Анри де Сен-Симон. О промышленной системе

АНРИ ДЕ СЕН-СИМОН «О ПРОМЫШЛЕННОЙ СИСТЕМЕ»

1. ПРЕДИСЛОВИЕ
Основной причиной кризиса, переживаемого политическим организмом вот уже тридцать лет, является полное изменение социальной системы, стремящееся в настоящее время охватить наиболее цивилизованные нации, как конечный результат тех видоизменений, которые последовательно испытывал до сих пор старый политический строй. Говоря точнее, существо этого кризиса состоит в переходе от феодальной и теологической системы к промышленной и научной. Он неизбежно будет продолжаться до того времени, когда полностью завершится образование новой системы.
И управляющие и управляемые в равной мере оставались до сих пор, остаются еще и сейчас в неведении этих основных истин или, скорее, и те и другие понимают их лишь смутно, неполно и совершенно недостаточно.
XIX век все еще находится под властью критического характера XVIII века, он все еще не принял свойственного ему организационного характера. Такова первая истинная причина ужасной затяжки кризиса и страшных несчастий, сопровождающих его до сих пор. Но этот кризис по необходимости прекратится или, по крайней мере, превратится в простое моральное движение, как только мы возвысимся до понимания великой роли, отводимой нам ходом цивилизации, как только светские и духовные силы, которые должны в данный момент вступить в действие, выйдут из состояния бездеятельности.
Философский труд, первый отрывок которого я представляю теперь публике, имеет общей целью развить и доказать важные положения, лишь вкратце формулированные мною, по возможности привлечь общее внимание к истинному характеру великой социальной реорганизации, завещанной XIX веку, доказать, что эта реорганизация, подготовленная постепенно всем развитием цивилизации до настоящего момента, теперь вполне назрела и не может быть отсрочена без самых тягостных последствий, указать Точно и ясно, каким способом должна производиться эта реорганизация спокойно, уверенно и быстро, несмотря на все реальные препятствия, одним словом, содействовать, насколько это в силах философии, образованию и завершению промышленной и научной системы, установление которой одно только может положить конец современным социальным волнениям.
Промышленную доктрину (я беру на себя смелость утверждать это заранее) можно было бы легко понять и без больших усилий принять, если бы большинство умов постаралось усвоить и обсудить ее. Но, к несчастью, дело обстоит не так. Порочные и глубоко укоренившиеся умственные привычки мешают почти всем понять эту доктрину. Бэконовская tаbulа гаsа была бы гораздо более нужна для усвоения политических идей, чем всех других; человек должен испытывать гораздо больше затруднений в отношении идей этой категории.
Затруднения, испытанные учеными в их стремлении дать правильное понимание астрономии и химии при существовавшем обыкновении рассматривать эти науки с точки зрения астрологии и алхимии, сказываются теперь и в политике, где совершается подобная же перемена, переход от гадательной науки к положительной, от метафизики к физике.
Вынужденный бороться с упорными и общераспространенными привычками, я считаю полезным пойти им навстречу и несколько предвосхитить часть моего труда. Я считаю полезным объяснить здесь кратко и в общей форме, какое влияние на политику приобрели и сохраняют до сих пор пустые и метафизические доктрины, какая ошибка заставляет принимать эти доктрины за истинную политику и, наконец, почему теперь необходимо от них отказаться.
Промышленная и научная система родилась и развивалась при господстве феодальной и теологической системы. Этого простого сопоставления достаточно для того, чтобы понять, что между этими двумя абсолютно противоположными системами должна была существовать какая-то система промежуточная и неопределенная, единственное назначение которой было видоизменять старую систему так, чтобы дать развиться новой системе, а затем осуществить самый переход к ней. Этот общий исторический факт очень легко предрешить на основании приведенных мною данных. Всякая перемена как в светской, так и в духовной области может совершаться только постепенно. В данном случае перемена была так велика, а с другой стороны, феодальная и теологическая система по самой своей природе так противилась каким-либо изменениям, что для их осуществления потребовалась специальная деятельность в продолжение нескольких веков особых классов, порожденных старой системой, но отличающихся и до известной степени независимых от нее: самым фактом своего политического существования они должны были создавать в недрах общества то, что я называю отвлеченно промежуточной и переходной системой. Этими классами были в светской области легисты, в духовной — метафизики; в своих политических действиях они столь же тесно связаны между собой, как феодализм и теология, как промышленность и опытные науки.
Указанный мною сейчас общий факт имеет громадное значение. Это одно из тех основных данных, на которые должна опираться положительная политическая теория. Осветить ее особенно важно в настоящее время, потому что то смутное и неясное, что было в ней до сих пор, больше всего содействует и сейчас путанице в области политических идей и вызывает почти все политические шатания.
Было бы совершенно не по-философски не признавать замечательного и полезного влияния, которое имели легисты и метафизики: они смягчили феодально-теологическую систему, они помешали ей задушить с первых же шагов промышленно-научную систему. Легистам мы обязаны уничтожением феодальной юстиции и установлением менее притеснительного и более организованного правосудия. Сколько раз во Франции деятельность парламента оказывала защиту промышленности от феодализма! Упрекать это сословие в честолюбии значит осуждать неизбежные следствия полезного, разумного и необходимого дела; это значит обойти существо вопроса. Что касается метафизиков, то им мы обязаны Реформацией XVI в. и установлением принципа свободы совести, подкопавшего основы теологической власти.
Я вышел бы из рамок предисловия, если бы останавливался долее на тех соображениях, которые легко разовьет каждый здравомыслящий человек на основании предыдущих указаний. Я со своей стороны заявляю, что совершенно не представляю себе, как могло бы без вмешательства легистов и метафизиков произойти изменение старой системы и развитие новой.
С другой стороны, если нелепо отрицать особую пользу, какую оказали успехам цивилизации легисты и метафизики, то очень опасно и переоценить эту пользу или, вернее, не признать ее истинной сущности. По своей исторической роли политическое влияние легистов и метафизиков было осуждено на кратковременность, так как оно не было организующим, а лишь видоизменяющим и облегчающим переход. Они выполнили свое естественное назначение с того момента, как старая система потеряла большую часть своей власти, а силы нового получили реальное преобладание в обществе как в светской, так и в духовной области. Вплоть до этого момента, достигнутого вполне в середине прошлого века, политическая деятельность легистов и метафизиков не переставала быть полезной и почтенной, но она приняла совсем вредный характер, когда перешла за свои естественные границы.
Когда была провозглашена французская революция, дело шло уже не об изменении феодально-теологической системы, потерявшей уже почти все свои реальные силы. Дело шло об организации промышленно-научной системы, призванной по состоянию цивилизации ее заменить. На политическую арену должны были, следовательно, выступить промышленники и ученые, каждый в своей естественной роли. Вместо этого во главе революции стали легисты; они дали ей направление в соответствии с доктринами метафизиков. Излишне напоминать, какой ужасный разброд произошел вследствие этого и какие несчастия явились в результате этого разброда. Но следует сугубо отметить, что, несмотря на этот громадный опыт, государственными делами все еще продолжают руководить легисты и метафизики, что только они в настоящий момент разрешают все политические споры.
Этот опыт, как бы дорого он ни стоил и каким бы внушительным он ни был в действительности, вследствие своей запутанности оставался бы бесплодным, если бы непосредственным анализом не была доказана абсолютная необходимость отнять у легистов и метафизиков общее политическое влияние, которым они пользуются благодаря предвзятому мнению о превосходстве их доктрин. Но очень легко доказать, что доктрины легистов и метафизиков по своей природе совершенно не способны теперь должным образом руководить политическими действиями и правителей и управляемых. Это обстоятельство столь существенно, что оно совершенно обесценивает значение, какое могли бы иметь способности отдельных лиц, как бы блестящи они ни были.
Каждый мало-мальски просвещенный человек хорошо сознает теперь необходимость общего преобразования социальной системы: потребность в нем столь назрела, что она неизбежно должна ощущаться. Но главная ошибка при этом состоит в вере, что в основу построения новой системы должны быть положены доктрины легистов и метафизиков. Эта ошибка поддерживается только тем, что люди идут недостаточно далеко в своих политических наблюдениях и не исследуют достаточно глубоко общих фактов, или, лучше сказать, тем, что политические выводы все еще не основываются на общих исторических фактах. Без этого нельзя было бы так заблуждаться, чтобы принимать за действительную смену социальной системы лишь видоизменение ее, которое оказало уже все свое влияние и не может больше играть никакой роли.
Легисты и метафизики склонны принимать форму за содержание и слово за дело. Отсюда общепринятое представление о почти бесконечном множестве политических систем. Но на самом деле есть и могут быть только две системы социальной организации, действительно отличающиеся друг от друга: феодальная или военная система и система промышленная, а в духовной области — система верований и система положительных доказательств. На всем своем протяжении жизнь цивилизованного человечества, несомненно, делится согласно этим двум великим общественным системам. Как у отдельной личности, так и у нации существуют только две цели деятельности: или завоевание «ли труд; в духовном мире им соответствуют или слепые верования или научные доказательства, т. е. доказательства, основанные на положительных наблюдениях. Следовательно, необходимо изменение цели общей деятельности для того, чтобы действительно изменилась социальная система. Всякие иные усовершенствования, сколь бы значительны они ни были, являются только видоизменениями, т. е. переменами формы, а не системы. Только метафизика может представлять вещи в ином виде вследствие несчастной способности соединять то, что должно быть расчленено, и расчленять то, что должно быть соединено.
Когда феодальная или военная система была в полной силе, общество было организовано вполне определенно и своеобразно, ибо оно ставило тогда ясную и определенную цель своей деятельности, а именно — развитие большой военной активности; все части политического организма были согласованы для достижения этой цели. И сейчас общество также стремится организоваться наиболее совершенным образом и не менее определенно и своеобразно, имея целью промышленную деятельность, к которой также будут направлены все связанные между собой социальные силы. Но со времени падения феодальной или военной системы и до сих пор общество не было организовано настоящим образом, так как обе указанные выше цели стояли рядом, и политический строй имел ублюдочный характер. Однако то, что было полезно и даже необходимо как переходное и подготовительное состояние, теперь, когда переход в главных чертах завершился, стало явной нелепостью как постоянная политическая система. Тем не менее именно к такому положению и ведут доктрины легистов и метафизиков.
Не будет лишним повторять, что общество для своей деятельности нуждается в цели, что без этого не может быть никакой политической системы. Между тем законодательство само по себе никогда не является целью, а может быть только средством. Разве не было бы странным, если бы в результате всех успехов цивилизации люди стали теперь объединяться в общества с целью составлять законы друг, для друга. Это было бы, без сомнения, пределом мистификации. Разве не было бы это похоже на людей, которые с важностью собираются для составления новых правил шахматной игры и вследствие этого считают себя игроками? Столь явная нелепость тем не менее естественна и, следовательно, простительна у легистов, способность суждения которых обычно испорчена вследствие привычки рассматривать только формы. Но промышленникам, привыкшим, наоборот, рассматривать все по существу, оставаться в подобном заблуждении было бы совершенно непростительно.
Вернемся же к здравому взгляду на вещи. Признаем, что влияние легистов и метафизиков было в течение долгого времени полезно, так как оно преобразовывало феодально-теологическую систему и тем облегчало развитие промышленно-научной системы. Но признаем также, что в силу этого влияние их должно было прекратиться после того, как оно выполнило свое назначение, и что поэтому оно теперь уже не приносит никакой пользы: старая система уже видоизменилась настолько, что не имеет достаточно силы, чтобы по-прежнему служить основой общества, а новая система развилась настолько, что ждет лишь толчка, чтобы овладеть социальным организмом. Легисты и метафизики охраняли новую систему в ее детстве против старой системы в ее солидном возрасте. Но после того как ребенок возмужал, а зрелый человек впал в дряхлость, всякое вмешательство бесполезно и даже вредно, и новый человек должен непосредственно договариваться со стариком. Действительно, теперь посредничество легистов и метафизиков между старой и новой системами является главной причиной безвыходной запутанности в области политических идей; оно преграждает наступление промышленного режима. Но пусть устранят это посредничество, пусть между обеими борющимися системами установятся прямые отношения, и. весь этот хаос рассеется как колдовство. Люди объяснятся и поймут друг друга; они не будут больше думать, что общество может существовать без цели для своей деятельности; так как старой военной цели у общества быть больше не может, то они признают, что следует безотлагательно заняться организацией общества для промышленной цели. Феодальный и теологический классы поймут, что у них нет никаких способов бороться с промышленниками и учеными, чтобы помешать окончательному установлению новой системы. Промышленники и ученые в свою очередь поймут, что они должны возместить старым классам прекращение их политической карьеры, облегчая им вступление на новое поприще.
Я, может быть, слишком много говорил здесь об основном факте, составляющем предмет моего исследования, но он настолько важен для понимания политических идей, что я не могу жалеть об этой пространности изложения. Надеюсь, что она облегчит читателю понимание моего произведения, указывая ему точно тот пункт, в котором оно выступает против общепринятых идей. Ибо этот очерк имеет своей главной целью определить более точно (я не мог бы этого сделать никаким другим способом) истинный характер промышленной системы, объясняя ее коренное отличие от расплывчатой либеральной системы, с которой ее склонны смешивать. Одним словом, я хотел отмежевать научную политику, основанную на согласованных рядах общих исторических фактов, от метафизической политики, основанной на абстрактных предположениях, более или менее туманных, более или менее бессодержательных, являющихся только различными оттенками теологии.
Во всем предшествующем изложении я рассматривал великое моральное движение, к которому призвано теперь общество, только с точки зрения смены основных доктрин. Но существует другая точка зрения, на которую я должен указать в немногих словах в этом предисловии.
Идеи и чувства неизбежно связаны друг с другом и соответствуют друг другу. Всякое великое движение в области идей вызывает подобное же движение в области чувств. С этой точки зрения любовь к человечеству является подобием и необходимой помощницей философии. Чтобы вызвать великое философское движение, имеющее целью изменение общих идей, необходимо, чтобы у всех людей, способных к благородным и возвышенным чувствам, было развито активное человеколюбие. Упадок старых основных учений позволил развиться эгоизму, все более опустошающему общество и в высшей степени противодействующему образованию новых учений. Чтобы бороться с ним и разбить его, необходимо выступление человеколюбия. Эта работа не менее необходима, чем работа философская, и должна даже предшествовать ей. Вот почему я полагал своей обязанностью в этом же первом отрывке моего груда обратиться с призывом к друзьям человечества, т. е. ко всем людям, одаренным благородными чувствами, каково бы ни было их социальное положение: принадлежат ли они к сторонникам старой системы, новой или переходной. Этим «обращением» я заканчиваю данную книгу.

2. ВВЕДЕНИЕ
Две партии, ожесточенно борющиеся за полное овладение властью, которую каждая по различным мотивам считает своей естественной собственностью; правительство, стремящееся обеспечить себя от покушений той и другой партии, но считающее своей обязанностью удовлетворять присущую им обеим алчность, распределяя выгоды управления более или менее равно между двумя соперничающими во властолюбии классами; наконец, промышленники всех родов, земледельцы, фабриканты, торговцы, стонущие под двойным гнетом, страстно желающие перестать служить пищей разным интриганам, но не имеющие никакой ясной идеи, никакой решительной воли к достижению этого и поэтому остающиеся пассивными зрителями происходящей борьбы в наивном ожидании, что часть тех, кто живет или стремится жить интригой и мотовством, великодушно избавит их от этого, — такова в общем картина современной политической жизни, представляющаяся всякому беспристрастному и просвещенному наблюдателю; таковым оказывается к настоящему времени печальный результат революции, в самом начале стремившейся, как всем известно, к организации экономического либерального режима с прямой и единственной целью обеспечить наиболее возможное благосостояние трудолюбивому и производительному классу, образующему в условиях нашей цивилизации истинное общество.
Каковы же причины, которые, отвлекая нашу революцию от ее первоначальной цели, привели и удерживают общество в том плачевном состоянии, в котором оно находится в настоящее время? Каковы средства для выхода из этого состояния, для водворения порядка и благоденствия на прочном основании? Вот те два общих и тесно связанных между собой вопроса, которым я даю здесь первое разъяснение.
Суть этого сочинения, на которую я хочу обратить внимание в первую очередь, сводится к сближению или, лучше сказать, к обобщению интересов королевской власти и промышленников. Это я провожу всюду. Сочетание этих двух сил было господствующей идеей, занимавшей мой ум на протяжении всего моего труда. Я достигну своей важнейшей цели, если добьюсь того, что внимание промышленников, как и истинных друзей королевской власти, будет серьезно приковано к этому основному пункту.
Чтобы дать понять обеим заинтересованным партиям всю важность указанного сближения, я старался показать им: 1) что отклонение революции состояло главным образом в ошибке, допущенной королевской властью отделением себя от общин вскоре после открытия Генеральных штатов, и общинами, давшими увлечь себя в направлении, враждебном королевской власти, вместо того чтобы обеим сторонам отстаивать объединение политических сил, благо которого для каждой из них было испытано в течение нескольких веков; 2) что поэтому при настоящем положении дел крайне необходимо как для королевской власти, так и для общин немедленно приступить к этому разумному объединению.
Королевской власти я показал, что если действительная цель революции до сих пор не осуществлена и именно потому, что она была поставлена, то она, тем не менее, продолжает существовать, она существует во всей своей силе и во всем своем объеме, поскольку не устранены основные препятствия к ее достижению. Ибо всякая потребность политических организаций, как и отдельных лиц, продолжает жить до тех пор, пока не будет удовлетворена, и проявляется она с тем большей энергией, чем дольше откладывается ее удовлетворение. Таким образом, революция еще очень далека от своего завершения и может она завершиться только полным осуществлением той цели, которая была предопределена ей всем ходом событий, т. е. образованием новой политической системы.
Никакая человеческая сила не в состоянии повернуть назад это естественное движение или подчиниться ему только наполовину. Стать во главе этого движения — вот что может быть наиболее выгодно для королевской власти.
Рассматривая, далее, вопрос о частном и непосредственном интересе королевской власти, я доказываю, что повелительная необходимость ее сохранения диктует ей безотлагательное решение возможно скорее и полнее объединиться с промышленниками, которые одни только и могут действительно защитить ее от нападений наполеоновских феодалов. Я показываю, что недоверие правительства к преданности промышленников королевской власти в лице теперешней династии ни на чем не основано. Так как промышленники по существу своего положения являются друзьями порядка и в политической области не имеют в виду ничего другого, кроме установления экономичной и полезной для промышленности системы управления, то нет никаких данных для появления у них хоть малейшего стремления к перемене династии, если только королевская власть ясно выразит намерение вступить с ними в союз, а оба класса трутней, живущих на их счет, предоставить самим себе. С этого момента промышленники займут такое положение, которое положит конец всякой надежде на успех честолюбцев, рассчитывающих ниспровергнуть царствующую династию, чтобы возвести на престол короля по своему образу и подобию.
Обращаясь, с другой стороны, к промышленникам, я им показываю, что наступил момент проявить политическую активность и непосредственно заняться своими общими интересами, что им пора перестать обращаться за советами вовне, за исключением ученых, занятых разработкой опытных наук, с которыми они должны считать себя состоящими в одной и той же корпорации; я устанавливаю, что первая и общая причина всех бедствий, которые их угнетали с самого начала революции, кроется в их собственном политическом бездействии, в том, что они неизменно доверяли юристам защиту их общественных интересов. Я стараюсь убедить их в том, насколько нелепо с их стороны ждать от кого-либо другого, кроме как от самих себя, введения режима экономичного и рассчитанного на интересы культуры, промышленности и торговли, так как только они сами могут обладать действительной волей и способностью построить такую систему. Я стараюсь убедить их в том, что в настоящее время их бездействие составляет единственную действительную трудность, которую им предстоит преодолеть, так как их силы во всех отношениях и в наивысшей степени являются решающими.
Исходя из этого, я пришел к заключению, что если королевская власть, поняв свои наиболее важные интересы, решит принять необходимые меры для вовлечения промышленников в политическую деятельность, то они должны будут безотлагательно и уверенно вступить на открытый им путь. В противном случае интересы королевской власти, как и их собственные интересы, заставят их самих взять инициативу в этом отношении в собственные руки. И в том и в другом случае первым политическим актом промышленников должно быть торжественное и энергичное заявление о том, что они безусловно желают сохранения королевской власти в руках Бурбонов. Такое заявление, подрывающее всякие надежды честолюбцев на успех, необходимо для прекращения их наглых покушений. Я показываю промышленникам, что предубеждение, которое бонапартисты стремятся им внушить относительно желания Бурбонов продлить свою противозаконную власть, совершенно призрачно. Ибо Бурбоны, конечно, должны гораздо более желать наслаждаться властью в безопасности (то, что им вполне гарантировала бы защита промышленников), чем простирать ее дальше того, что необходимо при настоящем положении общества.
Общий вывод настоящего сочинения в отношении к промышленникам и королевской власти заключается в том, что эти две силы больше всего заинтересованы в объединении и что их объединение должно совершиться возможно скорее и. полнее.
Но этого мало. И правительству, и народам слишком часто давали советы, хотя и вполне правильные, но лишенные какого-либо реального значения вследствие недостаточной определенности и отсутствия указаний на средства исполнения, которые можно применить немедленно. И я счел своим долгом завершить свой труд предложением непосредственных административных мероприятий, чтобы начать организацию союза между промышленниками и королевской властью и работать над упорядочением и устройством новой политической системы. Эти мероприятия, с одной стороны, могут быть легко приведены в исполнение королевской властью тотчас же, если она решает их принять. С другой стороны, я доказываю промышленникам, что в их распоряжении имеются простые и законные средства, чтобы немедленно побудить королевскую власть их принять в случае, если бы она оказалась настолько слепой, чтобы не распознать в них действительную силу.
Из этого краткого обзора можно видеть, что мой труд состоит из троякого рода соображений. Сначала я устанавливаю необходимость для промышленников и королевской власти соединения их сил; затем я останавливаюсь на мероприятиях, могущих начать осуществление этого союза; наконец, я показываю, что эти мероприятия могут быть легко и непосредственно проведены в жизнь.

3. ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ
Ваше величество!
Уже в течение многих лет, а особенно в настоящее время, состояние социального организма вызывает тревогу государей.
Во Франции, равно как и в других западноевропейских странах, все проницательные люди с беспокойством наблюдают кризис, в который оказалось вовлеченным общество; все ясные умы, каковы бы ни были их мнения относительно природы и средств прекращения этого кризиса — все они признают полную невозможность того, чтобы современное политическое положение было продлено; все провозглашают необходимость достигнуть, наконец, устойчивого порядка вещей. Эта потребность глубоко чувствуется теперь как народами, так и государями, каждым согласно присущим ему интересам.
Раз наличность зла в достаточной мере установлена и признана, ничего другого не остается, как искать средства к его устранению. К несчастью, все усилия, затраченные до сих пор с этой целью государственными людьми и публицистами, не подвинули сколько-нибудь заметно вперед разрешения этого вопроса. Это вполне очевидно, ибо, несмотря на все теоретические труды и практические попытки, как правители, так и управляемые все еще почти в равной степени недовольны положением дела, в равной степени тревожатся за свое будущее, в равной степени не знают, куда идти.
Из этого необходимо заключить, что изыскания государственных людей и публицистов о способах восстановления спокойствия в общественном строе до сих пор были плохо направлены.
Если попытаться пойти дальше и установить, в чем заключалась неправильность избранного ими пути, то мы найдем, что эта неправильность заключалась в том, что они клали в основу своих рассуждений почти исключительно чисто метафизические принципы и поверхностный анализ социального положения современного общества вместо того, чтобы, опираться на целый ряд широких исторических наблюдений над ходом развития цивилизации. Это нетрудно доказать следующими рассуждениями, которые достаточно наметить в общих чертах.
Если рассмотреть великую политическую проблему с наиболее доступной пониманию правительств точки зрения, то проблема эта целиком сводится к тому, чтобы определить, какой порядок вещей может приобрести в настоящее время устойчивость.
Между тем единственный устойчивый и прочный государственный строй, очевидно, есть тот, который опирается на светские и духовные силы, получившие уже в настоящее время наибольшее влияние и имеющие вместе с тем тенденцию в силу одного естественного хода вещей все более и более выявлять свое преобладание. Если же это так, то не остается сомнения, что наблюдение прошлого есть единственное средство безошибочно обнаружить эти силы и оценить, по возможности точно, их тенденцию и достигнутую ими степень преобладания. А отсюда следует, что изучение хода развития цивилизации должно лечь в основу политических рассуждений, чтобы они были способны руководить государственными людьми при выработке ими общих планов действия; ведь до сих пор даже наиболее способные из них никогда не следовали этому методу, ограничиваясь анализом лишь современного состояния общества и отвлекаясь от предшествующих форм; потому-то и политика их до сих пор была лишена надлежащих основ.
Всякий анализ настоящего, взятый изолированно, как бы искусно он ни был сделан, может дать только весьма поверхностные или даже, совершенно ложные выводы, так как такой анализ склонен беспрестанно смешивать и принимать один за другой два вида элементов, которые в политическом организме существуют всегда совместно, но которые весьма важно различать: это — пережитки угасающего прошлого и зародыши восходящего будущего.
Это различение, полезное для всякой эпохи в целях выяснения политических идей, является основным в настоящее время, когда мы касаемся величайшей революции, переживаемой человеческим родом.
Если не руководиться внимательнейшим изучением прошлого, то как отличить социальные элементы, относящиеся к системе, которая обречена на исчезновение, от элементов той системы, которой предстоит утвердиться?
Без такого внимательнейшего различения — какая человеческая прозорливость могла бы избежать обычной ошибки, состоящей в том, что за силы, действительно преобладающие в обществе, принимают такие силы, от которых остается одна лишь тень и которые представляют собой не что иное, как сущности, так сказать, метафизические?
Итак, чтобы рассмотреть современный социальный кризис в его настоящем виде и открыть верное средство к его прекращению, правительствам безусловно необходимо в основу своих рассуждений положить общие выводы, к которым приводит ряд наблюдений над ходом развития цивилизации. Но, сверх того, необходимо иметь в виду, что эти наблюдения могут быть весьма поучительны и полезны лишь в том случае, если они производятся в большом масштабе и относятся к общественной системе в ее целом или к наиболее существенным ее элементам. Если же они относятся к слишком близкой эпохе или произведены со слишком частной точки зрения, они могут лишь породить новые заблуждения; примеров этого легко можно было бы привести очень много. Наиболее подходящей отправной точкой мне представляется эпоха формирования наших современных обществ — средние века. Философское наблюдение прошлого, начиная с этой эпохи, дает нам замечательнейшее обобщение, которого достаточно для того, чтобы поставить нынешнюю политику правительства на положительное и весьма широкое основание.
Кратким изложением этого обобщения и вытекающих из него главных следствий я хочу ограничиться в настоящем послании, с. которым я осмеливаюсь обратиться к вашему величеству.
Ваше величество! Проповедь христианства в Европе и завоевание Западной империи северными народами положили основание современному обществу. Во Франции его начало относится к V столетию, но упорядочено оно было лишь к XI в. благодаря всеобщему утверждению феодализма и окончательной организации духовной власти при Гильдебранде и его первых преемниках.
При этом старом порядке все относящееся к светской жизни общества было в руках военного сословия. Вся собственность, как движимая, так и недвижимая, принадлежала исключительно ему. Даже трудящиеся были его рабами, каждый в отдельности и все вместе. Точно так же духовенство, которое, впрочем, разделяло с военными светские привилегии феодального строя, являлось исключительным руководителем духовной жизни общества не только в его целом, но и во всех частностях. Оно одно руководило как общим, так и частным образованием; его доктрины и решения давали направление мнениям и поведению всех людей всех возрастов и при всех обстоятельствах жизни.
Этот политический строй держался в течение нескольких веков независимо от действия силы, которая его первоначально установила, так как этот строй находился в полном соответствии с состоянием цивилизации того времени. Промышленность находилась тогда еще в младенческом состоянии, а война должна была составлять главное занятие народов в качестве как средства обогащения, так и средства защиты от нападений, которые беспрестанно ему угрожали. Вследствие этих двух обстоятельств военное сословие, вполне естественно, было облечено высшей степенью власти и уважения, тогда как промышленники могли занимать лишь подчиненное положение. С другой стороны, положительные науки еще совсем не существовали, и духовенство, будучи единственным сословием, обладавшим некоторым просвещением, приобрело по необходимости безраздельную власть над умами, получило в исключительное управление совесть и вследствие этого заняло в обществе положение, соответствовавшее его высоким функциям.
Два главных события, вызванных естественным ходом цивилизации и сопутствуемых в своем действии множеством других важных явлений, более или менее тесно с ними связанных, мало-помалу, но безвозвратно разрушили этот политический строй, изменив сверху донизу то состояние общества, которому он соответствовал. Эти два обстоятельства — раскрепощение общин и развитие положительных наук, принесенных в Европу арабами.
Промышленникам, бывшим раньше рабами, благодаря упорному труду, терпению, бережливости и изобретательности удалось все же приумножить то небольшое достояние, которое позволили им составить их господа. К тому же и военное сословие, чтобы легче обеспечить себе удовольствия, которые доставляли ему новые, созданные промышленниками предметы, согласилось предоставить им свободное распоряжение своей личностью и произведениями своего труда.
Так как это освобождение открыло промышленности путь к развитию, она с тех пор делала непрерывные и все возрастающие успехи. Благодаря этому круг потребностей и наслаждений все расширялся, и в результате, в то время как промышленники создавали своими трудами огромную массу новых ценностей, дворяне непрерывно продавали им все большие и большие доли своей движимой и недвижимой собственности.
Медленное, но неуклонное действие этих двух постоянных и ведущих к одной и той же цели факторов привело к такому перемещению собственности, что масса промышленников, считая в их числе и земледельцев, владеет в настоящее время наибольшей частью всех богатств.
Эта перемена повлекла за собой и другую перемену в общем направлении развития общества.
По мере того как общество благодаря промышленности умножало свои богатства, война стала терять свое завоевательное значение.
А так как тот же переворот происходил у всех западноевропейских народов, то и оборонительная война также все больше теряла свое значение.
Вследствие этого военная профессия может теперь играть в обществе лишь весьма подчиненную роль.
Этому естественному результату сильно способствовало изобретение пороха, которое вызвало прекращение военного воспитания как воспитания специального и поставило военную силу в существенную зависимость от промышленности; таким образом, военные успехи обеспечены теперь наиболее богатым и наиболее просвещенным народам.
Это постепенное возвышение промышленности и соответственное падение феодализма в гражданской жизни сопровождались непрерывным ростом политического влияния промышленного класса за счет класса феодального.
Ваши предки, государь, сильно способствовали в этом существенном отношении естественному ходу вещей, и вот, благодаря постоянному совместному действию этих двух факторов, политическое могущество дворянства было почти совершенно уничтожено одновременно с падением его роли в гражданском обороте.
Если теперь присмотреться к обществу с его духовной стороны, то мы найдем, что и здесь произошла столь же полная перемена.
Когда в Европу через посредство арабов проникли опытные науки, духовенство начало было их разрабатывать, но оно скоро бесповоротно их оставило, и они перешли в руки особого класса, который с тех пор образовал новый элемент в обществе.
Благодаря огромным успехам, сделанным с того времени науками, совершенно рассеялось умственное превосходство духовенства, которое составляло истинную основу его духовной власти. Под влиянием просвещения умы людей мало-помалу освободились от полного подчинения теологическим верованиям. Наконец, и политическое влияние этих верований и даже их моральное влияние были уничтожены в самом своем основании с того момента, как за каждым человеком было признано право подвергать их критике и принимать или отвергать их согласно своим личным взглядам.
По мере того как мнения духовенства утрачивали свое господство, взгляды ученых в области их компетенции начали приобретать авторитет даже в тех случаях, когда они оказывались в явном противоречии со взглядами духовенства.
В настоящее время одни лишь научные положения могли бы иметь власть над общими воззрениями, богословские же суждения пользуются реальным влиянием лишь в наименее просвещенных классах общества, но и там их влияние довольно слабо и не может идти ни в какое сравнение с тем влиянием, которым пользуются здесь мнения ученых.
Это факт, о котором можно сожалеть, но который необходимо признать в полной мере; в высшей степени важно никогда не упускать его из виду из опасения впасть в глубокое заблуждение относительно средств прекращения того беспорядочного состояния, в котором очутилось общество.
Все вышесказанное представляет собой краткое изложение наиболее общих наблюдений над главнейшими политическими фактами последних семи или восьми столетий. Это изложение может быть в свою очередь точно резюмировано в виде следующего общего вывода:
«Как светская, так и духовная власть в обществе перешла в другие руки. Действительная светская власть сосредоточена в настоящее время в руках промышленников, духовная же — в руках ученых; эти два класса являются притом единственными, которые оказывают реальное и постоянное влияние на общественное мнение и поведение народа».
Вот эта-то основная перемена и была действительной причиной французской революции. Этот великий кризис вовсе не имел своим источником тот или другой отдельный факт, какое бы реальное значение он ни имел. Переворот в политической системе произошел по той единственной причине, что состояние общества, которому соответствовал старый политический строй, совершенно изменилось по существу. Гражданская и моральная, революция, которая совершалась постепенно в течение более шести столетий, породила и сделала неизбежной революцию политическую; это как нельзя более соответствовало природе вещей. Если желательно указать непременно происхождение французской революции, то его следует приурочить к тому моменту, когда в Западной Европе началось раскрепощение общин и развитие опытных наук.
Прежде чем из вышеизложенного резюме сделать выводы относительно плана действий, который, по моему мнению, должен быть в настоящее время принят правительствами, необходимо бросить общий взгляд на путь французской революции до настоящего времени и на главные ее результаты. Хотя состояние общества в основном осталось в сущности таким же, как я только что обрисовал, и хотя оно продолжало лишь развиваться далее в том же направлении, однако события привнесли в него чисто случайные элементы, способствовавшие затемнению их истинного характера.
Так как основной причиной французской революции было изменение соотношения сил, происшедшее как в светской, так и в духовной областях, то единственным средством направить ее надлежащим образом, несомненно, являлось привлечение к непосредственной политической деятельности сил, получивших преобладающее значение; это средство и теперь еще остается единственным, какое способно завершить революцию. Надо было, следовательно, призвать промышленников и ученых к образованию такой политической системы, которая соответствовала бы новому социальному строю. Это, по-видимому, понял ваш знаменитый и несчастный брат, государь, предоставив третьему сословию двойное представительство в Генеральных штатах.
Итак, революция начата была хорошо. Почему же она почти тотчас же попала на ложный путь? Вот это-то и важно выяснить, а для этого нам необходимо вернуться к прошлому.
По своей природе человек не может переходить от одной доктрины к другой непосредственно, без промежуточных ступеней. Этот закон с еще большей строгостью действует в применении к различным политическим системам, через которые человечество вынуждено проходить естественным ходом цивилизации. Таким образом, та же необходимость, которая создала в промышленности элементы новой светской власти, предназначенной заместить военную, а в положительных науках — элементы новой духовной власти, призванной наследовать теологической, та же необходимость должна была развить и привести в действие (прежде чем эта перемена в состоянии общества стала давать себя сильно чувствовать) как светскую, так и духовную власть промежуточного, ублюдочного, переходного характера, — власть, единственная роль которой заключалась в облегчении перехода от одной социальной системы к другой.
Для перехода от военного принципа к промышленному должен был создаться промежуточный принцип, который, признавая главенство первого, подчинил бы, однако, его действие различным ограничениям и правилам, введенным в интересах промышленников.
Точно так же для перехода от власти теологической, основанной на откровении, к власти научной, основанной на доказательствах, должна была установиться промежуточная власть, которая, допуская преобладание некоторых основных религиозных верований, признала бы право исследования во всех второстепенных областях. Предугадать эти два общих факта можно было бы и посредством одного размышления, если бы даже вставила нас признать их история.
И действительно, история показывает нам, Что эти два промежуточных класса были: в области светской власти — легисты, а в области духовной — метафизики.
Легисты, по своему происхождению бывшие лишь агентами военного сословия, вскоре образовали отдельный класс, который видоизменил действие феодального строя, создав юриспруденцию, являвшуюся не чем иным, как стройной системой барьеров, противопоставленных применению силы.
Точно так же метафизики, вышедшие сначала из недр теологии и никогда не перестававшие строить свои рассуждения на религиозной основе, видоизменили влияние теологии, установив право исследования в области вероучения и морали.
Их деятельность, которая началась главным образом с Реформации XVI в., закончилась в истекшем столетии провозглашением неограниченной свободы совести.
В результате этого естественного порядка вещей легисты и метафизики в течение последних двух или трех столетий почти безраздельно занимали арену политической жизни, а коммуны мало-помалу усвоили привычку видеть в них естественных защитников их общих интересов.
Так как они действительно великолепно выполнили задание, поставленное перед ними естественным ходом цивилизации, то коммуны, приняв за абсолютно верное то, что было верно лишь относительно, сочли за лучшее доверить им защиту интересов промышленности, когда они были призваны образовать Генеральные штаты 1789 г. Эта основная ошибка коммун, вытекавшая из их политического неведения, была главной причиной ложного направления, которое приняла революция с самого своего возникновения.
Коммуны должны были понять, что переходный период уже закончился или по меньшей мере достаточно подвинулся вперед, и что вследствие этого роль легистов и метафизиков уже сыграна, во всяком случае как главная роль.
Они должны были понять, что истинная цель революции состояла в образовании совершенно новой политической системы и что легисты и метафизики, все труды которых ограничивались лишь измышлением переходных форм, в силу этого были неспособны правильно руководить революцией; они должны были сообразить, что выполнить это задание могли только наиболее способные ученые и промышленники; одним словом, они должны были выбрать себе советников из их среды.
Легисты же и метафизики, призванные, таким образом, к организации новой политической системы, могли только продолжать идти по своему постоянному, привычному пути; поэтому они занялись единственно установлением пространной системы гарантий для управляемых и сдержек для управляющих, не замечая, что силы, от которых они старались еще себя ограждать, уже почти исчезли.
Когда же у них явилось желание идти дальше, они бросились на основной вопрос о возможно лучшей власти и, неизменно верные своим обычным навыкам, решали его как вопрос юридический и метафизический. Ибо теория прав человека, служившая основой всей их деятельности в области общей политики, есть, действительно, не что иное, как применение высшей метафизики к высшей юриспруденции.
Бесполезно припоминать здесь абсурдные идеи, порожденные этим методом, и плачевные практические последствия, явившиеся его результатом. Как бы ни были пагубны эти последствия ложного пути легистов и метафизиков, задачам философии мало соответствовало бы упрекать их в этом: это был единственно свойственный им образ действий, и его коренной недостаток заключался только в том, что он совершенно не был приспособлен к решению задач, которые были поставлены перед ними.
Вся ошибка, следовательно, заключается в конечном счете в действиях коммун, избравших себе представителей в классах, из которых они вовсе не должны были их брать. Мы избежали бы всех великих бедствий нашей революции, если бы промышленники, в ответ на благородный призыв королевской власти, избрали себе руководителей в собственной среде.
Простой здравый смысл руководит лучше, чем ложные научные построения. Если бы коммуны сами занялись рассмотрением своих интересов, они не были бы вовлечены в метафизические рассуждения о правах человека; они ограничились бы руководством своего собственного политического опыта. Точно так же, как они когда-то выкупали свою свободу, они выкупили бы тогда у военного сословия ту долю политических прав, которой оно продолжало пользоваться и которая тяготела над коммунами. Уничтожение феодализма произошло бы не насильственно, а в силу полюбовной сделки, и революция с самого своего возникновения получила бы характер мирной реформы.
Более того, она скоро бы и кончилась, ибо коммуны, хорошо зная, что соответствует их интересам, и, руководствуясь только положительными идеями, вступили бы прямо на путь новой политической системы, которая формировалась бы затем постепенно, в нормальном порядке, по мере выяснения идей.
Государь! Если я счел нужным остановиться на вышеизложенном, то вовсе не для выражения напрасных сожалений о прошлом, а потому, что ошибка, допущенная промышленниками в самом начале революции и сообщившая ей столь дурное направление, эта ошибка еще и теперь является главным препятствием к водворению устойчивого порядка вещей, согласного с интересами королевской власти и коммун.
Я глубоко убежден, что ваше величество не смогли бы оказать своей династии более существенной услуги, как употребив свое влияние на то, чтобы преодолеть политическую инертность промышленников и то упорство, с каким они предоставляют легистам и метафизикам защиту их общих интересов. Впрочем, наблюдение, на котором основан этот взгляд, верное относительно коммун, верно также (и на тех же самых основаниях) и относительно королевской власти.
Если при теперешнем политическом положении легисты и метафизики оказываются неспособными представлять общие интересы коммун, то они в равной степени и по той же причине неспособны и к службе в качестве советников королевской власти.
Объяснив направление, принятое резолюцией, я перехожу к указанию главных результатов, к которым она привела до Реставрации.
Результаты революции, на которые прежде всего необходимо обратить внимание, в данном случае сводятся в светской области к уничтожению феодальных привилегий, к продаже дворянских и церковных имений и к появлению нового феодализма, в области же духовной — к торжественному установлению принципа свободы совести.
Пожалованная вашим величеством хартия освятила затем эти результаты.
Продажа дворянских и церковных имений была актом насилия, независимым от естественного хода вещей, а образование нового феодализма явилось результатом того ложного направления, по которому пошла революция с самого своего возникновения. Что же касается уничтожения прежнего феодализма и установления религиозной свободы, то они уже совершенно не имели случайного характера. Они явились неизбежным следствием развития общества в течение всех предшествовавших веков, начиная с раскрепощения коммун и проникновения в Европу через посредство арабов положительных наук.
Эти результаты следует рассматривать только как естественное завершение процесса упадка прежней социальной системы, процесса, шедшего до тех пор медленно и постепенно.
Часто отмечали, что исполнение любого крупного дела, какого бы характера оно ни было, почти всегда целиком приписывается тому, кто лишь последним приложил к нему руку, хотя он по существу способствовал его успеху лишь в самой малой степени. На совершенно таком же основании поверхностные умы приписывают разрушение прежней социальной системы французской революции. Однако весьма несложное размышление должно было бы предостеречь от столь очевидной ошибки, послужившей тем не менее источником множества неправильных суждений как со стороны поклонников революции, так и со стороны ее хулителей. Достаточно было спросить себя: каким чудом здание, построение которого требовало более чем шестисотлетних усилий и трудов всякого рода, могло быть разрушено в одно мгновение, если к тому же принять во внимание что оно существовало без изменений в течение семи-восьми столетий?
Уничтожение феодализма, произведенное Учредительным собранием, было лишь упразднением остатка политической власти, который дворяне сохраняли еще за собой и который заключался в некоторых правах, не имевших сами по себе почти никакого значения, хотя и весьма, тягостных для коммун. Ведь в действительности разложение феодального строя произошло в промежуток времени от Людовика Толстого до Людовика XI и от последнего до Людовика XIV. Сравнительно с потерями феодализма в продолжение всего этого времени совершенно не имеет значения то, что отняла у него революция.
Еще с большей очевидностью применимы эти мысли к духовной власти. Провозглашение принципа свободы совести, разрушающего в корне всякую теологическую власть, было лишь торжественным выражением того состояния умов, которое сложилось задолго до революции. Такое состояние умов явилось само по себе непосредственным результатом хода цивилизации, начиная с того времени, когда в Западной Европе стали развиваться положительные науки, в частности с открытия книгопечатания и с Реформации XVI в. Ход цивилизации сделал тогда неизбежным уничтожение теологической власти, как некогда было необходимо установление этой власти при Гильдебранде вследствие того морального состояния, в котором общество находилось в течение четырех или пяти веков до этого папы.
Таким образом, то, что сделала собственно революция, по своей важности не соответствует обычному представлению о ней. Эта эпоха была лишь заключительным периодом процесса падения старой социальной системы, процесса, совершавшегося в течение пяти-шести веков и к тому времени почти законченного. Ниспровержение этой системы не было ни следствием, ни еще менее целью революции; напротив, оно было ее настоящей причиной. Настоящей целью революции, той целью, которую поставил перед ней ход цивилизации, было образование новой политической системы. И именно потому, что эта цель еще не достигнута, не закончена еще и революция.
Состояние моральной и политической неурядицы, в которое ввергнута в настоящее время Франция, а также другие страны Западной Европы, зависит исключительно от того, что старая социальная система разрушена, а новая еще не сформировалась. Этот кризис прекратится и порядок установится на прочной основе лишь тогда, когда с полной энергией начнется организация новой системы. Вот что показывает с полной очевидностью углубленное исследование непрерывного хода цивилизации от раскрепощения общин и введения арабами в Европу положительных наук и до наших дней.
Таково было положение вещей ко времени возвращения вашего величества, с тех пор оно и не изменилось.
В обществе существовали две силы противоположного характера. Одни — дряхлые, немощные, не могущие служить точкой опоры, не способные уже долго держаться сами собой. Это — силы старого феодализма, с которым заодно действовало и духовенство, а также силы нового феодализма. Другие, напротив, возмужалые, всемогущие, поистине созидательные силы и в светской и в духовной области; они находятся среди промышленником, с одной стороны, и среди ученых и художников — с другой.
На этом основании план политических действий, который должны были составить министры вашего величества, выявляется сам собой. Он заключается в том, чтобы предоставить собственной судьбе (удовлетворяя интересы отдельных лиц) классы, осужденные ходом вещей на политическую смерть, и активизировать силы, ставшие преобладающими.
Что же делали министры вместо этого? На обе категории дворянства они смотрели как на классы, которые королевская власть должна прежде всего стараться привязать к себе, заботясь только о том, чтобы при королевском покровительстве балансировать между ними, так что ни одна из них не могла считать себя ни устраненной, ни предпочитаемой.
Этот план был совершенно негоден главным образом по двум соображениям; во-первых, он возлагал поддержку королевской власти на силы, которые не имели никакого реального значения, которые сами получали от королевской власти все свое призрачное существование и поэтому были для нее настоящим бременем, а отнюдь не какой-либо опорой; во-вторых, возлагая на коммуны поддержку обеих групп феодалов, план неизбежно устанавливал чрезвычайно обременительную систему управления с постоянно возрастающими расходами, систему, которая все больше и больше настраивала коммуны против! королевской власти.
Таким образом, этот план действий лишал влияния и денег истинных друзей королевской власти, чтобы наделять ими ее действительных врагов.
Причина какого-либо заблуждения чаще всего кроется не в дурных намерениях или в неспособности, а обычно в недостатке понимания фактов, которые должны служить основой суждения, или в плохом их подборе. Такова была, осмеливаюсь думать, причина, приведшая министров вашего величества к принятию столь порочной системы.
Четыре ошибки фактического характера, кажется мне, привели их к теоретическим заблуждениям.
Во-первых, я не сомневаюсь, что министры искренне думали, что обе группы дворянства были классами, имеющими наибольший вес в государстве, что они обладали наибольшей политической силой. Ничего не было естественнее такого убеждения, как бы плохо оно ни было обосновано. Только глубокое изучение хода цивилизации на протяжении пяти-шести веков могло уберечь от этой политической иллюзии, а между тем до настоящего времени лишь очень немногие государственные деятели и публицисты понимали необходимость такого изучения. Как было уберечься без этого изучения от ошибочного представления о действительном состоянии общества? Все обстоятельства, которые могут его маскировать, в настоящее Время уже выяснены. С одной стороны, обе группы дворянства и их клиентура образуют две организованные партии, весьма активные, в которых подвизаются завербованные ими, как главные агенты той или другой партии, почти все законоведы, т. е. почти все те, которые говорят и пишут теперь по политическим вопросам. Как может в результате этого не получиться внушительное впечатление о силе этих партий?
С другой стороны, ни промышленники, ни даже ученые политически не организованы. Они не проявляют никакой активности в области своих общих интересов. Они совсем ими не заняты, если не считать их жалоб, когда они оказываются» в слишком большом угнетении и не доходят до источника болезни, чтобы найти лекарство. У них нет блестящих и шумливых адвокатов, их представители в палатах составляют очень незначительное меньшинство и притом не образуют там какой-либо отдельной партии. По этим двум общим причинам указанных заблуждений совершенно невозможно не ошибиться в. оценке действительной силы двух групп феодалов по сравнению с силой коммун.
Если не усвоена привычка обосновывать всякие ‘политические суждения рядом исторических фактов, отмечающих ход цивилизации со времени освобождения общин, ошибки неизбежны.
Во-вторых, министры вашего величества, несомненно, полагали, что весьма сильной опорой можно считать силу духовенства. Это еще одна иллюзия, причину которой очень легко показать.
Моральные идеи до настоящего времени были основаны на учениях духовенства. Ученые еще не внедряли, даже не начинали создания позитивной системы морали, которая, не отбрасывая устойчивого и благодетельного действия высоких религиозных верований, была бы все же независимой. При смутном понимании такого положения вещей наиболее выдающиеся умы прошлого века, как Монтескье и Руссо, сурово осуждали опрометчивую, безрассудную дерзость, с которой поверхностные философы оскорбляли и высмеивали религиозные идеи, эту основу всякой морали.
Такое мудрое отношение в настоящее время стало всеобщим сначала среди ученых, а затем среди промышленников, потому что опыт все более и более заставлял чувствовать потребность в моральных идеях, а следовательно, и в поддерживающих их основах.
Современное поколение искоренило в наших книгах и в обществе этот непристойный, насмешливый тон в отношении религиозных верований, которым хвасталось предыдущее поколение. Этот тон теперь почти всюду подвергается осуждению, даже в салонах наших бездельников; он считается признаком дурного вкуса. Вместо него водворилось общее чувство уважения к религиозным идеям, основанное на убеждении в их настоятельной необходимости. Если не приучить свой ум к тщательнейшим наблюдениям хода развития человеческого’ разума, начиная от введения арабами в Европу положительных наук, то это чувство легко принять за действительную веру или по крайней мере за склонность к
восстановлению верований в их прежней силе. Но у тех, которым этот ход развития известен, не остается сомнения, что учения духовенства потеряли всю свою силу, что они уж больше не могут быть опорой королевской власти, что они не могут уже служить основой для морали, хотя ученые еще не построили мораль на новых основаниях.
Такое положение вещей неизбежно будет очень кратковременно; когда оно прекратится, то все влияние, которым пользуется еще духовенство, исчезнет навсегда.
В-третьих, министры вашего величества, вероятно, полагали, что старое дворянство очень предано королевской власти, а новое вследствие благодеяний короля очень скоро станет также преданным ей. Они, несомненно, не ошиблись в отношении многих отдельных почтенных лиц из той и другой категории дворянства, у которых уважение, с одной стороны, и признательность — с другой, достаточно сильны, чтобы руководить личными интересами. Но так нельзя судить о массах. Опыт достаточно показал, что старое дворянство в общем считало своей целью восстановление своих привилегий и своих богатств и, если возможно, то даже такого режима, при котором король является только primus intег рагеs; оно смотрело на покровительство короля как на средство достигнуть этой цели, чему и были подчинены его преданность и повиновение. Это абсурдное предположение министров не имеет места в действительности.
Что же касается бонапартовского дворянства, то оно вообще считало милости короля его долгом; оно весьма неприязненно смотрело на конкуренцию старого дворянства; государственные должности оно считало своей естественной и законной собственностью; оно будет чувствовать себя обеспеченным в обладании своими титулами и богатствами лишь тогда, когда возведет на трон короля по своему образцу. Теперь в этом уже убеждены все рассудительные и беспристрастные наблюдатели, хотя и не говорят об этом громко.
Наконец, министры опасаются, может быть, что общины мало преданы королевской власти вообще и Бурбонскому дому в частности. Эти опасения совершенно призрачны. Промышленники и ученые глубоко сознают, что королевская власть, в частности власть Бурбонов, нуждается в поддержании мира и порядка,— того, в чем они сами по своему социальному положению больше всего заинтересованы. Они любят Бурбонский дом. Они помнят все услуги, которые он оказал делу общин со времени их освобождения, надеясь и веря, что он не оставит этого дела. Они в ужасе от деспотизма Бонапарта и его сообщников, всю тяжесть которого они испытали; они видят, что произвол возрождается и приобретает силу, вместо того чтобы потерять ее с переходом власти в новые руки. Одним словом, они являются естественной опорой трона вашего величества.
Из всего вышесказанного следует, ваше величество, что политический план, проводимый министрами вашего величества, начиная с реставрации, не только невыгоден сам по себе, но что и ни один из мотивов, которые можно привести в его пользу, не имеет никакого реального основания. Министры должны оставить этот план, а в таком случае остается выбрать один из следующих путей: или вступить в тесный союз с одной из двух категорий дворянства, пожертвовав другой, или же искренне объединиться с общинами, отказавшись от обеих категорий дворянства.
Мне кажется, я доказал, ваше величество, что ни одна из обеих категорий дворянства не может служить опорой вашему трону. Так же бесспорно по-моему и то, что ясно выраженное желание общин закончить революцию установлением новой политической системы, основанной на промышленности — как новом светском элементе, и на опытных науках — как новом духовном элементе, что это желание, говорю я, неминуемо осуществится вопреки всем препонам и усилиям всех партий, так как это есть конечный результат всего прогресса цивилизации в течение последних шестисот лет и, можно даже сказать, с самого ее возникновения.
Таким образом, чтобы принять план действий на длительное время, не следовало бы ни минуты колебаться между двумя указанными мною путями. Первый путь мог бы рассчитывать лишь «а весьма мимолетный успех, между тем как для утверждения трона вашего величества на прочной основе есть, как в этом легко убедиться, чрезвычайно простое и вместе с тем наиболее верное и прямое средство, это — искренний и решительный союз с общинами.
Для этого достаточно сравнить вероятные последствия каждого из намеченных мною предположений.
Если бы министры опирались исключительно на какую-нибудь одну категорию дворянства и, следовательно, принесли бы общины в жертву ее жадности, то по всем вероятиям произошло бы одно из двух:
если это старое дворянство, то новое, обманутое в своих притязаниях, стремилось бы открыто и со всей своей силой опрокинуть трон вашего величества и, может быть, достигло бы этого, потому что общины, которые только и могли бы этому помешать, в этом случае слабо противились бы ему;
если бы, наоборот, министры опирались только на новое дворянство, то оно, вероятно, воспользовалось бы этим, чтобы более уверенно выступить против вашей августейшей династии.
Нет сомнения, что тому и другому следовало бы предпочесть систему балансирования, коренной недостаток которой я все же, мне думается, доказал.
Но если ваше величество, предоставив обе категории дворянства их неизбежной судьбе, заключит союз со своими верными общинами, прочность вашего трона была бы обеспечена навсегда, потому что даже чисто пассивное сопротивление общин предотвратило бы малейшие покушения обеих категорий бессильного дворянства.
Разумеется, ваше величество должно было бы примириться с уменьшением цивильного листа, как и власти министерства и его агентов в связи с упразднением большого числа статей расходов и должностей, бесполезных и обременительных для общин, одним словом, королевство утратило бы последние черты феодализма и приобрело бы общинный характер. Но зато уверенность в совершенно спокойном пользовании властью, в передаче обладания ею августейшей династии, не опасаясь уже никаких распрей со стороны людей честолюбивых, слава законодателя и вечного благодетеля Франции и всех цивилизованных народов благодаря созданию новой политической системы — все это, несомненно, вполне достаточно вознаградило бы ваше величество за умаление власти, которое не может быть оскорбительным, поскольку она весьма относительна или захвачена насилием.
Впрочем, речь в сущности вовсе не идет о каком-либо совершенно новом пути, речь идет только о возврате к пути, принятому наиболее знаменитыми предками вашего величества, которые всегда были в союзе с общинами, в частности, о верности линии, начертанной вашим августейшим братом, когда он предоставил общинам двойное представительство в Генеральных штатах.
Ваше величество!
Упразднить обе категории дворянства, составить избирательный корпус из промышленников и направить путем премирования труды ученых к основным политическим вопросам — вот бесспорные и решительные средства завязать неразрывный союз с общинами.
Наибольшим, даже единственным препятствием, которое вашему величеству при этом пришлось бы преодолеть, явилась бы политическая апатия промышленников, их чрезмерная неуверенность в своем образовании и в своей политической способности, их слишком большое доверие к легистам и метафизикам. Но мудрая настойчивость вашего величества и поощряемая вами деятельность ученых очень скоро, преодолели бы это затруднение. Внушением промышленникам справедливого чувства собственного достоинства и правильного представления о своем политическом значении им был бы тотчас же дан импульс к деятельности, единственное условие, которого им не хватает, чтобы возвыситься до роли, предназначаемой им в настоящее время ходом цивилизации.
Таковы, ваше величество, мысли, высказанные со всей откровенностью и честностью и внушенные желанием упрочения королевской власти в руках вашей августейшей династии.
вашему верноподданному.

4. ОБРАЩЕНИЕ К ДРУЗЬЯМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВ А
Господа! Страсть, которая вас воодушевляет,— божественного происхождения. Она дает вам место в первом ряду христиан, она дает вам право и налагает на вас обязанность бороться с дурными страстями, с пародами и царями, поддающимися этим страстям.
Ваши предшественники положили начало социальной организации человеческого рода,— ваше дело завершить это святое начинание. Первые христиане создали основу всеобщей морали, провозгласив и в хижинах и в дворцах божественный принцип: все люди должны видеть друг в друге братьев, должны любить и помогать друг другу. Они придумали учение, согласное с этим принципом, но это учение получило у них абстрактный характер, и на вашу долю выпадает честь организовать светскую власть в согласии с этой божественной аксиомой. Вы были извечно предназначены к тому, чтобы доказывать государям, что их интересы и их долг предписывают им дать своим подданным конституцию, ведущую непосредственно к улучшению социального положения наиболее многочисленного класса; вы были предназначены к тому, чтобы побудить этих вождей народов подчинять свою политику основному принципу христианской морали.
Это вы спасли человеческий род от вырождения после крушения Римской империи. Теперь обстоятельства сложились так же (поскольку это возможно при ином состоянии цивилизации): одинаковые причины вызывают сходные следствия. Господа, вы должны последовать примеру своих предшественников, вы должны развить одинаковую с ними энергию. Они основали христианскую религию, а вы должны преобразовать ее; вы должны завершить организацию моральной системы, вы должны подчинить ей светскую власть.
Господа, отдадим себе отчет в состоянии современного общества. Обратим наше внимание сначала на Францию и начнем с исследования того положения, в. каком находятся ее основные учреждения, т. е. духовенство, королевская власть и судебная власть.
Французское духовенство — часть христианского духовенства; значит, оно получило от своего божественного основателя задание неустанно защищать дело бедных и беспрерывно трудиться над улучшением в физическом и моральном отношении участи этого последнего класса общества. Однако на самом деле оно настолько забыло о своем божественном призвании, что теперь его единственным занятием является проповедь народу беспрекословного повиновения владыкам земли; оно не тратит больше своих усилий на то, чтобы смело напоминать князьям и их придворным о возлагаемых на них религией обязанностях по отношению к народу.
Во Франции, как и во всей Европе, королевская власть была сначала варварским учреждением, т. е. учреждением, которое основали во Франции варварские народы, прогнавшие римлян. Но короли Франции изменили природу этого учреждения, сначала, когда они приняли христианскую религию, в особенности же, когда они присвоили себе титул «короля божьей милостью». Принимая этот христианский титул, они, очевидно, брали на себя обязательство неустанно трудиться над улучшением участи наиболее многочисленного класса своих подданных, но королевская власть, конечно, совершенно забывает это свое обязательство всякий раз, когда подчиняется духовенству и дворянству, этим настоящим кровопийцам народа.
Если мы, наконец, рассмотрим судебную власть, то мы должны будем признать, с одной стороны, что обязанность христианских судей состоит в улаживании споров между отдельными людьми, а главное — в защите их от всяких произвольных действий правителей, с другой стороны, что они в настоящий момент поставили себе, кажется, целью установить власть произвола во всей ее полноте.
Из всего сказанного я совсем не хочу заключить, что все духовные, все министры и все судьи проникнуты дурными намерениями; я, наоборот, убежден в том, что почти все они действуют добросовестно: они делают зло, но стремятся делать добро, я даже убежден, что большинство из них изменит свое поведение, когда им станет известно, каким оно должно быть.
Вы видите, господа, что политическое положение Франции в настоящее время очень прискорбно: высокая власть, христианская обязанность которой трудиться неустанно и всесторонне над улучшением участи народа, наоборот, употребляет вверенную ей силу на то, чтобы установить порядок вещей, служащий всецело к выгоде управляющих и к ущербу управляемых.
Мы должны установить еще другое очень важное положение, а именно, что политическое зло, причиняемое французам плохим руководством их правителей и плохим применением государственной власти, не является их единственной бедой; они испытывают еще другую беду, являющуюся следствием страсти к завоеваниям, в которую их вовлек Бонапарт.
Всякий народ, стремящийся к завоеваниям, должен разжигать в себе дурные страсти, он должен больше всего уважать людей жестокого характера, как и людей наиболее коварных. Пока люди, обладающие этими вредными качествами, проявляют свою деятельность в чужих краях, мирные граждане, остающиеся в своем отечестве, сохраняют национальный характер, не отступая совсем от своего достоинства и благородства. Но как только внешнее сопротивление превышает силу экспансии, результаты коварства и жестокости проявляются внутри страны. Жадность до этого была национальным чувством и испытывалась гражданами только коллективно,— теперь она становится господствующим чувством каждого человека; эгоизм, эта гангрена человеческого рода, поражает все политическое тело и становится общей болезнью всех классов общества.
В начале своей революции французы (когда подверглись натиску европейского феодализма) дали торжественное обещание воевать только для защиты своей территории; они обязались также относиться к другим народам как к братьям и вместе с ними бороться против устарелых учреждений, тяготевших над Европой, несмотря на успехи просвещения.
Эта политика французов была честна, она была мудра, она была самая выгодная, какую они только могли принять, она была истинно христианская. Они должны были сохранить ее, но, к своему несчастью, они ее изменили. Они поддались убеждениям коварных людей, что имеют право на возмещение ущерба, и не обратили внимания на то, что возмещение они могут получить только за счет народов, так как все богатства производятся народами.
Французы вступили в войну с простым намерением обороняться, но они не замедлили превратить войну в предмет спекуляции, и это антихристианское их поведение вскоре вызвало образование лиги народов и королей для борьбы с ними. Дважды они испытали оккупацию большей части своей территории и захват своей столицы. И, наконец, запертые в своих границах, они должны были в течение шести лет расплачиваться за то уважение, какое они оказывали во время завоеваний своим воякам и чиновникам, служившим Бонапарту главным образом для того, чтобы доставить ему пушечное мясо.
Господа, Францию поражает еще третья политическая язва, и причиной этой третьей болезни является преобладание, которое она предоставляет метафизикам.
Метафизика оказала французам большие услуги, она много содействовала прогрессу цивилизации, начиная с освобождения общин и до 1789 г. Но с начала социального кризиса, в который вовлечена Франция и вся Европа, она постоянно служила и служит еще и теперь самым крупным препятствием к восстановлению спокойствия путем водворения устойчивого порядка, т. е. порядка, соответствующего состоянию просвещения.
В период от освобождения общин до начала революции метафизика спутала все понятия, она заглушила голос здравого смысла и создавала род ублюдочной политической доктрины, ослепившей глаза духовенству и дворянству; этим она оказала важную услугу ученым и промышленникам.
Ублюдочная и нелепая доктрина, сочиненная метафизиками, образовала как бы прикрытие против дворянства и духовенства, — прикрытие, под защитой которого могли спокойно трудиться промышленники и ученые, занятые изучением опытных наук. Под защитой этого прикрытия промышленность и положительные науки приобрели достаточные силы для успешной борьбы с духовенством и дворянством. Нет сомнения, что духовенство и главари дворянства, если бы метафизики не отвлекли их внимания в другую сторону и не заставили их потерять из виду путь, по которому им следовало идти в их собственных интересах, сделали бы изложенные ниже выводы.
Дворянство должно было бы рассуждать так: если разовьется промышленность, то мир станет более цивилизованным, войны станут реже, уменьшится значение воинов, и руководители мирных работ станут в конце концов первым классом общества.
Придя к этому выводу, главари дворянства помешали бы расцвету промышленности, а они тогда имели для этого полную возможность и все средства.
С другой стороны, богословы должны были бы сказать себе: если мы допустим образование корпорации ученых, трудящихся над тем, чтобы все наши знания были основаны на опыте, то с необходимостью наступит время, когда богословие потеряет всякий авторитет, когда люди вернутся к чистой религии и заставят всех государственных чиновников руководиться в своем поведении принципом: «все люди должны видеть друг в друге братьев, должны любить друг друга и помогать друг другу».
Придя к этому выводу, духовенство, располагавшее тогда властью и необходимыми средствами, сделало бы невозможным прогресс астрономии, физики, химии и физиологии.
К счастью для нас, благодаря метафизикам произошло то, что, с одной стороны, ученые, посвятившие себя опытным наукам, приобрели больше положительных знаний, чем духовенство, и большую способность применять правила божественной морали, а с другой — промышленники своими трудами приобрели больше богатств, чем дворянство, и получили большее влияние на народ. Таким образом, политическая сила перешла из одних рук в другие, и стало противоестественным и недопустимым, чтобы управление государственными делами оставалось в руках духовенства и дворянства.
Революция стала неизбежной, но эта революция быстро достигла бы своей цели, если бы в нее не пожелали вмешаться метафизики. Метафизики оказали крупную услугу обществу, подготовляя кризис, но они причинили ему большое зло, захотев руководить им; так же, как дворянство и духовенство, они продолжали трудиться несоответственно потребностям общества.
Предположим на момент, что палата депутатов состоит только из двух классов: с одной стороны, из дворян и чиновников, занятых в управлении государством, и с другой —• из промышленников и лиц, труды которых содействуют непосредственно успехам промышленности; все судьи, адвокаты и другие юристы были бы исключены. В этом случае между обеими партиями с необходимостью установился бы свободный и деловой обмен мнениями. Предметом этого обмена мнениями был бы вопрос о том, должна ли нация быть организованной в интересах военных, праздных богачей и государственных чиновников или же в интересах производителей; не надо было бы долго ожидать результатов этой дискуссии и сомневаться в ее исходе: громадное большинство нации, живущее трудами своих рук, высказалось бы в пользу производителей, и в интересах короля было бы, очевидно, присоединиться к этому мнению и подчинить ему поведение своих министров.
В этом случае политика стала бы простой вещью, она стала бы положительной. Можно было бы приступить к установлению порядка вещей, соответствующего состоянию просвещения, можно было бы составить первую статью единственной конституции, которая может стать прочной. Эта статья гласила бы:
Целью политической ассоциации французов служит благосостояние при помощи мирного и действительно полезного труда.
Непосредственным следствием этой первой статьи было бы то, что руководители наиболее важных мирных работ получили бы наивысшее влияние в управлении государственными делами.
Таким образом, принятие этой одной статьи закончило бы борьбу, которая идет около тридцати лет между духовенством и дворянством, с одной стороны, и промышленниками и учеными — с другой.
Господа, мне остается вам доказать, что окончанию этой борьбы мешают юристы, что именно они мешают принятию этой основной статьи конституции и проведению в жизнь вытекающих из нее следствий. Это доказательство, господа, опирается на следующий общеизвестный факт.
Юристы образуют большинство в министерствах и в государственном совете; они дают главарей трем существующим партиям, они руководят «ультра», они составляют планы как для либералов, так и для сторонников правительства. Таким образом, они проводят все дела современной политики.
Я имел, следовательно, основание сказать, что преобладание юристов, этих метафизиков в политике, являлось одной из социальных болезней, от которых страдает Франция в настоящий момент.
Господа, резюмируя этот обзор социального положения французов, мы найдем, что их одновременно терзают три ясно различимые политические болезни:
1. Три основные власти, на которых покоится социальная организация этой нации, руководятся ошибочными учениями, не ставящими уже себе цели улучшения участи последнего и самого многочисленного класса общества; те, в чьих руках находится применение этой власти, забыли великий принцип морали, которому должны подчиняться вес политические комбинации.
2. Вся нация в целом отдалась страсти к завоеваниям; и управляемые, и правящие находятся в данный момент во власти эгоизма, который является неизбежным результатом стремлений к неправому господству над другими народами и моральных привычек, приобретенных во время военных успехов.
Из того, что среди управляемых господствует эгоизм, вытекает невозможность создать достаточно твердое общественное мнение, чтобы принудить правителей вернуться на путь морали, завещанной христианской религией.
3. Как над управляемыми, так и над правящими всех категорий и всех направлений господствуют, ими руководят в данный момент политические метафизики, получившие образование в школах, где преподают своды законов, установленные в эпоху варварства, невежества и суеверия; отсюда вытекает невозможность свободного обмена мнениями по вполне определенным вопросам; таким образом, при современном положении дел невероятно, чтобы в голове короля и в уме народа создалось определенное мнение о мерах, необходимых для завершения революции.
Господа, станем теперь на более широкую точку зрения и рассмотрим положение Европы.
В продолжение нескольких веков, именно, от установления феодализма до реформации Лютера, обитатели Центральной и Западной Европы были организованы в двух отношениях:
1. Они все были подчинены феодальному режиму.
2. Они имели одну религию, и общее их духовенство было подчинено одному главе и одному главному штабу, поставленным в независимое положение относительно отдельных национальных правительств.
Таким образом, обитатели Центральной и Западной Европы повиновались одной духовной власти и подобным же светским властям.
Дезорганизация европейского общества со времени реформации Лютера произошла последовательно в двух направлениях:
1. Феодальный режим потерял свою чистоту сначала в Англии, затем последовательно во Франции, Бельгии, Испании, Португалии, в Неаполе и в нескольких государствах Германии.
2. Христианская религия раскололась на четыре толка: католический, лютеранский, кальвинистский и англиканский.
Дезорганизация европейского общества была, наконец, завершена образованием Священного союза, ибо Священный союз, составленный из светских глав важнейших наций, поставил себя над главами различных толков христианской религии. Таким образом, независимость духовной власти была совершенно уничтожена; таким образом, в действительности нет больше демаркационной линии, отделяющей светскую власть от духовной; таким образом, наконец, духовная власть выступает как власть, подчиненная светской власти, агентом которой она согласилась быть.
Я полагаю, что этого краткого очерка состояния Европы достаточно, чтобы убедить вас, господа, в том, что современное положение вещей противоестественно и не может дальше продолжаться.
Этого очерка, наконец, достаточно, чтобы убедить вас в том, что современный кризис не является особенностью Франции, что это общий кризис всей Европы, что французский народ нельзя рассматривать и лечить отдельно, что средства, которые могут исцелить Францию, должны быть применимы ко всей Европе, так как Франция до известной степени зависит от своих соседей, и ее положение устанавливает известного рода политическую солидарность между нею и другими народами континента.
Как же, господа, исцелить политический организм Европы? Как восстановить спокойствие на континенте? Как установить прочный политический порядок? Вот в сущности вопрос, который я хочу исследовать вместе с вами. Предмет этот слишком обширен, чтобы исчерпать его в одном исследовании. Но очерк, который я вам представлю, надеюсь, будет заключать в себе наиболее важные положения. Его будет достаточно для того, чтобы указать направление, а по мере того как мы будем подвигаться вперед, мы будем яснее видеть и цель.
Господа! Итальянцы, французы, англичане и испанцы, так же как и другие народы, покоренные римскими легионами, испытали уже социальный кризис, подобный тому, который Европа переживает в данный момент.
Этот первый кризис был даже более жестоким и более опасным, потому что он произошел в то время, когда цивилизация была еще мало развита, когда у разных наций, испытавших его, не существовало никакого общего принципа. Он произошел во время падения Римской империи.
Все народы, подчиненные этой империи, были поражены теми тремя политическими болезнями, которые я описал в начале моего обращения.
Их учреждения устарели, перестали соответствовать состоянию просвещения, действовали против интересов народов. Цицерон не представлял себе, чтобы два авгура могли смотреть друг на друга без смеха: сенат был унижен, первую роль играли римские всадники, они управляли государственными делами, они же обогащались на счет народа, будучи агентами фиска.
Эгоизм овладел всеми классами общества, чувства чести и патриотизма уступили место самой ненасытной жадности. На общие интересы не обращали никакого внимания, вместо любви к отечеству народ был охвачен страстью к празднествам и зрелищам. Никто не занимался больше никакими положительными делами в общественных интересах; учителями политики стали метафизики; они обращали внимание на пустые предметы, имевшие только второстепенный интерес.
Итак, господа, человечество шло прямо к своему упадку вследствие плохого применения приобретенных знаний. Несчастья просвещенной части его были значительно усугублены непрерывными нашествиями варварских народов, кровожадный характер которых соединялся с развращенными нравами римлян.
Каким образом цивилизация поднялась после этого падения? Каким образом установился тот порядок вещей, которому мы обязаны всем последующим прогрессом? Вот исторические факты, на которых вы должны в данный момент сосредоточить все свое внимание, потому что только изучение этих фактов может привести вас к открытию средств, чтобы выйти со славою из современного политического кризиса.
Господа, в ту эпоху, когда Римская империя падала и разлагалась, бог открыл обитателям Иудеи принцип морали, который должен был послужить основой всех общественных отношений и руководить поведением всех христиан. Он сказал: все люди должны смотреть друг на друга, как на братьев, они должны любить друг друга и помогать друг другу.
Слово божие наэлектризовало ваших предков, оно вдохновило их до такой степени, что каждый из них, как только узнавал божественное откровение, оставлял свои личные дела, отказывался от начатых предприятий и задуманных планов для того, чтобы бороться с верой во многих богов, доказывая ее нелепость, чтобы бороться с эгоизмом, доказывая, что необходимым следствием этой страсти явится, в конце концов, разложение общества, чтобы бороться со склонностью к метафизическим идеям, доказывая, что они научают принимать слова за дела и мешают людям направить свое внимание на цель, к которой они должны стремиться.
Поведение этих первых христиан достойно восхищения во всех отношениях: они преодолели самые крупные препятствия, какие вставали когда-либо перед людьми; они выполнили самое трудное задание, какое когда-либо ставилось; они превзошли всех античных героев храбростью, стойкостью так же, как проницательностью; они составили катехизис, книгу, наиболее ценную из всех, когда-либо опубликованных. Я говорю не о том катехизисе, по которому обучают теперь иезуиты, а о том первоначальном катехизисе, который давал разумный анализ человеческих поступков и делил страсти на два больших класса: на полезных ближнему и на вредных ему.
Господа, поведение этих первых христиан должно служить нам образцом. Нам предстоит завершить то, что они начали. На нас возложена славная задача применить в политической практике учение, которое они могли создать лишь в отвлеченном виде. Наша миссия состоит в том, чтобы вручить духовную власть людям, наиболее способным научить ближних тому, что им полезно знать, а светскую власть поручить тем сильным людям, которые наиболее заинтересованы в поддержании мира и в улучшении положения народа.
Существенное условие успеха нашего святого начинания — этого мы никогда не должны терять из виду — это то, что единственным средством, дозволенным нам для достижения нашей цели, является убеждение. Пусть нас преследуют, как и первых христиан, но нам совершенно невозможно действовать физической силой.
Господа, начиная от основания христианства, труды наших предшественников имели всегда одну и ту же цель (социальную организацию человечества), один и тот же характер (бескорыстие), но они не всегда имели один и тот же вид: припомним вкратце их историю и бросим в то же время общий взгляд на развитие христианского общества.
При возникновении христианства и в продолжение первого времени его существования громадное большинство населения стран, где оно было принято, было погружено в такое состояние невежества, что невозможно было думать об отмене рабства; таким образом, политическая деятельность друзей человечества в этот период была чрезвычайно ограничена, светская власть должна была по необходимости иметь в таких условиях характер полного произвола.
Первая задача ваших предшественников была выполнена, когда они побудили императора Константина признать существование духовной христианской власти, пекущейся о наставлении в божественной морали; этой морали должны были подчиняться, с ней должны были сообразоваться все люди, какого бы ранга они ни были.
После того как этот успех был достигнут» рвение друзей человечества к деятельности, направленной непосредственно к организации общества, должно было уменьшиться, ибо друзья человечества, воодушевленные самой благородной страстью, все же подчинены законам, управляющим всеми людьми страсти.
Согласно этим законам такие люди способны развить всю свою энергию только тогда, когда имеют перед собой ясно осознанную цель; опасности только увеличивают их рвение и жар, но на них не приходится рассчитывать при выполнении подготовительных работ для нужд общества.
Итак, вторая эпоха христианского общества началась в V в., после обращения Константина. Она продолжалась до конца крестовых походов в XIII в.
В течение этой второй эпохи христиане были заняты деятельностью двоякого рода: одни трудились, чтобы сохранить общество в целости, а другие — чтобы оно было организовано.
Христианскому обществу угрожали саксы, сарацины и норманны. Христианство было бы уничтожено по меньшей мере на много веков, если бы эти народы, стремившиеся к завоеваниям, достигли успеха в своих планах. В течение этой эпохи друзья человечества, должны были посвятить себя военному делу, что они и выполнили. Так как нельзя заниматься двумя делами сразу, то они работу по обучению морали и по организации общества предоставили духовенству, т. е. наемникам, занимавшимся этим ремеслом по своему положению. Отсюда должно было вытекать и на самом деле вытекало то, что война велась хорошо, а общественная организация, данная христианскому обществу, не была свободолюбивой.
Работа этой эпохи до сих пор оценивалась очень низко. Философы XVIII в. подняли большой шум против крестовых походов и были в этом неправы. Когда римляне захотели отделаться от карфагенян, они перенесли войну к ним. Сарацины непрерывно возобновляли бы свои нападения на Европу, если бы крестоносцы не перенесли войны к ним и не вели ее долгое время. Этот народ был фанатизирован Магометом, сделавшим его неспособным к христианской морали на много веков.
Приходится только пожалеть, что друзья человечества не взялись сами за организацию христианского общества, ибо в таком случае эта организация носила бы печать их бескорыстия, но, повторяю, это было невозможно, так как в течение всего этого времени они были заняты деятельностью, необходимой для сохранения общества. Более того: хотя христианское общество было организовано гораздо хуже, чем могло быть, хотя оно было глубоко пропитано свойственной духовенству жадностью, все же оно в XIII в. стояло выше всех человеческих обществ, существовавших до этого времени. Христианская политическая корпорация была связана крепче, чем Римская республика и империя во все времена.
Я перехожу к обзору третьей эпохи, начавшейся в XIII в. и закончившейся в 1789 г.
В течение этой третьей эпохи произошли крупные события троякого рода; все они заслуживают вашего внимания.
Когда христиане закончили длительные войны с саксами, сарацинами и норманнами, когда успехи, достигнутые ими в борьбе с этими народами, единственными, которых они должны были бояться, укрепили их положение, социальная организация, которую они дали своей светской власти, оказалась уже для них не подходящей. Она носила по существу военный характер, между тем как им нужны были мирные учреждения, ибо они должны были посвятить себя теперь мирной деятельности.
После того как благодаря повсеместной проповеди духовенства все обитатели Европы были обращены в христианство и усвоили тот принцип, что все народы и все люди должны содействовать общему благосостоянию человеческого рода, духовная власть должна была уменьшить число своих представителей, чтобы стать меньшей обузой для народа. Она должна была бы заняться главным образом изучением и совершенствованием положительных наук, обучать людей полезным знаниям для выполнения мирных работ.
Друзья человечества этой эпохи глубоко почувствовали эти истины и с конца XIII в. посвятили себя, с одной стороны, изучению законов, управляющих явлениями, а с другой — промышленной деятельности, посредством которой произведения природы перерабатываются для удовлетворения человеческих потребностей.
Вот какова была та чрезвычайно полезная деятельность, которой посвятили себя христиане в течение третьего периода христианства.
В продолжение всей этой эпохи дворянство и духовенство были почти исключительно заняты защитой от народа полученной ими власти, хотя применение этой власти ввиду изменившихся обстоятельств стало в значительной своей части скорее вредным, чем полезным обществу. Вот в чем состоял второй род деятельности, на который я хотел обратить ваше внимание.
Последовательное падение в течение всей этой эпохи духовной и светской власти, несмотря на все их усилия удержаться и на громадные средства, находившиеся в их распоряжении, служит новым доказательством того, что бог осуждает на уничтожение социальные учреждения, которые становятся вредными человечеству.
Третье заслуживающее внимания событие этой эпохи — это образование третьей политической власти, установление судебной власти. Третий род деятельности, заслуживающий нашего внимания,— это деятельность легистов.
Легисты были заняты определением различных прав; они создали поэтому каноническое право, международное право, феодальные права, уголовное право, гражданское право и т. д. Их труды оказали, конечно, услугу, но нельзя скрывать от себя, что они были поражены коренным пороком. Этот порок объясняется тем, что их деятельность протекала в эпоху, когда основные учреждения уже устарели и не соответствовали общественным потребностям, когда подвизавшиеся в них представители духовной и светской власти пользовались правами, не принадлежавшими им по закону.
Я не считаю более нужным распространяться об этой третьей эпохе и перехожу к четвертой.
Но прежде чем говорить по существу, я вас прошу заметить, что эта эпоха отличается особенным характером, придающим ей в наших глазах гораздо больше значения, чем всем другим эпохам; она нас интересует больше всего, она — единственная, имеющая для нас непосредственный интерес.
Господа! То, что произошло после 1789 г., послужило введением к этой четвертой эпохе, которая на самом деле едва лишь началась; ее начало относится к тому моменту, когда вследствие изменений, происшедших в Испании, Португалии, Италии и части Германии, среди большей части европейских народов возникло движение, имеющее своей целью преобразование общества.
Франция не могла быть преобразована изолированно, она не имеет особой, свойственной лишь одной ей морали. Она является только одним из членов европейского общества; у нее и ее соседей существует несомненная общность политических принципов. Одним словом, самым значительным моральным результатом французской революции было то, что она вызвала стремление к совершенствованию, которое проявляется теперь во всей Европе.
Я буду далее говорить с вами о будущем: судите меня строго, но не судите меня легкомысленно. В начале этого обращения я сравнил теперешнее положение с положением, в котором находилось общество в эпоху падения Римской империи. Затем я сделал краткий обзор хода цивилизации от основания христианства до сего дня; без сомнения, высказанные здесь мысли очень важны, они имеют для нас ценность в двух отношениях, но все же они имеют только второстепенный интерес. Вы должны их рассматривать, с одной стороны, как предварительные замечания, а с другой — как факты, служащие опорой для дальнейшего. Я прибег к сравнению для того, чтобы приковать ваше внимание; я сделал вам свой краткий обзор для того, чтобы вы могли судить о моих идеях с правильной точки зрения.
То, что наиболее важно для вас, то, о чем вы больше всего желаете знать, то, чему я намеревался учить вас, это — вопрос о том, что произойдет в будущем. Хорошо, господа, я дам по этому вопросу самые точные объяснения. Я вам скажу сейчас о том, что совершится, кем оно совершится и каким образом оно совершится.
Господа! Я последовательно поставлю три указанные вопроса и отвечу отдельно на каждый из них. Я приведу в каждом ответе соображения, на которых основывается мое мнение.
Первый вопрос. Какие главные политические перемены произойдут в течение четвертой эпохи христианства?
Ответ. Я думаю, что в течение этого четвертого периода организуется новая духовная власть и новая светская власть.
Я полагаю, что новая духовная власть будет составлена из всех существующих в Европе академий наук и из всех лиц, заслуживающих допуска в эти научные корпорации. Я полагаю, что после образования этого ядра составляющие его лица сорганизуются сами. Я думаю, что этой новой духовной власти будет поручено дело воспитания и народного просвещения. Я полагаю, что основой нового общественного воспитания послужит чистая евангельская мораль и что оно будет затем очень расширяться в области положительных наук в зависимости от того времени, какое смогут проводить в школе дети разных имущественных положений. И, наконец, я полагаю, что большее или меньшее количество представителей новой духовной власти будет рассеяно во всех общинах и что главным призванием этих разъединенных ученых будет пробуждение среди их духовной паствы страстного стремления к общественному благу.
Я полагаю, что управление светскими делами у всех европейских народов будет поручено руководителям мирных работ, которыми будет занято наибольшее число людей; я убежден, что это управление, в силу непосредственного личного интереса самих управляющих, будет прежде всего стремиться к сохранению мира между народами, а затем к возможному уменьшению налогов и будет распоряжаться доходами наиболее полезным для общества образом.
Вот те три соображения, на которых основывается мое мнение:
1. Так как эти новые основы общественного строя прямо соответствуют интересам громадного большинства населения, они должны рассматриваться как общий политический вывод из принципа божественной морали, гласящего: все люди должны видеть друг в друге братьев, они должны любить друг друга и помогать друг другу.
Итак, очевидно, воля божия состоит в том, чтобы христианское общество при современном состоянии просвещения было организовано указанным образом.
2. Говоря с точки зрения человеколюбия и не выходя из рамок научного метода, мы должны сказать, что такое устройство христианского общества является естественным следствием и непосредственным результатом отмены рабства и преобладания, достигнутого опытными науками над богословием и другими отраслями метафизики.
3. Если ограничиться одними только политическими соображениями, то и тогда будет очевидно, что прогресс цивилизации приведет к такому результату, так как действительные умственные и материальные силы находятся теперь в руках тех, кто занимается опытными науками, и тех, кто организует и управляет промышленной деятельностью. Общество находится под игом дворян и богословов только вследствие старой привычки. Но опыт показывает, что общество всегда освобождалось от усвоенных им привычек, когда они вступали в противоречие с его интересами, и находило новые пути для удовлетворения своих потребностей. Нет сомнения, что оно откажется и от власти дворянства и духовенства. Нет сомнения, что политическая власть перейдет в руки тех, кто уже теперь распоряжается почти всеми общественными силами, кто повседневно управляет физическими силами общества, кто создает его денежную силу, наконец, тех, кто беспрерывно умножает его умственную силу.
Второй вопрос. Какая сила вызовет эту перемену и кто будет направлять эту силу?
Ответ. Эти перемены вызовет сила нравственного чувства, и главным двигателем этой силы будет вера в то, что все политические принципы должны быть выведены из общего принципа, данного богом людям.
Направлять эту силу будут друзья человечества, они будут в этом случае в таком же положении, в каком они находились во время основания христианства, т, е. прямыми агентами бога.
Первым своим общим усилием друзья человечества заставили владык земли усвоить Принцип божественной морали, вторым общим усилием человеколюбие заставит дворян и богословов подчиниться главному выводу из этого принципа.
Это мое мнение основано прежде, всего на том, что нам известно о событиях, происшедших со времени основания христианской религии.
Последний класс общества был, несомненно, самым положительным и самым непосредственным образом заинтересован в усвоении этой веры; это учение предоставляло также большие преимущества народам, которые находились под владычеством римлян. Казалось вероятным, что эти две крупные части населения поддержат всеми своими силами новый принцип морали, но события приняли совершенно иное направление. Из людей главным основателем христианской религии был апостол Павел, римлянин; Полиевкт, один из первых мучеников, принадлежал к высшим общественным классам; первых проповедников часто преследовали низшие классы народа.
Истина, подтверждаемая всем развитием цивилизации, состоит здесь в том, что страстное стремление к общественному благу имеет гораздо большее значение в деле политических улучшений, чем эгоизм тех классов, которым эти перемены должны принести наибольшую пользу. Одним словом, опыт показал, что с наибольшим жаром трудятся над установлением нового строя не те, кто наиболее заинтересован в нем.
Господа, я хочу наряду с этим очень старым фактом, приведенным мною в подтверждение своего мнения, привести еще другой, совершенно новый, еще не завершившийся.
В продолжение шести лет я стараюсь с большим рвением доказать ученым и промышленникам:
во-первых, что в настоящий момент общество обнаруживает явное стремление к организации, наиболее благоприятствующей прогрессу наук и процветанию промышленности;
во-вторых, что для организации общества, наиболее благоприятной прогрессу наук и процветанию промышленности, необходимо доверить духовную власть ученым, а светскую власть промышленникам;
в-третьих, что ученые и промышленники могут организовать общество в соответствии со своими желаниями и потребностями, так как ученые обладают силами интеллектуальными, а промышленники располагают силами материальными.
В связи с этим трудом у меня завязались отношения с большим числом ученых и промышленников; они дали мне повод и средства изучить их мнения и намерения.
Вот к чему меня привели мои наблюдения.
Прежде всего я увидел, что в нравственном отношении можно делить людей на две различные категории: на тех, у кого чувства господствуют над идеями, и на тех, у кого чувства подчиняются соображениям рассудка. Одни связывают надежду на улучшение своей участи с желанием уничтожить злоупотребления, другие ставят специальной целью своих общественных отношений извлечь пользу из этих злоупотреблений. Словом, я заметил, что ученые и промышленники, так же как и другие люди, должны делиться на две крупные категории: на друзей человечества и на эгоистов.
Затем я убедился, что число друзей человечества и эгоистов относительно увеличивается или уменьшается в зависимости от общих обстоятельств, в каких находится общество, и что в настоящее время число эгоистов ежедневно увеличивается. Но зато в противовес этому друзья человечества более склонны к объединению своих сил и к энергичным действиям.
Я заметил еще, что занятия, которым посвящают себя люди, много способствуют тому, чтобы принять или мораль человеколюбия или эгоистические воззрения; те, которые вступают в ежедневные сношения с большим количеством людей, и главным образом из народа, более склонны к человеколюбию, в то время как те, кто по роду своих занятий живет изолированно или же связан преимущественно с богатым классом; склоняются к эгоизму, если только они от природы не получили особенно благоприятных задатков. Я имею, следовательно, право заключить как из моего собственного опыта, так и из исторических фактов, что именно друзья человечества побудят дворянство и духовенство подчиниться общему политическому выводу из принципа божественной морали — выводу, согласно которому общество должно быть организовано для блага наибольшего количества людей.
Третий вопрос. Какими средствами будут пользоваться друзья человечества для преобразования общества?
Ответ. Единственное средство, каким будут пользоваться друзья человечества, это проповедь, как устная, так и письменная. Они будут проповедывать королям, что в силу своего христианского долга и в силу собственных интересов сохранения своих наследственных прав они должны поручить ученым положительного направления руководство общественным обучением и дело усовершенствования научных теорий, а наиболее способным в административных делах промышленникам — заботу об управлении светскими делами.
Они будут проповедывать народам, что они должны единодушно заявлять государям о своем желании, чтобы руководство общественными делами как в духовной, так и в светской области было всецело предоставлено классам, наиболее способным руководить ими в духе общих интересов и наиболее заинтересованным в том, чтобы дать им такое направление.
Друзья человечества будут продолжать свою устную и письменную проповедь столько времени, сколько окажется необходимым, чтобы побудить государей (вследствие внутреннего убеждения либо под влиянием всемогущего общественного мнения) осуществить те перемены в организации общества, которых требуют прогресс просвещения, общий интерес всего населения, настоятельный и непосредственный интерес громадного его большинства.
Одним словом, единственное средство, которое будут применять друзья человечества, будет состоять в проповеди, и единственная цель этой проповеди — побудить королей воспользоваться предоставленной им народом властью для осуществления ставших необходимыми политических перемен.
Господа! Мое мнение, что друзья человечества воспользуются королевской властью для преобразования общества, основано на следующих трех соображениях.
Прежде всего, друзья человечества, которые завершат организацию христианства, будут, конечно, воодушевлены тем же духом, который одушевлял основателей христианства; в них проявятся те же черты, они будут следовать по тому же пути, они будут употреблять те же средства.
Но хорошо известен факт, факт, никогда не возбуждавший никаких сомнений, что первые христиане действовали на королей только путем убеждения; они не боролись с ними, а стремились только обратить их в свою веру, и они достигали своей цели либо непосредственно, действуя на их убеждения, либо же воздействуя на них общественным мнением, имеющим высшую власть над королями.
Из этого факта я заключаю, что и современные друзья человечества отнюдь не будут стремиться к ниспровержению тронов, что, наоборот, они будут стремиться расположить королевскую власть к введению учреждений, необходимых для завершения организации христианства.
Я говорю далее, что друзья человечества действовали бы крайне неразумно, если бы вздумали нападать на королевскую власть, так как они не имели бы в этом никакого успеха: общественное мнение во Франции и даже во всей Европе высказалось самым решительным образом в пользу королевской власти.
Последние политические движения, имевшие место в Испании, в Португалии и в Неаполе, были начаты военными, игравшими на первых порах главную роль в этих революциях, и все же наследственной королевской власти было оказано полное уважение. Мы видели, что испанцы, португальцы и неаполитанцы сами высказывались, по собственному побуждению, за сохранение прежних династий, низвергая лишь деспотические правительства, действия которых противоречили национальному благу.
Я скажу, наконец, о своих личных наблюдениях, касающихся отношения к королевской власти французского общественного мнения. Поставив своей целью защищать дело ученых положительного направления и промышленников, я счел необходимым для получения их одобрения объявить самым ясным образом, что наследственная королевская власть должна установить их новое социальное положение и уничтожить политическое влияние дворянства и духовенства.
Внимание, оказанное мне большим числом ученых и промышленников, вызывается, очевидно, тем, что в своих последних сочинениях я старался доказать общность интересов королей, ученых и промышленников и постоянную противоположность этих интересов (имеющих истинно христианский характер, так как они ведут к благу самого многочисленного класса) стремлениям духовенства и дворянства.
Одним словом, ученые и вожди промышленности по необходимости желают перемены современном строе, но они хотят, чтобы эта перемена произошла как вывод из великого принципа божественной морали; они хотят, чтобы она была произведена закономерно, т. е. волей короля.
Господа, я полагаю, что в этом обращении я достаточно подробно показал то, что произойдет, почему это произойдет и как это произойдет. Теперь я должен перейти от рассуждений к действию. Я предложу королю несколько ясных указаний относительно политики его министров. Я покажу его величеству, что поведение его министров противоречит интересам короны и нации и прямо враждебно принципу морали, который бог дал людям. Я откровенно укажу государю, каково единственное средство установить прочный порядок вещей, удовлетворяющий мирных и благонамеренных людей.
Господа, поддержите меня, а чтобы поддержать меня должным образом, приступите к выполнению своей задачи каждый в той местности, где он живет. Проповедуйте народам и царям, что единственное средство восстановить спокойствие состоит в том, чтобы вручить духовную власть людям, обладающим положительными знаниями, а управление светскими делами — людям, наиболее заинтересованным в сохранении мира и наиболее способным к административным делам.
При современном состоянии цивилизации такая деятельность не подвергнет вас большой опасности. Но даже если бы мы должны были терпеть преследования, каким подвергались первые христиане, это не должно было бы помешать нам выполнить наш долг и осуществить нашу миссию. Направление развитию общества всегда давали и будут давать самые смелые и самые бескорыстные люди. Военная доблесть занимает первое место в эпохи невежества и смут, но гражданская доблесть восстанавливает порядок и способствует успехам просвещения.
Деятельность друзей человечества первой эпохи христианства состояла в том, чтобы побудить владык земли принять великий принцип божественной морали. Наше призвание— продолжать их деятельность; оно состоит в том, чтобы побудить государей и владетельных князей европейских земель согласовать свою политику с этим принципом, организуя общество путем, наиболее выгодным для наибольшего числа людей.
Приступим к делу как можно скорее. Мы можем рассчитывать на божественное покровительство, на сотрудничество истинно благочестивых людей, людей искренно преданных королю и нации, так же как и на поддержку народов.
Обратите на минуту ваше внимание на политическую деятельность французского парламента, рассмотрите поведение палаты депутатов, подумайте о том, что случилось в заседании 7 февраля, и вы увидите, что вожди обеих противоположных партий били в набат; вы увидите, что наступил окончательно момент, когда вы должны начать действовать; вы увидите, что если промедлите еще высказать свое мнение, то ваше молчание откроет свободное поле деятельности честолюбцам и предаст общество всем бедствиям, которые могут причинить ему эгоизм и желание властвовать.
Приверженцы трехцветной кокарды и приверженцы белой кокарды не доверяют друг другу и прибегают к таким ораторским приемам, которые скрывают их истинные намерения. Если возгорится борьба, то между кем она произойдет? Очевидно, между старой армией и новой, между старым дворянством и новым, созданным Бонапартом, между теми, которые были во главе правления при Наполеоне, и теми, которым король доверил управление общественными делами.
Если будет разбита белая кокарда, Францией будут управлять наполеоновские дворяне и воины; в противоположном случае французы окажутся вновь под игом старой феодальной знати. Ни та, ни другая из этих перспектив не может нравиться народу и не соответствует стремлениям друзей человечества.
Сигнал дан, момент наступил, и мы должны развить всю нашу энергию. Возвестим снова великий принцип божественной морали; это единственный лозунг, подходящий французам, как и всем прочим европейским народам. Сделаем смело общий вывод из этого принципа и громогласно заявим, что политическая власть должна уйти из рук военных и должна быть доверена людям, наиболее миролюбивым, наиболее производительным, наиболее способным к управлению. У нас нет других врагов, кроме военных, дворянства и духовенства, и единственное средство, каким мы должны их победить, это — проповедь той истины, что их политические принципы противоречат интересам короля и громадного большинства нации.
Господа, я кончаю это обращение призывом вспомнить пропагандистскую деятельность первых христиан; будем подражать ей и не будем слишком строги к тем, кто захочет вступить в наши ряды, не будем допытываться об их предшествующей жизни, будем смотреть, как на братьев, на всех, кто исповедует убеждение, что духовная власть должна быть поручена наиболее просвещенным людям, а светская власть должна быть вручена гражданам, наиболее заинтересованным в сохранении мира и внутреннего спокойствия и наиболее способным к управлению.
Господа, некоторые из тех, кто наиболее отличался в рядах роялистов, якобинцев или бонапартистов, были, быть может, особо избраны богом, чтобы стать основателями нового христианства, окончательного христианства, освобожденного совершенно от суеверий, которыми отяготило его духовенство в своих честолюбивых целях и которые были приняты на веру нашими отцами по невежеству. Одним словом допустим в свою среду еретиков и в морали и в политике, лишь бы они искренне отреклись от своих ересей и усердно трудились над установлением истинного учения.
Благоразумные и умеренные люди очень годятся для поддержания существующего порядка вещей, они даже способны вводить в него легкие изменения, но они не обладают энергией, необходимой для того, чтобы осуществить крупные улучшения. Первые христиане были люди, воодушевленные страстью, новые должны быть такими же, а люди страсти по своему характеру способны совершать крупные ошибки. Апостол Павел начал с того, что был одним из наиболее ревностных врагов христианства.
Имею честь быть, господа,
вашим покорнейшим слугой
Анри Сен-Симон

РOSТSСКIРТUM
Я прошу вас с большим вниманием прочесть письма, помещенные перед настоящим «Обращением». В них вы найдете нужные аргументы для опровержения софизмов разных партий. Там вы встретите также некоторые факты, которые должны послужить основой доказательства того, что единственное средство для преодоления европейцами политического кризиса, вызванного прогрессом просвещения, состоит в полном изъятии политической власти из рук богословов, знати, военных и метафизиков.
Я предлагаю вам также прочесть мою работу под названием «Организатор». Конечно, обе эти книги гораздо ниже того, чем они могли бы быть; они гораздо ниже того, что будет позднее, написано на эту тему, но в настоящее время они единственные, где вопрос трактуется с указанной в настоящем «Обращении» точки зрения.
Наконец, господа, я советую вам прочесть произведение господина де Прадта «О Европе и Америке». В этом произведении, где автор резюмирует все свои предыдущие работы, вопрос рассматривается с весьма возвышенной точки зрения. Он не занимается изысканием средств исцеления, но с поистине замечательной прозорливостью определяет характер испытываемой нами социальной болезни.