Россия: Библиотека Пашкова

Публичная бесплатная политико-правовая интернет-библиотека Пашкова Романа

Русская Правда

Опубликовано · Обновлено

РУССКАЯ ПРАВДА
Русская Правда. Русская Правда из всех памятников 1-й половины 2-го периода отличается чисто русским характером, выработанным русскою жизнью; она свидетельствует о тех юридических верованиях, коими жило русское общество того времени, хотя и в ней есть несколько статей не русского происхождения (из Судного Закона), но они переделаны на русский лад. В Судном Законе, Уставе Владимира видно влияние византийского права; здесь же все чужеземное откинуто и все заимствованное переделано по-русски. У нас под именем Русской Правды разумеется сборник законодательных памятников и называется Правдою Русскою Ярослава Владимировича. Но Ярослав издал лишь первые семнадцать статей. Затем этот памятник постоянно пополнялся впоследствии. Есть прибавления сыновей Ярослава, Мономаха и других. Некоторые прибавления относятся даже к концу XII в. и началу XIII-го. Из этого памятника видно, как росли и изменялись юридические верования общества. Один и тот же вопрос решается несколько раз и притом различно.
Внешняя история Русской Правды. Начнем с литературы этого памятника. Первое ученое открытие Русской Правды в позднейшее время принадлежит Татищеву, который отыскал ее в одной Новгородской летописи XV века, и, объяснив ее своими примечаниями, представив в Императорскую Академию в 1738 году. Потом Шлецер, пользуясь списком ли Татищева, или каким другим близко подходящим, издал Русскую Правду в первый раз в 1767 году. Список Правды, который был у Татищева, принадлежит к древнейшей редакции этого памятника. Через 20 лет после Шлецеровского издания найдены еще два списка Русской Правды: один отыскан в Ростовской летописи; он представляет весьма немногие, но довольно важные отмены против упомянутого Новгородского, и употреблен Академиею в дополнение при издании Татищевской рукописи, которая была напечатана Академиею во 2-й книге продолжения Древней Вивлиофики. Второй список доставлен в Академию Крестининым; он выписан из одной Кормчей, принадлежавшей сольвычегодской Благовещенской церкви. Список сей гораздо полнее прежних и совершенно позднейшей редакции; в нем уже находятся законы Владимира Мономаха. Он напечатан в 3-части продолжения Древней Вивлиофики.
Потом отысканы еще шесть списков Русской Правды в 1791 году и по сим спискам известный исследователь древностей, генерал-майор Болтин, составил новое издание Русской Правды в 1792 году, в С.-Петербурге; потом оно без перемен было повторен в 1799 году в Москве. Издание это сделано с переводом Правды на новый язык и с разными примечаниями, но в нем важный недостаток в том, что издатель не позаботился описать рукописей, которыми пользовался, и, принявши одну рукопись за главный оригинал, вносил в текст варианты из других рукописей без означения, что это именно варианты и взяты из такой-то рукописи. Рукописи, которыми пользовался Болтин, очевидно содержали в себе Правду позднейшей редакции, ибо в издании помещены и законы Мономаха. Вообще издание Русской Правды Болтина полнее Крестининского.
В 5-й раз Русская Правда издана Московским Обществом Истории и Древностей Российских, в первой части достопамятностей в 1815 году, по списку взятому из Кормчей XIII столетия, хранящейся в синодальной библиотеке и считающейся древнейшею из всех доныне известных. Это издание общества отличается пред всеми другими верностью и отчетливостью, с которыми был снят подлинник и напечатан текст; при нем есть варианты из прежних изданий и ученое предисловие, составленное Калайдовичем. Самая рукопись, по содержанию одинаковая с Болтинскою, много разнится особым порядком статей; относится она к XVI веку, хотя и помещена в Кормчей XIII вика.
6-е издание Русской Правды находится в Софийском Временнике, изданном под редакциею Строева в 1821 году по двум вновь открытым рукописям XV и XVI столетий. Здесь Русская Правда издана в полнейшем виде со многими прибавлениями против прежних изданий.
7-е издание Русской Правды сделано по списку XIII века, принадлежавшему Обществу Истории и Древностей Российских. Оно находится во 2-й части достопамятностей, напечатанной в 1843 году; сим изданием занимался член общества г. Дубенский. Текст Русской Правды в рукописи, с которой напечатано сие издание, по полноте принадлежит к одному разряду с списками Синодальным и Крестинина, но отличается от того и другого порядком расположения некоторых статей и прибавлением статьи о коне порченом и коньи. Ближе всех подходить к этой редакции список Русской Правды, помещенный в Кормчей XV века, принадлежащей библиотеке Чудовского монастыря.
8-е издание Русской Правды сделано профессором Калачевым в его исследовании о Русской Правде, изданном в 1846 году. В этом издании текст Правды напечатан по 30 спискам и расположен в известном порядке статей, не в том, в каком они находились в котором либо из списков, а в порядке, придуманном самим издателем; а именно — все статьи Русской Правды у него разбиты на 4 отдела: в 1-м помещены статьи, относящиеся к государственному праву, во 2-м-к гражданскому праву, в 3-м — статьи, относящиеся к преступлениям и наказаниям, и в 4-м статьи, относящиеся к судопроизводству. Такое разделение статей, конечно, показывает полный состав Русской Правды, но имеет то важное неудобство, что уничтожает настоящей характер памятника, представляет его не в том виде, каков он есть сам по себе.
9-е издание Русской Правды выдано в свет в том же 1846 году тем же профессором Калачевым; оно составлено по четырем спискам разных редакций, по каждому списку отдельно: 1-е по списку Академическому, тому самому, по которому в первый раз была издана Русская Правда Шлецером, список этот XV века; 2-е по Троицкому списку, относящемуся к концу ХIV века; редакция Правды находящейся в сем списке чаще всего встречается в рукописных кормчих; 3-е по Карамзинскому списку, находящемуся в одной новгородской летописи ХV столетия; здесь редакция Правды одинакова с редакциею ее в Софийском Временник; и, наконец, 4-е по списку князя Оболенского, взятому из одной кормчей второй половины XVII столетия; редакция Правды, здесь помещенная, отлична от всех предшествовавших и указывает на позднее составление, вероятно уже в конце XIV или начале XV столетия. Это издание одно из лучших и удобнейших для пользования Русскою Правдою.
Кроме изданий Русская Правда возбудила много исследований в нашей литературе. О Русской Правде более или менее писали все, занимавшиеся русской историей и русским правом; иные отвергали подлинность Русской Правды, называли ее подделкою позднейших летописцев, другие защищали мнение противоположное; иные называли Правду чисто славянским древним законодательством, общим для всех славянских племен, другие, напротив, называли ее переводом германских древних уложений; иные же находили в Правде смесь узаконений скандинавских, германских, византийских и славянских. Результатом всех сих споров в настоящее время составилось в науке положение, что Русская Правда не подделка позднейших летописцев, а подлинное законоположение древней Руси, что в Русской Правде заключаются именно те законы, которые употреблялись на Руси в практике и что в сии законы вошли элементы: славянский, скандинавский и византийский, ибо во время издания Русской Правды русское общество находилось под влиянием сих трех элементов. А посему, не занимаясь отдельным разбором каждого мнения, мы прямо перейдем к внешней истории Русской Правды, как подлинного памятника древности и, разберем основания его подлинности.
Здесь, прежде всего, рождается вопрос: к какому времени должно отнести начало Русской Правды? По всем почти спискам, какие только теперь известны, начало Русской Правды относится ко времени Ярослава Владимировича, ибо все списки имеют заглавие: «Суд Ярославль Владимирич», или «Устав в. к. Ярослава Владимировича о судех».
Конечно, все дошедшие до нас списки Русской Правды не восходят ранее ХIII столетия, но мы не можем отвергать их свидетельство, ибо и летописи говорят, что Ярослав «дал новгородцам Правду и Устав, списав грамоту, рече: посему ходите и держите якоже списах вам». (Соф. 134). Да и самое содержание Правды, в первоначальном ее виде, свидетельствует, что она вполне согласна с духом того времени, к которому ее относят списки: в Правде еще отличены русин, варяг и славянин, что, конечно, могло быть только при Владимире, и Ярославе и может быть при их детях, впоследствии же резкое различие, в показанных элементах русского общества, неминуемо должно было изгладиться, и не могло уже входить в законодательство, что мы действительно и видим в позднейших редакциях Русской Правды, где уже не упоминается ни о варягах, ни о русинах; так например в Карамзинском списке, относящемся к XV столетию, не встречается имени варяг, а в списке князя Оболенского уже не упоминается и о русине.
Другой вопрос при рассмотрении внешней истории Русской Правды состоит в том: для кого написана Русская Правда? По свидетельству летописей, Ярослав первоначально написал Правду для Новгородцев в 1019 году, когда, по прогнании Святополка, окончательно завладел Киевом. В летописи сказано, что Ярослав «нача вои делити: старостам своим по 10 гривен, и отпусти я домов; и дав им правду и устав, списав грамоту, рече: по сему ходите и держите, якоже списах вам». (Соф. 134). Следовательно, Русская Правда первоначально была дана Новгородцами, а впоследствии с разными изменениями перешла в Киев и другие владения Руси, как увидим при дальнейшем разборе сего памятника в разных редакциях. Против свидетельства летописи в нашей ученой литературе есть возражение, состоящее в том, что, по смыслу летописи, Ярослав дал Новгородцам льготную грамоту в награду за их пособие в войне с Святополком, а в Русской Правде нет и помину о льготах. Но, при рассмотрении Русской Правды, это возражение вполне уничтожается. Стоит только припомнить, что главный доход князя от суда состоял собственно в сборе судебных пошлин, а в Русской Правде, в первой редакции, ни в одной статье нет и помину о пошлинах в пользу князя; следовательно, Русская Правда в первом своем составе, как она была дана Новгородцам, вместе с судною грамотою представляла в себе и грамоту льготную — она освобождала Новгородцев от судных пошлин в пользу князя и, конечно, эти льготы, это освобождение в то время должны были считаться важными и за них новгородцы всегда сильно вступались в своих отношениях к преемникам Ярослава. Впрочем, вероятно, Ярослав дал Новгородцам еще и другие льготные грамоты, которые до нас не дошли и на которые впоследствии ссылались Новгородцы в своих сношениях с князьями; но присутствие других льготных грамот не препятствует принять и Русскую Правду, в первоначальном ее виде, как льготную грамоту.
Третий вопрос при рассмотрении внешней истории Русской Правды состоит в том, была ли принята Правда, данная новгородцам, в других владениях Руси? На это Русская Правда отвечает утвердительно: в ней мы находим известие, что по смерти Ярослава: «паки совокупившееся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод, и мужи их Коснячько Перенег, Никифор Киянин, Чудин, Микула и отложиша убисние за голову, но кунами ся выкупати; а ино все, якоже Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша». Здесь мы видим с одной стороны некоторое изменение Ярославова закона, а с другой — указание, что Правда, данная Новгородцам, была принята и в других владениях Руси, ибо пред приведенным известием в одном списке состоит заглавие: «Правда уставлена Русской земли». Потом далее встречаем, в измененной сыновьями Ярослава Правде, следующую статью: «А конюх старый у стада 80 гривен, яко уставил Изяслав в своем конюсе, его же убили Дорогобудьци». Эта статья приводить в примерь приложение Правды на практике в Дорогобуже еще до формального изменения ее сыновьями Ярослава; следовательно уже и при Ярославе, или, по крайней мере, вскоре по смерти Ярослава, Русская Правда была действующим законом не в одном Новгороде, но и в Дорогобуже, а, конечно, и в других краях Руси. Здесь рождается еще вопрос в той ли форме действовала Правда в других русских владениях, в какой была дана Новгородцам, т.е. была ли она там льготною грамотою, освобождающею от судебных пошлин? Очевидно она не была льготною грамотою в других областях Руси; на это мы имеем свидетельство в устав Ярослава о вирных пошлинах, и помещенном в Академическом списке Русской Правды, после изменений, деланных в Правде сыновьями Ярослава. В этом уставе прямо сказано, что вирники должны оканчивать сбор виры на князя в продолжении недели: «а до недели виро сберут вирницы». Этот устав о вирах оставлен сыновьями Ярослава без изменения и назван прямо Ярославовым: «то ти урок Ярославль». Следовательно виры и другие судебные пошлины сбирались при Ярослав также, как при Владимире и его предшественниках, и Русская Правда, изданная Ярославом, отменяла судебные пошлины только в Новгороде, в других же владениях она вероятно определяла, сколько каких пошлин с какого судного дела должно идти в казну князя. Но списков Ярославовой Правды с назначением пошлин до нас не дошло и потому мы об этом ничего не можем сказать утвердительно. Наконец, должно еще решить вопрос: который, из дошедших до нас списков Русской Правды, принадлежит по своей редакции Ярославу, или иначе: которая из редакции Русской Правды, как мы уже видели, приписывается Ярославу? Но уже первая статья в каждой редакции ясно свидетельствует, что всех редакций нельзя приписать Ярославу, что они составлялись в разное время, ибо ни в одной редакции первая статья не походит на первую же статью другой редакции. Так в редакции, к которой принадлежит Академический список Русской Правды, в первой статье сказано: «Аще небудет кто мстяй, то 80 гривен за голову, аще. будет русин, любо гриден, любо купчина, любо ябетник, любо мечникь; аще изгой будеть, любо словенин, то 40 гривен положити за нь». В Троицком списке напротив стоить: «положити за голову 80 гривен, аче будет княж муж, или тиун княж, аще ли будет русин, или гридь, любо купец, любо тиун болярск, любо мечник, любо изгой, или словенин, то 40 гривен положити за нь». А в списке Исторического Общества: «За голову 80 гривен ачи будет ли муж княж или тиуна княжа; ачи будет горажанин, любо гридь, любо купецъ, любо тиун боярскь, любо мечник, любо изгой, любо словенин, то 40 гривен положити за нь». Наконец в списке князя Оболенского уже сказано: «положити за голову 80 гривен, любо рассудити по мужи смотря». Это простое сопоставление одной первой статьи разных редакций ясно говорит, что все они составлялись в разное время, ибо в каждой из них свое разделение лиц на классы и свое значение классов; так, например, в первой редакции купец, гридь и русин отнесены к высшему разряду в 80 гривен за голову; напротив, в Троицком списке – те же лица отнесены к низшему разряду по 40 гривен за голову. А в списке Исторического Общества вместо русина уже стоит горожанин и также отнесен к низшему разряду в 40 гривен. Наконец, в списке князя Оболенского вира уже не разделяется на два разряда и вместо деления на классы сказано: «любо рассудити по мужи смотря». Конечно, такое разнообразие и несходство нельзя приписать ошибке или своеволию переписчиков, ибо здесь заметен порядок и постепенность в распределении классов, явно указывающее на постепенное развитие, общественного устройства.
А посему, чтобы определить, которая из редакций старшая, или которая принадлежит Ярославу, нужно принять в соображение состояние общества на Руси в Ярославово время. Ярослав был праправнук Рюрика, первого князя на Руси, и жил во втором столетии от приглашения варяго-руссов; при его отце, Владимире, варяги составляли главную дружину киевского князя. Потомки варяго-руссов, приведенных Рюриком, в продолжении каких-либо 150 лет, т.е. в 3-х или 4-х поколениях, еще резко отличались от славян, между которыми жили на Волхове и в Приднепровье, и, как одноплеменники князей, конечно, считались последними выше, дороже славян; но в последующее время, особенно при удельном разновластии, русины уже потеряли свое прежнее значение, а потом и совершенно должны были затеряться, ибо и славяне на Руси все стали называться Русью. Такое постепенное изменение в общественном значении русина мы находим и в редакциях Правды: в 1-й редакции русин отнесен к первому разряду, во 2-й – ко второму, а в 3-й – русин, как класс, исчезает, и вместо него стоит горожанин. Следовательно, по общественному значению русина, первую редакцию, т.е. Академический список Правды, должно признать старшею, т.е. современною Ярославу, хоть самый список, в котором она дошла до нас, относится и к XV столетию. Старшинство этой редакций резко обозначается и другими статьями, коих всего семнадцать. Потом в том же списке прямо начинается Правда, уже измененная сыновьями Ярослава: «Правда уставлена Русской земли; егда ся совокупил Изяслав, Всеволод», и проч. В прочих редакциях Правда, измененная Ярославовыми сыновьями, начинается прямо после первой статьи: «убьет муж мужа, то мстити брату брата», следующие же за сим 16 статей Ярославовой Правды в прочих редакциях опускаются – явно, что сии редакции уже позднейшего времени. Притом, в статье: «аже холоп ударит свободна мужа», во всех других редакциях сказано: «то Ярослав был уставил убити ми но сынове его по отцы уставиша на куны, любо ли бити и развязавше, любо ли взяти гривна кун». И в Академическом списке мы действительно находим статью, по которой обиженный имел право убить холопа: «а за тем где его налезут ударенный той муж, да бьють его». Явно, что Академический список принадлежит к древнейшей редакций самого Ярослава. Наконец, в одной только этой редакций ни в одной статье не упоминается о судебных пошлинах в пользу князя; а Ярославова Правда, данная Новгородцам, по смыслу летописного свидетельства, именно должна была носить на себе характер льготной грамоты, освобождающей от судебных пошлин, следовательно и по сему признаку мы должны признать Академически список Правды древнейшею редакциею, принадлежащею самому Ярославу.
Многие из исследователей считают Академический список Русской Правды сокращенным и не полным; говорят, что летописец выписал в него не всю Ярославову Правду, а только сделал выборки из нее, и притом неудачно, опустивши существенные статьи сего законодательного памятника, именно — все относящиеся к гражданскому праву, которые встречаются в других редакциях Правды. Но простое сличение Академического списка Правды с другими ее редакциями уже ясно показывает, что это не сокращение, а особый самостоятельный памятник, имеющий свой характер, которого уже незаметно в других редакциях. Для примера возьмем хоть 2-ю статью; она в Ярославовой Правде, т.е. в Академическом списке, изложена так: «Или будет кровав или синь надражен, то не искати ему видока человеку тому; аще не будет на нем знамения никотораго же, то ли приидет видок, аще ли не может, то ту конец. Ожели себе не может мстити, то взяти ему за обиду 3 гривны, а летьцу мзда». Но та же статья в другой редакции носит уже иной характер и изложена так: «Аже приидет кровавь муж на двор или синь, то видока ему неискати, но платити ему продажу три гривны; аще ли не будет на нем знамения, то привести ему видок – слово противу слова; а кто будет почал тому платити 60 кун. А че же и кровавь приидет или будет сам почал, а вылезут послуси, то то ему за платеж, оже и били». Очевидно, что здесь первая редакция не есть сокращение второй, ибо в ней есть особое назначение — за лечение ран, а во второй этого назначения нет, хотя вторая редакция изложена подробнее первой. Такой же получим результат из сравнения и остальных статей первой редакции с таковыми же статьями следующих редакций. Следовательно, ясно, что первая редакция не есть сокращение или выборка из последующих редакций. Но здесь еще может родиться мнение, что первая редакция, ежели и не есть сокращение последующих, то по крайней мери дошла до нас не вполне, в отрывках, по прихоти летописца, который сохранил этот памятник. Но и с таким мнением нельзя согласиться. Мы не имеем никакого права обвинять летописца в сокращениях; он сохранил Ярославову Правду в полном ее состав, он ничего в ней не переменил, он даже сохранил неприкосновенным язык сего памятника, ибо язык, на котором написана дошедшая до нас Ярославова Правда, дышит неподдельною древностью и нисколько не походить на язык летописи, в которой она сохранилась. Недоумения же, которые могут родиться от недостатка в Ярославовой Правде статей, относящихся к гражданскому праву, разрешаются тем, что, как мы уже частию видели выше, в Ярославово и Владимирово время для судебных дел гражданского права и даже частию уголовного, был особый законодательный памятник, дошедший до нас под именем Закона Судного людем. Закон Судный и Русская Правда имеют друг с другом самую тесную связь — они друг друга дополняют и объясняют: чего недостает в Русской Правде, то дополняется Судным Законом, и чего нет в Судном Законе, то находим в Русской Правде. Памятники сии в таком отношении друг к другу находились не только при Ярославе, но и во все последующее время, в которое действовала и развилась Русская Правда. Она постепенно переносила, пересаживала к себе статьи Судного Закона я мере того, как статьи сии изменялись согласно с требованиями русской жизни, и принимали на себя русский характер. Это пересаживание и перенесение статей из Судного Закона в Русскую Правду началось уже при Ярославе, чему мы имеем явные доказательства в его Правде. Так, например, в Ярославовой Правде уже требуются в подтверждение жалоб свидетели, именно видоки, что прямо взято из Судного Закона, ибо по древним русским обычаям, засвидетельствованным договорами Олега и Игоря, свидетели не требовались на суд. Или Русская Правда изменяет статью о наказании того, кто своевольно возьмет чужого коня, и заменяет телесное наказание вору денежною пенею. Наконец, все статьи гражданского права, которые мы встречаем в последующих редакциях Русской Правды, явно перенесены туда из Судного Закона, что мы частию уже видели при разборе сего памятника, и что еще подробнее увидим впоследствии при разборе разных редакций Русской Правды. Таким образом, недостаток статей гражданского права в редакции Правды, которую мы приписываем Ярославу, не только не уничтожает доверия к этому памятнику, в том именно виде, в каком он до нас дошел, но и еще более увеличивает его, ибо, по соображению всех обстоятельств дела, всякое дополнение Ярославовой Правды и помещение статей гражданского закона свидетельствовало бы об искажении и подновлении сего памятника и колебало бы доверие к нему. Все редакции Русской Правды явно свидетельствуют, что первая ее редакция, принадлежащая Ярославу, не могла быть в ином каком-либо виде, как только в том, в каком сохранилась в Академическом списки, ибо весь период русского законодательства, объемлющий постепенное развитие Русской Правды. представляет постоянную борьбу начал, выраженных в Судном Закон и в других византийских узаконениях, перенесенных к нам в Номоканоне, с началами права чисто русскими, национальными. Борьба сия выражалась постепенным сообщением византийским началам чисто русского характера и перенесением их в Русскую Правду, и, наконец, разрешилась тем, что Судный Закон и другие византийские узаконения, принятые у нас, и Русская Правда слились вместе в Судебник царя Ивана Васильевича и в его Стоглаве.
Содержание Ярославовой Правды. Законы Ярославовой Правды по содержанию делятся на три отдала: первый содержит в себе узаконения об устройстве, второй — о личных оскорблениях, третий – о делах но нарушению прав собственности.
Отдел первый. Первому вопросу у Ярослава посвящена одна первая статья. В ней сказано: «Аще убьет муж мужа, то мстити брату брата, любо отцю, любо сыну, любо брату – чаду, ли братнюю сынови, оже не будет кто его мьстяй, то положить за голову 80 гривен, аще ли будет княжь муж, или тиун княжь. А если будет Русин, горожанин, любо гридь, или купец, или тиун болярьскый, или мечник, любо изгой, ли Словенин, 40 гривен положити за нь». Из этой статьи ясно, что в делах по убийству и в Ярославово время основным законом была месть. Русское общество того времени не могло еще отказаться от этого исконного своего обычая. Но тем не мене настоящая статья свидетельствует, что русское общество подвинулось вперед в период времени от Олега и Игоря до Ярослава. По законам сих последних, месть за убитого была предоставлена всем родственникам его и единственное спасение от этой мсти было бегство. По закону же Ярослава месть ограничивалась степенями родства, так что только ближайшие родственники убитого – отец, сын, брат, племянник, дядя – могли мстить убийце. Если же не было ближайших родственников, то никто не имел права мстить, а только взыскивалась с убийцы в пользу родственников убитого определенная пеня. Дале, по Олегову договору все имущество убийцы без изъятия следовало ближайшим родственникам убитого, хотя бы и у самого убийцы оставались дети. Напротив того, по Ярославовой Правде, не все имение достается родственникам убитого, а лишь определенная пеня, смотря по общественному состоянию убитого. Это положение Ярослава указывает на ограничение мести. Здесь является предварительно оценка преступления на место прежней безотчетной мести. Дети преступника не лишаются всего состояния, у них берется лишь законная пеня. Это постановление указывает на влияние христианства и сильное развитие общественной жизни. По Ярославовой Правде вознаграждение за убийство есть дело частное. Дальние степени родства не имели права вознаграждения. Следовально, Русская Правда не уничтожает частного, личного характера наказания. По Русской Правде видно, что закон не разбирал, как убил убийца — злонамеренно, или нет. Во время Ярослава все убийцы были одинаково виновны и одинаково подвергались мести родственников, которые не заботились о причинах и побуждениях, которые были мотивом к убийству, а довольствовались одним простым фактом. Из Ярославовой Правды видно, что закон заботился не об уничтожении прежней мести, а только о том, чтобы ограничить ее, чтобы остановить бесконечную резню. Таким образом, законы Ярослава об убийстве суть ограничение, видоизменение мести.
Второй отдел Правды содержал в себе узаконения о личных оскорблениях. Он состоит из 8 статей, в которых разбираются разного рода побои и определяются наказания за них. Личным оскорблением тогда считались только побои, а оскорбления словами, как напр. брань, клевета, не считались оскорблением. По крайней мере мы не видим в Русской Правде и других позднейших узаконениях, чтобы что либо, за исключением побоев, запрещалось законом, как личное оскорбление. Уже только в судебнике мы встречаем запрещение «лаяния», т.е. брани, на которую закон смотрит, как на личное оскорбление. Здесь точно также, как и в законе об убийств, основной закон – право частной мести. Обиженному предоставлялось на выбор – или мстить обидчику, или взыскать с него плату за оскорбление. Плата эта по Ярославовой Правде определялась так:
1) если кто кого прибьет до крови, или наделает синяков руками, а не оружием, то платить три гривны выкупа за обиду и сверх того платить обиженному за лечение. Статья (ст. 2. Ак. сп.), в которой изложено это законоположение, представляет любопытный факт борьбы нашего законодательства с византийским. Статья эта есть явно переделка подобной статьи судного закона (в 25 главе), но в Правде эта статья принимает чисто русский характер и подводится под русское начало меси.
2) Если кто ударит кого палкой, или иным чем и даже мечем, но не обнаженным, то платит 12 гривен за обиду. Статьи (ст. 3 и 4. Ак. сп.), сюда относящиеся, представляют повторение Олегова и Игорева договоров о побоях; в них даже сохранены все формы прежних законов, именно, – по законам Олега и Игоря, за удар мечем, или другим орудием, назначалось 5 литр серебра; та же пеня назначается и Ярославовой Правдой, только греческие литры переменены здесь на русские гривны и посему положено 12 гривен. Дале, по Олегову закону, если кто не мог уплатить 5 литр серебра, то платил обиженному сколько мог, а в остальном клялся, что ему негде взять. Тот же порядок сохранен и в Ярославовой Правде.
3) Если кто кого ударит обнаженным мечем по ноге, или по руке, так что нога или рука отпадут, то платит за это 40 гривен.
4) Если кто кому отрубит палец, то платить за это три гривны обиженному.
5) Если кто у кого вырвет бороду или ус, то платит ему за обиду 12 гривен (ст. 5, 6 и 7. Ак. сп.). Замечательно, что борода или ус ценились дороже, чем палец. Это свидетельствует о сильном развитии на Руси личности, так как заметное обезображение ценилось дороже, чем незаметное увечье.
6) Если кто на кого вынет меч, но не ударит, то платит за это одну гривну. Статья (ст. 8. Ак. сп.), в которой изложено это узаконение, замечательна тем, что здесь наказывается и самое покушение на убийство, или насилие, что указываешь на строгое охранение в обществе тишины и мира и свидетельствует о сильно развитом общественном устройств.
7) Если кто толкнет кого от себя, или к себе, то платит за это три гривны обиженному. Во всех этих статьях закон, как и при Олеге, поддерживает права мести. Очевидно, эти статьи были изданы в отмену статей Судного Закона, несогласных с духом общества. Но влияние Судного Закона было так сильно, что Ярослав не мог уже вполне отрешиться от византийского права и обратиться к старым русским обычаям. По старым русским обычаям в делах по личным оскорблениям судебными доказательствами были знамение (знаки от побоев) и рота. Ярослав отменил роту и ввел новое судебное доказательство, чисто византийского происхождения,- свидетелей или видоков. В Правде сказано: «Оже приидет кровав муж, или синь, то видока ему не искати. Аще ли не будет на нем знамения, то привести ему видок»; а если обвиненный не мог найти свидетелей, то иск его прекращался. Ярослав оставил роту в одном только случае — если обиженный был Варяг, или Колбяг. Это, вероятно, потому, что ни в Скандинавии, ни в Померании не было введено христианство и тому Ярослав не хотел подчинить Варягов и Колбягов христианским законам.
Третий отдел Ярославовой Правды заключает в себе узаконения по делам нарушения собственности. Статьи, сюда относящиеся, числом 8, могут быть разделены на два разряда. Статьи первого разряда говорят о наказании преступников, а во втором излагается порядок судопроизводства по делам нарушения права собственности. Закон, в случае нарушения права собственности, не думает об общественном наказами преступника, а только взыскиваешь с него обиду, помогает частному лицу восстановить право, взыскивая с преступника в пользу обиженного. Ясно, что и здесь самое наказание преступника является еще в форме частной мести. Первые три статьи взяты из Судного Закона, только телесное наказание заменено здесь пенею в три гривны. Пеня эта налагалась:
1) за укрывательство чужого раба,
2) за своевольное и без ведома хозяина употребление чужого коня;
3) за произвольное присвоение себе оружия, коня, платья, или иной какой либо вещи (ст. 10, 11 и 12 Ак. сп.). Преступник в этом случае, кроме цены покраденной вещи, должен был платить еще пеню в три гривны собственнику. Эти статьи подтверждают высказанную выше мысль, а именно, что основанием законных преследований преступника было вознаграждение; следовательно, наказание являлось в форме частной мести, хотя произвол лица был устранен и его место заняло правительством определенное мщение. Ту же пеню, т.е. три гривны, должен был платить должник, отвергавший свой долг (ст. 14 Ак. сп.). Он считался вором и судился, как таковой. Второй разряд узаконений настоящего отдела представляешь важное свидетельство о тогдашнем порядке суда и вообще об устройстве тогдашнего общества. В этих статьях говорится:
1) что укрывателю чужого раба давалось три дня сроку, чтобы объявить об укрывающемся рабе и вывести его на торг; если же он этого не делал, то считался вором и подвергался пене в три гривны (ст. 10 Ак. сп.).
2) Хозяин, увидавши у другого своего коня, оружие, платье, или другую вещь, не мог ее взять, но мог только требовать, чтобы тот, у кого он ее увидел, указал на того, от кого он получил, и вел бы его на свод к нему, если же тот не шел на свод, то ему давалось 5 дней срока найти поручителей, что вещь не украдена, а приобретена законно (ст. 13 Ак. сп.). Если в предшествующих узаконениях мы видим преобладание частного произвола над началом общественного благоустройства и порядка, то в этой статьи замечаем обратное явление. В ней закон ограждает неприкосновенность владения против предъявления недоказанных правь на вещь. В этой же статье мы встречаем поручителей и судебные сроки что указывает на развитие судебного устройства на Руси.
3) Если должник станет отпираться от долга, то кредитору представлялось право представить 12 свидетелей, которые могли бы подтвердить, что кредитор действительно давал взаймы то, что требует с должника (ст. 14, Ак. сп.). Статья, где излагается это узаконение, есть единственная статья во всей Ярославской Правде из гражданского права. Она вошла сюда потому, что ее нет в Судном Законе; следовательно, на Руси в Ярославово время долги взыскивались иным путем, чем в Византии. Византийские законы о кредите были неприложимы у нас, так как у нас не было маклеров, заемных писем и прочих мер, которыми ограждался там кредит.
4) Господин, отыскавший своего пропавшего раба у какого-либо хозяина, мог требовать у последнего, чтобы тот вел его на свод тому, у кого он купил раба; а этот должен был привести его к другому, у кого он купил, а другой к третьему, у которого господин брал его раба, или вместо раба деньги, и предоставлял ему дальнейшие розыскания вора (ст. 15, Ак. сп.). Порядок суд засвидетельствованный этими статьями, был чисто общинный по делам о нарушении прав собственности. Дела решались сводом, свидетелями, или поручителями, для отыскания которых предоставлялось 5 дней сроку. Суд производился миром, обществом, без участия князя и его посадника, следовательно, на чисто общинном начале. Все сделки производились публично, при свидетелях, так что, в случай иска, каждый член общества ограждал свое право сводом, поручительством и свидетелями, а если не мог этого сделать, то признавался виновным.
Определив пени и порядок суда в делах о нарушены собственности, закон определяет те случаи, в которых нарушение права собственности не бывает преступно, не подлежит наказанию. Этих исключительных случаев два:
1) когда раб ударил свободного человека, то обиженный мог безнаказанно убить его. Мало того, если ударивший раб укрывался в доме господина своего, то последний должен был выдать его обиженному, или заплатить 12, гривен; но и затем обиженный, встретив где-нибудь оскорбившего его раба, мог убить его и не платить пени (ст. 16, Ак. сп.). Здесь обида, полученная от раба, оценивается в 12 гривен, одинаково с обидою от свободного человека, очевидно потому, что здесь вину его принимает на себя господин, следовательно и обида перестает быть обидою от раба. Но отсюда нельзя заключать, чтобы обида от раба считалась наравне с обидою от свободного человека. Обиженный имел право убить раба даже и тогда, когда он получил от господина законное вознаграждение за обиду. Следовательно, без вмешательства господина раб платил за обиду жизнью, а не пенею, следовательно обида от раба не считалась наравне с обидою от свободного человека.
2) Второй случай состоял в том, что кто, взявши с дозволения хозяина оружие, или платье испортил бы его, то, по закону Ярослава, пени он не платить, а должен был отдать только цену вещи (ст. 17, Ак. сп.).
Эти узаконения показывают, что Русская Правда составлена по исконным русским обычаям, основанным на общинном начале, хотя и не без влияния Судного Закона. А с другой стороны, те же узаконения свидетельствуют, что памятник сей есть именно та судно-льготная грамота, которую Ярослав дал Новгородцам в благодарность за усердную помощь в войнах его с Святополком, ибо во всей грамоте нет и помину не только о судных пошлинах князю, но и о каком-либо участии князя в судных делах — во всей грамоте мы видим, что суд по всем делам принадлежал обществу, миру, а не князю. Конечно, это была привилегия только Новгородцев, а не общий порядок суда на Руси, ибо по летописям мы знаем, что князья были призваны судить и рядить и это право всегда за ними оставалось.
Устав Ярослава о вирных уроках. Устав этот во всех списках приписывается Ярославу, поэтому мы не имеем права сомневаться в его подлинности, тем боле, что самое содержание его, подходящее к характеру Русской Правды, не позволяет относить его к другому времени. Устав этот свидетельствует о вирном устройстве того времени; из него видно, что виры составляли главный доход князя, что засвидетельствовано и летописями. По свидетельству Ярославова устава виры собирались для князя самим обществом и князь в известные сроки посылал своих вирников для получения их. Когда при Ярославе старинная месть была ограничена и за убийство назначена была денежная пеня, то, в случае совершения преступления, обиженный жаловался обществу и общество уже взыскивало с виновного и вело счет преступлениям. Другой счет вел, вероятно, княжеский посадник. Приезжавший в известное время вирник получал накопленную виру по числу преступлений. Сборы вирных пошлин и расчеты вирника производились быстро, ибо они оканчивались не более, как в неделю В устав сказано: «До недели же вире сберут вирницы». Вирник получал содержание от той общины, в которую посылался для сбора вир. Содержание его так определялось в уставе: «Вирнику взяти 7 ведер солоду на неделю, да овен, или полоть, или две ногаты, а в середу куна, оже сыр, а в пятницу тако же, а куров ему по двое на день, а хлебов 7 на неделю, а пшена 7 уборковь, а гороху також, а соли 7 головажень; то ти вирнику с отроком; а кони 4, а овес коним сути на рот; вирнику 8 гривен, а десять кун перекладная, а метальнику 12 векошь, а ссадная гривна». Это определение корма вирника показывает, что вирник был довольно значительным лицом у князя- Подробности, с какими определяется содержание вирника, а также формальное назначение числа лошадей ему во время объездов для сбора вир и предписание того, в какой срок он должен собрать все виры, свидетельствуют о замечательной строгости и определенности в распределении прав и обязанностей княжеских слуг. Отсюда видно, что доходы дружинников от управления не были произвольными поборами, а с достаточною точностью определялись самим законом, а это, в свою очередь, свидетельствует о значительной степени развития тогдашней администрации. При вирнике был официальный служитель, называемый переда. Кроме кормления вирников, были строго определены доходы мостников. По Ярославову уставу о мостниках, мостник получал по одной нагате в неделю, и сверх того после каждой починки моста, или гордьбы — по 1 ногате. Нет сомнения, что доходы и других княжеских чиновников были определены с такою же точностью, на что мы имеем много свидетельств в последующих, так называемых наказах и вообще подобная определенность существовала, вероятно, и по всем частям тогдашней администрации.
Правда сыновей Ярослава. Постепенное развитие русского общества имело неизбежными своим следствием сознание несоответствия Правды Ярослава с новыми потребностями общества. Это сознание несоответствия вызвало через 17 лет после смерти Ярослава пополнение Правды его сыновьями. С этою целью они собрались в Киеве в 1072 году с избранными мужами: Коснячком, Перенегом, Никифором, Чудином и Микулою и составили новую Правду для всей Руси. Новая Правда ограничивалась тоже одними уголовными постановлениями. Правду сыновей Ярослава можно разделить на три отдела. Первый, состоящей из 11 статей, заключает в себе узаконения о преступлениях против лица; второй, состоящий из 13 статей, заключает в себе узаконения по делам о нарушении прав собственности; третий – из 2 статей – говорить о суде и судебных пошлинах.
В первом отделе основным началом служит полное отменение мести и замена ее денежными выкупами. В первой статье Правды прямо сказано: «Сынове Ярослава отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати». В первых трех статьях в этом отделе Правды определено кому когда платить виру, или не платить. Первая статья говорит — когда убийца платит виру сам, без участия общины. По закону сыновей Ярослава это назначается в том случае, когда убийство учинено в обиду, т.е. с намерением ограбить и вообще с дурным умыслом. В Правде это выражалось так: «Оже кто убиет огнищанина в обиду, то виру платити 80 гривен, а людем не надобе». Здесь мы видим замечательное движение вперед русского законодательства под влиянием Судного Закона. Надо заметить вообще, что византийское законодательство вносило новые начала в русскую жизнь. В Ярославовой Правде закон обращал внимание на один внешний факт, намерение же преступника совершенно не бралось в расчет; напротив, в Правде сыновей Ярослава рассматривается и самый мотив преступления, берется во внимание не только факт, но и воля преступника, который, в случае, если совершил преступление с умыслом, отвечал за преступление один, без пособия общины. Русский закон принял во внимание начало римского права: in maleficiis voluntas spectator non exitus. Вторая статья определяет, когда виру платило общество. Это имело место в трех случаях:
1) когда убийство было совершено в разбое;
2) когда убийцы не было на лицо;
3) когда его не отыскалось: «а оже убьют огнищанина в разбой, или убийца не ищут, то вирное платити в ней же верви голова лежит».
Под именем разбоя тогда понималось не то, что теперь, т.е. нападете на человека с целью ограбить, – это называлось тогда грабежом; под именем же разбоя разумелась драка, возникшая вследствие ссоры, нечто в роде западной дуэли. Чтобы отомстить за невыносимое оскорбление, в то время существовал такой обычай: оскорбленный, набрав ватагу своих приятелей, приезжал в дом обидевшего, бил и колотил что попадалось под руку, и если в этом случай совершалось убийство, то оно называлось совершенным в разбое. Очевидно, убийство было не из желания ограбить, часто невзначай. Другие два случая, когда виру платила община, были: когда убийцы нет на лицо, или когда он неизвестен, когда общество не знает, или не хочет выдать убийцы, считая его хорошим человеком. Эти узаконения свидетельствуют, что русская земля в то время была разделена на общины, называвшиеся вервями, члены которых были связаны круговой порукой, так что в случай совершения преступления одним из ее членов, виру платила вся община. Община могла даже отказать в выдаче убийцы. Вервь платила виру лишь за тех, которые были связаны круговою порукою. Вирное устройство было исконным на Руси и не составляло поэтому учреждения Русской Правды; указания на него мы имеем еще в договорах Олега и Игоря. Так, в договоре Олега сказано, что нанесший кому-либо личное оскорбление, если не в состоянии был заплатить виру, должен был поклясться в том, что ему некому помочь. Третья статья говорить о разряде убийств, за которые никто не платить, или когда убийство не считалось преступлением. К этому разряду носится убийство вора во время кражи. За это убийство ни сам виновник, ни общество не отвечало. В закон сказано: «Оже убьют у которыя татьбы, то убить и в пса место». Впрочем, и здесь закон, желая ограничить произвол хозяина, считает убийство не преступным лишь в том случае, когда вор защищался; а если вор позволил себя связать, то убить его нельзя. Закон говорит, что если хозяин успел связать вора, то, продержав его до утра, должен был вести его на княжий двор, а если посторонние засвидетельствуют, что хозяин убил связанного вора, то также убийство считается в обиду, и убийца платил виру сам, без пособия общины. Разрешивши эти общие вопросы, когда кому платить виру, обратимся к тем статьям Правды сыновей Ярослава, в которых определяется самое количество выкупа или головщины, идущих не князю, а потерпевшему. Этих статей четыре; в них говорится, что за убийство огнищанина, княжих — тиуна и старшего стадного конюха — по 80 гривен, за убийство княжих отроков, конюхов и поваров — 40 гривен, за убийство сельского княжего старосты, рабы кормилицы и раба кормильца – 12 гривен, а за убийство княжего рядовича – смерда и холопа – по 5 гривен. Здесь ясно закон говорить только о княжих людях, а не о земских и выставленный в этих статьях платеж относится не к вирами а к головщинам, т.е. к выкупам за голову, потому что здесь показан платеж и за холопа и за рабу, а по общему смыслу всего древнего законодательства вира платилась только за свободных людей, а не за рабов. Раб тогда считался вещью, а не лицом, и потому за его голову не полагалось виры, а только платилось хозяину вознаграждение и особая пошлина князю, называвшаяся продажею.
Относительно личных оскорблений Правда сыновей Ярослава представляет три статьи. В первой говорится, что окровавленный, или с синяками человек не обязан представлять свидетелей; во второй, что за побои смерда без княжеского позволения платится за обиду три гривны; в третьей говорится, что за побои огнищанина, тиуна, или княжеского мечника платится за обиду 12 гривен. Здесь закон опять говорить об одних княжих людях, а не о земцах, следовательно, по отношению к земцам узаконения Правды Ярослвовой остались в прежней силе. В такой же силе остались постановления Ярославовой Правды относительно различия побоев разног рода. Сыновья Ярослава не упоминают о них в своей Правде именно потому, что подробности эти остались неизменны. Сынова Ярослава говорят в своей Правде лишь о том, в чем были сделаны изменения. В Правде сказано: «А ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове ело уставиша».
Второй отдел заключаешь в себе статьи о нарушена прав собственности. Статьи этого отдела разделяются на три разряда. В первом разряде определяется плата пени за покраденные вещи, которую должен был выплатить вор, если у него не окажется налице покраденных вещей. Здесь княжеский конь оценивался в 3 гривны, а конь смерда в 2 гривны, кобыла – в 60 резаней, вол в 1 гривну, корова в 40 резаней, баран в 1 ногату. Во второго разряде статей излагаются различные пени, которые должны были платить уличенные в нарушении права собственности. Пени эти были следующие:
1) за увод чужого раба 12 гривен,
2) за кражу коня или вола из кляти и гривну и 30 резаней. А если в одном воровстве участвовали несколько лиц, то с каждого по 3 гривны в 30 резаней. В статье об этом сказано: «Оже их было 18, то по 3 гривны и 30 резаней платить мужеви».
3) За порчу чужой межи – 12 гривен, за порчу княжей борти – 3 гривны, а за порчу борти смерда – 3 гривны. В статьях 3-го разряда говорится о мелкой краже, а также обозначаются цены за покраденные вещи и пене или продажи за них в пользу князя. Здесь замечательно то, что продажа за мелкую кражу назначается вдвое более против цены покраденной вещи; так, гусь оценивался в 30 резаней; а продажа за покражу его назначалось в 60 резаней; кроме того, если в краже участвовали 10, или боле человек, то каждый из них должен был платить продажи по 60 резаней.
В отделе узаконений против нарушителей нрава собственности, особенно обращают на себя внимание следующие постановления: 1) в первой статье за убийство раба назначается пеня в 5 гривен а за увод раба платилось 12 гривен, следовательно боле, чем вдвое. Это показывает, что русское общество того времени смотрело на раба, как на вещь. Убийство раба не могло принести никому пользы, следовательно не могло быть часто, напротив, увод раба приносил большую или меньшую пользу тому, кто уводил, следовательно это преступление совершалось чаще, а следовательно должно быть наказываемо строже. Во 2) в Правде сыновей Ярослава делается различие между одиночными воровством и воровством, совершенным целою шайкою, причем за последнее пеня была более. В 3) в Правде сыновей Ярослава особенно замечательна статья о порче межей. В Ярославовой Правде о ней не и помину. Но, конечно, необходимо должно допустить, что меры против порчи межей :существовали, как в Ярослававо время, так и прежде него, потому что и в это время русский народ был земледельческим народом, а следовательно дорожил своими полями, тем более. что тогда было еще очень немного обработанных полей. Межевыми знаками служили ямы, зарубки на деревьях и разные естественные признаки. Отсутствие в Ярославовой Правде узаконений относительно порчи межей можно объяснить тем, что Ярослав, конечно, представлял разбирательство дел этого рода или старому обычаю, или, что всего вероятнее, Судному Закону, в котором есть статья о порче межей. Но через 50 лет после смерти Ярослава русское общество уже настолько развилось, что не могло оставаться ни при обычном праве, ни при Судном Законе, полагавших телесное наказание, несогласное с русским духом, и потребовало законов новых. Поэтому-то сыновья Ярослава и помещают в своей Правде статью относительно порчи межей. По Правде сыновей Ярослава, порча межей считалась очень важным преступлением — за нее назначалась пеня в 12 гривен, равная пени за увоз раба.
Третий отдел Правды сыновей Ярослава заключает статьи о суде и судебных пошлинах по уголовным делам. Отдел этот состоит из двух статей. Первая из них говорить, что «пойманного вора должно вести на княжий двор», т.е. к князю, или наместнику его, или к тиуну. Статья эта прямо отрицает самоуправство: по ней, убивши вора, связанного и не могшего никому вредить, считался убийцею и приговаривался за это к плате виры. Во 2-й статье этого отдела определяются следующие судебные пени: а) емцу, т.е. тому кто ловил вора, 10 резаней; б) княжему мечнику — 1 куна от гривны; в) в десятину на церковь 15 кун; г) князю три гривны. Если же дело будет оценено в 12 гривен, то емцу 70 кун, в церковь 2 гривны, а князю 10 гривен. Это распределение судебных пошлин очевидно относится к преступлениям по нарушению прав собственности; относительно преступлений против личности оставлен был во всей силе старый Ярославов устав «о вирных уроках и продажах». Подробное рассмотрение Правды сыновей Ярослава показывает, что она составляет продолжение, пополнение и развитие Ярославовой Правды, но не составляет ее повторения. Она ясно выражает понятие русского общества ее времени о праве, понятие, которое оно имело в течение нескольких десятков лет по смерти Ярослава и которое в это время довольно развилось. Так, Ярослав в своей Правде еще не мог отменить совершенно месть родственников за убитого, он только ограничил ее, определив, кто из родственников убитого мог мстить за него. Сыновья же Ярослава прямо отрицают законность права мести. Они заменяют месть пенями, которые в их Правде разделяются на три вида, именно: когда общество должно платить за убийцу, когда — сам убийца, и, наконец, когда пеня отменялась и убийство не вменялось в преступление. Точно также и в делах по нарушению прав собственности сыновья Ярослава на столько опередили своего отца, что уже разграничили воровство единичное от воровства шайками. Это разграничение указывает на возникновение в русском обществе новых вопросов и на развившуюся в нем потребность яснее определять общественные отношения. Но как видно из предыдущего, и Правда сыновей Ярослава еще не выходить из пределов законов уголовных: в ней нет узаконены по гражданскому праву, а одни только узаконения уголовные.
Русская правда XII столетия. Развитие общественной жизни на Руси породило новые вопросы., требовавшие законодательного решения, потому Русская Правда не могла оставаться на той же ступени развития, на какой она была при сыновьях Ярослава. Вместе с развитием общества развиваются и его законы. Конечно, общество этом своем движении опережает закон, который, таким образом остается позади, но все-таки и он движется. Хотя в русское общество не входило новых элементов до самого татарского нашествия, но тем не мене прежние элементы его: варяжский, славянский и византийский постепенно изменялись и принимали один характер – чисто русский. Это постепенное слияние элементов должно было изменять развитие общества, а это изменение должно было отразиться на законодательстве. Следы этого развиты общества мы замечаем в дальнейших изменениях и редакциях Русской Правды. Действительно, в последующих редакциях Русской Правды мы встречаем ясные доказательства постепенного развития и изменения Правды Ярослава и Правды сыновей его. При внимательном рассмотрении последующих редакции Русской Правды нельзя не заметить, что они не суть повторение, или искажение Правды Ярослава и Правды сыновей его, но составляют отдельные законодательные памятники разных времен, приспособленные к разным степеням развитая русского общества. При рассматривании редакций Русской Правды последующих времен нельзя не заметить, что почти во всех них упоминается о Русской Правде Ярославовой редакции и о ее изменении при сыновьях Ярослава. Это обстоятельство служить прямым указанием на то, что все редакции Русской Правды после сыновей Ярослава составляют отдельные законодательные памятники, которые не должно смешивать с двумя, рассмотренными нами.
Содержание Правды XII века во всех списках начинается следующими словами: «Суд Ярославль Володимиричь, Правда Русская». Несмотря на такое заглавие, она, очевидно, не есть Ярославова Правда отдельный законодательный памятник, в котором из Ярославовой Правды и Правды сыновей его заимствована только одна первая статья, все же прочее в ней составляет новость, основанную на новых началах, выработанных русским обществом. Поэтому, заглавие: «Суд Ярославль Володимирич» — собственно можно отнести только к одной первой статье, которая действительно взята из Ярославовой Правды. Правду XII столетия можно разделить на 4 отдала: в первом из них говорится о преступлениях против жизни, во втором – о личных оскорблениях, в третьем — о нарушены прав собственности, в четвертом излагаются узаконения о займах. Из этого разделения статей мы ясно видим, что памятник сей, подобно предшествующим, еще преимущественно относится к уголовному законодательству,- из гражданского права в нем помещен только один отдел – займах.
Первый отдел. Правда XII века начинается первой статьей Ярославовой Правды и Правды сыновей его, отменивших месть за убийство и заменивших ее кунами. Указавши, таким образом, на основное начало законодательств предшествующего времени, Правда XVII века приступает к развитию юридических понятий своего времени, именно, излагает узаконения о вирах. Она во 1-х определяет, что такое дикая вира и головщина и кто платил их. По этому определению, дикою вирою называлась:
а) пеня за убийство, совершенное во время разбоя, или когда нет на-лицо убийцы, или же когда община не хочет выдать его;
b) пеня за убийство, учиненное ссоре;
с) вира за убийство, учиненное на пиру явно, а не скрытно.
Отличительный характер дикой виры был тот, что ее платил не сам убийца, а целая община вервь, к которой принадлежал убийца, и притом община платила эту виру не вдруг, а погодно, в течении нескольких лет. Основанием для платежа дикой виры общиною служило то, что совершивший убийство был сам членом этой общины или верви, и состоял вкладчиком по постоянному и каждогодному платежу дикой виры, хотя бы он и не совершил убийства. В законе прямо сказано; «Будет ли головник их в верви, то за не к ним прикладывают того же деля им помогати головнику (убийце)». Итак, дикую виру, т.е. пеню князю за убийство, головник платил не один, а при помощи целой общины. Но самую головщину, т.е. плату родственникам за голову убитого, он платил один, тут община не помогала ему. В той же статье говорится: «А головничество, и то самому головнику; а в сороце гривен (т.е. дикую виру) заплатити ему из дружины (т.е. вместе с членами верви) свою часть». Из учреждения дикой виры видно, что здесь действовало юридическое понятие о вменении. Общество, вервь, не вменяло в преступление убийство в 3-х показанных нами случаях, считало это убийство неумышленным, или, по крайней мере, извиняло убийцу, находило его хорошим членом и потому помогало ему, как своему вкладчику, в плате виры и не выдавало его. Во 2-х, настоящей памятник определяет: когда не допускается дикая вира, т.е. когда платил виру сам убийца. Во-первых, виру платил тот убийца, который убил другого без ссоры, без причины со стороны убитого, а единственно с злым умыслом, чтобы его ограбить. Такой убийца в законе прямо назван разбойником; за него вервь не платила, а напротив самого его с семейством а со всем именем отдавала «на поток и на разграбление». В законе сказано: «за разбойника люди не платят, но выдадят самого всего и с женою и с детьми на поток и на разграбление». Община явно не терпит злоумышленного убийцу; она не только защищает его, а, напротив, исключает его из своих членов как нетерпимого злодея, и убийство с злым умыслом считается достойным строгой кары. Во-вторых, пособием общины в уплате виры не пользовались те из убийц, хотя бы и неумышленных, которые не принадлежали ни к какой верви, не вкладывали своей доли в дикую виру: «аже кто не вложится в дикую виру», говорится в законе, «тому люди, не помогают, но сам платит». Здесь головник, хотя и сам платит, без пособия общины, но он, как неумышленный убийца, следовательно, терпимый член, не изгоняется из общины, не отдается на поток и на разграбление; он по-прежнему остается членом общины, только сам, своими средствами уплачивает виру и годовщину, так как он не вкладывался в дикую виру. В-третьих, настоящий памятник говорить о так называемой поклепной вире. Поклепною вирою называлась вира, платимая тем, на кого падало подозрение в убийстве, или кого уличили в убийств свидетели, но кто не был схвачен во время самого совершения убийства. Закон в таком случай требует суда и судебными доказательствами признает свидетелей, а ежели их не будет, то испытание железом. Для полного доказательства совершенного преступления по закону требуется 7 свидетелей, ежели истец будет Русский, а ежели Варяг, или другой иноземец, то достаточно 2 свидетелей, т.е. обвиняемый признается преступником, ежели семь, или двое свидетелей подтвердят обвинение. Но Русская Правда допускает поклеп в убийстве и иск только в таком случае, когда найден будет еще не разложившийся труп, когда же будут найдены только кости, или до того истлевший труп, что убитого нельзя и узнать, в таком случае ни иск, ни суд по закону не допускаются. В законе сказано: «А на костех и мертвеце не платити виры, оже имени не ведают, ни знают его». Это ясно показывает, что в XII веке уголовное дело только то тогда разбиралось, когда были истцы по этому делу, т.е. процесс бы чисто обвинительный.
Относительно узаконений о вирных пошлинах Правда XII столетия следует уставу Ярослава о вирных уроках, только несколько изменяет его, именно:
1) вирные уроки она разделяет на два разряда:
а) на виры в 80 гривен;
b) на виры в 40 гривен.
Вместо вирного урока в 60 гривен в пользу вирника, как это узаконяет Ярославова Правда, Правда XII века узаконяет брать в пользу вирника от 80 гривен 16 гривен, а от 40 гривен 8. Кормы же вирнику Правда XII века определяет так же, как и Ярославова Правда. Далее в настоящем отдали помещена оценка, почем платить за каждую голову годовщины. Эта оценка одинакова с оценкою по Правде сыновей Ярослава, только здесь прибавлено: во 1-х, разделение княжеских служителей на два разряда, причем к первому, в 80 гривен за голову, отнесены тиуны — огнищный и конюший; а ко второму, в 40 гривен, княжие отроки, конюхи и повара,- следовательно, младшая дружина; во 2-х, в двенадцатигривенную годовщину включены ремесленники и ремесленницы, а в пяти-гривенную к княжеским рядовичам причислены и боярские рядовичи. Первый отдел настоящего памятника оканчивается статьею о пошлинах, платимых в том случай, когда кто оправляется от обвинения в убийств; здесь пошлины в пользу княжого отрока брались одинаково с оправданного и с обвинителя. В законе сказано: «А кто свержеть виру, то гривна кун сметная отроку; а кто и клепал, а тому дати другую гривну».
Во втором отделе о личных оскорблениях настоящий памятник перечисляет те же преступления, какие перечислены и в Правде Ярослава. Самое наказание остается большею частью прежним, но настоящий памятник развивает некоторые новые юридические понятия, на которые прежнее законодатели не обращали внимания. Так, например, в статье: «оже кто кого ударить батогом….» в Ярославовой Правде просто назначена пеня в 12 гривен, согласно с Олеговым договором; в настоящем же памятнике к пени в 12 гривен прибавлено еще: «Не терпя ли противу тому тнеть мечем, то вины ему в том нет». Или в статье: «Аже приидет кровав муж на двор (княжь)» по Ярославову закону предоставлялось на волю обиженного или мстить, или взять три гривны за обиду и плату за леченье, а обида доказывалась на суде знаками на теле: ранами, синяками и проч., а за недостатком их — свидетелями. Точно тот же порядок удержан и в настоящем памятники, но здесь прибавлено, что свидетели должны говорить «слово противу слова» с обвинителем и сверх того сказано, что кто начал драку, тот обязан платить, сверх 3 гривен обиженному, 60 кун и еще 3 гривны продажи в казну княжескую. Это узаконение вошло в Правду XII века прямо из Судного Закона, в который оно вошло из Юстинианова кодекса. Если же окажется по указанно свидетелей, что избитый, пришедший жаловаться, сам начал драку, то лишался права на получение вознаграждения за обиду. В закон сказано: «Аще и кровав приидет а будет сам почал, а вылезут послуси, то то ему за платеж, оже и били». Следовательно, в Правде XII столетия принималось уже в расчет, кто начал драку; прежде же достаточно было показать знаки побоев, или привести свидетелей, чтобы получить вознаграждение за обиду; теперь же, кто начал драку, хотя бы он и действительно был оскорблен, или потерпел побои, тот терял всякое право на вознаграждение от обидчика и не имел права жаловаться. Следовательно, закон здесь обращал внимание и судил не по одному факту, а по причинам, вызвавшим факт, чего в прежнем русском законодательстве не было заметно. Таким образом, отдел о личных оскорблениях замечателен для нас в том отношении, что в нем разбирается не один факт, а также и мотив факта, или воля совершившего преступление.
Третий отдел о преступлениях против прав собственности представляет очень много нового о порядки суда и следствиях по этим делам, что тогда известно было под именем свода. Статьи о своде начинаются измененною статьею Ярославовой Правды о том же предмет. По Ярославовой Правде, увидавший свою пропавшую вещь в руках другого не мог тотчас брать ее, а должен был требовать свода; а ежели владевший покраденною вещью не шел свод, то в течете 5 дней должен представить поручителей в том, что он купил, а не украл опознанную вещь. В настоящем же памятник во 1-х поручительство и пятидневный срок отменены. Это отменены очевидно произошло оттого, что сроки и поручительство заимствованы были из византийского Номоканона и как несогласные с духом русского общества, не могли долго держаться в русском законодательстве; во 2-х последствия свода выражены довольно определенно, тогда как у Ярослава они вовсе опущены. В настоящем памятник прямо сказано, что найденный посредством свода настоящий тать должен платить хозяину покраденной вещи и все то, что пропало вместе с нею. Например, хозяина пропала лошадь с телегою и с разными товарами в телеге; если хозяин увидал у кого-либо свою пропавшую лошадь и посредством свода открыл настоящего татя, то тать должен заплатить ему и за телегу с товарами, хотя они у него не были найдены. Далее, настоящий памятник полагает границы сводам, именно: в одном городе свод должен производиться до конца, т.е. пока не отыщется настоящий тать; но если свод придется вести по разным городам и деревням, то по новому закону истец идет только до третьего свода, и третий за лицо, т.е. за найденную у него краденую вещь, должен заплатить истцу деньги, а с самою покраденною вещью, или лицом, идти до конца свода, т.е. пока найден будет настоящий тать, который должен был платить все: и пеню, или продажу, князю, и другие вещи, пропавшие вместе с найденною, а также и все расходы по сводам. Притом при сводах соблюдался такой порядок: если тот, у кого найдена покраденная вещь, скажет: «я купил ее на торгу», то должен представить двух свободных мужей, или мытника, при которых совершена покупка, и ежели притом скажет, что не знает у кого купил, то вместе с своими свидетелями должен будет присягнуть в том, что найденная у него вещь действительно куплена им на торгу у неизвестного лица при свидетелях, которые также должны дать клятву. После этого вещь отдавалась истцу, а покупщику предоставлялось искать того неизвестного, у которого он купил ее, и если, хотя и чрез долгое время, этот неизвестный находился, то должен был возвратить взятые у покупщика деньги и заплатить хозяину вещи все то, что пропало вместе с нею и выплатить пеню или продажу в казну князя. Дале, в настоящем отделе говорится, что при отыскании украденного раба порядок свода был назначен тот же, какой и для отыскания пропавших вещей: настоящий хозяин раба шел только до третьего свода, у третьего брал раба, а своего оставлял ему, как поличное, чтобы идти ему до конечного свода и, когда на конечном своде отыскивался настоящий тать, то раб, оставленный в поличное, возвращался хозяину его, а тать платил все убытки по своду и продажу князю в 12 гривен. В заключении о сводах настоящий памятник повторяет закон Ярославовых сыновей, что вор, пойманный при воровстве, в случае сопротивления, мог быть безнаказанно убит хозяином, поймавшим его; но если хозяин возьмет вора живым и свяжет, а потом, вместо того, чтобы вести на княжий двор, убьет его связанного, то за это подвергается пени в 12 гривен. Настоящий отдел Правды XII века закапчивается пятью статьями о количестве продажи, или пени, за разные кражи и о законной цене разным вещам, которую вор должен платить хозяину вещи в случай, если не будет вещи на лицо. Статьи эти почти все взяты из Правды сыновей Ярослава и только некоторые из них изменены и пополнены. Наконец, в заключении этого отдела сказано, что продажа или пеня за татьбу налагалась только тогда, когда тати были люди свободные; ежели же тати были рабы, то на них, как на несвободных, не налагались пени, а только господа их платили вдвое против покраденного. В законе сказано: «Оже будет холопи тати, либо княжи, либо болярскыи, либо чернцевы их же князь продажею не казнить, занеже суть не свободни, то двоичи платити к исцу за обиду». Это совершенно новый закон, неизвестный ни Ярославовой Правде, ни Правде сыновей Ярослава. Но в основных своих чертах закон этот вполне согласен с Ярославовой Правдой, которая не признает личности в холопе, а считает его безгласною собственностью господина наравне с домашними животными; как в случай нанесения какого-либо вреда домашними животными, за убыток, понесенный при этом, платил хозяин, которому принадлежали животные, так и холопу не вменялись преступления и за него, как за домашнее животное, должен был отвечать господин. Таким образом, Правда XII века в узаконениях о преступлениях против прав собственности имеет те же основания, как и Ярославова Правда и Правда сыновей Ярослава, только в Правде XII в. отдел этот несколько пополнен и особенно отличается развитием поняты о порядке свода, или отыскания татя.
Четвертый отдел Правды XII века составляют законы о займах и процентах. Отдел этот, как и предшествовавший, начинается статьею Ярославовой Правды о взысками долгов: «Аще кто взыщет кун на друзе, а он ся учнет запирати, то оже на нь послуси выведеть, то ти пойдут на роту, а он возьмет куны свои; занеже не дал есть ему за много лет, то платити, ему за обиду 3 гривны». Здесь против Ярославовой Правды прибавлено только то, что послухи, представленные истцом, должны идти на роту, т.е. дать клятву; у Ярослава же клятвы с послухов не требовалось. Но Правда XII века, принявши за основание Ярославову Правду, относительно взыскания долгов пошла еще далее, постоянно имя в виду дать более удобства и определенности, как заключению займа, так и взысканию долга. Русская Правда XII века освободила купцов от представления свидетелей: суд, по новому закону, принимал .купеческие иски по долгам и без свидетелей, только ответчик, или должник должен был очистить себя клятвою, ежели отпирался от долга. В законе сказано: «Аще кто купец купцу даст в куплю куны или в гостьбу, то купцу пред послужи кун не имати: послуси ему не надобе, но ити ему самому роте, оже ся учнеть запирати». Во-2) настоящее узаконение освобождает от представления свидетелей, когда кто свои вещи, или деньги, отдает на сохранение; по новому закону, в случай спора, приниматель очищал себя присягою, и тем оканчивал дело. «А оже кто поклажеи кладет у кого либо то ту послуха нет, у кою товар тот лежит; но оже начнет большим клепати, тому идти роте у кого лежало, како толко еси у мене положил, за неже ему благо деял и хранил». Этот закон очевидно был издан в отмену 27 главы Судного Закона, которая требовала в этом случай свидетелей и других доказательств. Явно, что эта глава Судного Закона, как узаконение не туземное, которое требовало многих и сложных доказательств, оказалась несогласною с духом русского общества и в XII веки была заменена настоящим не сложным узаконением — требованием роты. В настоящем отделе Правды XII века помещены две совершенно новые статьи о процентах. В прежних узаконениях — ни у Ярослава, ни у сыновей его нет и помину о процентах, а Судный Закон даже прямо запрещал брать проценты: Аще даси брату нищу взаим, говорится в Судном Закон, не буди на нь нападая, ни за долги роста. Это правило любви христианской, предложенное церковью, очевидно оказалось неисполнимым в русском обществе,- проценты, не смотря на запрещение, все-таки брались и, конечна, при запрещении брались в гораздо большей мере, нежели когда они были дозволены. Посему русское законодательство должно было отступиться от запрещения процентов и обратиться к другим началам, именно: принять меры, чтобы условия процентов были более гласны и не производили споров, а также продолжительных и разорительных тяжб. С этою целью 46 статья настоящей редакции Русской Правды на первый раз узаконяет только то, чтобы проценты назначались при свидетелях, и чтобы кредитор сверх условленных процентов не требовал новых. В законе сказано: «Аще кто куны дает в резы, или медь в наставы, или жито присып, то послухи ему ставити како ся с ним будет рядиль тако же ему имати». Далее закон не ограничивается одною гласностью условий, ибо проценты и при гласности могли быть обременительны, и к гласности присоединяет еще и меры процентов; он установляет, чтобы заимодавец, если месячный долг затянется на год, не имел права брать месячные проценты с своего должника, а переводил их на годовые и третные. Притом, в настоящем законе подтверждено, что при назначены процентов непременно должны быть свидетели; в противном случае заимодавец не только лишался процентов, но не имел права взыскивать и самый капитал. Из этого общего правила было допущено только одно исключение: небольшие суммы, до 3 гривен кун, заимодавец мог давать без свидетелей и мог подтвердить свой иск, в случае неплатежа долга только клятвою. В законе сказано: «А месячный рез оже за мало дний, то ему плати; а зайдут куны до того же году, то дадят ему куны в треть, а месячный рез погренути, послухов ли не будет, а будет кун три гривны, то ити ему про свои куны роте». А ежели кредитор давал взаймы без свидетелей боле трех гривен, то судья говорил ему так словами закона: «Привиновался еси, аже еси послуха не ставил». Таким образом, Русская Правда XII века представляет с одной стороны постепенное развитие Правды Ярославовой и Правду сыновей Ярослава, а с другой дает несколько статей, неизвестных ни Правде Ярослава, ни Правде сыновей его, и показывающих, что в русском законодательстве в XII веке мало-помалу стали вводиться юридические обычаи общества, которым таким образом, сообщилась обязательная сила закона. Так и всегда бывает в естественном развитии законодательства; сперва является обычай, по мере развития общества обычай слабеет и на место его являются положительные законы. Но основа народного юридического обычая не теряется в положительных законах, а проводится в них во всей своей силе.