К. Елизаров, думный дьяк Алмаз Иванов и (вероятно для письмоводства) дьяк Голосов .
Затем, в 1682 году, назначена была комиссия из членов Думы, под председательством боярина князя В.В. Голицина и с участием выборных от служилых людей различных чинов, для пересмотра всего ратного устройства, сообразно с происшедшим развитием ратного дела в других землях. Первоначальный указ об учреждении этой комиссии до нас не дошел, – но сведения об ней почерпаем мы из известного акта об уничтожении местничества; здесь сказано, что «боярам кн. В.В. Голицину с товарищи» велено узнать мнения по этому вопросу выборных от служилых людей, – «а что … учнут те выборные говорити, и от том бы о всем им боярам докладывать себя великого государя» .
В дополнение обзора видов Думы и различных комиссий из нее выделявшихся – должны мы указать на случаи вхождения Думы, в полном ее комплекте, в состав других органов. Так, например, уже известен нам из истории земских соборов факт вхождения Думы в состав последних; бояре и думные люди заседали здесь все поголовно, тогда как недумные чины давали на земские соборы лишь представителей своих, – следовательно Дума Боярская должна была ясно выделяться в общем составе собора. Это выделение было особенно наглядно в земском соборе 1649 года; известно что царь, Дума его и члены Освященного Собора слушали здесь чтение санкционировавшегося Уложения отдельно от выборных от других чинов служилых людей и от земских представителей. Затем Дума Боярская в полном комплекте своем, входила в состав важнейших духовных соборов. Так еще в 1455 году в церковном соборе, созванном для обсуждения вопросов чисто духовных, принимал участие «великий государь Земьский в. к. Василий Васильевич всея Руси, с своим синклитом». Затем братья царя, князья и бояре его заседали на известном Стоглавом соборе 1551 года. Известно наконец, что бояре и думные люди заседали и на церковном соборе 1666 года, на котором четыре восточные патриарха и весь русский Освященный Собор производили суд над патр. Никоном; на этом соборе члены Царской Думы, даже по местам или занимаемым, выделялись из общего состава собора.
В литературе истории русского права возбуждался вопрос о делении Думы Боярской на отделения, между которыми распределялись будто бы все дела, восходившие до этого центрального правительственного установления. Поводом к поднятию этого вопроса послужило то отсутствие в источниках юридически-определенного термина для обозначения Думы Боярской, на которое указали уже мы в начале предшествовавшей главы. Мы видели, что понятие Думы Боярской выражается в источниках или описательно, или же наименованием того помещения, в котором происходило данное заседание; а так как в царских хоромах не было определенного помещения для думных заседаний – то вследствие этого является большое разнообразие в наименованиях думы. Таким образом встречаем мы понятия: Верха, Комнаты, Грановитой Большой Золотой Палаты, Золотой средней или меньшей Палаты, Золотых Подписных Палат, Столовой Палаты, Ответной Палаты. Естественно, что в начальную пору развития науки изучения русских юридических древностей, при весьма еще небольшом количестве доступных для изучения памятников – это разнообразие могло дать повод к принятию многих их этих наименований за особые отделения Думы. В такую именно ошибку первый впал Новиков в своей статье «Московские старинные приказы» – где он описывает, в качестве отдельных учреждений: Большую Думу, Золотую Расправную Палату , Переднюю Палату и Расправную Палату. Из новейших исследователей в тоже заблуждение впадает профес. Дмитриев, высказывающий в своей «Истории судебных инстанций» следующее положение: «Боярская Дума в настоящее время называлась: Золотою, Золотою Меньшею и Переднею Палатами, иногда Золотою Расправною и просто Палатою. Это были отделения Думы, кажется постоянные, потому что о каждой палате есть особые указы. По всей вероятности, отделения заведывали различными делами» .
Положение, высказанное проф. Дмитриевым, не находит себе никакого оправдания в источниках. Не находим мы и указов, свидетельствующих об отделениях Думы, – а те указы, на которые ссылается автор, говорят лишь о различных, хорошо известных лицам знакомым с русскими древностями, помещениях или палатах Московских царских хором. До последней четверти XVII стол. ни одно место источников – ни акты, ни разрядные, ни записные книги – не дает нам указаний на существование какого либо постоянного определенного отделения Думы Боярской; напротив, в Уложении весьма определенно предписывается боярм и думным людям «сидети в полате и … всякие дела делати всем вместе» . Лишь в последней четверти XVII стол. возникает при Думе особое отделение, с определенным личным составом и известною организациею, для ведания расправных (т.е. судных) дел, переносимых на рассмотрение Думы из отдельных приказов. Это чисто судебное отделение, возникшее вероятно в виду необходимости придать более твердую правильную организацию судебно-инстанционной функции Думы, которая не могла правильно отправляться Думою в полном составе ее – в первые годы своего существования упоминается описательно («быть» или «сидеть у росправных дел»), а с начала последнего десятилетия XVII века получает уже постоянное и юридическое и юридически определенное название Расправной Палаты.
Первым дошедшим до нас известием о существовании уже Расправной Палаты, как особого судного отделения Думы Боярской – если не известием о первом учреждении ее, – оказывается разрядная запись, напечатанная в IV т. Дворцовых Разрядов: «189 году (1681 г.) мая в 9 день, вел. государь ц. и в. к. Федор Алексеевич, всея В. и М. и Б. России Самодержец, указал у росправных дел, и как он вел. государь изволит быть в походех, и им быти на Москве с боярином со князем Н.И. Одоевским в товарищах…», – следуют имена трех бояр (кн. Ю.М. Одоевского, кн. И.П. Барятинского и кн. П.С. Прозоровского), трех окольничих (М.П. Головина, П.Т. Кондырева и кн. Д.А. Барятинского), трех думных дворян (Г.С. Караулова, А.И. Ружевского и Б.Ф. Полибина) и двенадцати думных дьяков (А. Степанова, П. Оловенникова, Л. Кондратова, А. Мискова, Н. Зотова, П. Белянинова, С. Павловского, Ф. Посникова, Е. Украинцова, А. Федорова, В. Куприянова, Л. Порецкого) . В августе того же 1681 г. снова упоминается о боярах, окольничих и думных людях сидящих с князем Н.И. Одоевским «у росправных дел в Золотой Палате», – как об учреждении постоянном, с известною правильною организациею . В 1689 г. видим мы уже новый состав Расправной Палаты: 14 сентября этого года указано сидеть «в Полате у росправных дел» боярину князю Як. Никит. Одоевскому, а с ним трем боярам» (М.П. Головину, кн. К.А. Козловскому и М.С. Пушкину), четырем окольничим (М.П. Измайлову, кн. Ф.И. Шаховскому, кн. Д.Н. Щербатому и кн. Ф.Л. Волхонскому), двум думным дворянам (Ф.С. Нарбекову и Ф.А. Зыкову) и двум думным дьякам (П.И. Никифорову и Я.А. Кирилову) . В том же году, 14 октября, велено сидеть с боярином кн. Я.Н. Одоевским, «в Полате у расправных дел», окольничему И.С. Хитрому; в январе следующего 1690 г. – думному дьяку П. Возницину, а в мае – окольничему И.А. Мусину-Пушкину .Об этом составе Расправной Палаты снова упоминается в июле 1690 года: 2-го числа этого месяца цари, отправляясь из Москвы в село Коломенское, в сопровождении бояр и думных людей, оставляют на Москве боярина кн. Я.Н. Одоевского с товарищами, – «которые в Расправной Палате» . В приведенном сейчас месте впервые является в источниках термин «Расправная Палата». В ноябре 1691 года видим нового первоприсутствующего в Расправной Палате: 15-го числа этого месяца велено «в Росправной Палате, с боярином со князем Мих. Черкасским с товарищи, быть думному дьяку Михаилу Прокофьеву, сыну Прокофьеву, а думному дьяку Протасью Никифорову в Росправной Палате не быть, а быть ему в Поместном приказе по прежнему» . В июне 1692 г. получили указы сидеть в Расправной Палате, с боярином кн. М.Я. Черкасским: окольничий кн. П.И. Шаховский и думный дворянин И.Б. Ловчиков .
Вникая в места источников, сохранившие нам известия о Расправной Палате, – мы довольно близко приблизимся к разрешению вопроса о причинах ее образования. Во второй половине XVII века делаются весьма обыкновенными выезды царей из Москвы «в походы» в подгородные села свои, где они и пребывали нередко в продолжении весьма значительных промежутков времени; можно смело сказать, что начиная с конца третьей четверти XVII века, время пребывания царей в походах едва ли не превышало времени пребывания их в столице. По придворным обычаям того времени – как не трудно убедиться в том из простого перелистывания Дворцовых Разрядов – царей сопровождали в этих походах все бояре и думные люди, что не могло не отзываться весьма вредным образом на судебной деятельности Думы Боярской и на самом порядке суда, правильное течение которого должно было требовать известной постоянной организации. Этой последней цели не трудно было достигнуть, сделав комиссии, учреждавшиеся для ведания Москвы в отсутствие государя , постоянным учреждением, увеличив количество членов их и поручив им, во время присутствия государя в столице – ведать судные дела из приказов, а во время выездов государя в походы – сверх того ведать и Москву. Этим достигалось разом две цели, – интересы правосудия не страдали во время выезда из Москвы вместе с царем членов Думы, и вместе с тем уничтожалось необходимость в учреждении особой комиссии для ведения Москвы на случай каждой отлучки царя из столицы. Таково несомненное происхождение Расправной Палаты, как постоянной Думной комиссии или отделения для производства судных дел; оно вполне подтверждается тем, что со времени учреждения Расправной Палаты – не назначается уже в случае царских походов особых комиссий для ведания Москвы, а с другой стороны тем, что с этих пор, в случае царских походов, ведание Москвы постоянно возлагается уже на Расправную Палату .
ГЛАВА III. МЕСТО И ВРЕМЯ ДУМНЫХ ЗАСЕДАНИЙ
I. Царские палаты, как место думных заседаний. – Очерк царского двора, историческое значение отдельных частей и палат его; палаты служившие местом думных заседаний. – Заседания Думы вне царских палат. – Заседание Думы вне столицы. – II. Время Думных заседаний. Свидетельство иноземных и отечественных источников о часах и днях думных заседаний.
Продолжая рассмотрение внутренней организации Думы Боярской, переходим к вопросу о месте заседаний ее.
Мы уже знаем, что Дума Боярская не занимала определенного помещения, но что заседания ее происходили обыкновенно в различных палатах царского двора. Мы увидим скоро, что разнообразие мест заседаний Думы идет еще далее: они могли иметь место в самой же Москве, но вне пределов царского двора, и наконец, весьма часто происходили даже вне Москвы, что имело именно место во время отлучек царя из столицы. Отсутствие постоянного помещения для Думы, ее, так сказать, кочевой характер – легко объясняется между прочим отсутствием при ней канцелярской организации, которое, как ниже увидим мы, обусловливалось самым порядком думного делопроизводства. Определенное помещение имела кажется лишь Расправная Палата – возникшее в последней четверти XVII стол. постоянное судебное отделение Думы, преимущественным местом заседания которой служила Золотая Палата, отчего она и называлась иногда Золотою Расправною.
Согласно сейчас высказанному нами, вопрос о местах заседаний Думы Боярской рассмотрим мы с трех сторон: заседание Думы в царских хоромах, заседания ее вне царских хором, но в самой же Москве, и, наконец, заседания Думы вне пределов столицы.
Чтобы дать читателю более или менее ясное понятие о местах заседания Думы Боярской в пределах Московских царских хором – мы представим общее расположение их, которое будет вполне понятно каждому, хотя несколько знакомому с расположением Московского Кремля и взаимным соотношением соборов и Грановитой Палаты. Более подробное изложение этого вопроса считаем мы вполне уместным, так как оно укажет старинное местоположение многих палат, в которых, кроме думных сидений, происходили заседания земских соборов, приемы послов и другие торжественные события Московской государственной жизни; оно послужит и к выяснению названий различных частей царского двора, игравших видную роль в государственном быту Московского царства.
До конца XV века великие князья Московские жили в деревянных хоромах, которые были разобраны в 1492 году, по повелению в.к. Иоанна III, а взамен их предпринято было сооружение каменных хором, в которые, в 1508 году, и перешел жить в.к. Василий Иванович . Этот каменный дворец находился с западной стороны Благовещенского собора и, параллельно течению Москвы реки, простирался от собора по направлению к Боровицким воротам. Дальнейшее распространение каменного двора совершено в правление в.к. Василия Ивановича и царя Иоанна IV: уже к половине XVI в. каменный корпус двора повернул от Благовещенского собора к северу и примкнул к Грановитой Палате (оконченной итальянскими зодчими постройкою еще в 1491 году), образовав таким образом прямой угол, вершину которого составлял Благовещенский собор. Наконец в царствование Михаила Федоровича последовало еще одно капитальное распространение царского двора: к западу от Грановитой Палаты в 1635-1636 гг. воздвигнуты каменные хоромы – нынешний теремной дворец – которые и служили с тех пор внутренними жилыми покоями царского семейства, взамен старинных набережных палат . Таким образом, к половине XVII стол., весь фасад царского двора имел подобие буквы П, вершиною обращенной к востоку; правой вертикальной линии соответствовали набережные палаты, левой вертикальной линии – теремные хоромы, верхней горизонтальной линии – восточный фасад, ограниченный, с юга – Благовещенским собором, с севера – Грановитою Палатою. Внутренне пространство между тремя частями царских палат, с расположенными на нем хозяйственными и приказными постройками – носило название «дворца», т.е. двора в собственном смысле слова. К западу дворец оканчивался зданием Конюшенного приказа, царскими конюшнями и различными другими постройками дворцового ведомства. Укажем теперь в общих чертах места расположения в различных частях царских хором тех палат или помещений, которые играли более или менее видную роль в Московской государственной жизни, на сколько восстановляются они по источникам XVII века. В части набережных палат, смежной с Благовещенским собором и южным углом восточного фасада (так будем мы для краткости называть фасад царского двора между Благовещенским собором и Грановитою Палатою) – примыкала палата Столовая; вдоль восточного фасада, начиная от Благовещенского собора и следуя на север к Грановитой Палате, в последовательном порядке расположены были: Золотая Меньшая или Золотая подписная или Средняя Золотая Подписная Палата, затем Проходные сени или Проходная Палата , составлявшая, так сказать, аванзалу первой, далее Ответная Палата и наконец следовали сени Грановитой Палаты, из которых на право входили в Грановитую или Большую Золотую Палату, а на лево выходили на внутреннее Постельное Крыльце, от которого именная лестница вела в верхний ярус нынешнего терема, где были жилые покои государей.
Что бы яснее представить себе взаимное соотношение отдельных палат царского двора половины XVII стол., – вообразим себя подходящими к ним с востока, пространством площади, заключающимися между Архангельским собором и колокольнею Ивана Великого, оставляя влево корпус Казенного двора, расположенный между Архангельским и Благовещенским собором. Первое что представилось бы нашим взорам – это каменный двуярусный восточный фасад царских хором, примыкающий с южной стороны к Благовещенскому собору, с северной – к сеням Грановитой Палаты, и расположенный по линии задних (западных) стен обоих зданий, представлявших как бы два колоссальных крайних выступа из этого фасада. От собора до сеней Грановитой Палаты, вдоль всего второго яруса фасада, тянулась длинная крытая галерея, – достопамятное Красное Крыльце Московского царского двора . Таким образом до конца XVII стол. под названием Красного Крыльца разумелась не лестница, примыкающая к Грановитой Палате и ведущая с площади в так называемые ныне Святые Сени перед Грановитою Палатою, которая известна и до наших дней под этим названием, – но вся галерея, тянувшаяся вдоль верхнего яруса восточного фасада; впрочем уже в конце XVII стол. название, сперва Красной Лестницы, а затем и Красного Крыльца, стало придаваться преимущественно лестнице, известной и ныне под этим наименованием . От площади соборов вели на Красное Крыльцо три всхода: первый из них (южный) образовывала северная паперть Благовещенского собора; второй (северный) образовывала так называемая в источниках «лестница у Грановитой Палаты» – Красное Крыльцо наших дней; третий всход составляла «середняя лестница», находившаяся между двумя предыдущими и ведшая к средней части Красного Крыльца . Между среднею лестницею и лестницею у Грановитой Палаты находились ворота, ведшие с площади на «дворец» , – внутренний двор царских хором; входивший на «дворец» этими воротами, пройдя их, имел во внутренности дворца с правой руки Постельное Крыльцо, служившее соединительным звеном между палатами восточного фасада и зданием нынешнего теремного дворца, в которое вела с этого крыльца каменная лестница. Указанные выше три лестницы, ведшие с площади на Красное Крыльцо – служили местами торжественных входов в царские палаты. Лестница у Грановитой Палаты служила для царских выходов; остальные две служили, между прочим, для введения в царские палаты иноземных послов, причем через Благовещенскую паперть, считавшуюся входом более почетным сравнительно с середнею лестницею, вводили лишь послов христианских государств . С Красного Крыльца вели во внутренние палаты три двери, которые мы назовем южными, средними и северными. Первые должны были находиться на южной оконечности Красного Крыльца, на лево от паперти Благовещенского собора, и вели в Столовую Палату ; вторые двери находились в средней части Красного Крыльца, против середней лестницы его ; третьи двери, находившиеся в северной части Красного Крыльца и существующие доныне, вели в сени перед Грановитою или Золотою Большою Палатою .
Взойдя на Красное Крыльцо Благовещенскою папертью, мы имели-бы, на лево-южную дверь, на право – все протяжение Красного Крыльца; поворотив на лево и взойдя в южную дверь, – мы прежде всего вошли бы в «сени перед Столовою», откуда другая дверь провела бы нас уже в самую Столовую палату. Обширные сени Столовой палаты расположены были смежно с Золотою Меньшею Палатою . Если бы мы, взойдя на Красное Крыльцо Благовещенской папертью, повернули вправо (причем оставили бы влево ход в Столовую Палату), то, дойдя до половины Красного Крыльца, имели бы, на право – сход на площадь середнею лестницею, а на лево – среднюю дверь, ведущую уже во внутренность восточного корпуса. Этою дверью мы вошли бы в обширные Приходные Сени (изредка называвшиеся также Проходною Палатою) – которые занимали следовательно среднюю часть корпуса. Из этих сеней, в левой (от входа) сеней их, находилась дверь в Золотую Меньшую или Золотую Подписную или Среднюю Золотую Подписную Палату – занимавшую южную часть восточного фасада, от Проходных сеней до сеней Столовой Палаты . Северная часть восточного фасада, от Проходных сеней до сеней Грановитой Палаты, – должна была занимать Ответная Палата . Восточный корпус и находившийся в южной и средней части его Золотая Палата и Проходные сени – существовали уже со времен царя Иоана IV; но в северной части его до царствования Михаила Федоровича (быть может до большого пожара 1626) на месте Ответной Палаты половины XVII века находилось несколько покоев – именно «палата Передняя да две комнаты, где живал государь царь и великий князь Иван Васильевич» .
Войдя наконец в северную дверь, ведущую с Красного Крыльца в сени Грановитой Палаты (в которую упиралось Красное крыльцо северною оконечностью своею) мы, очутившись в последних, имели бы, на правой стороне – дверь в самую Грановитую Палату, а на левой стороне – дверь выходящую на внутреннее Постельное Крыльцо, в угол образуемый соединением восточного фасада царского двора и нынешнего теремного дворца .
От Постельного Крыльца начиналась лестница, по которой подымались до верхнего яруса нынешнего теремного дворца, где находились собственные жилые покои государя. Чтобы достигнуть последних, нужно было пройти целый ряд крылец, переходов и площадей, которые заканчивались «верхним каменным крыльцом», из которого переходили в сени, находящиеся перед Переднею Палатой – первым жилым покоем государя. Из Передней Палаты переходили в «Комнату», говоря современным языком – кабинет царя, доступ в который был открыт лишь для наиболее приближенных к государю лиц . За Комнатою следовали еще два внутренния покоя – крестовая (молельня) и опочивальня. Из всего сказанного выше явствует, что на Постельное Крыльцо, а следовательно и в царские покои, можно было проникнуть с площади двояким путем: через ворота, находившиеся под Красным крыльцом, между среднею лестницею и лестницею у Граповиной Палаты и через Красное Крыльцо и сени Грановитой Палаты; второй путь носил официально-торжественный характер и этим то путем проводили в царские покои иноземных послов в тех редких случаях, когда царь удостаивал принимать их там. Они шли сюда следующим именно путем: поднявшись на Красное Крыльцо Благовещенскою папертью, проходили всем Красным Крыльцом, миновав Золотую Палату, в Грановитые сени, а отсюда выходили на Постельное Крыльцо, с которого вступали уже на лестницу, ведущую в царские верхние покои .
И так, в общем расположении царских хором XVII стол., определили мы местонахождение следующих палат: Грановитой, Золотой Меньшей (она же Меньшая Золотая Подписная и Золотая Средняя), Столовой, Ответной, Передней и Комнаты. Остановимся несколько на названии Золотая Палата, которое представляется еще сбивчивым, благодаря различным эпитетам к нему прилагаемым. Название палат золотыми – как не трудно догадаться – имеет основание в самом способе украшения их посредством позолоты, также как название подписная палата произошло от живописи, украшавшей стены и потолки Золотой Меньшей и Грановитой Палат . Во второй половине XVI стол. позолотою и живописью разукрашены были две палаты – Грановитая и первая от Благовещенского собора палата восточного корпуса, вследствие чего обе эти палаты и именовались золотыми подписными , а для их различения первая называлась Золотою Большую или Грановитою , вторая – Золотою Меньшею, название присваивавшееся последней и в течении XVII века. Наконец со времен Михаила Федоровича является еще третья золотая палата – Царицина, находившаяся под дворцовою церковью Всемилостивого Спаса . С этих пор эта последняя стала называться, в отличие от двух первых – Меньшею Золотою или Царициною Золотою Палатою, – а прежнюю Меньшую Золотую стали иногда называть уже Среднею Золотою; но сила привычки была так велика, что ее несравненно чаще продолжали называть по старинному – Золотою Меньшею, а название Средней Золотой применялось к ней лишь в весьма редких случаях . К концу XVII века вся эта путаница в названиях золотых палат исчезает, и название Золотой, без всяких прилагательных – становится собственным названием южной палаты восточного корпуса царского двора, ближайшей к Благовещенскому собору. Таковы были отдельные части царского двора, игравшие не последнюю роль в государственной жизни Московского периода русской истории. Оба крыльца – внешнее Красное и внутреннее Постельное – были местном объявления царских указов, распоряжений и боярских приговоров по местническим делам; Грановитая и Золотая Палата были местом торжественных царских аудиенций иноземным послам; в Ответной Палате бывали Московские бояре и думные люди в ответе с послами и вели с ними дипломатические переговоры; в Грановитой Палате происходили заседания земских соборов 1621 и 1653 годов; в Столовой Палате заседал земский собор 1634 г. и знаменитый земский собор 1642 г., собранный по поводу Азовского вопроса; в Ответной Палате слушали выборные земского собора 1649 г. чтение вновь составленного Уложения; в сенях перед Переднею Палатою сожжены были в 1682 году разрядные книги с местническими случаями; сама Передняя Палата служила местом ежедневного утреннего сбора бояр и думных людей для челобитья государю и т.п. Много можно бы было привести еще исторических воспоминаний, связанных с тою или другою частью Московского царского двора XVI-XVII веков.
Различные указанные нами помещения царского двора – служили также местом обыкновенных заседаний Боярской Думы. Весьма часто источники, упоминая о том или другом заседании Думы, в особенности до 1635-1636 г., не указывают самого места его, но выражаются весьма общим образом – «в Верху», «к боярам в Верх» и т.п., что дает лишь указание на царский двор вообще, притом как на жилые покои государя, так и на нижние «непокоевыя» (т.е. нежилые) палаты, расположенные по линии Красного крыльца. В других случаях (с 1635-1636 г.) видим мы определенные указания на заседание Думы в верхнем ярусе нынешнего теремного дворца, в собственных жилых покоях государя – причем заседания происходят или в Передней Палате или в Комнате . Заседания в Комнате носили по всей вероятности более интимный характер, сравнительно с заседаниями в Передней, и происходили всегда под председательством самого государя; это же помещение служило и рабочею комнатою царя, где он выслушивал восходившие до него лично доклады. В 1685 г., в правление царевны Софии, в выстроенных для нее и для других царевен каменных палатах о трех ярусах, – в нижнем ярусе была устроена комната «где сидеть с бояры – слушать всяких дел». С 1685 г. эта то «Комната» и упоминается в качестве обычного места думных совещаний . Затем видим мы примеры заседаний Думы Боярской в нижних непокоевых палатах – в Золотой Палате , в Столовой и в Ответной Палатах ; Золотая Палата, как выше заметили мы, делается в конце XVII века обычным местом заседаний Расправной Палаты. Замечательно, что в Грановитой Палате никогда не происходили заседания Боярской Думы. До 1635-1636 г., пока не был еще выстроен теремной дворец – Дума заседала в нижних палатах; но с тех пор как выстроен был царем Михаилом Федоровичем последний (на который и переходит преимущественное название «верха») – Передняя и Комната становится обыкновенным, хотя и не исключительным, местом заседаний Думы .
До сих пор мы говорили о заседаниях Думы Боярской в пределах царского двора; но заседания ее могли иметь место, что случалось впрочем в весьма редких случаях, которых мы отыскали только три – и вне пределов его. Так, в 1963 и 1974 гг. заседания Думы Боярской, в полном составе ее, были открываемы на Земском Дворе, для расспроса и пытки, в первом случае – самозванца Тимошки Анкудинова, а во втором случае – самозванца Ивашки Воробьева, называвшего себя царевичем Семионом; бояре и думные люди, производя здесь допрос, о результатах его и об указе посылали на царский двор докладывать государя . Третий случай относиться к 1682 году; в этом году, 25 июня, Дума Боярская заседала «у великого государя, Святейшего Филарета Никитича, патриарха Московского и всея Руси перед Крестовою Полатою в сенях», – где она постановляет приговоры по вопросам уголовного судопроизводства, по докладу из Разбойного приказа .
Затем бывали, случаи заседаний Думы Боярской и вне Москвы. Это имело именно место во время царских выездов из столицы, когда вслед за царем выезжали из города все бояре и думные люди, за исключением лишь оставленных для ведания Москвы. В последней четверти XVII стол., когда любимою подгородною резиденциею Московских царей сделалась село Преображенское, – мы видим весьма частые случаи заседаний здесь Думы Боярской, причем приезжают сюда с докладами начальники Московских приказов . В тех же случаях, когда большинство бояр и думных людей не сопровождало государя в его отъезде и оставалось в Москве – государь сам приезжал иногда в Москву, всего на несколько часов, для слушания с боярами дел поступавших в Думу из приказов .
Наконец, в разрядах второй половины XVI стол., находим мы примеры совещаний и приговоров царя с боярами и воеводами во время ратных походов; эти совещания касаются впрочем исключительно вопросов ратного дела и носят характер военных советов .
Что касается времени заседаний Думы Боярской – то по этому вопросу имеем мы весьма немного положительных сведений.
Мы уже во введении к настоящему труду имели случай заметить, что раннее утро было преимущественным временем заседания княжеской думы в удельно-вечевой периоде русской жизни. Утро продолжает считаться самым удобным временем для думных сидений и в Московском периоде, хотя в этом периоде встречаем мы уже и заседания вечерние. Флетчер (конец XVI в.) свидетельствует, что заседания Думы Боярской начинались обыкновенно с 7 часов утра . Маржерет (нач. XVII в.), описывает образ жизни высших служилых людей русских, говорит, что они «встают летом обыкновенно при восхождении солнца и отправляются во дворец, где присутствуют в Думе от первого часа до шести часов дня; потом идут с государем в церковь, где он слушает литургию от 7 до 8 часов. По выходу государя из церкви, возвращаются домой обедать; после обеда отдыхают и спят часа два или три. В 14 часов, по звону колокола, снова посещают дворец, где проводят 2 или 3 часов вечера; потом удаляются, ужинают и ложатся спать» . Переводя приводимые Маржеретом часы на современные (приняв среднее время летнего восхождения солнца в 3 часа утра) – мы найдем, что утреннее заседание Думы продолжалось в эпоху Моржерета до 9 часов, после чего наступало время литургии; время же начало вечернего заседания будет соответствовать пяти часам вечера (звон колокола, упоминаемый Маржеретом – есть вероятно благовест к вечерни). Приведенное свидетельство совершенно подтверждается свидетельством Котошихина (полов. XVII в.), что «бояре, и околничие и думные и ближние люди, приезжают к царю челом ударить с утра рано, на всякой день… также и после обеда приезжают к нему, в вечерни, по вся дни» . В дополнение вышеприведенных свидетельств современников, мы имеем несколько указов второй половины XVII стол., свидетельствующих о времени заседания Думы Боярской. Так, 3 дек. 1668 г., указано боярам и думным людям съезжаться в Золотую Палату, для сиденья за делами, в первом часу ночи, т.е. между 3½ – 4½ часами вечера по нашему разделению дня ; 17 июля 1674 года указано им с 20 числа приезжать с тою же целью «в верх» в 10 часу дня, т.е., по нашему делению дня, во 2 часу пополудни ; 1 февраля 1976 году указано съезжаться «в верх» для сидения за делом в 1 часу, т.е. в 6 часу вечера . Приведенные сейчас определения не представляют законодательных актов – ими не определяются какие либо новые виды собраний думных людей, или хотя бы даже новые заседания их. Это – простые записи в Разряде распоряжений об изменении для различных времен года часов вечерних думных сидений . В наши дни подобные распоряжения были бы излишни при современной системе деления суток на часы: определение начала вечернего заседания, например, в 3 часа пополудни – имело бы постоянный характер для всех времен года. Но в Московском государстве, с подвижностью счисления денных и ночных часов для различных чисел и месяцев – необходимы были от времени до времени изменения часов вечерних заседаний, параллельно с изменяющимися временем восхода и захода солнца: первый час ночи соответствовал в XVII веке, летом – нашему 10 часу вечера, зимой – нашему 4 часу пополудни, что должно бы было вести к величайшей неравномерности истинном времени вечерних сидений. И вот приведенные нами распоряжения восполняют недостаток старинного счисления часов: в летние месяцы назначаются более ранние часы вечерних заседаний, сравнительно с месяцами зимними. Если мы не встречаем особых определений о времени утренних заседаний Думы – то это легко объясняется тем, что они обусловливались временем утреннего съезда бояр и думных людей в царский Верх, а последнее в свою очередь определялось для каждого данного дня временем восхождения солнца, – вследствие чего не было надобности в особых определениях часов их.
Флетчер оставил нам свидетельство о днях заседания Думы Боярской. Он заявляет, что обыкновенными днями думных заседаний служили понедельник, среда и пятница, хотя, в случае какого либо чрезвычайного обстоятельства, думное сидение могло быть назначено и другой день, о чем и оповещались члены Думы . Само собою разумеется, что известие приводимое Флетчером, относится к регулярным заседаниям Думы, как высшей административной и судебной инстанции, собирающейся в один из палат царского двора для слушания «из приказов всяких росправных дел» ; что оно не может относиться к думе совещательной – нередко обращавшейся в думу тайную – каждое утро собиравшуюся, в лице всех бояр и думных людей, в жилых покоях государя. Во второй половине XVII века уже не встречаем мы приурочивание к определенным дням регулярных заседаний Думы Боярской: по указам 1668 и 1676 гг. заседания ее имеют место во все дни, за исключением лишь Субботы и Воскресения . Впрочем указания на приводимые Флетчером дни – как предпочитаемые для заседаний Думы Боярской – находим мы в двух свидетельствах Дворцовых Разрядов: находясь в походе в селе Преображенском, государь указывает боярам и думным людям приезжать к себе с докладами из приказов и для сиденья, в 1674 году – по Воскресеньям, Понедельникам, Средам и Пятницам, в 1675 году – по Понедельникам, Средам и Пятницам . Быть может совпадение последних фактов с свидетельством Флетчера – случайность; но мы без достаточно уважительных оснований не можем безусловно отвергать справедливость показания Флетчера, писателя наблюдательного и вообще правдивого .
ГЛАВА IV. ДЕЛОПРОИЗВОДСТВО И ПОРЯДОК ЗАСЕДАНИЙ В ДУМЕ.
I. Упрощенность думного делопроизводства. – Делопроизводство по делам, вносимым в Думу самим государем. – Делопроизводство по докладам из приказов. – Делопроизводство по челобитным, поступающим на рассмотрение Думы. – Почему не дошли до нас дела Думы Боярской; отсутствие в Думе канцелярской организации. – Вопрос о силе боярских приговоров. Случаи докладов дел из Думы государю. – II. Назначение думных заседаний. –Вопрос о председательстве в Думе. – Порядок занятия мест и местничество в Думе. – Совещание и составление приговора. Вопрос о способе решения дел в Думе.
Всматриваясь в исторические и юридические памятники, сохранившие нам известия о Думе Боярской, нельзя не остановиться в удивлении перед крайнею упрощенностью и быстротою ее делопроизводства. Вследствие этого здесь находим мы вряд ли возможною «волокиту», – составлявшую страшное зло в приказах Московских.
Выше имели мы уже случай заметить, что при Думе Боярской не было никакой канцелярии: доклады дел, полежавших рассмотрению Думы, подготовлялись соответствующими приказами; в последние же поступали из Думы и вершенные дела к исполнению. Таким образом на долю Думы выпадала рассмотрение обстоятельств, указанных в докладе уже вполне подготовленном: оставалось лишь оценить эти обстоятельства и постановить известное решение, «приговор». Упрощенность как самой организации Думы, так и делопроизводства ее, доходит до того, что нет возможности указать, если можно так выразиться, самой формы, в которой выражалась бы постоянная наличность Думы. Если бы мы, перенесясь в Московскую эпоху, спросили кого либо в момент, когда не было заседания Думы, – где найти Думу Боярскую, – то конечно не могли бы получить определенного ответа. Нам бы ответили, что такой-то боярин находится в полку, другой – послан на воеводство, третий – присутствует в приказе Казанского Дворца; что такой-то дьяк сидит в Посольском приказе, другой в Разряде и т.д.; нам бы указали целый ряд думных людей, заседающих в различных учреждениях и облеченных различными должностями, – но Думы Боярской, в собственном и конкретно-определенном смысле, никто не был бы в состоянии нам указать. Даже и в том случае, когда в данный момент имело место заседание Думы – человек непосвященный в тайны приказной администрации не мог бы с точностью указать нам, где происходит это заседание: мы же уже знаем, что Дума Боярская не имела и определенного помещения. Не смотря на все указанные особенности, которые с первого взгляда могут дать понятие о Думе Боярской, как об учреждении фиктивном, воображаемом – мы видим, что она является вместе с тем государственным установлением в полном смысле последнего слова, что она является завершающим звеном всей правительственной системы Московской, дающим последней гармоническое единство и определенное направление. Вся эта кажущаяся неопределенность организации Думы Боярской проистекает именно из указанной нами крайней упрощенности ее делопроизводства, в которой мы вполне убедимся, рассмотрев, каким порядком поступали и имели дальнейшее движение в Думе вопросы и дела полежавшие ее обсуждению.
Ниже, при исследовании вопроса о круге ведомства Думы Боярской, увидим мы, что различные вопросы и дела могли поступать в Думу трояким путем:
а) или сам государь вносил их на обсуждение бояр и думных людей своих,
b) или они поступали сюда в виде докладов из приказов,
с) или, наконец, возбуждались в Думе путем поступивших на ее рассмотрение челобитий.
Обратим внимание на каждый из этих трех путей возбуждения думного делопроизводства в частности.
Нет сомнения – что усматривается уже из самого значения Думы Боярской, как совещательного органа состоящего непосредственно при государе – что государи Московские весьма часто предлагали на обсуждение бояр и думных людей своих различные внешние и внутренние мероприятия, на необходимость которых наталкивались они в своей политике. До нас мало дошло свидетельств о подобных совещаниях в Думе, возбужденных инициативою самого государя; это объясняется тем, что мероприятия, бывшие результатом этих совещаний, предпринимались обыкновенно от государева имени, без упоминания в большинстве случаев о боярском приговоре – быть может потому, что в большинстве случаев дело ограничивалось простым совещанием полу частного характера, так что от бояр и не требовалось особого приговора, в смысле определенного решения. Котошихин, говоря о Думе Боярской, затрагивает вопрос о порядке внесения государем в Думу тех или других вопросов и об их обсуждении здесь; этот порядок характеристичен своею патриальхальною простотою: «А лучитца царю мысль свою о чем объявити – говорит Котошихин – и он им объявя приказывает, чтоб они бояре и думные люди помысля к тому делу дали способ… А на чем которое дело быти приговорят, приказывает царь и бояре думным дьяком пометит, и тот приговорит записать» . Затем приговор, если результатом его должно быть известное исполнение, передается с последнею целью в один из приказов. А эта процедура в свою очередь до крайности несложна, – не нужно ни предварительного обращения приговора для изготовления в окончательной форме в думную канцелярию (которой и не существовало), ни препровождения его при мудреном отношении в соответствующий приказ: каждый приказ, как мы уже знаем, имел в Думе своего представителя – которому тут же и передавался состоявшийся приговор. Поступив в приказ – он заносился здесь в записную книгу, обнародовался (если это нужно) и обращался к исполнению. Котошихин, продолжая выписанное нами сейчас свидетельство, заявляет: «А лучится (как результат приговора) писати о чем грамоты во окрестные государства, и те грамоты прикажут готовить посольскому думному дьяку (момент передачи приговора к исполнению в приказ), а думный дьяк приказывает подьячему (исполнение в приказе), а сам не готовит и пр». Котошихин приводит здесь образец приговора, обращаемого к исполнению в Посольский приказ: сам он бывший подьячий приказа – и вследствие этого посольское дело ближе всего касается его сердца. В тех случаях, когда обсуждению Думы Боярской предлагался государем вопрос важный по могущим наступить последствиям своим записывался не только приговор, но и самые мнения думных людей. Так в 1566 г. Были записаны речи думных людей, обсуждавших, по предложению царя речи думных людей, обсуждавших, по предложению царя, вопрос о мире или войне с Польшею; на эти записанные речи их ссылаются они царю на имевшем в этом году место земском соборе . Это свидетельство дает нам основание предполагать, что в наиболее важных случаях составлялось нечто в роде протокола думных заседаний: составление его возлагалось вероятно на государева дьяка или на одного из думных дьяков, по принадлежности дела. Существуют свидетельства в пользу того, что в тех случаях, когда известные вопросы и дела вносились государем на рассмотрение Думы Боярской, программа их предварительно составлялась в Приказе Тайных Дел, имевшим характер собственной царской канцелярии, при личном и непосредственном участии в том годаря. Во втором томе Записок Императ. Русск. Археолог. Об-ва, по отделению русск. и славянск. археологии, в котором изданы бумаги и дела Приказа Тайных Дел, находим мы документы, озаглавленный, «Писмо, о каких делех говорить бояром», с пометкой в конце, сделанною государевою рукою. Здесь, в качестве программы вопросов, по которым, выражаясь словами Котошихина, имел государь в виду объявить в Думе мысль свою и предложить думным людям, «помысля, к тому делу датьспособ», – читаем мы: «Поговорить боярам о Свейских послех, что присылают бити челом нам, великому государю, чтоб отпустить человека своево в Свею, для доброво дела, а сидеть де надокучило. А от себя им (боярам?) и отпустить велеть не будет худа. А будет что для вестей не отпускать, и они и давно все ведают и кроме сего гонца»; или: «Боярину Вас. Шереметеву в Борисов зимовать ли, и ратным людем кому с ним зимовать, или с иным воеводою зимовать и воеводе кому быть» и др. Следуя свидетельству Котошихина, все писатели, затрагивавшие вопрос о Московских приказах, утверждают, что Приказ Тайных Дел возник впервые в царствование царя Алексея Михайловича. Это мнение не может считаться вполне справедливым. Выражение Котошихина, заявляющего что этот приказ «устроен … при нынешнем царе, для того чтоб его царская мысль и дела исполнялися все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни чем не ведали «указывает лишь на изменение теперь значения его или на закрытие его перед тем в течении известнаго промежутка времени. Учреждение, ведавшее царския «тайныя дела», существовало и до царствования Алексея Михайловича: в одной из расходных книг денежной казне Казеннаго приказа, относящейся к 1613-1614 году, под девятнадцатым числом Августа, помещена статья расхода, в котором упоминается о подьячем государев тайных дел . Затем Флетчер еще в 1588 г. упоминает о тайных посыльщиках, отправляемых царем по областям для конфиденциального донесения ему о положении в них дел , – которые напоминают доверенных подьячих Тайного Приказа, о которых свидетельствует Котошихин. Наконец самый здравый смысл заставляет нас предполагать, что при всех государях должно было состоять более или менее организованное бюро для ведения дел, к которым вступали они в более или менее непосредственное отношение; начало этого учреждения можно видеть в дьяках «в государеве имени», которых находим мы уже в XVI веке. Здесь-то конечно и подготовлялись дела, которые имели государи в виду внести на обсуждение бояр и думных людей своих.
Переходим к рассмотрению порядка поступления в Думу Боярскую по докладам из приказа.
В каких случаях поступали дела из приказов на рассмотрение Думы Боярской – этот вопрос затронут будет нами ниже, при обозрении круга ведомства Думы Боярской; в настоящую же минуту будет нас занимать лишь внешний порядок внесения в нее докладов из приказов. В случае оказавшей необходимости доклада дела государю и Думе его, – в приказе составлялась особая «докладная выписка» по делу. Докладная выписка изготовлялась в такой форме, чтоб из нее с достаточною ясностью и полнотою усматривались все обстоятельства докладываема дела; если встречалась в том надобность, в выписке приводились различного рода справки и ссылки на предшествовавшие узаконения, относящиеся непосредственно или косвенным образом к отношению или вопросу, составляющему содержание докладываемого дела. Докладная выписка оканчивалась обыкновенно изложением спорных или сомнительных обстоятельств, не допустивших составления окончательного решения дела в приказе, с обращением к государю в вопросительной форме об указе по докладываемому делу . Если к докладу государю и боярам накоплялось в приказе более или менее значительное количество близко соприкасающихся вопросов, или если один докладываемый вопрос естественным образом распадался на несколько частных вопросов, – в таком случае все эти отдельные вопросы, хотя и вносились в одну и туже докладную выписку, но уже, в видах большего удобства их обсуждения, располагались по отдельным перенумерованным статьям, вследствие чего сама выписка получала название «статейного списка» . Докладные выписки вносились в Думу судьями соответствующих приказов, которые конечно давали при этом и необходимые объяснения по докладываемым вопросам. Уже Флетчер (1588 г.) свидетельствует в своих записях, что дела из приказов вносятся в Думу начальниками их . Этот порядок докладов вполне подтверждается и отечественными свидетельствами; в нем легко убедиться из рассмотрения дополнительных к Судебнику указов и Новоуказных статей. Так, в 1601-1062 гг. судьи Приказа Казанского Дворца Аф. Власьев и Нечай Федорович докладывают боярам по делу о ссылке Романовых ; так, в 1625 и 1628 гг., встречаем мы доклады в Думу из Разбойного Приказа, вносимые судьями последнего, боярином кн. Д.М. Пожарским и дьяком С. Головиным , а в 1680 г. судьею того же приказа, боярином И.Ф. Трескуровым, и мн. др. примеры .
Существует указания на известное распределение дней между приказами, для внесения судьями их докладов в Думу. Указания эти относятся, правда уже ко второй половине XVII века, – но не может быть ничего невероятного в продолжении, что подобное распределение дней практиковалось и ранее. В 1668 г., 29 ноября, предписано вносить из приказов доклады в Думу по следующему расписанию: в понедельник – из Разряда и Посольского приказа; во вторник – из приказов Большой Казаны и Большого Прихода; в среду – из приказов Казанского Дворца и Поместного; в четверг – из приказов Большего Дворца и Сибирского; в пятницу – из судных приказов Владимирского и Московского . Здесь очевидно расписание дней для докладов рассчитано на более или менее продолжительное время. В 1674 г., 17 июля, указано с 20 июля слушать в Думе «из приказов всяких расправных дел по прежней росписи» . В других случаях расписание составлялось лишь на несколько дней вперед, не имея постоянного характера. Так, 4 августа 1676г., составлено было расписание дней докладов из приказов всего на одну неделю, с 4 по 11 числа» именно, указано взносить доклады к боярам в следующем порядке: в пятницу 4 числа из приказов Разрядного, Посольского, Малороссийского, Новгородского и из Четы(?); в понедельник 7 числа из приказов Больш. Казны, Иноземского и Рейтарского, Больш. Прихода и Ямского; во вторник 8 числа из приказов Казанского Дворца, Поместного. Сибирского и Челобитного; в среду 9 числа из приказов Больш. Дворца, Судного Дворцового, Оружейного, Костромской чети и Пушкарского; в четверг 10 числа из судных приказов Владимирского и Московского и приказа Земского; в пятницу 11 числа из приказов Стрелецкого, Разбойного, Хлебного и Устюжской чети . Боярский приговор по делу, перенесенному из приказа в Думу, помечался одним из думных дьяков на самой докладной выписке; если последняя заключала в себе несколько статей, в таком случае боярский приговор по каждой статье помечался под самою статьею . Мы не имеем ни одного примера боярского приговора в виде самостоятельного акта: боярские приговоры, помещенные в Полном Собрании Законов и в других собраниях – представляют или самые докладные выписки, с помеченными на них думными дьяками боярскими приговорами, или извлечения из записных книг приказов, в которые, как известно, заносились указы и приговоры состоявшиеся по ведомствам их . Это отсутствие в источниках до-Петровского периода боярских приговоров, как самостоятельных актов – является опять таки новым подтверждением нашего положения о крайней упрощенности думного делопроизводства, не вызывавшей даже необходимости при Думе особой канцелярии. Докладная выписка, с помеченным на ней думным дьяком боярским приговором, обращалась к исполнению в соответствующий приказ, где приговор предварительно заносился в записную книгу; самая процедура исполнения в приказах по приговором Думы Боярской будет рассмотрена нами в своем месте. Заметим лишь здесь, что предписание о занесении боярского приговора в записную приказную книгу иногда давалось в самом приговоре .
Третий вид возбуждения думного делопроизводства – это поступление на рассмотрение Думы челобитных.
Уложение 1649 г. воспрещает подачу челобитных государю по делам подведомственным приказам, без предварительного челобитья в одном из последних, смотря по предмету челобитья. По делам этого рода дозволялось непосредственное челобитье на государево имя лишь в том случае, если в соответствующем приказе не учинят указа или не дадут суда . Затем допускалась подача государю челобитных на всякого рода злоупотребления обыкновенных судей. Наконец подача на государево имя челобитных допускалась и по вершенным делам – в тех случаях, когда недовольная сторона обжаловала в апелляционном порядке решение приказа или другой судебной инстанции . Конечно, по всякого рода челобитным, подававшимся на государево имя, указ мог воспоследовать и непосредственно, лично, от самого государя; но обыкновенно государи предоставляли рассмотрение челобитных и чинение по ним указов Думе своей. Мы уже знаем, что для рассмотрения судных дел, восходивших до Думы Боярской, организовано было в последней четверти XVII ст., особое судное отделение при ней – Расправная Палата. Указ от 18 окт. 1680 г. (который мы считаем простою повесткою о заседании Думы), предписывает боярам, окольничим и думным людям сидеть в Палате и «слушать изо всех приказов спорных дел и челобитные принимать, и его вел. государя указ по тем делам и по челобитным чинить» . Указ от 17 марта 1694 г. определяет самый порядок поступления челобитных и производства по ним в Думе. Этот указ предусматривает вообще три рода дел, могущих поступить на рассмотрение Думы Боярской: а) дела по которым «в приказах судьям указу зачем учинить будет немочно» (доклад), b) дела вершенные в приказах, по которым «на вершенья учнет кто … бить челом и вершенья чем спорить» (апелляция), и с) челобитные «о иных о каких делех». По делам всех трех родов велено в Вверху, в Передней, – «тех из приказов дел и челобитен слушать … боярам и думным людем, всем, и по тем делам и челобитным свой вел. государей указ чинить» .
Челобитчики лично являются на царский двор для подачи своих челобитных, которые и принимаются у них здесь думными дьяками . Челобитчики высших чинов приходят для подачи челобитных в Золотую Палату; челобитчики низших чинов лишены этого преимущества: они дожидаются принятия от них челобитных на площади, около Красного Крыльца . Принятые думными дьяками челобитные «взносятся» ими в Думу и докладываются присутствию бояр и думных людей, которые и «чинят государев указ». Последний помечается думным дьяком на мамой челобитной, которая с этого момента получает техническое название «подписной челобитной». Такая «подписная челобитная» приобретает уже полную силу царского указа и препровождается к челобитчику для обращения ее к дальнейшему исполнению в соответствующем приказе .
Таким образом, рассмотрев все три возможные формы возбуждения делопроизводства в Думе – мы убеждаемся, что это делопроизводство представляется до крайности упрощенным, свободным от всякого канцеляризма. Теперь понятным делается, почему мы не видим при Думе Боярской никаких признаков канцелярской организации: последняя заменялась подготовительною исполнительною деятельностью отдельных приказов, да пометами думных дьяков на докладных выписках и челобитных. Теперь понятно будет, почему не встречаем мы боярских приговоров, как самостоятельных актов, изготовленных и обнародованных самою Думаю, – но встречаем лишь докладные выписки с помеченными на них думными дьяками резолюциями бор и думных людей, да простые извлечения из записных книг приказов занесенных в них боярских приговоров. Теперь ясно представляется неосновательность нередко раздающихся сетований на то, что до наших дней не дошло никаких дел Думы Боярской, а дошли лишь приказные, из которых мы лишь косвенным образом знакомимся с деятельностью Думы: подобного рода дела и не могли дойти до нас потому именно, что в Думе Боярской не было собственного канцелярского делопроизводства. Действительно, если бы при Думе существовала какая либо канцелярская организация, – возможен ли был бы факт утраты всяких следов ее, возможно ли было бы допустить, что бы до нас не дошло ни одного акта внутреннего думного делопроизводства? А между тем ни одного такого акта не находим мы в изданных до наших дней собраниях их; ни одного такого акта не могли мы найти и в приказных делах Архива Министерства Юстиции, кроме обыкновенных помет думных дьяков на актах приказных и на челобитных, да записей боярских приговоров в сохранившихся записных книгах приказов. Отсутствие при Думе Боярской канцелярии особенно ясно усматривается и из того, что при местническом суде, – когда являлась необходимость в письмоводстве, – суд записывался привлекаемым к тому подьячим Разрядного Приказа ; оно усматривается и из того, что в 1653 и 1674 гг., когда Дума Боярской приходилось производить допрос и пытку самозванцам Анкудинову и Воробьеву – она, очевидно вследствие отсутствия собственной приказной организации, должна была переносить заседание свои в Земский Приказ .
В заключение рассмотрения порядка делопроизводства в Думе Боярской, скажем мы несколько слов о силе ее решений, носивших техническое название «боярских приговоров». Вообще приговор бояр и думных людей, по внутренней силе своей, вполне уравнивался с царским указом. Это прямо вытекает уже из того, что приговоры Думы Боярской составляются «по указу государя», под его авторитетом. В предписаниях государей об обыкновенных заседаниях Думы Боярской, всегда употребляется выражение «его великого государя указ чинить», «свой великих государей указ чинить» и т.п. Таким образом, бояре и думные люди, обсуждая известное дело, приговором своим чинят «государев указ», хотя бы государь лично и не заседал в Думк; государь как бы уполномочивает бояр и думных людей учинить «его указ» по делу. Отсюда и обычная формула боярских приговоров: «По указу царя … бояре приговорили» или «царь … указал и бояре приговорили». Но иногда встречались и такого рода случаи, что государь, поручая известное дело рассмотрению бояр и думных людей, приказывал по окончательном выяснении всех обстоятельств дела доложить его себе для окончательного указа. Таким образом возникали случаи доклада из Думы государю, которые бывали особенно часты в местнических процессах: часто государь, приказав боярам судить местнический спор, велит им «судив доложите себя великого государя» . Точно также в 1674 г. боярам и думным людям велено производить расспрос и пытку самозванцу Воробьева, – но для окончательного указа по делу велено доложить царю результат боярского расспроса . Существовал наконец еще один повод для доклада дела из Думы самому государю, – это случаи, когда бояре и думные люди не в состоянии были сами «учинить государева указа» по делу; по этому поводу указ от 17 марта 1694 г. дает следующее определение: «А которых дел им, бояром и думным людем, за чем без из великих государей именнаго указа вершить будет немочно, и по тем делам докладываться великих государей» . Трудно сказать, какого именно рода могли быть эти случаи, в которых не могло состояться по делу боярского приговора; сам указ словами «за чем» дает видеть, что подобного рода случаи не могли быть конкретно определены. Конечно, здесь прежде всего следует предположить доклад Думе дела на столько важного или сомнительного, что бояре и думные люди не решались «учинить указа» без личного ведения государя; быть может относится это определение и к таким делам, решение которых не могли состояться в Думе вследствие разномыслия членов присутствия ее. За исключением дел, по которым сами государи удерживали за собою право окончательного указа, а также дел, по которым не может составиться в Думе окончательного приговора по какой либо другой причине, – все остальные приговоры бояр и думных людей, как вполне заменяющие собою царские именные указы – считались окончательными и не подлежали изменению иначе как в законодательном порядке .
Переходим к рассмотрению самого внешнего порядка заседаний Думы Боярской.
Мы уже видели выше, что в Думе практиковалось распределение дней для слушания дел, вносимых в доклад из тез или других приказов, что существовала следовательно известная определенность в думных заседаниях. Мы видели также, что определялись и особые часы дня для этих заседаний, которые, вследствие особенностей московского счисления часов, должны были изменяться для различных времен года. В тех случаях, когда время года требовало изменение в прежних часах заседаний, или встречалась необходимость в созвании экстренного заседания, или, наконец, когда после более или менее продолжительного перерыва в заседаниях Думы (наприм. вследствие бытия думных людей в «походе» с государем) нужно было сделать распоряжение и возобновлении обыкновенных заседаний – тогда члены Думы извещались о том через посылавшихся к ним на дом подьячих Разрядного Приказа, а самое распоряжение записывалось в последнем . Ничем иным, как записями подобных распоряжений, можно признать №№ 461, 582, 621 и 838 Полного Собрания Законов; весьма вероятно, что с разрядными подьячими посылались думным людям, в виде повесток, копии с этих записей. Действительно, чем иным можно признать следующий именной указ – как называет его Полное Собрание Законов (приводим его в полном виде): «Бояром, окольничим и думным людям сидеть в Золотой Палате за делы по вечерам, а съезжаться в 1 часу ночи» ?
Представителем Думы является сам государь. Это вполне явствует как из самого характера Думы, так и из того, что об Думе Боярской упоминается всегда без означения имени старшего из бояр «с товарищи» , что практиковалось во всех коллегиальных установлениях с старшинством (председательством) одного из членов. Исключение представляет лишь Расправная Палата, как особое отделение Думы, в которой один из назначенных в нее членов писался именно, а остальные его товарищами, – но и то только при разрядных записях ее, которые имели форму общую с формою решений целой Думы. Государи не всегда лично присутствовали в заседаниях Думы, особенно в обыкновенных заседаниях ее, в которых рассматривались текущие дела, нормальным порядком поступавшие сюда из приказов; в этом не трудно убедиться из простого пересмотра боярских приговоров . Но с другой стороны находим мы множество указаний на личное председание царя в Думе Боярской, с непосредственным участием как в слушании дела, так и в постановлении по нему решения . Трудно сказать, кто руководил заседаниями Думы Боярской в тех случаях, когда государь не заседал здесь лично; весьма вероятно что обязанность эта выпадала на долю старшего честью боярина, так как в Думе местнические счеты господствовали с полною силою.
Бояре и думные люди рассаживались в Думе в известном порядке, по чинам, т.е. выше всех садились бояре, за ними окольничие, затем думные дворяне; думные дьяки стояли в присутствии государя и садились лишь в тех случаях, когда приглашал их к тому сам царь. Но, в пределах мест, занимаемых лицами равного чина, места занимались не по старшинству нахождения в данном чине, а уже по соображению «породы» каждого отдельного лица ; таким образом здесь открывалось обширное поле для местнических споров. Так, 22 ноября 1651 г., местничались во время сидения государя с боярами боярин Гр. Пушкин и брат его окольничий Ст. Пушкин с боярином князем Юр. Долгоруким и с окольничим князем Дм. Долгоруким; за что первые и были приговорены к заключению в тюрьме, с объявлением неосновательности претензий их . При слушании в Думе дела, касающегося одного из присутствующих членов, или родственников его – этот член должен был оставлять заседание, распоряжение подобного рода встречаем мы от 12 авг. 1681 г. именно относительно Расправной Палаты: «… как учнут дела чьи, или свойственников их, слушать, и тем в то время из полаты выходить, а в полате им в то время не быть» .
Что касается самого порядка обсуждения дел, порядка прений и составления приговора – об этом, за отсутствием свидетельств, нельзя сказать ничего положительного. Котошихин, трактуя о Думе Боярской, весьма кратко замечает «… и о чем лучитца мыслити, – мыслят с царем, яко обычай и инде в государствах. А лучитца царю мысль свою о чем объявити, и он им объявя приказывать, чтоб они бояре и думные люди помысля к тому делу дали способ» . Не все думные члены принимают участие в обсуждении вопроса или дела, – наиболее разумные или опытные «мысль свою к способу объявливают; а иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвещают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму иъх, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные, однако сыщется и окроме их кому быти на ответы разумному из больших и из меньших статей бояр» . Если государственные таланты многих московских бояр были так незначительны даже в эпоху Котошихина, – то мы вполне можем поверить свидетельству К. Буссова (по Устрялову – Бера), предающего, будто Дмитрий Самозванец нередко смеялся, слушая долговременные и бесполезные прения членов Думы своей и, в минуту разрешая к общему удивлению трудный для бояр вопрос, ласково упрекал их в невежестве, говоря что они ничего не видели и ничему не учились .
Выше, рассматривая вопрос о личном составе Думы Боярской, указали мы, что в заседании Думы весьма нередко приглашался патриарх и другие высшие представители русской церковной иерархии. Здесь припоминаем мы это с тою целью, чтобы указать различие выражений, которыми характеризуется в источниках отношение царя в Думе к нормальному составу ее и к этим, так сказать, почетным членам: с боярами и думными людьми царь «говорит», с духовенством – «советуется» ; быть может это различие выражении имеет свое целью дать понять, что представители духовенства – по крайней мере по делам не касающимся предметов ведомства их – пользовались в Думе лишь почетным, совещательным, голосом, не участвуя непосредственно в составлении приговоров по обсуждаемым в Думе делам.
Невольно возникает перед нами следующий вопрос: допускалось ли в Думе Боярской решение дел по большинству голосов, или же требовалось непременно решение единогласное? Само собою разумеется, что этот вопрос имеет значение лишь для заседании Думы без личного присутствия государя, так как голос последнего, несогласный с мнением большинства или даже всего присутствия – мог парализовать последнее. Источники не дают нам на этот счет прямых указаний; но, соглашаясь с общепринятым мнением, что решение по большинству голосов не было в духе старинной русской жизни, а также имея в виду выражения источников, предписывающих боярам делать дела «всем», «всем вместе» – мы склонны думать, что Думе Боярской требовалось решение единогласное в тех случаях, когда дело рассматривалось без государя. Невозможность достижения единогласия и имеется быть может в виду определениями, предусматривающими случаи, когда боярам и думным людям «немочно» будет решить известное дело без именного указа и когда в Думе не возможным окажется почему либо постановить приговора по судному делу, перенесенному сюда из приказа в апелляционном порядке, причем в первом случае – требуется доклад дела государю, во втором случае – дача в том суде «с головы» .
Каким образом формулировались и помечались боярские приговоры и как обращались они к дальнейшему исполнению – эти вопросы в своем месте уже были нами затрагиваемы.
ОТДЕЛ III. ПРЕДМЕТЫ ВЕДОМСТВА ДУМЫ БОЯРСКОЙ.
Тщетно стали бы мы искать в памятниках Московского периода каких либо определенных указаний относительно круга дел подлежащих ведомству Думы Боярской. Да сфера ведомства этого установления и не могла быть твердо определенною и ограниченную каким либо пределами, что вполне согласуется с самым характером его, как ближайшего и непосредственного органа выражения воли и деятельности представителя верховной государственной власти: всякого рода дело, которое могло восходить до рассмотрения государя – могло быть подвергаемо им обсуждению Думы. А как до непосредственного рассмотрения государя могли восходить вопросы и дела касающиеся самых различных сторон государственной и юридической жизни, – то уже из этого открывается разнообразие дел, на которые могла простираться компетентность Думы Боярской. Большая или меньшая степень участия Думы в обсуждении дела, восходивших на личное усмотрение государя, большая или меньшая степень допущения ее к обсуждению мероприятий, инициатива которых шла и непосредственно от самого государя – всецело завесила от воли и усмотрения последнего. Часты были в практике Московского государственного быта случаи, в которых государи единолично решали те или другие вопросы, или единолично издавали указы и возбуждали известные мероприятия, без привлечения к участию в подобных делах бояр и думных людей своих; подобного рода случаи имели обыкновенно место в делах несложных, решение которых не требовало глубоких соображений и представлялось государю более или менее очевидным, так что особое совещание с думными людьми представлялось бы в данном случае лишь излишним усложнением делопроизводства. С другой стороны, бывали и такого рода случаи, в которых государь всецело передавал Дум Боярской обсуждение и разрешение известного дела и вопроса, лично устраняясь от участия в его производстве, в которых он предоставлял Думе право самостоятельного приговора, хотя и под своим авторитетом, «по своему государеву указу».
Отсюда различие трех форм, в которые облекались издававшиеся законоположения:
а) царский именной указ;
b) царский именной указ с боярскими приговорами;
с) боярский приговор по государеву указу, смотря потому, состоялось ли законоположение без совещания с Думою, состоялось ли оно путем обсуждения вопроса государя с Думою или, наконец состоялось ли оно путем обсуждения и решения вопроса одною Думою, без непосредственного участия государя, хотя и под его авторитетом. Несомненно впрочем, что под формою именных указов во многих случаях могли скрываться результаты тайных совещаний государей с ближними людьми своими или с несколькими излюбленными советниками, с устранением всего нормального состава Думы, результаты «тайных дум» упоминаемых Котошихиным и составляющих продолжение делание дел «сам третей у пастели», на которые горько жаловался Берсень-Беклемишев в первой четверти XVI века.
Рассматривая дошедшие до нас известия о предметах ведомства Думы Боярской, мы увидим, что они вообще могут быть сведены к трем группам:
а) Участие Думы Боярской в правительственной (исполнительной) деятельности,
b) Участие ее в делах законодательства,
с) Судебная функция ее.
Участие Думы Боярской в правительственной функции было сравнительно необширно, – это объясняется тем, что нормальная исполнительная деятельность всецело лежало на приказах и проявлялась, по отношению к Думе Боярской, главным образом в высшем ведании внешних международных сношений, в высшем ведании военных мероприятий, в общем надзоре над центральным и местным управлением и в ведании различного рода чрезвычайных исполнительных мер, не присущих нормальному течению государственной жизни. Таким образом исполнительная деятельность Думы Боярской носила исключительный, случайный характер. Главными же и основными моментами деятельности рассматриваемого нами учреждения – являются участие в законодательной деятельности и функции судебные.
Рассмотрим отдельно каждую из указанных нами трех групп предметов ведомства Думы Боярской.
ГЛАВА I. УЧАСТИЕ ДУМЫ БОЯРСКОЙ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ
(ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ) ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
Участие Думы в делах внешней политики. – Участие Думы в высшем ведании ратных дел в военное и мирное время. – Участие Думы в высшем ведании дел центрального и местного управления. – Участие Думы в предпринятии чрезвычайных правительственных мер.
Здесь, прежде всего, встречаемся мы с участием Думы Боярской в делах внешней политики.
Этого рода дела, как требующие особой осторожности и осмотрительности, особого глубокого обсуждения вопроса, весьма естественным предоставлялось государям передавать на рассмотрение бояр и думных людей своих. Мы уже ознакомились выше и с теми активными участиями, которое принадлежало членам Думы в деле ведения дипломатических переговоров; мы видели уже, что для переговоров с прибывавшими в Москву чужеземными послами, «для бытия в ответе» с ними, составлялись из бояр и думных людей особые на каждый данный случай комиссии . Из акта земского собора 1566 года, созванного для обсуждения Литовского дела и вопроса о мире и о войне с Польским королем, узнаем мы, что этот вопрос, до предоставления его на рассмотрение собора, обсуживался с царем с боярами своими; последние, подавая на соборе мнение свое, говорят: «И государю нашему царю и в.к. наша мысль, что прежде сего о Литовском деле говорили есмя, и наши речи и записаны, которые бояре тогды были в приговоре» . В 1580 г. посылается грамота польским радным панам «от бояр государя нашего, от боярина и наместника Володимерскаго ото кн. И.Ф. Мстиславскаго с товарищи» ; в 1614 г. посылается грамота польским радным панам «от бояр и от окольничих и ото всее царскаго Величества Думы», которая и была закреплена печатями бояр и думных людей . Участие Думы Боярской в делах внешней политики особенно наглядно проявляется в «памятниках дипломатических сношений». Здесь, под 1488 г., находим мы известия, что в.к. Иоанн III, не смотря на требование цесарских послов, отказывается слушать речей их без бояр, наедине ; здесь же находим мы царские указы и боярские приговоры об отправлении посольств к иноземным государям, о встрече иноземных послов и о назначении им кормов и содержание ; здесь встречаем мы и приговор царя Федора Ивановича с боярами об отправлении к императору австрийскому посольства с извещением о восшествии своем на престол .Об участии Думы Боярской в обсуждении важнейших дел внешней политики свидетельствует и Котошихин. Из известного его описание порядка думных сидений и делопроизводства открывается, что результатом думных совещаний бывали посылки грамот в окрестные государства, составление которых и предписывалось посольскому думному дьяку, как представителю Посольского Приказа в Думе; проекты этих дипломатических грамот, составленные в Посольском Приказе, слушались и конечно обсуждались в заседании Думы Боярской .
В 1674 г. царь, бояре и думные люди слушают посольские отписки по докладу из Посольского Приказа ; в июле 1680 года царь Федор Алексеевич экстренно приезжает из села Воробьева в Москву для слушания «посольских дел» из Посольского Приказа . Само собою разумеется, что в непосредственной связи с обсуждением вопросов внешней политики, должно было стоять и обсуждение государем с Думою своею вопросов о мире и войне, как непосредственно вытекающих из неудавшихся или не приведших к удовлетворительному к концу дипломатических переговоров. Так мы видели, что в 1566 г. вопрос о мире или войне с Польшею предложен был царем на обсуждение, сперва Думы своей, а затем земского собора. Так же точно в 1577 г. царь и бояре приговаривают «прося у Бога помощи, итти очищати свою вотчину Лифляндскую землю» .
От участия Думы Боярской в делах внешней политики, естественным будет переход в высшему веданию ратного дела, – как гарантии внешней безопасности государства.
Участие Думы Боярской в ведании ратного дела представляется в двояком виде: в виде ведания организации государственной защиты в случае угрожающей или начавшейся уже войны и в виде высшего ведания ратного дела устроения в мирное время.
Совещания государей с думными людьми своими относительно организации военных действий, относительно «розряда» воинских сил по полкам и городам – представляют явление весьма древнее и обыкновенное, перешедшее и в государственную практику Московскую. Рассматривая разряды второй половины XVI века – мы постоянно будем встречать указания на совещания государя с боярами относительно военных мероприятий и дислокации военных сил. Так, в 1578 г., Иоанн IV приговаривает с сыном своим и «со всеми бояры … как ему, прося у Бога милости, итти на свое государево дело и на земское, на немецкую и на литовскую землю, и которым бояром и воеводам в котором полку быти», – вслед зачем составлена была подробная роспись воевод и программа мобилизации воинских сил . В 1586 г. царь Федор Иванович «приговорил со всеми бояры, как ему государю на своего непослушника на Свейскаго короля наступив, прося у Бога милости, своим и земским делом промышляти», – вслед зачем также составлено было расписание воевод по полкам . В 1622 г. царь Михаил Федорович, говоря с боярами, предписывает усилить состав служилых людей по Литовской украйне . В 1629 г., по царскому указу и боярскому приговору, сделано распоряжение о порядке очередной службы служилых людей в Калуге и о сборе их в этом городе в полном составе «по вестем», т.е. в случае получения известия об опасности грозящей со стороны неприятельских людей . В 1673 г. состоялся царский указ и боярский приговор об усилении численности ратных людей в Северских городах, в виду предстоящего вторжения турецкого султана на русскую украйну . В 1678 г. царь Федор Алексеевич совещается с патриархом и боярами о средствах отражения турок в случае нападения их на Московские земли; в результате совещания была отправка по этому вопросу наказных статей воеводам, находившимся под Чигирином .
В мирное время ведание ратных и служилых дел сосредоточивалось в Разряде и отдельных военных приказах, – вследствие чего Дума Боярская ведала подобного рода дела лишь в случаях исключительных: к ней восходили из этих приказов преимущественно дела вызывавшие рассмотрение их в порядке законодательном и дела судные. Из дел исполнительных рассматривались в Думе вероятно лишь мероприятия, инициатива которых шла сверху, от самого государя, и которые, будучи обсужены им с думными людьми своими, передавались уже затем в соответствующий приказ для дальнейшего исполнения, а так же дела казуистические, которые докладывались государю из приказа без указания примерного решения и вследствие того передавались государем на обсуждение Думы совей. Из рассматриваемого рода дел встречаем мы участие Думы Боярской в распоряжениях об осмотре и ремонте укрепленных границ и засек , о высылке служилых людей нетчиков на службу в определенные местности , о взысканиях с ратных людей не явившихся по наряду на службу , о написании служилых людей известного разряда за службы, по челобитью их, в высший разряд и т.п.
Участие Думы Боярской в высшем ведании дел центрального и местного управления – на сколько оно касается функции правительственной – является, по крайней мере по дошедшим до нас известиям, весьма незначительным. Но зато, как в своем месте увидим мы это, Дума Боярская имела близкое и непосредственное отношение к административно-судебным лицам и установлением в сферах деятельности законодательной и судебной. Лишь в весьма редких случаях передавались государем на обсуждение Думы Боярской докладывавшиеся ему из приказов дела, касающиеся исполнительной деятельности последних. Решения подобного рода дел составляли предмет самостоятельной деятельности приказных судей и, лишь в наиболее важных случаях, докладывались последними на утверждение государя, а еще реже предлагались последним обсуждению Думы. Из примеров последнего рода укажем на внесение из соответствующего приказа на обсуждение Думы вопроса о воеводе, болезнь которого не дозволяла ему приезжать в съезжую избу и исполнять свои обязанности, вследствие чего царским указом и боярским приговором велено было отпустить его к Москве ; укажем на заботы Думы Боярской о сохранности приказных архивов: в 1628 г. царским указом и боярским приговором велено было доставить в Москву списки с грамот, отпуски которых уничтожены были в приказах ; или наконец в 1675 г. делается доклад государю и боярам из Посольского приказа о Киевском гонце, потерявшем в дороге вверенные ему бумаги, вследствие чего состоялся в Думе приговор о строгом допросе и пытке гонца в приказе, для выведания, не скрывается ли под этим событием воровского умысла . Из приказов делались государю и боярам доклады и по открывавшимся в них злоупотреблением; так в 1613 году докладывался государю факт исчезновения части казенных денег из приказа Казенного Двора, со взломом печати у денежной коробки и, по указу царя и приговору бояр, в приказе произведен был расспрос и пытка сторожам, заподозренным в этой краже .
Из чрезвычайных правительственных мер, предпринимаемых при участии Думы Боярской, укажем на совещания с Думаю государей по вопросам об организации и роспуске созываемых в Москве земских соборов и других собраний выборных. Из предисловия к Уложению 1649 г. почерпаем мы известие, что организация созванного для его утверждения земского собора обсуживалась царем с патриархом и боярами; боярским приговором определено было самое количество выборных, которых должны были прислать отдельные классы населения . Царским указом и боярским приговором определен был и роспуск в 1683 г. по домам «двойников», созванных перед тем в Москву для уравнения служб и податей .
Наконец к правительственной деятельности Думы Боярской должно быть отнесено и ведание Москвы в отсутствие государя, которое, как мы выше видели, поручалось особым комиссиям, назначавшимся для того из членов Думы.
ГЛАВА II. УЧАСТИЕ ДУМЫ БОЯРСКОЙ В ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
Характер участия Думы в законодательной деятельности Московских государей. – Три способа возбуждения законодательной деятельности Думы. Личное усмотрение государя. Челобитья частных лиц, общин и классов населения. Указания практики. – Доклады из приказов, как средство возбуждения законодательной деятельности, и общий характер развития этим путем Московского законодательства. – Отношение отдельных боярских приговоров к общей системе законодательства. Подтверждение силы закона, дополнение и отмена закона, восстановление силы закона. Вопрос об обратной силе боярских приговоров. – Сферы права и жизни, на которые распространялась законодательная деятельность Думы: организация управления, регулирование правил и норм суда, право уголовное и гражданское, ведение служб и служилого класса, устройство быта сословий, финансы и торговля, межевое и писцовое дело, полиция безопасности и благоустройство.
Уже в первом томе «Истории права Московского государства», представляя общие понятия о характере законодательной деятельности Московской, имели мы случай заметить что Дума Боярская служила нормальным установлением для рассмотрения и решения вопросов текущего законодательства. В настоящую минуту более подробным образом рассмотрим мы участие Думы Боярской в законодательной деятельности Московских государей.
Приступая к исследованию этого вопроса, мы, прежде всего, еще раз должны оговориться, что Дума Боярская, в нормальном течении государственной жизни, не обладала правом законодательства в собственном смысле этого слова; как и во всех других отношениях, она и в деле законодательствах не выходила из рамок учреждения вспомогательного, совещательного. Она обсуживала и разрешала известные вопросы текущего законодательства не в силу права своего на это, не в силу какого либо основного закона, – но единственно в силу добровольного предоставления ей участия в законодательной деятельности со стороны представителя верховной государственной власти, которой в известном конкретном случае всегда мог и отказать ей в этом участии.
В вопросе о законодательной деятельности Думы Боярской прежде всего восстает перед нами следующий основной вопрос: от каких лиц или учреждений шла инициатива возбуждения законодательных вопросов, поступавших на рассмотрение Государя и Думы его? Изучение памятников Московского периода указывает нам на следующие три источника возбуждения законодательных вопросов и законодательной деятельности:
а) личное усмотрение государя,
b) челобитья отдельных частных лиц, общин и классов населения;
с) указания приказной практики.
Личное усмотрение государя являлось источником возбуждения законодательной деятельности в тех случаях, когда законодательная инициатива шла от него самого, когда государь помимо видимого по крайней мере участия других элементов государственной жизни, сам лично, вносил тот или другой законодательный вопрос на обсуждение Думы своей; когда, как выражается Котошихин, государь, объявив боярам и думным людям мысль свою, «объявя приказывает, что б они бояре и думные люди помысля к тому делу дали способ». Это следовательно случаи, когда законодательная инициатива идет не снизу, не от указаний приказной практики и петиций лиц заинтересованных, но сверху, от самого представителя верховной государственной власти. К сожалению источники не дают нам прямых указаний на возбуждение законодательной деятельности самим государем, исключением случаев издания целых законодательных сборников – двух Судебников и Уложения 1649 г., – которые сами свидетельствуют о себе, что инициатива составления их принадлежит государю «по совету с боярами» его. Впрочем не мало законоположений, инициатива которых шла от самого государя, скрывается по всей вероятности под формой напечатанных в Полном Собрании Законов царских именных указов с боярскими приговорами, в которых не указывается на приказную практику (доклады из приказов) и на челобитье частных лиц и отдельных классов населения, как на причины вызвавшие их к жизни.
Челобитья отдельных частных лиц, общин и классов населения – являются вторым источником возбуждения законодательной деятельности. Как средство возбуждения законодательной деятельности – челобитья государям частных лиц, а в особенности общин и отдельных классов населения, всегда были важным фактором государственной жизни до-Петровской Руси. Перелистывая любой том актов, изданных Археографическою Комиссиею – даже неспециалист в состояние будет заметить обширную массу челобитных служилых людей и земских состояний государю относительно потребностей, нужд и интересов своих, по которым можно проследить более или менее обстоятельную картину внутреннего быта Московской Руси. Но особое значение приобретают эти челобитные в руках историка-юриста, проливая свет на весьма знаменательную сторону государственной жизни того времени: оказывается, что важнейшие внутренние мероприятия Московского правительства являлись результатом петиций государем служилого и земского состояний. Обстоятельное исследование этого вопроса, вполне достойного внимания наших историков-юристов – не может войти в рамки настоящего исследования нашего. Припомнить лишь общеизвестные факты, что челобитьями земщин вызваны были к жизни уставные грамоты XV-XVI вв. и губное право с регулировавшими его губными грамотами; что челобитья вотчинников и помещиков существенным образом повлияли на закрепление в конце XVI века крестьянского волостного населения; что челобитья городских общин вызвали в первой половине XVII века целый ряд царских указов и боярских приговоров, исподоволь подготовлявших закрепление и посадского населения, окончательно и ясно выразившееся в Уложении 1649 года. Непосредственное влияние челобитий на характер и направление законодательства с несомненною ясностью отражается и в Уложении царя Алексея Михайловича . Наконец и во многих новоуказных статьях находим мы ясные указания на то, что издание их вызвано челобитьями со стороны служилых и земских людей . Московское правительство нередко и само принимало меры к выяснению взглядов и мнение по известным вопросам, подлежавшим обсуждению Думы Боярской, лиц, интересы которых затрагивались этими вопросами; так, мы выше видели примеры призывания в Думу представителей торговых людей, для дачи заключения по делам торговым, находившимся на обсуждении бояр и думных людей. Выше, рассматривая вопрос о делопроизводстве в Думе Боярской, – видели мы и самый порядок поступления в Думу челобитных.
Указания приказной практики представляют третий и важнейший источник возбуждения законодательной деятельности государя и Думы его.
Московским приказам, в разносторонней административной и судебной практике их, беспрестанно приходилось становиться лицом к лицу с фактами, явлениями и отношениями действительной жизни, которые не находили себе разрешения в предшествовавшем законодательстве, или же прежняя законодательная регламентация которых перестала соответствовать требованиям развивающейся жизни, или наконец, в предшествовавшей законодательной регламентации которых оказывалось противоречие или неполнота. Во всех указанных случаях приказам предоставлялось через первоприсутствующих своих входить по поводу возникшего недоразумения с докладом к государю и Думе его. Здесь, на точном основании представленного из приказа доклада – вопрос получал законодательное разрешение свое. Нередко доклад составлялся из нескольких статей, число которых в отдельных случаях бывало весьма значительно, и из которых каждая представляла изложение отдельного сомнительного вопроса; в этих случаях и решение постановлялось по отдельным статьям доклада. Таким именно путем совершалось развитие Московского законодательства в промежутки времени между изданиями общих законодательных сборников: так развивалось оно в промежуток времени между изданиями Судебника 1550 г. и Уложения 1649 г. (дополнительные указы) ; так развивалось оно и после издания Уложения 1649 года (новоуказанные статьи). Уложение 1649 г. свело, как известно, к общему итогу предшествовавшее ему развитие законодательства путем указаний практической жизни, свело и поглотило в себе дополнительные указы к Судебнику. Но за то на долю Московского государства уже не выпало выполнение задачи систематической кодификации законодательного материала представляемого новоуказными статьями, хотя они, благодаря быстро двинувшемуся вперед ходу государственной и общественной жизни, уже во второй половине XVII века стали подавлять русского юриста практика своею казуистичностью и своими внутренними противоречиями; почти полтора века после конца Московского периода суждено им было еще, во многих случаях потеряв практическое значение, лежать тяжелым балластом в лабиринте здания русского законодательства.
Характеристическую черту боярских приговоров составляет казуистичность их. Большая часть боярских приговоров представляет собою случаи разрешения в Думе сомнительных вопросов, встречавшихся в Московской административной и судебной практике. В этом не трудно убедиться по отношению к дополнительным к Судебнику указам, рассматривая указные книги приказов, например «Указную книгу ведомства казначеев», «Уставную книгу Разбойного приказа», указные книги приказов Холопья, Земского и Поместного; здесь мы ясно можем проследить постепенное наслоение узаконений, образовавшихся путем боярских приговоров по докладам приказных судей, относительно затруднительных случаев, встреченных ими в практике своей . В этом не трудно убедиться по отношению ко второй половине XVII века, взять первые три тома Полного Собрания Законов и просматривая напечатанные в них новоуказные статьи ; при некоторых из них прямо указывается конкретный случай, с указанием имен частных лиц, в нем заинтересованных, который получает разрешение свое путем боярского приговора с прибавлением, что этим решением следует руководствоваться и в дальнейшей практике . Результат подобного направления законодательной деятельности во второй половине XVII в. очевиден: Уложение, которое далеко не могло отвечать всем отдельным, частным запросам современного ему государственного и юридического быта, стало дополняться и разъяснятся боярскими приговорами на отдельные практические случаи; в эти приговоры – что будет вполне понятно, если мы вспомним неправильность в распределении ведомств между приказами, при которой один и тот же предмет ведомства часто распределялся между несколькими приказами – постепенно вкрадывались внутренние противоречия, как между собою, так и с Уложением. Эти противоречия вызывали появление новых боярских приговоров, разъясняющих и примиряющих их, – эти последние в свою очередь впадали в коллизию, или с Уложением, или с другими приговорами; приказные доклады, ссылаясь на обнаруживающийся разлад в законодательных определениях, опять обращаются за указом к государю и Думе его, опять являются новые боярские приговоры и т.д. и т.д. Таким путем накоплялся обширный законодательный материал, внутренними противоречиями и отсутствием общей руководительной нити положительно давивший приказную практику, и вместе с тем воспитавший на себе обширный класс дельцов – дьяков и подьячих, – с успехом ловивших рыбу в мутной воде современного законодательства, подтасовывавших законы как карты, по меткому замечанию Петра I. В виде примеров того, как возбуждали приказные доклады законодательную деятельность Думы Боярской – приведем, в общих чертах, из новоуказных статей, сущность нескольких приказных докладов, поступавших в Думу для рассмотрения их в законодательном порядке. В Уложении регламентируется известное отношение, но не само Уложение, ни последующие «новые статьи» не предусматривают частностей его, встретившихся на практике; дело докладывается боярам: бояре делают приговор – и создается новая новоуказная статья, дополняющая Уложение . В Уложении получило регламентацию свою известное отношение, но уже в 1650 г. состоялся боярский приговор, противоречащий определению Уложения, – и на основании этого приговора данное отношение регулировалось вплоть до 1676 года, когда возникла наконец в приказе сомнение в правильности регулирования его на основании приговора 1650 года; дело докладывается боярам: последнее новым приговором отменяют силу приговора 1650 г. и предписывают на будущее время руководствоваться определением Уложения . Известное отношение Уложением не предусмотрено, но регламентировано боярским приговором 1667 года, а затем в 1674, 1676, 1677 и 1685 гг. состоялись боярские приговоры, определявшие частности этого отношения, которые не вполне согласовывались с приговором 1667 г. и в которых путалась приказная практика; дело докладывается боярам: в результате является подтверждением силы боярского приговора 1667 г., в противность позднейшим новоуказным статьям .
Рассматривая в частности отношение тех или других новых боярских приговоров к общей системе современного права, мы найдем что, помимо создание новых законодательных определений, боярскими приговорами подтверждается сила предшествовавших боярских приговоров, или дополняются в частностях прежние законоположение, или отменяется сила предшествовавшего законодательного определения, или наконец восстановляется сила закона перед тем отмененного.
Подтверждение силы прежнего боярского приговора выражается в новоуказных статьях следующей формулой: «…бояре, сей статьи слушав, приговорили: быть по прежнему великаго государя указу и по их боярскому приговору» .
Дополнение прежнего законодательного определения технически называлось «пополнением» его, и в новоуказных статьях выражается формулою: «… бояре, сей статьи слушав, приговорили пополнить: (следует сущность приговора)» .
Отмена силы предшествовавшего законоположения технически называлась «отставлением» его, а боярский приговор, определявший такую отмену, формулировался следующим образом: «… бояре, сей статьи слушав, приговорили: отставить, (следует изложение определения заменяющаго отмененный закон)» ; отмена закона всегда сопровождалась заменою его в том же приговоре новым определением. Иногда отмена закона сопровождалась восстановлением силы предшествовавшего ему законоположения, как было сделано в 1685 г. относительно одного указа 1677 г., сила которого восстановлена в этом году одновременно с отменою парализовавшего ее указа 1682 года . Если новым боярским приговором изменялась лишь часть прежнего законодательного определения, то в таком случае в приговоре делалась оговорка о том, что неизмененные части закона должны сохранять на будущее время обязательную силу свою . Иногда известный законодательный акт взносился в доклад в Думу Боярскую с специальною целью пересмотра и изменений его определений, сообразно с изменившимися обстоятельствами времени. Так, в 1683 г., с подобною целью внесен был на обсуждение государей и Думы их наказ сыщикам, представлявший свод боярских приговоров о беглых людях и крестьянах, для руководства посылавшихся по городам сыщикам; слушав статей этого наказа, государи «указали и бояре приговорили: в тех статьях пополнить а из иных статей убавить», что и было приведено в исполнение .
При отсутствии твердого направления в ходе законодательной деятельности второй половины XVII века, при казуистическом происхождении самых законоположений, весьма существенным представлялся вопрос об обратной силе боярских приговоров. Вследствие этого в боярских приговорах, по вопросам и отношениям, которые могли затрагивать интересы частных лиц, помещалась обыкновенно оговорка о том, что новый указ не имеет обратной силы: «что до сего государева указу учинено, тому быть так», «которые дела вершены до сего Государева указу, и тем делам быть так, как они вершены», – говорится по этому поводу в боярских приговорах . Но обратная сила нового закона не распространялась лишь на дела вершеныя и на дела и отношения по которым, до составления приговора, не было предъявлено спора и челобитья; если же в момент издания нового закона имелся спор или челобитье по регулируемому отношению, то последнее подлежало уже действию нового закона . Решительным моментом для разграничения пространства действия старого и нового законодательного определения является при этом число месяца, в которое состоялось последнее .
Что касается обнародования закона – то оно не входило в круг обязанностей Думы Боярской, но возлагалось на центральные исполнительные установления – приказы. Боярские приговоры в некоторых лишь случаях заключают в себе самые общие распоряжения о записи их в Разряде или в тех приказах, по докладу которых они состоялись, и о посылке на основании их грамот в города . Что касается вопроса о том, какова была дальнейшая судьба боярского приговора, переданного из Думы Боярской в соответствующий приказ – к нему возвратимся мы впоследствии, при изложении приказного делопроизводства.
Познакомившись с общим характером участия Думы Боярской, в законодательной деятельности – переходим к рассмотрению в кратких чертах тех отдельных сверх современной государственной и юридической жизни, на которые это участие распространялось.
Здесь на первом месте поставим мы участие Думы Боярской, направленное на организацию правительственных установлений и определение порядка функционирования их. Этот вид законодательной деятельности сводиться главным образом к распределению ведомств между приказами и к частным определениям форм и порядка приказного делопроизводства .
Затем поставим участие Думы Боярской в законодательной деятельности направленной на организацию порядка и правил суда , как гражданского , так и уголовного .
Законодательная деятельность Думы Боярской распространялась далее на право уголовное; здесь имеем мы преимущественно дело с определениями видов и меры наказаний за различного рода уголовные правонарушения .
Гражданское материальное право зиждилось на неписанном обычном праве и вследствие этого – как в самых законодательных сборниках – почти не затрагивалось законодательной деятельностью Думы Боярской. Косвенные определения, касающиеся материального гражданского права, встречаются, да и это редко, лишь в боярских приговорах регулирующих порядок гражданского процесса . Из всей системы гражданского материального права более всего посчастливилось в этом отношении правам наследственному и семейному, но и то настолько лишь, на сколько они касались прав вотчинных и поместных, которые, в силу государственного значения своего, составляли предмет постоянной заботливости Московского законодательства. До нас дошло весьма много боярских приговоров, регулирующих права наследования в вотчинах и поместьях, порядок раздела вотчин между родственниками, право выкупа вотчин и т.п.
Ведание служебных отношений и служилого класса весьма часто также давало материал для законодательной деятельности Думы Боярской. Сюда относится боярские приговоры об испомещении служилых людей, о порядке отправления служб с вотчин и поместий и различные частные определения по вопросам касающимся поместной системы ; боярские приговоры о замене личного отбывания службы денежной повинностью ; об изменениях в организации известного разряда ратных людей . Сюда же относятся различные приговоры касающиеся местничества, как-то о бытии при том или другом служебном разряде без мест , о почитании одного чина честью выше другого и т.п.
За веданием отношений служебных и класса служилого – следуют заботы об устройстве быта других состояний, также вызывавшие оживленную законодательную деятельность Думы Боярской. Сюда относятся боярские приговоры о крестьянах , боярские приговоры о внутреннем устройстве быта городского посадского населения и наконец законоположения касающиеся холопов и условий вступления в это состояние вольных людей .
Вопросы финансового управления и близко соприкасающиеся с ними вопросы касающиеся торговли – постоянно обращали на себя заботливое внимание Московского законодательства, которое, не говоря уже о многих именных указах, выражалось и в появлении значительного количества боярских приговоров, регламентирующих различные стороны этих вопросов. В числе боярских приговоров, касающихся права финансового, встречаем мы как приговоры о самой организации и порядке финансовых сборов различного рода , так и приговоры о размере взимания тех или других финансовых сборов и об установлении новых . В числе боярских приговоров, касающихся торговли, находим мы приговоры о составлении в 1667 г. нового Торгового Устава , об изгнании в 1649 г. английских торговцев из России и целый ряд приговор, регламентирующих основания и порядок торговли иностранцев в России .
В связи с заботами Московского законодательства о регламентации финансовой жизни, стоят попечения его о межевом и писцовом деле. До нас дошли боярские приговоры о рассылке по всем городам межевщиков и валовых писцов для межевания и описания городских и уездных земель и об организации самого писцового дела ; сюда же может быть отнесен весьма любопытный боярский приговор 1696 г. о снятии на холсте чертежа Сибири .
Законодательная деятельность Думы Боярской распространялась наконец и на некоторые вопросы касающиеся полиции безопасности и благоустройства. Здесь находим мы приговоры направленные к предупреждению опасностей могущих угрожать обществу со стороны злой воли и неосторожности отдельных личностей и к предупреждению опасности могущих угрожать ему от разрушительных действий природы ; здесь же находим мы приговоры касающиеся полиции народонаселения, напр. определяющие порядок и способы водворения Корел, выселяющихся из Швеции , приговоры имеющие в виду интересы нравственно-религиозного быта общества (распространение православия, устроение епархии – совместно с Освященным собором, меры против раскола) , приговоры касающиеся вопросов торговой полиции (ярмарки, определение известных местностей для производства оптовой и розничной торговли и т.п.) и, наконец, приговоры направленные к регламентации ямского дела, как средства облегчения сношений и передвижений в пределах государства .
Из сделанного нами краткого обозрения уже открывается, что участие Думы Боярской в законодательной деятельности распространялось на все сферы современной государственной и юридической жизни.
ГЛАВА III. СУДЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ДУМЫ БОЯРСКОЙ.
Виды судебной деятельности Думы. – I. Судебная компетентность Думы в качестве первой инстанции. – Суд преступления политических. – Суд преступлений по должности. – Суд по делам местническим. – II. Судебная компетентность Думы в качестве высшей инстанции и двоякий характер ее. – Доклад судных дел из приказов. Поводы к нему. – Челобитья на решения приказов (апелляция).
Анализируя дошедшие до нас известия о судебной деятельности Думы Боярской, мы увидим, что она представляется двоякою: одни судные дела рассматривались здесь в первой инстанции; между тем как по отношению к другим судным делам Дума Боярская являлась с характером высшей инстанции, в которую в обыкновенном инстанционном порядке поступали дела из различных приказов.
В качестве первой инстанции – принадлежал Думе Боярской суд преступлений политических, преступлений по должности и суд по делам местническим.
Дела, поступавшие на рассмотрения Думы Боярской, как высшей инстанции, – в свою очередь распадаются на две группы: одни дела переносятся из приказов на рассмотрение Думы Боярской путем доклада их приказными судьями, следовательно по инициативе самих приказов; другие дела переносятся в Думу Боярскую в порядке апелляционном, по челобитью сторон на неправильное решение дела в приказе.
Рассмотрим подробнее все эти виды судебной деятельности Думы Боярской, на сколько позволят нам это сделать дошедшее до нас источники.
I. Судебная компетентность Думы в качестве первой инстанции
В первой инстанции ведала Дума Боярская суд преступлений политических, преступлений по должности и дел местнических.
Из преступлений политических можем мы указать на производившееся в Думе Боярской в 1601-1602 гг. дело о ссылке Романовых , на производившееся здесь в 1634 году дело об измене Шеина в заподозренных вместе с ним лиц , на производившийся здесь же в 1653 и 1674 гг. суд над самозванцами Анкудиновым и Воробьевым , а в 1689 г. – суд об измене и бунте Ф. Шакловитого и его единомышленников и т.п. Само собою разумеется, что суду Думы Боярской предавались государем лишь наиболее значительные, наиболее выдающиеся политические преступления; менее важные дела этого рода производились в приказах, по ведомству которых они обнаруживались. Следовательно в указанных случаях судебная деятельность Думы Боярской может быть названа чрезвычайною.
Преступления по должности подлежали кажется компетентности Думы Боярской лишь преданием суду и постановкою окончательного указа; самый розыск дела передавался соответствующему приказу. Так в 1614 г. в приказе Казенного Двора обнаружилась покража из ящика казенных денег, при чем подозрение пало на приказных сторожей; из приказа воспоследовал доклад о том государю и боярам и, по указу государя и по боярскому приговору, подозреваемых велено подвергнуть в том же приказе расспросу и пытке .
В 1676 г. в Думе Боярской начато было дело о противозаконных действиях воеводы И. Мещеринова при взятии Соловецкого монастыря, которое, после предварительной постановки его здесь, по царскому указу и боярскому приговору передано было для дальнейшего производства в Новгородский Приказ . Если мы в приведенных сейчас случаях видели Думу Боярскую направляющею и предающею суду дела о преступлениях по должности – то с другой стороны имеем мы также примеры окончательных приговоров Думы по делам этого рода; так, в 1682 г., боярским приговором определено наказание стрелецкому полковнику за превышение и злоупотребление предоставленной ему властью и за притеснение своих подчиненных . Имея в виду общий характер и дух современного делопроизводства, не трудно себе представить тот порядок, которым должны были производится дела о преступлениях по должности. Во время обычного утреннего приема в Комнате или Передней, государю докладывалось обнаружившееся преступление по должности – или первоприсутствующим соответствующим приказа, если оно открывалось административным порядком, или думным дьяком – если по делу подана была челобитная на государево имя. Если дело было ясным и не требовало дальнейших соображений, государь тут же давал указ свой, в противном случае государь приказывал изготовить дело к докладу в обычном заседании Думы Боярской. Здесь, если дело достаточно выяснялось самим докладом, немедленно следовал указ по делу; если же дело требовало дальнейшего розыска – следовал приговор о дальнейшем направлении его с этою целью в соответствующий приказ, откуда, после выяснения всех обстоятельств, дело снова докладывалось государю и Думе его для окончательного указа.
К числу преступлений по должности, которые могли восходить до рассмотрения Думы Боярской, может быть отнесен отказ судей в правосудии и злоупотребление их при отправлении суда. Судебник 1550 г. грозит государевою опалою судье, который без основания откажет челобитчику в управе; здесь, под словом «опала», проф. Владимирский-Буданов справедливо разумеет не опалу в собственном смысле этого слова, но угрозу наказания вообще. Затем, за неправильное решение дела из-за посула, Судебник угрожает судье пенею — «что государь укажет» . Затем Уложение дозволяет истцу подавать государю челобитную в случае недачи судьею без законного основания управы, а суде, который из корысти не станет вершить судного дела, угрожает наказанием – «что государь укажет»; наказанию, определяемому по указу государя, угрожается здесь и судье который, без уважительных причин, перестанет ездить присутствовать в приказе своем . Ясно что, в приведенных выше случаях, наказание, о котором упоминается в самых общих выражениях – «опала», «что государь укажет» – определяется на каждый отдельный случай государем, по докладу ему данного дела. Но не может почти подлежать никакому сомнению участие в этом определении наказания – по крайней мере в некоторых случаях – и Думы Боярской; так смотрит на этот вопрос и проф. Дмитриев в своей «Истории судебных инстанций» .
Суд по местническим делам составляет третий вид судебной деятельности Думы Боярской, в качестве первой инстанции. Местнические дела бывали односторонними или двусторонними. Местнические дела первого рода являлись с характером простого протеста известного лица касающегося его правительственного распоряжения или назначения, несовместного с его «честью». Местнические дела второго рода являлись также протестом против известного назначения или правительственного действия, но уже протестом не абсолютным, а относительным, здесь обиженный видит «поруху» или «потерку» чести своей в том, что перед ним возвышено или сравнено с ним другое лицо, менее честное с точки зрения местнических счетов. Местническое дело начинается челобитьем государю (письменным или словесным) со стороны лица, считающего себя обиженным. Если возникающее дело является двусторонним, – в таком случае противник, в свою очередь бьет обыкновенно государю челом «об оборони», т.е. об ограждении чести его от порухи, нанесенной ей предъявлением местнического спора. Государь указывает боярам «слушать дела» или «сидеть о том деле» – и те приступают к рассмотрению спора, причем существенными моментами представляются расспрос челобитчика и рассмотрение и оценка представленных им в основание соображений своих «случаев». После достаточного выяснения дела, бояре постановляют приговор, или признают правильною претензию первого челобитчика, или – что бывало в большинстве случаев – признают ее неосновательною; в последнем случае присуждалась второму челобитчику «оборонь», заключавшаяся обыкновенно в определении известного наказания начавшему неправильный спор, – тюремного заключения, выдачи головою противнику, запрещение в течение известного промежутка времени «видеть царские очи» или понижения в чести, если обвиненный находился в думном чине, – тюремного заключения или телесного наказания, если он не был думными человеком . Но слушание местнических дел в полном присутствии Думы составляет лишь один вид суда по делам этого рода; в других случаях государь указывал судить местнический спор одному боярину или окольничему, придав ему в помощь разрядного дьяка и разрядного подьячего для письмоводства . Последняя упрощенная форма суда кажется даже предпочиталась челобитчиками; мы имеем по крайней мере случай ходатайства боярина, что бы государь его пожаловал, «велел суд дать, и приказал бы одному боярину судить», отказываясь предъявить свой «случай» полному присутствию Думы «для многие ссоры с своею братьею», – что и было государем уважено . В других случаях бояре, в полном составе своем, обсуждали лишь вопрос о даче по спорному делу суда, – а затем самый суд поручался одному из них, с придачею разрядного дьяка . Но вместе с тем ты имеем свидетельства о значительном количестве местнических дел, судившихся полным присутствием Думы и до конца, с постановлением окончательного приговора по делу, притом или под личным председательством государя, или в его отсутствие . В записях местнических процессов в большинстве случаев не упоминается об особом докладе государю боярского приговора в тех случаях, когда дело слушалось а отсутствие государя, откуда мы вправе заключить, что подобного доклада и не требовалось, так как в тех случаях, когда государь желал чтобы решение бояр было представлено на его утверждение – о такой воле государя упоминается в самой записи процесса . Решения по местническим делам записывались в Разрядном Приказе, на который возлагалось и приведение в исполнение наказаний, присуждаемых по местническим делам.
В заключение рассмотрения судебной деятельности Думы Боярской, как суда первой инстанции, должны мы заметить, что в удельный период русской жизни этот вид суда князя и думы его был весьма обыкновенным. С переходом русской государственной жизни в Московский период, а в особенности с развитием приказной организации, – он должен был все более и более стесняться и наконец, ко второй половине ХVI в., окончательно принять уже те пределы, которые выше были нами рассмотрены.
II. Судебная компетентность Думы в качестве высшей инстанции.
Судебная компетентность Думы Боярской в качестве высшей инстанции возбуждалась, или путем докладов судных дел из приказов, или путем челобитья на решения последних. Доклад судных списков, в значении средства ограничения судебной компетентности – заключавшегося в том, что низшего разряда судьи не могли постановлять по известным делам окончательного решения без доложения дела высшей инстанции – должно считать институтом весьма древним, начало которого скрывается еще в глубине удельно-вечевого периода русской государственной жизни. Но это вид доклада, касающийся организации местного, областного суда – не составить в настоящее время предмета исследования нашего. Мы будем говорить в настоящее время лишь о докладе судных дел государю и Думе его из приказов.
Уже Судебник 1550 г. дает следующее постановление, касающееся доклада: «А кто к которому боярину, или к дворецкому, или к казначею, или к дьяку придеть жалобник его приказу, и ему жалбников своего приказу от себя не отсылати … а которому будет жалобнику, без государева ведома, управы учинити не мочно, ино челобитье его сказати царю государю» . В этой статье под словами «его приказу», «своего приказу» – было бы весьма смело разуметь приказы в позднейшем смысле этого слова, так как слово «приказ» является здесь в смысле «подсудности», на упоминание здесь о дворецком, казначее и дьяках уже указывает нам, что это определение Судебника распространяется и на приказы в собственном смысле слова – в смысле центральных правительственных установлений, ведающих между прочим и центральный суд, – из которых многие существовали уже в половине XVI века. Здесь очевидно в самом общем выражении указываются случаи, в которых требуется доклад судных дел из приказов государю: если будет «управы учинити не мочно» . Обращаясь к Уложению 1649 г., мы и в этом законодательном памятнике не находим твердого определения случаев доклада: «А спорные дела, которых в приказах зачем вершити будет не мощно, взносити из приказов в доклад к Государю … и к его государевым бояром и окольничим и думным людем» . В 1694 г. опять встречаем мы весьма общее определение, по которому «судных и всяких розыскных дел, по которым в приказах судьям указу за чем учинить будет немочно … и тех из приказов дел … слушать в вверху в Передней бояром и думным людем всем и … великих государей указ чинить» .
Таким образом в законодательных определениях XVI и XVII веков встречаем мы одинокие и весьма неопределенные указания на случаи доклада из приказов государю и Думе его – это именно случаи, когда приказным судьям по известному делу «указу учинити не мочно», когда в приказе не может состояться окончательное решение по делу. Ясно, что здесь прежде всего должно разуметь те судные случаи, решение которых не могло воспоследовать в приказах за отсутствием, неполнотою или внутренним противоречием законодательных определений, под которые могли бы они быть подведены, когда следовательно оставалось лишь обратиться за указом к Государю и Думе его, как высшей законодательной и судебной инстанции . Судебное решение государя и Думы его являлось в подобных случаях и новым законодательным определением, обязательным для последующей практики. Выше говоря об участии Думы Боярской в законодательстве, уде имели мы случай видеть, как подобные доклады из приказов и указы по ним бояр и думных людей способствовали движению законодательства в форме дополнительных к Судебнику указов и новоуказанных статей. Кроме доклада судного дела из приказа Думе Боярской по неимению для решения его ясного определения в законе, профес. Дмитриев допускает, что под случаями, в которых приказным судьям указа «учинити не мочно» – следует разуметь и такие, когда не могло состояться единогласного приговора по делу, – так как решение по большинству голосов не в характере старинного русского процесса . И вот в тех случаях, когда приказные судьи разногласили – заявляет проф. Дмитриев – они вероятно и препровождали дело на рассмотрение и разрешение Думы Боярской: этим думает объяснить г. Дмитриев и многочисленность докладов поступавших в Думу из приказов . Нельзя не согласиться с вероятностью этого предположения, хотя оно и не подкрепляется известными до нашего времени памятниками. Укажем наконец на одну статью Судебника 1550 г., из которой выводится заключение об одном процессуальном действии, требующем непременного доклада своего Дума. Статья 75 Судебника постановляет, что наместники волостели и их тиуны могут быть вызываемы в Москву у суду по приставным записям не иначе, как по окончании сроков службы их; исключение допускается лишь в том случае, если «запись велят дати бояре, приговоря вместе». Таким образом наместник, волостель и тиун, до окончания срока службы, могут быть вызваны в Москву к суду не иначе, как по боярскому приговору; отсюда вероятно, что приказы, в случае необходимости в таком вызове, должны были докладывать о том Думе.
Укажем в заключение, что мы имеем несколько частных примеров производства в Думе судных дел по докладам их из соответствующих приказов, – не говоря уже о рассмотренных выше новоуказных статьях, в которых судебная деятельность Думы тесно соприкасается с участием ее в деятельности законодательной .
Хотя Судебники не указывают прямо на Боярскую Думу, как на инстанцию, рассматривающую в апелляционном порядке дела производившиеся в приказах, как скоро решения последних будут обжалованы челобитными на государево имя, – но разбирательство подобного рода дел в XVI веке Думою Боярскою вытекает уже из того – как справедлива указывает проф. Дмитриев – что нельзя указать другого учреждения, которое могло бы давать в подобных случаях расправу . Но зато от XVII века имеем мы уже вполне определенные свидетельства, указывающие на Думу Боярсую, как на высшую апелляционную инстанцию по делам, решения которых в приказе обжаловались перед государем. Уложение 1649 г., предусматривая для приказных судей возможность «просудиться», т.е. неправильно обвинить кого либо без злого умысла, по ошибке, определяет перенос такого неправильно решенного дела на пересмотр и перерешение Думы Боярской, – «а дело вершити всем бояром». Равным образом определяет Уложение перенос дела на пересмотр и перевершение Думы и в том случае, если решение приказного судьи будет обжаловано перед государем вследствие неправильного решения его судьею из за корыстных видов . Еще определение выражается указ 1694 года: «… судных и всяких розыскных дел … которые и вершены (в приказах), а на вершение учнет кто им великим государем бить челом и вершенья чем спорить … и тех из приказов дел и челобитен слушать у себя великиз государей в вверху в Передней бояром и думным людем всем и … великих государей указ чинить» . В том же указе определен и самый порядок подачи государям челобитных, – который указан уже нами при рассмотрении делопроизводства в Думе Боярской. Для некоторых привилегированных городов Дума Боярская непосредственно являлась второю инстанциею по отношению к областному суду, помимо приказов, как средней судебной инстанции ; так в жалоованной грамоте городу Могилеву (1654 г.), данной по случаю присоединения его к Московскому государству, жителям его предоставлено судиться по Магдебургскому праву, при посредстве собственных выборных судей, но «толко кто будет учнет бити челом на их (выборных судей) суд и на приговор нам, великому государю, – определяет это грамота – и тогда их … позывати до нашего царствующего града Москвы, и, по нашему царского величества указу, таких дел выслушают наши царского величества бояре и думные люди и расправу учинять» .
В заключение наших исследований о Думе Боярской – скажем несколько слов о дальнейшей судьбе ее с наступлением XVIII века и началом Петровских реформ. Последнее достоверное известие о существовании еще Дцмы Боярской относится к 18 февраля 1700 года. Затем о последующей судьбе этого учреждения – отживавшего уже последние минуты предсмертной агонии своей – ничего не известно. С 4 мартм 1704 г. видим действуюзим на месте Думы уже ноуое учреждение – Ближнюю Канцелярию, составленную из присутствия лиц, заведывающих различными приказами. Наконец 22 февраля 1711 года сосотялся указ о первом учреждении Сената – а вслед за тем начинается окончательная ломка системы московских правительственных установлений. Таки образом, уничтожение Думы Боярской должно быть отнесено к промежутку времени между 18 февраля 1700 и 4 марта 1704 года . Долее просуществовала Расправная Палата, которая, сохраняя прежнее судное значение свое, самостоятельно существовала до 1718 года, когда, указом от 28 августа, она вместе с Поместным Приказом – подчинена была вновь учрежденной Петром Юстиц-Коллегии .